Текст книги "Дырявые часы"
Автор книги: Ари Хёственн
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
– Стоп! Причём тут Иза? Сравнила вилку с гребешком – она ещё ребёнок!
– А разве взрослому хватит ума засунуть ядовитое кадило в глотку! – развернулась корпусом Нильда, занимая удобную позицию. – Взрослый у нас, видно, только Жиль. А жена у него глупее горошины. Хуже Изы. Та, заметь, морально не пала до такого.
– А чего ты раскудахталась-то! Давно ли тебе не плевать на меня стало, мадам Нильда? – села напротив и Пия. – О вреде курения она заговорила! От хорошей жизни, по-твоему, отравиться хочется?
– А чего плохого в твоей жизни? Муж, который напропалую перед тобой шелка стелет, иль смышлёная, пробивная дочка-красавица, которая уж давно со мной комнатами поменялась? Ух, тяжесть какая! – нервно покачала головой Нильда. – Остаюсь только я. А коли так, то мигом могу испариться. Я и знаю, что ты меня всю жизнь ненавидишь, не дождёшься, когда меня удар хватит. Сколько мне ещё перед тобой извиняться за твои же выдумки? Недолюбленная она! А кто мерит любовь-то? Тот, кто умеет или не умеет сам любить, не думала?
– Не-на-ви-жу! – процедила Пия.
– О-ох! – так удивилась Нильда, что опустила спицы, ведь женщины ссорились стабильно, но грань никогда не переходили, чтобы, выпустив пар, потом спокойно встречать вечером родню и быть ниже травы, тише воды.
– Ненавижу… – глядела Пия в телевизор на сериальную разлучницу, – тех, кто лезет в чужие семьи. И правда, мы с тобой одинаковые, как сказал Жиль. Я вся в тебя. В свою дотошную мамашу.
– М-да, – осела пышная фигура в ответ, – это-то и печально…
– М-да, – передразнила Пия, – также это и кошмарно.
– Скверно, скорее, – поправила Нильда.
Наконец женщины улыбнулись и, как-то ухитряясь не упустить ничего важного на экране, под тихое звяканье спиц продолжили беседу.
– Действительно, дочка, не тяни месяцами, как обычно, – скажи, что происходит. Я же чую: тебя что-то гложет. Я краем глаза видела, как ты даже тайную тетрадку завела. Не дневник часом?
– Не то чтобы. Так ерунду всякую туда пишу.
– Угу, – выжидательно топала ногой Нильда.
Пия опустила голову и ссутулилась:
– Мам, ну не дави. Ты же знаешь, я так не могу. Всему своё время.
– С чем хоть связано? У Жиля что на работе? Чего я не знаю? Выговоришься – и табачная зараза не нужна. У меня же тоже сердце. Очень серьёзное что-то, да?
– Ды не очень, вроде. Разберёмся как-нибудь, – совсем сникла Пия. – Ещё… ещё я думаю о родах…
– Мать честная! Неужели стану опять бабу́?!
– Ох, нет… Просто вспомни… м-м-м… как я рожала. Ну было ли что-нибудь необычное? Может ты чего побоялась мне рассказать?
– Чего это ты? – всплеснула руками Нильда. – Как все и рожала – я разве стояла смотрела? В пятницу начала – а как управилась, то инопланетяне похвалили тебя, сели обратно в трамвай и поехали к себе в Голландию. Ничего особенного.
– Ну это понятно… – оттаивала Пия, – а-а-а… значит, в субботу я уже видела дочку, просто не запомнила?
– Много раз видела, но наркоз тебя усердно неволил. Я тебе пересказывала, что и к груди прикладывали не раз, да и я тебе только о ней и твердила. Всё хорошо, Пиечка, чего ты, не пойму? А с понедельникового дня Будильничек уже окончательно тебя растормошил и ты давай с врачами ругаться, что тебе не нравится писить с помощью катетера и чтоб они…
– Ладно-ладно, мам, хватит, – махнула на неё Пия. – Но всё равно, когда вспоминаю об этом, тревога какая-то сидит внутри.
– А зачем вспоминать?
– Снится мне это постоянно. Ладно… – Пия наклонилась поближе к матери, – это расскажу. Ну вот, значит. Я в больничной ночнушке стою у кровати. Гляжу, а там лежит моё тело и смотрит мне в глаза. Я понимаю, что она не может двинуться и кричит, но ничего не слышно. Она будто страдает, знает что-то, что не даёт ей покоя и приносит нестерпимую боль. Кажется, что она безмолвно просит меня о помощи и стонет. Я оглядываюсь: на стене висят старые часы. Они как будто заманили ту, вторую, сюда. Слева в них словно чёрные пятна, то ли что-то скрывают то ли просто уходят в никуда. Дырявые часы! Кругом сгущается туман. Он переливается радужными всполохами в темноте – и никого нет… Иду за ним и выхожу в дверь, но под ногами ничего! (Нильда не выдержала, отложила пряжу и от волнения зажала себе рот рукой.) Несколько мгновений я будто чувствую лёгкое дуновение, а потом – резкий удар, и я оказываюсь в том самом каменном теле, лежащем в койке. Внутри ужасная боль (едва заметно в уголке века у девушки блеснула слеза). Открываю глаза и вижу перед кроватью себя в ночнушке. Здоровую и ничего не подозревающую. Кричу, хочу предупредить, но ничего не слышно – только холодно тикают где-то часы. Ужас… и внутри и снаружи дикий ужас… безвыходность… А вдалеке опасность какая-то затаилась… крики, люди… будто умирает кто-то…
Просыпаюсь вся в поту и не могу снова уснуть, лежу-лежу. Даже если долго спала, встаю всегда разбитой; ну никаких сил нет.
Нильда только хлопала глазами. Не сумев придумать, зачем такие сны приходятся, она погладила ладонь дочки.
– Хорошая моя, даже и не подозреваю, к чему…
– …Мне сложную розу сегодня край закончить надо, – сменила тему Пия. – Дай мне красные, – указала она в коробку с нитками, – и просто досмотрим серию.
– Давай, моя миленькая, досмотрим. Только не волнуйся, – настороженно глядела на неё мать. – Если булочник – да что там! – сам президент Европы спросит, скажу ему как на духу: Пиечка, рожала лучше всех – дайте медаль! – Нильда закатила глаза, кивнула сама себе и добавила: – И ведь дадут же! Дадут!
К вечеру вдохновение Жиля не угасло и заказ стремительно приобретал форму: кусок дерева всё больше превращался в разрезанный гранат, томно разлёгшийся в женской ладони. Постоянно думая о Пие, мастер каждым движением придавал статуэтке больше глубины и жизненности, а тонкие реалистичные пальцы фигурки грозили зашевелиться в любой момент. Стамеска, как колибри, кружила над деревом, добавляя новые и новые штрихи, пока жизнь полностью не вошла во фрукт. Так… немного штихеля, шлифовки… ага… пропитка… вот… Завтра лак и всё.
Жиль тщательным глазом измерил очередной почти готовый шедевр, оценив его простым «сойдёт», – хотя настоящую стоимость и называть неприлично. Ясно, что дело Жиль знал как свои пять пальцев и был не в последних строках даже по Парижу. Ясно, что резьба по дереву уже давно бы настрогала им с Пией отдельное жильё, а может, и домик, но жена так привыкла к маме и их испанским перебранкам, что и мысли такой не допускала. Однако в последнее время Элиза, как любой подросток, загорелась личной независимостью, и выделенной комнаты Нильды ей уже не хватало. Поэтому Жиль планировал приобрести ко дню рождения Пии новое жильё, но пока не сообщил ей, готовя на всякий случай разнообразные варианты, ведь предсказуемостью его жена никогда не отличалась.
На телефоне сработал будильник и вернул мастера на землю. Иначе «разбудить» заворожённого резчика и не удавалось, а, заработавшись, выйти из мастерской в полночь было для него плёвым делом, но портило весь распорядок.
«Уф-ф-ф, – протёр он лоб тыльной стороной ладони, – успел вроде».
Переодевшись, он уже сидел в старом кресле-качалке, вдыхал аромат чая и не спеша разворачивал сэндвич.
Постучали.
– Да заходи, чего долбиться?
Дверь тут же заскрипела и впустила Этьена.
Красная трость сверкнула в свете запылённой лампочки, и мужчина в небрежном тренчкоте[24]24
Двубортная модель плаща.
[Закрыть], прихромал к креслу Жиля. Тот засуетился, отставляя кружку в сторону:
– Ой, простите. Садитесь пожалуйста, дедуль. Только ко мне скоро друг наведается, придётся ему уступить.
– Это перестало быть оригинальным ещё лет десять назад, – безэмоционально сказал Этьен и сел в качалку-собрата рядом с Ивоном. – Хватит уже из меня делать старика.
– Да чего ты? Не кипятись так, вьехо, а то опять поседеешь. День неудачный?
– Угу. Подустал.
– Ну так подкрепись. – Протянул ему второй сэндвич Ивон.
– Только если ты туда морщин не подмешал.
Стемнело.
Перекусив, друзья оставили мастерскую, вышли в свежий, без резких запахов воздух и прогулочно поплелись по фонарным дорожкам.
– Ты сказал, что устал, вьехо. Мадам Сванье на работе последнюю плешь проела?
– Мадам Сванье в шоке от Клода, а достаётся мсье Сванье. Будто это я́ себе набил кирпичную стену на плече.
– Чего! – Жиль даже на миг остановился. – Клод сделал татуху?! Это сколько ж я его не видел?
– И ничего с ним не станется – восемнадцати дождался и уже год творит, что вздумается.
– Так вот из-за кого Лиза такой подарок захотела. Тату – представляешь? Начала с Клодом и его компанией водиться, теперь вот голову ломай, как быть.
– Так мы же сами их свели ещё в детстве – чего удивительного? Если уж она вся в Клода пошла, смотри, чтобы она и пирсинг себе не удумала. Или ещё чего похуже… кто за всем уследит?
– Куда хуже-то?
– Да есть куда… – вздохнул Этьен. – Чтоб не получить от матери нагоняй, возвращается Клод обычно поздно ночью, когда Лулу уже давно спит, вымотанная после работы. А я орать на него не привык. А тут столкнулись недавно в кухне, а он и говорит мне подозрительно: – Только свет не включай. Тревожненько, когда молодёжь такое заявляет посреди ночи под крепкий запах алкоголя. Здесь надо успеть не дать разгуляться фантазии, а то нервы не выдержат раньше времени. Ну я, естественно, хлоп по выключателю. Твою ж мать! Смотрю: у него все руки в крови! – Ты чё, чёрт дурной, наделал! Зачем себя порезал?! Обещал же, что всё! – на нервяках ору я. А он такой: – Это всё из-за тебя! Ты слепой, баран толстокожий! Так нельзя, Этьен! Будь уже мужиком, трус!
Ну и всё в таком духе. Слово за слово, и вот я уже его за грудки трясу, ору «насколько ж ты ужрался, свинья!». Тут забегает Лулу. Понятно, что еле в обморок не улетела от такой картины. Да и ей от души досталось. Клод и её поливал на чём свет стоит. Тоже руки опускаются – что с ним делать? А может, мы чего, уже на самом деле, старики, не понимаем. Мож, что случилось у парня.
– Охренеть, конечно, да… – помотал головой Жиль. – Седой зелёному не указ, но что-то делать надо…
В этот момент вдалеке закричала толпа, и друзья остановились, повернув головы в направлении возгласа: там обыденно вспыхнула Эйфелева башня и зарябила пляшущими огнями. Мужчины пошли дальше. Толпа постепенно затихла, и остался только тупой стук трости о брусчатку.
– Вот это, наверно, и есть решение, – закивал сам себе Этьен.
– Проораться в толпе и потом относиться к выходкам детей поспокойнее?
– И это тоже. Да, я об эмоциях. Не хватает им красок. Сначала они мнят, что мир идеально ярок, а потом, разочаровавшись, начинают сами его приукрашивать. Протыкая губы, нанося себе шрамы, марая волосы. Как там Элизочка моя? Не в зелёный ли покрасилась?
– Господи, а Клод уже и…
– Не… это я так. На всякий спросил. Он пока всё в том же – в старом добром синем. Так вот, если ты с вопросом пришёл, что подарить моей крестнице, то слушай ответ – эмоции. Переживания и адреналин!
– Страшно узнать, какого рода… – после рассказа Этьена приятель явно напрягся.
– Разве твоя семья не с этого началась?.. – таинственно щурился Этьен, пока ему в глаз не стукнул луч фонаря.
– Точно! Гений! – обрадовался Ивон. – Гений был да Винчи! и тебе к нему стремиться надо, вьехо! Спасибо. Подарим поездку в парк развлечений!
– И пусть валят всей толпой!
– Да пусть! А мы без них хоть денёк продохнём. Только кто их будет сопровождать?
– Сами справятся, если Пия даст согласие, – махнул Этьен. – Нас с Лулу Клод и слушать не станет, а вот Пия твоя запросто упрётся.
– Издалека как-нибудь подготовлю её за недельку. Кстати… – увидел он, что поблизости был супермаркет, где продавали цветы. – Для начала букетик – то что нужно. Я ещё с утра собрался найти её любимые ландыши. Но до их праздника ещё долго[25]25
1 мая – праздник ландышей во Франции.
[Закрыть], а порадовать захотелось сегодня. Хотя только сборные букеты небось продают.
– Влюбился, что ли?
– Между прочим, не переставал.
– Бывает, – Этьен вытянул на свет наручные часы. – Поздновато. Ну что, расходимся? Всё равно свидимся в выходные. А позвоню я – когда там? – в четверг. Поздравлю Лизу.
– Восьмое-то? В пятницу, по-моему.
– О-о-о, друг! – Сванье дятлом постучал ему по темечку, – перенюхал ты своего лака! У моей крестницы седьмого день рождения, а у твоей дочери понятия не имею. Спроси у неё сам да и запиши себе на лбу.
– Н-да… – почесал затылок Жиль. – А лучше сразу татуировку сделаю… да… вроде седьмого, чего это я?.. Ну ладно, звони тогда!
– Ага, вьехо, бывай…
Друзья обнялись и отбыли в разные стороны.
Этьен поплёлся искать такси, а Жиль постоял-подумал о своей досадной ошибке в дате: и опять ему мимолётом показалось, что праздник восьмого, а то, снова, что седьмого. А вот выбор разума был конкретным и совпадал с мнением Этьена.
«Уф-ф-ф, – замотал головой Жиль, стряхивая путаницу в кусты у дорожки, и пешком направился домой – идти-то было не больше пятнадцати минут. – Что-то я действительно поплыл совсем… Ну оторвёмся, так оторвёмся в уикэнд».
Жиль быстренько купил букет и, сияющий, как подросток, поспешил домой.
Он наискось пересёк пустой перекрёсток и пошёл по небольшой площади, на которой местами, из квадратных земляных отверстий, вставали деревца. Вдалеке, на Марсовом поле, толпа вяло загудела напоследок и жиденько поаплодировала концу светового представления. Вот и город уснул.
Сразу стало как-то гулко, пространство словно раздвинулось, а эхо собственных шагов глубоко улетало в прилегавшие проулки. Иногда оттуда или откуда-то сзади доносились отголоски таких же одиноких путников, шаркавших по тротуару.
Начало апреля – время не тёплое. Дыхание оседало в пар. Пришлось заслонить рукой горло и, покашливая, прибавить шагу. Наверняка дома уже ждал горячий ужин и чай. «Ничего, простыть не успею», – успокоил сам себя Ивон.
Будто над самым ухом засмеялась компания неугомонных подростков, и Жиль огляделся – но никого не было. Он понял, что хохот вылетел из окна, и побрёл дальше. Теперь, ненароком поглядывая вверх, он заметил в темноте красный уголёк сигареты и вспомнил неприятную новость мадам Ордонне: жена опять что-то от него скрыла. Но он снова попробует её раскрыть, успокоить; даст понять, что не будет ничего страшного, если она начнёт с ним делиться. Да хоть всем на свете. Да хоть самой мелочью. На каждое «отстань» он заобнимает её до смерти, а любое «не сейчас» будет беспощадно зацеловано.
Какой-то звук его отвлёк, но из-за эха он не понял какой – да ещё от быстрого движения всё время шелестела упаковка цветов. Неожиданный звук будто проскакал перед ногами и скрылся в земле.
«Тьфу ты, забыл пепельницу купить, – мелькнула мысль. – Хотя сначала надо поговорить, а потом уж… А то что я, как дурак, приду с букетом – и пепельницей! Такой себе чахоточный водевиль!»
Опять свистнул прыгающий звук. На сей раз он проскочил слева и, оставляя гулкий шлейф, укатился в темноту.
Жиль остановился в фонарном свете и посмотрел по сторонам. Рядом никого не было. Сделал шаг в более тёмное место, подождал, пока глаза привыкнут, и обшарил взглядом закутки, скудно освещаемые оконным светом. Но и там никто не обнаружился.
Ивон хотел было спросить «кто здесь?», но подумал, что это глупо, и, видимо, он сам, по нечаянности, пнул какой-то камешек под ногой. Ничего не оставалось, как пойти дальше. Вон уже и дом завиделся. Поднажмём.
Неожиданно до него отчётливо донесся чей-то приближавшийся топот.
Он резко обернулся, как оружие, выставив перед собой цветы и закричал: «Что вам надо?!»
Позади никого не оказалось, но поодаль застыл размытый силуэт. Он не отвечал.
Жилю было уже не до шуток. Он крепко сжал кулаки и услышал, как ломаются стебли в фольге. Из-за этого он взбесился ещё сильнее: «Иди сюда, козёл! Я твою трусливую харю быстро размажу! Чего ты там спрятался, как пацан?!»
Всё выглядело крайне странно и непонятно: силуэт не подавал признаков жизни и продолжал пристально пялиться на противника.
Жиль сделал несколько шагов во тьму, расправляя накаченную грудь, всё ещё призывая преследователя приблизиться. Ивон не раз сталкивался с ночными отморозками и знал, что если сейчас смело побежать к незнакомцу, то тот рванёт наутёк. Но бежать ни к нему, ни за ним не было ни малейшего желания.
«Чёрт с тобой, дрейфяк! Вали домой, пока цел!» – Крик Жиля разлетелся по округе.
Незнакомец всё слышал, но никак не откликнулся. Ивон уже собрался идти, как силуэт шелохнулся – вроде махнул рукой, но опять замер. «Ну и чего ты задумал?» – прошептал Ивон, вглядываясь во мрачную площадь.
Через две секунды безумный звон сшиб мужчину с ног! По инерции сделав несколько шагов назад, он хлопнулся на землю. Только сдавленное «а-а-а» застряло в промозглом неподвижном воздухе, но потом и оно растворилось…
Фонарь отражался в глянце помятого букета. Там было видно, как чёрная фигура отделилась от дальнего дома, хладнокровно направилась прочь и исчезла в ближайших переулках.
Ручейки крови обтекали цветы, всё хлеще соединяясь и набухая. Рядом лежало бездвижное тело с пробитой головой и потухшим взглядом. А поодаль – тяжёлый окровавленный камень размером с небольшое яблоко.
Глава 4. Голова дурная
Нильда вся испыхтелась, что ужин остынет: ни Элизы, ни Жиля порог ещё не встретил. Подростковые вечерние прогулки стали привычной головной болью взрослых, а вот на обожавшего семейные ужины Ивона вообще не было похоже. Иголки беспокойства уже не раз кололи Нильду, подскакивавшую открывать дверь от любого шороха, а Пия задумчиво дошивала непокорную розу. Но уже и она начинала время от времени поглядывать на вазу-часы. Оставалось чуть более часа до полуночи.
Вдруг Пия укололась. Набежала крупная алая капля и поползла вниз.
– Всё! Мама, набери ему. Вдруг и правда чего случилось, – с пальцем во рту буркнула она, смотря в тёмное окно.
– Уже набираю! – будто только и ждала команды мадам Илар. – Ох, слишком уж тихий вечер. Ох, не к добру такой!..
Утишили звук в телевизоре, и стало слышно, как обе бурно дышали. С каждым следующим неотвеченным гудком, их лица всё больше напрягались тревогой. Пия забе́гала по комнате:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
