Текст книги "Мы одной крови — ты и я!"

Автор книги: Ариадна Громова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава одиннадцатая

Под всякой бездной раскрывается другая, еще более глубокая.

Р.У. Эмерсон

Собственно говоря, лишь очень немногие живут сегодняшним днем. Большинство готовится жить позднее.

Джонатан Свифт

Когда я вернулся в комнату, спор шел вовсю. Начало я записываю с магнитофона.

– Ну ладно, продолжим прогнозирование, – сказал Виктор. – Значит, при существующих уже сейчас предпосылках пути решения нашей проблемы могут быть примерно такими. Создается синтетическая пища – в первую очередь для людей и вообще для плотоядных.

Славка демонстративно охнул.

– Тоже мне великий гурман из студенческой столовой! – презрительно покосился на него Виктор. – Не изображай трагедию, все будет куда вкуснее и питательнее, чем в нашей теперешней жизни, а на первых порах наверняка будут имитировать всякие бифштексы-рамштексы и прочих цыпленков табака.

– А потом, значит, плюнут на эти нежности? – поинтересовался Славка.

– На твой век хватит, не беспокойся. А потом будет что-нибудь поинтереснее. Потому что исчезнет психологическая потребность в мясе как в таковом. А из его компонентов, необходимых для нашего организма, можно соорудить мало ли что – желе со вкусом тропических фруктов, например.

– Вы правы, – серьезно сказал Иван Иванович, – это абсолютно необходимое условие для решения проблемы. Но не единственное, конечно…

Славка слушал и все время забавно подергивал носом и губами, как кролик, это означало, что он соображает, как бы получше срезать оппонента.

– Ну ладно! – сказал он наконец. – Значит, коров, свиней и барашков кушать не будем. Ни мы, ни волки, ни медведи. А будем жить одной семьей, как поется в песне Новеллы Матвеевой: «Так живут одной семьею, как хорошие соседи, люди, кони и медведи!». Только, по-моему, слишком большая семья получится, если в мировом масштабе. Коров этих будет – не протолкнешься. А зачем они тогда будут? Ну, барашки еще на шерсть, на овчину пойдут…

– Шерсть! – с презрением возразил Виктор. – Да уже сейчас есть поролоновые прослойки, объемная пряжа и нетканые материалы, а к концу века – ну кто тогда будет интересоваться овечьей шерстью!

– Тем более. Что же все-таки будет с барашками и лошадками? Одичают, будут жить, как до появления человека? Пастись табунами и стадами в бескрайних степных просторах? А где их взять, эти просторы?

Может, это было и правильное соображение, но слова Славки мне что-то мучительно напоминали. Стоп, стоп, это, кажется…

– Славка, ты рассуждаешь, как… как этот самый чеховский герой…

Но Славка моментально перебил меня.

– Не напрягайся, старик! – лучезарно улыбнулся он. – Я тебе друг и двоюродный брат, я помогу, верь! Ты хотел сказать: как печенег, Жмухин. Верно?

– Верно… – удивленно пробормотал я, и опять мне подумалось, что Славка куда умнее, чем обычно кажется.

– Так чего же мучиться? – беспечно сказал Славка. – Берем с этих многоуважаемых полок восьмой том сочинений А.П. Чехова, открываем его на рассказе «Печенег», и что же мы видим? Мы видим, как весьма и весьма несимпатичный обитатель Российской империи Иван Абрамыч Жмухин, отставной казачий офицер, беседует с другим, несколько более симпатичным обитателем той же империи. И узнает этот самый Жмухин, что его собеседник – вегетарианец, и даже, в общем-то, одобряет его: «Что ж? Это хорошо. Не все же резать и стрелять, знаете ли, надо когда-нибудь и угомониться, дать покой и тварям». Но дальше этот малопочтенный субъект интересуется примерно тем же, чем и я… Это ты правильно подметил, старик! Берет он проблему несколько более узко, в субъективно-эмоциональном плане, но суть от этого не меняется…

– А ну-ка, прочти! – заинтересовался Виктор. – Не помню что-то.

Славка начал читать хрипловатым баском, изображая «печенега»:

– «Я все это понимаю очень хорошо… только вот одного, признаться, не могу понять: если, положим, знаете ли, все люди перестанут есть мясо, то куда денутся тогда домашние животные, например, куры, гуси?

– Куры и гуси будут жить на воле, как дикие.

– Теперь понимаю. В самом деле, живут вороны и галки и обходятся же без нас. Да… И куры, и гуси, и зайчики, все будут жить на воле, радоваться, знаете ли, и бога прославлять, и не будут они нас бояться. Настанет мир и тишина. Только вот, знаете ли, одного не могу понять, – продолжал Жмухин, взглянув на ветчину. – Со свиньями как быть? Куда их?

– И они так же, как все, то есть и они на воле.

– Так. Да. Но позвольте, ведь если их не резать, то они размножатся, знаете ли, тогда прощайся с лугами и огородами. Ведь свинья, ежели пустить ее на волю и не присмотреть за ней, все вам попортит в один день. Свинья и есть свинья, и недаром ее свиньей прозвали…» Ну и дальше он все насчет свиней беспокоится: они ему всю картину будущего мирного сосуществования портят, сказал Славка, полистав книгу. – «Время, когда люди не будут убивать друг друга и животных, рано или поздно настанет, иначе и быть не может, и он воображал себе это время и ясно представлял самого себя, живущего в мире со всеми животными, и вдруг опять вспомнил про свиней, и у него в голове все перепуталось». И опять он к этому своему разнесчастному гостю пристает: «Конечно, я понимаю. Всякое животное должно жить на свободе, пользоваться жизнью; только не понимаю, как может свинья ходить, где ей угодно без присмотра…» Ну вот! – Славка отложил Чехова. – Старик Жмухин – не орел, что и говорить. И со свиньями у него определенно были какие-то личные счеты. Но если на современном уровне рассмотреть эту проблему, так что получается?

– Действительно! – Это заговорил долго молчавший Роберт. – Свиньи – это что! А вот, например, медведи или тигры там всякие? У людей всемирный коммунизм будет, но тигру этого ведь не втолкуешь?

– Втолкуем! – не то в шутку, не то всерьез пообещал Виктор. – Обучим разговаривать, как вот Барса…

Славка покатился со смеху.

– Ну и красотища будет, если все они заговорят, представляю! Но толку-то что? Люди сколько тысяч лет разговаривают и даже пишут, а все никак не сговорятся между собой. Думаешь, медведи и тигры умнее нас окажутся?

– Тоже не исключено, – весело ответил Виктор: Славку он явно не принимал всерьез, хоть тот и говорил о довольно существенных проблемах. – Дельфины уже, по-видимому, умнее нас. По крайней мере, порядочнее и благороднее…

– Простаки они, твои дельфины! Это ж надо – так доверять людям!

– Ну и что? Я сам простак не меньше. С тобой вот говорю, как дельфин с дельфином, а ты ведь кто?

– Уж ясно, не дельфин! – радостно ухмыляясь, заверил Славка.

– Ну, если ты не дельфин, так будь по крайней мере человеком; это моя личная к тебе просьба.

– Ладно, Витенька, буду! – задушевно произнес Славка. – Для тебя я на все готов, такое вот дело. Но ты все же выскажись поподробнее об этой самой Эпохе Мирного Симбиоза. А то я как начну это воображать, так у меня немедленно все в голове путается, в точности, как у Жмухина.

– А я тебе что, пророк? – Виктор усмехнулся. – Ну, впрочем, попробовать можно. Вот Иван Иванович меня поправит, если что не так…

Меня уже перестало удивлять, что Виктор с Иваном Ивановичем разговаривают, как давние знакомые и верные друзья. Впрочем, в ответ на эту реплику Виктора Иван Иванович слегка улыбнулся и развел руками – мол, а я-то почем знаю?

– Примерно такая картина будет, по-моему, – заговорил Виктор, сосредоточенно глядя куда-то в угол комнаты. – Значит, подкормка синтетическими продуктами, это первым делом. Наверное, в этой пище поначалу тоже будет широко применяться имитация – запах мяса, хрящи, жилы, кости, чтобы клыки и когти на них точить. Но исчезнет стимул к погоне, к нападению, и реакция на запах крови – тоже.

– Это каким же образом? – поинтересовался Славка.

– Во-первых, незачем будет. Сытый хищник и сейчас не интересуется добычей. А прочно привыкший к сытости, к обеспеченной кормежке – тем более. Книгу Хантера «Охотник» читали? Там описывается, как в одном из африканских заповедников львы, услышав, что снижается самолет, бегут к месту посадки и ложатся вокруг – ждут пищи. Там даже снимали обед со львами: длинный деревянный стол, на одном конце обедают люди, на другом – львы.

– Вот это картинка! – восхитился Роберт.

– Кроме того, – продолжал Виктор, – будут либо специальные добавки к пище, снижающие кровожадность и агрессивность, либо телепатия плюс гипноз – вот почему меня Барс особенно интересует! А возможно, научатся воздействовать на определенные участки мозга без теперешнего примитивного вживления электродов, на расстоянии. Будут посылать импульсы, гасящие злобу и страх, научатся прочно закреплять их в психике. И всё. Или, может, какая-то прививка…

– Бетризация? Как у Лема? – ужаснулся Славка.

– А что? Бетризация оказалась в конечном счете злом для людей. А для животных такая прививка, возможно, подошла бы в самый раз…

Славка набрал воздуху в легкие, а потом с шумом его выдохнул.

– Нет, все это выглядит распрекрасно и распрелестно, а я все же думаю, что старик Жмухин был в чем-то прав. Не насчет именно свиней, а вообще. Насчет того, что животные на воле размножатся и всё пожрут и потопчут, а потом сами же будут подыхать с голоду. Нет, правда, ты представляешь, старик, сколько милых соседей появится у нас на планете Земля при таких роскошных условиях? Ни человек их не убивает, ни другие звери: эти самые агрессивные инстинкты, говоришь, будут сняты. Болезней тоже, дело ясное, не будет – с эпизоотиями научатся к тому времени справляться запросто, в два счета, жить наши дорогие соседи будут дольше, плодиться обильнее… Братцы, да вы вдумайтесь в это дело хоть чуточку: ведь одни козы и кролики могут превратить Землю в сплошную пустыню, если им дать такую полную волю, – ни врагов, ни болезней и жратвы невпроворот!

Говорил Славка все это своим обычным дурашливым тоном, но аргументы его показались мне серьезными. Да и не только мне – Иван Иванович тоже, оказывается, засомневался.

– Это я, между прочим, еще не продумал как следует, – сказал он, словно извиняясь. – А вы, Виктор? Проблема существенная. Тем более, что и человечество растет в стремительном темпе, и нужно будет осваивать всё новые территории на суше и на море для человека…

По-моему, Виктор тоже не успел это продумать. Он явно замялся, но сдаваться не хотел.

– Это, я думаю, не так уж сложно, – бодро заявил он. – Можно не сомневаться. Тоже – либо периодические добавки в пищу для временной стерилизации, либо воздействие на мозг. Вернее, мне кажется, первое. Это биохимики организуют еще при нас – в том числе и для человека. Но с людьми дело посложнее в смысле психологическом. Тем более, что есть и такое мнение мол, нечего бояться демографического взрыва и пускай человечество растет себе вволю, поскольку ему предназначено завоевать космическое пространство и рассеяться чуть ли не по всей Галактике. Это, положим, еще бабушка надвое сказала, можно ли человечеству во имя такой отдаленной и все же проблематичной цели игнорировать сегодняшние и завтрашние, вполне реальные и неизбежные последствия бесконтрольной рождаемости. Но, во всяком случае, насчет зверей тут дело куда проще…

И тут Роберт сделал очень толковый ход.

– Тогда, будьте любезны, объясните мне следующее, – сказал он вежливо и холодно, уставив на Виктора свои шикарные непроницаемые очки. – Значит, все же вы не считаете, что животные имеют равные с людьми права на жизнь? За них, значит, можно и нужно решать?

Виктор сразу оценил точность попадания и несколько опешил, даже рот приоткрыл. Славка радостно крикнул:

– Тама!

Иван Иванович усмехнулся и покрутил головой, а Галя и Володя переглянулись и ожидающе уставились на Виктора.

Виктор собрался с мыслями и осторожно заговорил:

– Н-ну, возражение остроумное и в принципе, вероятно, правильное. Но что бы мы ни думали о потенциальной способности животных мыслить, ясно, что на данном этапе они не способны решать свою судьбу – ну, судьбу хотя бы своего вида – самостоятельно. Тут им необходимо помочь, для их же пользы.

– Так-так! – уже откровенно радуясь, сказал Роберт. – Ход рассуждений знакомый. Вот, например, английские колонизаторы считали, что Индию населяют дети – этакие даже симпатичные, но неразумные и ими надо руководить, иначе будет плохо. Скажете – так то колонизаторы, акулы капитализма, ничего они такого вовсе не думали, а трепались, чтобы прикрывать свои хищнические действия! Ну, а Редьярд Киплинг? Он-то был не хищник и не бессовестный трепач, а большой поэт, и Индию он превосходно знал и любил, и к местному населению относился хорошо, а ведь воспевал это самое «бремя белых» – мол, белые должны, даже ценой своей жизни, помогать отсталым народам, нести им свет разума, гуманности, порядка. На явной лжи большой поэзии не построишь – значит, было и у него, и у других искреннее убеждение? А джентльмены из Южных Штатов, которые насмерть сражались против северян, чтобы отстоять рабовладельчество? Многие из них наверняка и вправду верили, что негры – это большие дети, и если их отпустить на свободу, то они совсем пропадут без своих белых опекунов и хозяев. Тоже об этом песни пели и книги писали.

– Верно, был роман с такой подкладкой даже в нашу эпоху, и фильм-боевик по нему Голливуд сделал, с Вивьен Ли и Кларком Гейблом в главных ролях, – сказал Виктор. – Чувствительный такой фильм, я его в Польше видел… Но вы это, собственно, к чему говорите? Ведь у Индии к приходу англичан была не только письменность, но и древняя культура, высокое искусство, были свои нравы и обычаи, религиозные и моральные убеждения…

– Например, деление на касты или сжигание вдов на кострах, – с невинным видом вставил Славка, явно наслаждавшийся спором.

– Ну, были и вредные, реакционные обычаи, что ж из этого? Англичане-то что, ангелами с небес к ним явились? – нетерпеливо возразил Виктор. – И с неграми в Америке тоже дело ясное – они равноправные граждане Соединенных Штатов, а то, что творят там расисты, особенно на Юге, есть прямое нарушение и американской конституции, и элементарных моральных норм. Вообще проблему вы затронули сложную, а примеры привели неудачные. Надо брать казусы, так сказать, пограничные… ну, например, племена, живущие сейчас на уровне каменного века…

– Или гипотетическую ситуацию, созданную Веркором в книге «Люди или животные?», – вставил Иван Иванович. – Когда вообще неясно, как же расценивать эти существа – как людей или как животных.

– Сейчас существует уже реальный вариант такой ситуации: дельфины! – вдруг сказал упорно молчавший Володя. – И даже посложнее, чем у Веркора. Его тропи это переходный этап между людьми и обезьянами, и так как они полностью человекообразны, то все же легче определить, свершился ли тут переход к людям или нет. А дельфины – это принципиально иной разум и иные принципы организации… если у дельфинов имеются эти принципы.

– Веркор показывает, что вот именно очень трудно определить, практически даже невозможно, где граница между человеком и животным, – заметил Иван Иванович. – А насчет разума дельфинов пока все же не очень ясно… Хорошо, что хоть их перестали убивать!

– Н-да, тысячелетия понадобились, чтобы «царь природы» хоть до этого додумался! – хмуро сказал Виктор.

– Местами! – захохотал Славка. – Местами, говорю, додумался. Мы, например, в Черном море дельфинов перестали ловить, а турки почем зря их хватают. И мне лично неясно, а что же делается в Белом море и прочих полярных морях с белухами? Они ведь тоже дельфины и тоже мыслят… А их продолжают… это самое… промышлять! Но, ребята, Леонид Андреев правильно посоветовал: «Чтобы идти вперед, чаще оглядывайтесь назад, ибо иначе вы забудете, откуда вышли и куда вам нужно идти». Это я к тому, что вы здорово отвлеклись от основной темы, а она меня интересует.

– Меня тоже! – поддержал его Роберт. – Давайте-ка подытожим кое-что. Значит, во-первых, ясно, что неясно, имеет ли право человек по своему собственному усмотрению бесконтрольно командовать животными – насильно, хоть и безболезненно изменять их нравы и обычаи, регулировать размножение и так далее. Во-вторых…

– Да бросьте вы, это же несерьезная постановка вопроса! – с досадой перебил Виктор. – А что же вы предлагаете: пускай животные сами решают, как им быть: кушать друг друга или нет и тому подобное? И как они это смогут решить и высказать, по-вашему?

Славка взвыл от восторга.

– А что, ребята! – завопил он. – Это же блеск! Например, созвать Всеиндийское совещание тигров с делегатами из Уссурийского сообщества. И пускай они голосуют, черти полосатые! Лапу им, что ли, трудно поднять? Слоны смогут хоботом голосовать, птицы – крыльями…

– …а рыбы – хвостом! – закончил Виктор. – Но что, если, к примеру, в Африке антилопы проголосуют за то, чтобы леопарды и львы их не трогали и питались фруктами, а желтые и пестрые кисоньки, наоборот, захотят, чтобы антилопы от них не бегали сломя голову, а вели бы себя корректно и ждали, когда к ним подойдут поприветствовать?

– Одно утешение – что ни лев, ни леопард не способны на такое жестокое лицемерие, – сказал Иван Иванович. – Это уж действительно привилегия человека. Но Виктор прав. Да вы, Роберт, по-моему, и затеяли этот спор больше из озорства.

– Ну почему? – возразил Роберт преувеличенно серьезным тоном. – Вы же тут говорили о правах животных на жизнь и счастье и даже об их разуме… Ну, хотя бы по поводу Барса. – Он поглядел на Барса, и тот коротко мурлыкнул ему в ответ. – Вот я и поинтересовался: а как же совместить такое открытое командование с призывами к равноправию?..

– Вот еще демагог на мою голову выискался! – перебил его Виктор. – Да ведь если животные и мыслят, то максимум на уровне ребенка трех-четырех лет. Это, наверное, завышенное определение, но примем хотя бы его. Маленький ребенок сам не может ни решать свою судьбу, ни думать о судьбе всех детей Земли, тем более в деловом плане. Руководить им необходимо, и это не насилие, а забота и защита.

– Плохая аналогия! – заявил Роберт. – Ребенок самостоятельно жить не может, а зверь может. Тому же льву или слону, да хотя бы и оленю либо лебедю ваша забота нужна, как рыбке зонтик.

– Ну и что же вы предлагаете? Вести агитацию и пропаганду среди зверей, чтобы они сами осознали полезность реформ?

Роберт вдруг снял очки и широко улыбнулся.

– Ничего я, ребята, не предлагаю! – признался он. – Иван Иванович прав: просто заметил я слабинку в ваших рассуждениях и решил позабавиться логической дуэлью. Вы, надеюсь, не очень на меня разозлились за это?

Виктор промолчал: он, по-моему, все же разозлился. Но тут снова заговорил Володя и с обычной своей солидностью заверил, что проблему Роберт затронул очень интересную, пускай и в шутку, и спорить о ней полезно и необходимо, поскольку она не решена, а решать ее придется если не сегодня, так завтра, ну и так далее, и все он сказал правильно, и все были довольны.

Это я передаю уже своими словами, потому что где-то в начале Володиного выступления у Славки кончилась пленка, а когда он обнаружил это и ухнул от досады, все вдруг сообразили, что уже поздно и давно пора по домам. Вон даже Барса умучили – спит, бедняга, как убитый, а ведь до чего интересовался разговором.

Если вдуматься, так это был самый счастливый мой вечер за весь, так сказать, истекший период. То есть период-то вовсе не истекший, и как выйду я из больницы, так на меня вся эта история обрушится даже с удвоенной силой. А вечер действительно был хороший, и интересный очень, и какой-то… компанейский, что ли. Нет, не то слово. Не знаю, как выразить. Мы – все вместе, даже Володя, хотя он больше помалкивал и думал о чем-то своем, находились в этот вечер словно в каком-то особом мире, более высокого порядка, чем обычный. Нет, мир – это тоже неподходящее слово, мы были в том же мире, где и все, и говорили об очень невеселых делах этого мира. Но наши мысли, сталкиваясь и перекрещиваясь, будто бы образовали поле – нейтринное, гравитационное или еще какое-то. И все мы испытывали воздействие этого поля и мыслили как-то интенсивнее и смелее, чем обычно.

Глава двенадцатая

Хотя и дурак и умный смотрят на одно и то же дерево, дураку оно кажется совсем иным, чем умному.

Уильям Бленк

Есть вещи, которые даже безголовым приходят в голову.

Эжен Ионеско

Проводив гостей, я глянул на часы и охнул – десять минут двенадцатого. К Соколовым и звонить уже неудобно, а я ведь обещал прийти… И Герка этот со своим гениальным котом, наверное, меня презирает… Тьфу ты, вот несчастье!

Пока я так стоял на площадке и раздумывал, дверь квартиры Соколовых тихонько приоткрылась, и я услышал шепот:

– Да вот он стоит. Ну, иди, чего же ты?

Потом Валерка вытолкнул на площадку хмурого Герку все с той же шевелящейся корзиной в руках.

– Игорь Николаевич, у нас уже все спят, – громко зашептал Валерка, подойдя ко мне. – Ну, можно к вам?

– А Барс как же? – неуверенно возразил я, кивая на корзинку.

– Так вы ему внушите! А потом они с Мурчиком определенно подружатся. Мурчик, он такой… Вы даже просто не представляете себе, какой он!

– Ну идемте, – сказал я, сдаваясь: что было делать!

Из передней я осторожно заглянул в большую комнату – Барс крепко спал на тахте. Я знал, что вскоре он встанет, потребует еды и чтоб была застлана постель: он привык спать у меня в ногах и всегда часов в десять-одиннадцать вечера начинал ныть, чтобы стелили поскорей – спать, мол, хочется. Но пока он спал, можно было отложить внушение, я и без того устал.

Мы пошли в мамину комнату. Я уселся в кресло под торшером и лениво смотрел, как Герка отвязывает ситцевую покрышку со своей плетенки. Герка был парнишка малорослый, щупленький. Я сначала решил, что ему лет десять, а оказалось, что он ровесник и одноклассник Валерки. Вообще я сначала отнесся к нему несерьезно и даже слегка пренебрежительно за то, что он так вот, в открытую плакал при посторонних. И тоже это было неверно с моей стороны, как вскоре выяснилось.

Герка откинул покрышку, и из корзинки медленно поднялась черная кошачья голова; кот сел, с достоинством оглядел всю комнату, потом уставился на меня.

– Ну, вылезай, друг, давай знакомиться! – сказал я, тоже с интересом глядя на него.

Кот положил лапу на край корзинки, но тут же убрал ее и, коротко мурлыкнув, поднял глаза на Герку.

Герка осторожно вынул кота из корзинки и поставил на пол.

– Это Мурчик не хочет корзинку опрокидывать, – сказал он.

– Ну да? – усомнился я. – А почему?

– Он не любит, когда шум и беспорядок, – вдумчиво пояснил Герка. – И потом ему неудобно перед вами, что он неаккуратно вылезет.

– Ну и ну! – сказал я с сомнением. – Какой кошачий маркиз, подумаешь!

Валерка хихикнул, но тут же серьезно заверил:

– Правда, правда, такой уж он! Я сам наблюдал.

– А мебель он дерет, твой маркиз? – осведомился я.

– Не-а. У него доска для когтей есть! – с гордостью ответил Герка.

Мурчик еще раз медленно оглядел комнату, потом подошел ко мне. Впечатление он производил величественное и несколько мрачное. Во-первых, он был невероятно большой, попросту гигант, я таких котов даже и не видел никогда; к тому же гладкошерстый, без всякой пушистости, увеличивающей подлинные размеры: кот в натуральную величину, с крепкими мускулами, атласисто переливающимися под холеной шкуркой. Во-вторых, Мурчик был беспросветно черный и блестящий, как антрацит. Идеально черный. Даже ноздри и губы у него были черные. И громадные круглые глаза его сейчас казались черными: зрачки к вечеру разлились, вокруг них оставалось лишь узкое зеленое кольцо радужки. Глаза эти поражали воображение, пожалуй, еще больше, чем гигантский рост: ярко горящие, очень умные и внимательные глаза. И вообще было что-то необычайное во всем облике этого черного гиганта. Я пригляделся. Нос у Мурчика был большой и не такой плоский, как у большинства котов, он выступал очень заметно, – должно быть, это придавало морде Мурчика особое выражение. Но было еще что-то, чего я не мог сразу определить. Впрочем, главное – глаза! Ох, и глазищи, красоты невероятной! И смотрит так, будто все понимает. У котов ведь обычно глаза немного стеклянные и взгляд будто равнодушный, по сравнению с преданными влажными глазами собак, и по цвету больше похожими на человеческие. Глаза Барса мне вначале тоже казались, я помню, не очень-то выразительными, а потом я уж привык и вроде стал понимать его взгляд – еще до всей истории, в пределах нормы, так сказать. А Мурчик меня сразу поразил – прямо колдовские глаза, да и сам он весь какой-то волшебный кот, как у Булгакова в «Мастере и Маргарите», только с явно выраженным трагическим и романтическим оттенком, без всякого шутовства, к которому был склонен булгаковский Бегемот.

– До чего ж ты картинный зверь! – с восторгом сказал я. – Тебя бы в кино снимать для какого-нибудь фильма-сказки… Знаешь, сцена в избушке у колдуньи или что-нибудь в этом духе.

Сказал я это просто так, не думая, и крайне удивился, когда Герка с отчаянием прошептал:

– Ну всё! Видишь, и он тоже…

А Валерка, тоже явно обескураженный, неуверенно утешил его:

– Да Игорь Николаевич это в шутку, чего ты!

– Конечно, в шутку! – поспешил заверить я. – А что? Объясните вы наконец, что случилось и почему вы так опасаетесь за Мурчика?

– Ну, говори, чего же ты! – подбодрил приятеля Валерка.

– Его убить хотят! – хриплым шепотом ответил Герка.

– Кто?!

– Теперь уже все. И отец, и мать, и Ленка даже. А все бабка.

Дело было дурацки-нелепое, как мне показалось сначала.

Герка с самых малых лет любил животных, но жило его семейство вчетвером в одной комнатушке, да еще в густо населенной коммунальной квартире. А года два назад переехали они сюда, в отдельную двухкомнатную квартиру, и Герка немедленно завел себе кота и аквариум. Сначала-то он хотел собаку-овчарку, но родители были против, а теперь ему никакой и собаки не надо – Мурчик лучше кого угодно. А три дня назад приехала к ним бабка, отцова мать. Она жила у дочери, та померла, зять женился на другой, – она и перебралась к сыну.

– Мало того, что аквариум в угол велела задвинуть, а на его место свой сундук установила, – хмуро хрипел Герка, глядя в пол, – так еще Мурчика сразу начала обзывать: «Нечистая сила, вражий дух, домовой!» Чего только не придумает! Ей все не так; что он черный весь, что он такой крупный, и аппетит у него хороший, что он умный… умней ее, вот ей и обидно! А главное-то…

Тут Герка запнулся, а я и не подозревал почему.

– Так что же она все-таки хочет?

Герка с отчаянием махнул рукой.

– Да ей чего только в голову не лезет! То говорит: «Вон его, чтоб его духу не было, я к нему притронуться даже боюсь!» И веником на него замахивается, в дверь его выгоняет. То ничего она не боится, а норовит ухватить Мурчика и выбросить в окно. А то еще говорит, что воротник себе на шубу из него сделает…

– А ваши что же?

– Сначала-то они вроде ничего, даже ее воспитывали: «Ладно, мамаша, вы привыкнете, кот смирный, чистенький, а что ест много, так мы с голоду не пропадаем». Это ей отец говорил. А потом дальше – больше… все на ее сторону перешли и в рот ей смотрят, что она скажет. Боятся вроде ее. А сейчас вечером отец сказал, что либо я кота должен завтра же отнести врачам на исследование, либо он сам его пришибет. Даже вот эту корзинку мама уже приспособила, чтобы его нести.

– Ну и снеси его в ветеринарную поликлинику, я знаю очень хорошего врача. А Мурчик что, вправду болен?

– Да не болен он ничем! – страдальчески морщась, прохрипел Герка.

– Они его не с целью лечить, – разъяснил Валерка, – и не в поликлинику, а завтра Геркин отец узнает, где исследования делают над животными, и чтобы туда Мурчика снести, а там его будут мучить и резать, пока не убьют совсем.

Герка всхлипнул и басом сказал:

– А я ему тогда говорю, что если они на такое пойдут, так я бабку сам из окна выброшу и никогда они меня больше не увидят, потому что я не знаю, что с собой сделаю! А он мне как врежет по уху, так я даже к стенке отлетел. А я сунул Мурчика в корзинку – и на улицу. Ходил-ходил, потом надумал к Валерке пойти, а он меня – к вам…

Я все еще ничего не понимал в этой истории. Ну, темная, дикая баба боится черного кота-это понятно: но при чем тут исследования?

Мурчик сидел и глядел то на меня, то на Герку. Он явно волновался. Длинный блестящий хвост его нервно подрагивал, верхняя губа слегка вздрагивала, обнажая клыки. И вообще я как-то чувствовал, что он волнуется. Именно вот: чувствовал! Теперь я понял, что воспринимаю настроение этого кота прямиком, что у меня с ним сразу установился двусторонний телепатический контакт, которого не было с Барсом. Или, может, односторонний, только я воспринимаю излучения его психики, а я для него закрыт? Все равно интересно до крайности: ни с кем еще у меня так не было – ни из животных, ни из людей. Этот Мурчик просто сокровище, если так; надо будет с ним поработать. Я напряг внимание, даже глаза прикрыл и знаком попросил мальчишек сидеть тихо: мне не терпелось выяснить, можно ли воспринять мысли, если они, конечно, есть у кота? Но ничего я не уловил, кроме смеси тревоги и любопытства, и отключился.

– Но что же с ним все-таки? – спросил я.

– Да ну, Герка, чего ты резину тянешь, действительно! – сказал Валерка и пояснил мне: – Он вообще такой скрытный парень, с ума сойти! Мы с ним два года вместе учимся – и в шестом и в седьмом классе – и живем в одном дворе, а я про Мурчика ничего даже и не знал!

– Неправда, я тебе про него рассказывал! – угрюмо возразил Герка.

– Разве так рассказывают! Сказал, что есть кот Мурчик, черный – и все.

– А тогда ничего особенного еще и не было.

– А сейчас что особенное? – Я уже начал терять терпение. – Выскажись ты наконец, чего ходишь вокруг да около!

– Я сейчас… – угрюмо пообещал Герка и вдруг спросил: – А это правда, что ваш кот разговаривает?

– Не то чтобы разговаривает, но некоторые слова произносит. А что? Твой Мурчик тоже говорит?

– Не-а, говорить он не умеет, – с сожалением признался Герка. – Это нет!

– А что же он такое умеет? Ну, выкладывай, что ли!

Вместо ответа Герка посмотрел на Мурчика каким-то особым, напряженным взглядом и слегка пошевелил губами. Кот басисто мурлыкнул, поднялся на задние лапы; мелко и осторожно ступая, подошел ко мне вплотную и каким-то странным, неловким и в то же время величественным движением подал мне правую лапу. Я ошалел от неожиданности, машинально взял лапу и слегка пожал. Кот постоял еще секунды две, опираясь правой лапой о мою руку, а левую вытянув вперед, потом опустил обе лапы мне на колени, пристально поглядел мне в глаза и опять мурлыкнул на бархатистых басовых нотах. Потом он снял лапы с колен и солидно уселся на полу.

– Это что же, дрессировка? – изумленно осведомился я.