Текст книги "Я не сдамся! (СИ)"

Автор книги: Арэку Сэнэрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Медленно выпрямляюсь под глубокий, сильный стук своего сердца.

Оно стучало всегда в ритм с твоим. Оно хочет стучать с ним вместе. Неужели не слышишь? И тебе не жалко? Не больно так измываться надо мной?

Со злостью ударяю ее в грудь. Глухой стук, слегка дернулась всем телом.

Очнись же, черт возьми! Не оставляй меня одного! Не оставляй… пожалуйста… пожалуйста…

Слезы горячие, почему-то колючие вниз по щекам, к подбородку. Я плачу? Хм… Отчего? Так странно…

Милая, ты это видишь? Я, и правда, у тебя чудно́й. Помнишь, ты называла меня так? А я злился. Ты прости меня. Больше не стану. Скажи еще раз. Или сколько душе угодно. Я не буду сердиться. Слышишь?

Милая? Эй? Почему ты молчишь? Обиделась? Прости, что трубку не брал, когда ты звонила, я был на совещании. Важном. Мне зарплату повысили.

Улыбаюсь ей. Слезы все равно текут. На секунду, даже на долю секунды она улыбнулась тоже. Я видел-видел, только лицо немного размыто.

Вытер глаза, продолжая ей улыбаться.

Тебе же нравится, когда я улыбаюсь. Теперь всегда буду улыбаться. Ты только глаза открой. Ну же…

Глажу рукой ее волосы. Все такие же мягкие, живые, блестящие. Наклоняюсь, вдыхаю их аромат.

Всегда недолюбливал этот острый приторный запах твоего шампуня. Сейчас… сейчас понял, почему он тебе по нраву. Приятно пахнет. Я не обманываю. Честно.

Снова улыбаюсь, щекочу дыханием твое ушко. Ты всегда смеялась заливисто и звонко.

В голове серебряным колокольчиком, разрывая стоявший в ней белый шум, зазвучал ее задорный смех. Поддерживаю ее настроение, смеюсь в голос, продолжаю гладить ее волосы.

Люблю тебя до боли в груди, до колик в сердце. Милая, скажи мне в ответ, что любишь так же сильно.

С тяжелым дыханием, не дождавшись этих таких коротких слов, перехожу к твоим губам. Холодным. Твердым. Неподатливым. Целую, слыша, как мой собственный пульс громко стучит отовсюду, словно отражается от серых стен, бьет в голову.

Ты не двигаешься. Я мучаю твои губы с привкусом крови. Жадно. Настойчиво. Успокаиваюсь… Не буду заставлять. Ты устала. Я не вправе требовать что-то.

Осторожно, заботливо поворачиваю ее на бок. Неповоротливая. Холодная. Словно не живая. Ложусь рядом, прижимаю ее к себе.

Замерзла? Ничего, я же здесь. Теплый. Живой… Любимый. Слезы снова застилают глаза. Уже не смахиваю их, утыкаюсь лицом в твои волосы, закрываю глаза.

Я рядом, милая, рядом. Ты не бойся, я тебя согрею. Больше никуда не уйду. Никогда…

Ты только дыши.

Только живи.

Мне больше ничего не надо…

Крепче обнимаю, целую ее голое холодное плечо, с которого сползла тонкая простынка, измазанная кровью.

Спи, милая, спи. Не беспокойся. Завтра я дома. Будильник нас не разбудит. Спи, а я посторожу твой сон...

~Тишина~

Лучшему другу…

Только сейчас он услышал ход времени.

Раньше такая тихая, почти беззвучная секундная стрелка настенных часов стала громкой, невыносимой, больно-ударяющей по голове. Превращаясь в минуту, она сдвигала соседнюю стрелку, и та с еще большим скрежетом, плавно разрезая тишину, переплывала на миллиметры ниже.

Снова ненавистный взгляд на часы: они лишь громче бьют, словно вынуждают взбеситься и разбить их вдребезги.

Тяжелый вздох: это ее подарок, он не посмеет даже вытащить из них батарейки.

Еще один мазок, не глядя на картину. Ее лицо он способен нарисовать и с закрытыми глазами. Тонкая нежная шея, которую он уже давно не покрывал жадными поцелуями. Насыщенного алого цвета пухлые губы, так мило, одними уголками выгибающиеся в искушающей улыбке. Прямой с еле заметной горбинкой нос, который она частенько морщит, если ей что-то не нравится. А ведь она привереда, каких еще поискать. Бездонные голубые глаза, как безоблачное глубокое небо, и светятся, как полуденное жаркое солнце. Давно он не смотрел в них. Давно не ловил на себе вызывающий взгляд. И так же давно не улыбался в ответ. Длинные волнистые белые волосы с металлическим блеском аккуратными локонами ниспадают на угловатые плечи. Такие нежные, мягкие, пахнут ванилью. Как же хочется снова к ним прикоснуться, вдохнуть этот манящий аромат.

Еще один небрежный мазок, чтобы дополнить лик тонкими бровями, правильной дугой обрамляющие глаза…

Громкий, до одури сильный удар часовой стрелки: рука дрогнула, серая линия исказила любимое лицо, испортила всю работу. Ведь не в его правилах что-то вытирать или исправлять.

Со злостью, рвущейся изнутри, резким движением руки он опрокидывает полотно, наступает на него, гневно глядит на пол, застланный неудачными картинами. И отовсюду на него смотрят голубые выразительные глаза.

Снова тяжелый вздох в попытке перетерпеть новый взрыв эмоций. Прижимает правую руку к сердцу. Оно бьет в ладонь надрывно, со всхлипами, щемит, колет, заставляет с болью отрывисто дышать.

Он плавно опускается на колени с застывшими в глазах слезами. Его плечи дрожат, голые руки покрываются крупными мурашками: совсем забыл об открытом окне, а ведь на улице февраль.

Осторожно поднимается на ноги. В них легкая, но устойчивая слабость.

Пошатываясь, проходит в конец светлой просторной комнаты, тихо закрывает окно, бросив беглый взгляд на заснеженные деревья, улицу, дорогу.

Продрогнув еще сильнее, растирая предплечья, устало бредет к двери, затем в коридор, а дальше в ванную комнату.

Не в силах даже раздеться, залезает в ванну и включает воду. Повезло, сразу пошла горячая, что уже через мгновение заставило его нервно повернуть кран с холодной водой.

Теперь все хорошо. Тепло. Уютно.

Вода смывает с одежды краску, на дне ванны рисует размытые цветные картинки, и в каждом возникшем образе он снова видит только ее. С досадой ударяет ногой по воде, брызги разлетаются по стенкам ванны, окрашивая ее в радужный горошек. Медленно стирает пятнышки ладонями, после чего стягивает с себя мокрую одежду, бросает ее на дне ванны, выключает воду.

Выбирается на скользкий пол, досуха вытирается банным полотенцем, на автомате, не контролируя свои действия. Все его мысли… Нет, не о ней. Он устал уже о ней думать. Сейчас словно спит с открытыми глазами.

Все так же на автопилоте уходит в спальню, одевается в чистую, но такую же серую одежду, с шумом падает на кровать.

Все надоело, безрадостно, тихо, угрюмо. Хорошо хоть часы не донимают здесь своим движением.

Тупо уставившись в потолок, смотрит на белые плиты. Даже мудреные узоры на них складываются в ее образ.

Тяжелый вздох сам вырывается из груди. Он закрывает глаза: она, окруженная светом, на черном экране сознания. Открывает глаза, раздосадовано сжимая кулаки. Впереди снова белое, но узоров уже нет.

Осторожно отбрасывает такое же белоснежное одеяло, удивляясь его ненатуральной белизне. Опускает голые стопы на пол, смотрит по сторонам. Белая безразмерная комната ударяет своим цветом по глазам.

С волнением, нарастающим где-то в глубине живота, он встает: правая нога резко проваливается по щиколотку, тонет в белой прохладной краске с серебряной крошкой, царапающей кожу.

Странно все вокруг. Не по-настоящему.

Касается груди, как обычно стараясь усмирить беспокойное сердце. Ладонь утопает внутри. Со страхом и безумством глядит, как проваливается его рука у него же в груди, пропадает в белизне жидкой краски. Пытается вытащить ее, еще сильнее утопает ногами в белой луже.

Липкий страх так же, как эти сливки вокруг быстро охватывает его всего.

И вдруг резкий провал вниз. Он пытается кричать, но как и прежде везде одна лишь тишина, убивающая своим беззвучием.

Прозрачная вода, холодная, колючая, смывает, даже сдирает с него белую краску, оставляя облака и утягивая его вниз, на ледяную глубину. Воздуха критически не хватает. Он бьет руками воду, окоченевшими пальцами старается за нее уцепиться, поднять свое тело выше. Ноги не слушаются. Они тяжелые, будто к ним привязали гири.

Он больше не в силах сжимать губы, молчать, и с криком и пузырями хватает ртом колючую, обжигающую воду. Первые секунды легкие сопротивляются, безжалостно садня их владельца, а он жадно пьет губящую его воду, однако не тонет. Спустя мгновение выдыхает всю ту же ледяную воду. Она больше не ранит. Он дышит ею.

Впервые облегченно вздыхает и мирно улыбается, отдаваясь во власть синеющей глубине. Здесь спокойно, уютно, и нет мыслей… о ней.

Ужалив воспоминанием, впереди возникает картина коралловых рифов, которыми с ней он любовался в прошлом году.

Почему она не оставит его в покое? Зачем приходит даже во сне?

Он подплывает ближе к рифам, взглядом отыскивая ее. Волнение вновь нарастает. Он ее не находит. Картина уменьшается, уходит все дальше.

В панике кидается вдогонку. Он не может отпустить ее даже во сне, только не теперь. Тело послушно помогает толкаться вперед. И вот огромное полотно рядом. Все такими же окоченевшими пальцами он карябает изображение, срывает слой за слоем, чтобы отыскать ее, встретиться с ней. Сдирая пальцы до крови, разбавляя красной краской прозрачные воды, продолжает вырывать цветные листы из гигантского альбома, пока не остается одна лишь обложка. И на ней изображен ее портрет, блестит, как отражение в зеркале.

Теперь ему радостно. Он искренне улыбается, его сердце создает волны в этом бесконечном водном пространстве. А девушка в зеркале протягивает свои бледные нежные руки, обхватывает ими очень бережно его шею, притягивает ближе и… ударяет о гладкую твердую поверхность.

Резко открывает глаза, удивленно взирает несколько долгих секунд на цветные обои перед собой, после чего хватается за ушибленный лоб. Еще пару мгновений лежит так, все еще частично утопая в прозрачных водах сна. Затем встряхивает головой, быстро садится, спускает ступни на твердый прохладный пол. Бросает косой взгляд на рамку с фотографией, мирно стоящую на столе.

Она снова смотрит на него, улыбается.

Расстроенный вздох. Вытирает ладонями лицо с мыслью: «Когда же ты, наконец, вернешься?».

Звенящую тишину разрывает та самая мелодия, под которую они вместе танцевали.

Вне себя от счастья, сшибая по дороге стул, он летит к шкафу, хватает мобильный телефон с полки, с замиранием сердца отвечает на звонок.

Ее голос, тихий, нежный, задорный, он снова может его слышать, пусть и немного искаженный связью. Радуется вместе с ней. Говорит. Словно не существует никаких километровых преград. Пусть недолго, всего несколько минут, но она рядом с ним. Стоит только закрыть глаза, вслушаться в ее любимый волшебный голос.

На сердце легко. Во всем теле легко. На душе радостно, волнующе, удивительно тихо. И эта тишина пересиливает ту зловещую, что снаружи. Сейчас та, вторая, не имеет над ним власти, отступает в темный пустой угол, уступая временному спокойствию того, кого все равно заберет в свои объятия. Это лишь вопрос времени.

Ему сейчас просто хорошо. Он стоит посреди комнаты с закрытыми глазами. На устах играет открытая счастливая улыбка. Руки бережно прижимают к уху трубку. Ее голос вдохновляюще ласков и нежен. Он готов вечно слушать его, внимать каждому ее слову.

И даже ее слова прощания не менее радующие, подбадривающие. Он готов подождать еще. Теперь у него есть на это силы. Он сможет.

Все еще улыбаясь, кладет телефон на место, быстрой походкой идет в мастерскую, устанавливает новое полотно. Сейчас все получится. Он создаст ее настоящий образ, передаст ее истинную красоту. Он полон энергии, светится счастьем, снова берет в руки акварель, вновь уверенно и чуть небрежно рисует правильный овал ее лица.

Все хорошо, она ведь помнит о нем, она любит. Он нужен ей и готов терпеть, ждать и продолжать творить, даже зная, что уже через несколько часов снова начнет слышать назойливую секундную стрелку, отсчитывающую время без нее.

~Мечты не сбываются~

Той, что когда-то звалась Душой…

– Хм, – тихое, нудное, щемящее в груди. Да еще и в который уж раз.

– Чего тебе? – отвечаю грубо, делая еще одну затяжку. Горький дым рваными порциями проходит в глотку, затем глубже, еще, и обратно, раздражая горло, выплывает серым облаком в пространство передо мной. – Что молчишь? Сказать нечего? – настойчиво спрашиваю, снова вдыхая дым.

– Да вот хотела поздороваться, – все же откликается это нечто, скулящее где-то внутри меня. – А теперь сомневаюсь, что мое пожелание здоровья тебе нужно.

– Тц. – Сигарета, словно взбесившись, обожгла губы непривычно горячим дымом. – Как же достала своими нравоучениями. – И все-таки затянуться больше не могу.

Черт! Выбрасываю окурок, не заботясь о том, что он непотушенный. Нервно закрываю окно. Надеясь, что смогу спокойно отдохнуть от гребанного обычного дня, иду к кровати, ложусь, закрываю глаза…

– Что-то случилось? – вроде так же еле слышно, но сильным ударом сердца. Вот какое ее дело? – У тебя глаза пустые, и лицо каменное. Хотя… что это я? Зачем спрашиваю? Ты же сама уже не помнишь, когда в последний раз улыбалась вживую, искренне, не нарисованными смайликами.

Еще одна хлесткая пощечина. Будто не понимает, что мне и так тошно.

– Эх, а когда-то твое сердце было пламенным, сильным, не болело по три раза на день.

И словно в подтверждение этим словам короткий разряд тока в груди, заставивший судорожно вздохнуть и свернуться калачиком.

– Где же те эмоции? А чувства?.. Ты же еще вчера верила в чудо, желания загадывала на новую луну. Да-да, я помню тот длинный список, из которого важными для тебя самой оказались только два желания: «Крепкое здоровье для дочери» и «Работа с окладом в пятнадцать тысяч». Остальное все по мелочи, ради проверки и удовлетворения своего эгоизма. Совсем незначительные…

Молчу в ответ. Не знаю, что сказать. Просто нечего ей возразить. Да и не хочется.

– Ничего не исполнилось, верно?

Еще один спазм в мышцах шеи и левой руки. Почему каждое ее слово так больно ударяет в сердце?

– Наивная, – легкий смешок откуда-то из груди. Слышу его отчетливо, хоть и не понимаю, как он может раздаваться внутри меня. – Ты, правда, верила, что кто-то с неба пошлет тебе чуточку счастья?

– Это не счастье, – со злобой шепчу в ответ, поддаваясь на ее провокацию.

– Верно. Ты просто хочешь, чтобы тебя оставили в покое.

Да, черт возьми. Что в этом плохого?! С усилием вдохнула полной грудью, распрямляясь. Были бы деньги каждый месяц, спокойно жила бы себе, писала свои книжки, не заморачиваясь на счет ближайшего будущего.

– Твоей писанине грош – цена, – ехидно из глубины с довольной улыбкой.

– Да что ты за стерва?! – не выдерживаю, снова в ее власти, она в который раз вынудила меня сорваться на мысленный крик.

– Стала такой благодаря тебе, – еще один удар.

Все верно, я давно привыкла, что во всем виновата. Но слышать это от тебя… Да пошла ты. Переворачиваюсь на левый бок, насупившись, напеваю какую-то песню, чтобы заглушить ее голос.

– А я… – все же доносится сквозь мелодию, – я ведь тоже верила.

Замираю, будто меня парализовало. Странно такое слышать. Или я придумала эту фразу?

– Верила? – переспрашиваю, уже решив, что мне показалось.

– Да, – подтверждает она быстро. – Немного, – дополняет после паузы. – Но все же верила.

– Только нашей веры не хватило, – шепчу в ответ, закрывая глаза.

Не хочу снова плакать. Не имеет смысла. Не поможет. Не станет легче.

– Я тоже устала, – так же тихо произносится внутри. – Верить, что все будет хорошо. Верить, что завтра будет лучше, чем сегодня. Верить, что мечты когда-нибудь станут реальностью. Слышишь, я устала. Просто устала. Хватит уже, брось ты свои желания. Не стоит того. Не стоит.

– Не могу, – не задумываясь даже, просто знаю. Не раз пыталась бросить. Это не сигарета, что можно выкинуть в окно. Не получается закончить. Уже не раз хотела дописать последнюю строчку и больше никогда не начинать новую историю. Графоман, любитель, рифмоплет… – Я всегда сомневалась, что у меня выйдет написать что-то стоящее. Даже то, что оценили читатели, мне кажется недостойным внимания.

– Внимания кого?

– Издательства, редакторов, журналов… – перечисляю зачем-то, понимая, что мне, в общем-то, плевать давно. – Мне бы хватило зарплаты в месяц за то, что я пишу. Или за что-то другое, но чтобы время для моего хобби осталось. На самом деле я просто люблю писать, вот и все.

– Но слишком часто об этом забываешь, – с грустью раздается внутри, тоскою сжимается сердце. – Ты знаешь, чтобы написать что-то стоящее, надо объединиться с душой.

– Ну да, – с хриплым смешком прерываю ее речь, – только душа у меня – стерва.

– Опять… – с обидой уже ощутимой. – За что ты так?

– Не знаю. – Правда, не знаю. Наверное, просто хочется выплеснуть весь свой негатив. Плюнуть самой себе в душу? Как же, это мы умеем. – Извини.

– Интересная фраза, – вдруг шепчет она как-то по-кошачьи нежно.

– Прости?

– Плюнуть самой себе в душу, – повторяет она мои мысли. Значит, мне даже не требуется ей отвечать, и так все слышит. – Ты же любишь такие, да?

– Люблю.

– Ну чего грустишь? Хочешь, подкину еще одну? – предлагает игриво. А я устала, просто устала, так же как она. Не хочу. Снова браться за ручку? Что-то писать? Зачем? Кому это нужно? – Мне.

И снова удар, уже словно по ребрам. Задыхаюсь, извиваюсь на кровати. Больно, укололо что-то в сердце, не могу продохнуть. Зачем же так? Я уже сполна настрадалась.

– Ты еще помнишь, что с тринадцати лет мечтаешь стать писателем с большой буквы? – скрежечет она, принося мучения. – А ведь первое свое стихотворение ты написала именно тогда. Помнишь? Чтобы маму свою порадовать, помнишь?

– Хватит! – кричу сквозь слезы. Наконец вдохнула, захрипела. Вытираю лицо. Бесполезно. Слезы уже катятся ручьем. Их не остановить.

Я мечтала, мечтала. Мои книги на полках в библиотеке, жизнь в достатке, замечательный любящий муж… мечтала. Зачем? Все всегда идет по чьим-то чужим планам. Всегда.

– Почему не бросишь тогда все это?

– Не знаю! Не знаю. Не знаю… Оставь меня в покое! – зарываюсь в подушку.

Уснуть бы. Что-нибудь приснится. Вдруг что-то хорошее. А может, не проснусь вовсе.

– Ты все равно не хочешь этого, – как бы невзначай кидает она. – Ты дочку любишь. Не оставишь ее, верно?

Молчу. Какой смысл что-то отвечать?

– Я фразу тебе обещала еще одну. Слушай. – Настырная. Это она постоянно мешает мне засыпать. – Заколоть бы сердце свое, да не на брошь или заколку…

– А ножом наточенным поострее, чтоб сразу в бездну, – слова сами вырываются откуда-то из подсознания.

Зачем? Не надо, не надо… лучше уснуть. Ведь никто не оценит.

– И в душу плюнуть себе, ядом чтоб, в эту барахолку, – усмехается в ответ она, не оставляя меня в покое.

– Это ей подарок мой вечный и безвозмездный, – произношу уже с улыбкой, как обычно, быстро сдаваясь. – Задавить бы стерву эту, что так часто мое сердце ранит…

– Только ль станет легче? – странно, но одновременно с этим чувствую ее грусть.

Замолкаю. Боюсь ответить. Я и не знаю ответ. Не знаю. Она тоже молчит. Но в голове столько строк, столько мыслей. Отказаться? Бросить? Душа? Эй, душа, слышишь? Спасибо за фразы. Думаю, смогу написать что-то. Может, не стоящее, но хотя бы тебя порадовать. Ты ведь будешь рада, а? Хотя бы ты…

– Мне чудится или ты улыбаешься? – уже не язвя, интересуется она, почему-то проигнорировав мой вопрос.

– Да ладно тебе, это ненадолго, – все еще чуть блаженно, вдохновенно, строя возникающие строчки в ряд. Главное, ничего не забыть. Ничего не забыть… как назло клонит в сон.

– Согласна, – после долгой паузы произносит душа, отвечая на мои мысленные слова. И немного погодя, когда я, кажется, почти уже заснула: – А жаль… Я не хочу снова превратиться в стерву…

Заколоть бы сердце свое, да не на брошь или заколку,

А ножом наточенным поострее, чтоб сразу в бездну,

И в душу плюнуть себе, ядом чтоб, в эту барахолку.

Это ей подарок мой вечный и безвозмездный.

Задавить бы стерву эту, что так часто мое сердце ранит…

Только ль станет легче? Я сама ответа на вопрос не знаю.

Да куда мне смертной? Без души зачахну. Это понимаю.

Ты не злись, бродяжка, я совсем не злая. Я совсем не злая.

Просто жить устала, не хочу так больше, чтобы больно,

Только продолжаю потому, что не могу иначе.

Ты душа – не стерва, это я слишком часто меняю роли,

Слышишь? Если б вместе, стали бы богаче.

Если б только вместе, но, увы, я сама сбегаю,

Слезы, нервы, боли… нету во всем этом правды.

Я тебе спасибо отчего-то не говорила раньше,

А сейчас благодарю. Ведь с тобой живая. Я с тобой живая…

~Поделитесь частичкой души~

Всем…

Тепла хочется.

Хотя бы руки согреть о костерок чьей-нибудь души.

Чтобы выслушали.

Чтобы поняли.

Чтобы немного, хотя бы чуточку, но чтобы легче в груди.

А кому до меня есть дело? Кому нужны чьи-то мелкие проблемы?

Лишь буквы на вашем экране.

Только буквы, ни больше, ни меньше.

Только буквы...

Складываю слова, иногда их рифмуя, пытаясь привлечь внимание своими стихами.

Выходит, но все не то. Какие-то жалкие потуги быть принятой, понятой, услышанной.

И между строк всегда одно и тоже.

Кричу, плачу, зову... никто не слышит.

Ищут лишь ровный ритм, какой-то смысл, новые-новые-новые рифмы.

Люди, наверное, стали глухими.

Я всего лишь хочу внимания.

Не надо мною восторгаться.

Не верю. Не достойна я восторга или особого отношения.

Но хорошее слово немного согревает.

Заставляет порой улыбнуться.

Люди на самом деле все разные, но невыносимо одинаковые.

Я сама из числа таковых. Замечаю ли? Вряд ли.

Люди...

А что люди?

Разве они должны хоть что-то взамен дарить?

Обмен энергией и бла-бла-бла. Все не то.

Хочу чтоб от сердца шли слова, только от него.

А выходит, что жалуюсь, заставляю...

Так жалко.

Готова разрыдаться, закричать на весь мир, добраться до Бога.

Да, конечно, если бы он был.

Докричалась бы лишь до хрипа, да боли в горле.

Докричалась... а смысл в чем?

Снова что-то вымаливать? Для себя, для других, без разницы.

Мир, скажи, а ты меня слышишь?

Мой голос хоть немного тебя тревожит,

может, просто надоедает.

Хотя бы так...

Зря все это.

Снова выношу на публику свои странные мысли.

Кажется, здесь проскакивает даже рифма. Что не может радовать.

Похоже, я вдвойне желаю внимания.

Но люди ничего и никому не должны. Совсем ничего.

Разве что себе. Только себе.

Так будьте хоть в чем-то честны.

Ради себя самих дайте другому согреться частичкой вашей души.

И к вам все троекратно вернется.

Только от чистого сердца, без вымученности или лжи.

И тогда обязательно вы достигнете Бога, которого я называю счастьем.

Жду вас, люди.

Жду вас там, где-то на небе, где виден с высоты весь мир.

Приходите, я не против уступить вам место.

~ Самая большая награда ~

Дождь – это больше, чем просто вода, что падает с неба. Стоит небу заплакать, как на душе становится тоскливо. Эти небесные реки касаются сердца, небесные ритмы рождают внутри волненье.

В тот вечер за окном снова шел дождь. Дом был пуст и тих, потому сумел наполниться его музыкой. Погода подходила для размышлений, в груди печалилось вдохновенье. Такое чувство, будто ты малозначителен или даже ничтожен. Один во всем мире, как в этом доме.

Скрип половиц меня не насторожил. Я знала, кто находится рядом, хотя на деле этого существа и не было. Светящийся силуэт снова сел напротив, сымитировав меня, посмотрел в окно.

– Холодно, ― так он начал тогда разговор.

– Не здесь. За окном.

– Уверен? ― Он никогда не обращался ко мне, как к женщине. Человек для него был только человеком, даже без имени.

– Отопление включено. ― Я понимала, к чему он клонил, но говорить на эту тему не желала.

– Я не об этом.

– Знаю.

– Тогда зачем был этот ответ?

Причину ему подавай? Хочет, чтобы я излила душу?.. Нет в этом смысла.

Тяжело вздохнула, перевела внимание на монитор ноутбука. Ноль, просто ноль, там, где должны быть монеты.

Силуэт приподнялся, наклонившись, взглянул на мерцающую цифру.

– Тебя это тревожит?

– Да не так, чтоб уж очень. ― Это правда, я никогда не стремилась к богатствам, но в мире сейчас все за деньги. Сам мир в том числе.

– Закрой глаза.

Его просьба обеспокоила.

– Зачем?

– Закрой, ― настаивал он, придавил крышку ноутбука, лишая комнату света. ― Это ведь несложно.

– Ладно. Только недолго.

Я выполнила его просьбу. Стало гораздо темнее. Дождь мгновенно усилился, шумом заполнил пустоту вокруг.

– Представь их.

Хотелось тут же спросить, кого, но перед глазами сами собой появились люди. Много-много людей. Почему-то едва различимых, иногда безликих.

– Я не уточнял, но твоя душа сама подсказала, ― с усмешкой произнес силуэт. ― Это твое богатство. То, что дороже всего твоему сердцу.

– Люди? ― Я была удивлена подобному явлению. Опять его странные штучки? Что на этот раз?

– Есть среди них особенные?

Сказать «нет» я не успела: многие из людей сменили цвет, стали светлее, некоторые зажглись ярче прочих.

– Там двое особенно яркие.

– Кто они?

Кто?.. Это поражает, но я знаю.

– Моя дочь и муж. Они улыбаются.

– Почему?

–  Сложно вот так просто ответить. Наверное, рады меня видеть. ― Так ли это? Хочется верить, что так.

– А ты? Тоже улыбаешься?

С его вопросом губ тронула улыбка.

– Да. Я рада им, потому что люблю.

– За что?

Едва не открыла глаза от недоумения, но сдержалась, боясь потерять этот образ.

– Разве нужна причина, чтобы любить? Они просто есть. Уже за это им спасибо.

– Значит, деньги тут ни при чем. ― Кажется, он был доволен, что оглушил меня на время своим выводом. ― Там же есть еще одни? Яркие?

– Д-да, ― неуверенность в моем голосе вызвала у него смешок. ― Их всего-то пять. Похоже, мои читатели.

– Пять? Так мало? Насколько я знаю, их у тебя гораздо больше.

– Да, но эти… Эти другие! Не такие, как все!

И чего я завелась? Кто они? Чем особенны?

– Все они признали во мне помощника. ― С языка сорвалась до ужаса странная фраза. О чем я? Помощь?.. ― Каждый из них написал, что мои работы помогли ему снова идти вперед, дали силы, направили! Это так замечательно!

Верно. Так легко забыть, что именно для тебя важно. Мои книги дали им что-то такое, что могли только они. Нет, я могла. Именно я…

– И снова никаких денег, ― с улыбкой подвел он итог. ― Там есть еще кто-то?

– Их больше десяти. ― Я и сама заинтересовалась происходящим. ― Светятся немного тускнее, но ярко.

– И кто они?

– Все те, кто полюбил мои книги. Кто ими увлекся. Продолжает читать, радовать меня своими отзывами. Они – мои лучшие друзья! Я их люблю! Я…

– А деньги? ― Он всегда сбивает меня с толку. ― Ведь их нет и здесь, правда?

– Правда.

– Посмотри теперь на остальных. Расскажи мне, что о них думаешь.

Темные, мрачные, не имеющие лиц…

– Покупатели. Около шестидесяти. Я ничего о них не знаю. Лишь одна из них светлее. Людмила.

– Та, что отзыв под книгой оставила?

Кивнула. Почему-то наш разговор начинал меня раздражать.

– А черные есть?

Снова кивнула. Не хотела отвечать. Эти… Их больше сотни.

– Они ушли. Оставили меня или отсиживаются в тени до удачного момента. Они!..

– Плохие отзывы? Критика? Те самые, из группы?

– А… ― И вспомнил же… ― Не-е… Эти… ― Вгляделась в ряды черных. ― Они наверное там. Сейчас, когда ты о них сказал… Я их не люблю. Они…

– Их там нет. ― Осадил он внезапно. ― Для них не нашлось места. Все, кто там… Ты чувствуешь к ним что-то положительное, благодарна им. Даже тем, кто покинул тебя, но какое-то время был рядом.

– К чему ты клонишь?

– Ты не понимаешь, как много людей отдало тебе свое внимание, энергию, эмоции…

– Я им отдаю не меньше! ― Что еще за нравоучения? Хочется открыть глаза.

– Думаешь, они что-то тебе должны?

– Нет. ― Посмотрела на него, хмурясь. Я соврала? Ведь считаю иначе. ― Не должны.

Он промолчал. Понял, что обманула. Только зачем?..

– А ты-то кто? Хоть сегодня ответишь? ― Хамлю, усмехаюсь. Задел-таки. Верно, я всегда думала, что мне должны… Каждый, кто прочел, хотя бы отзыв.

– Я?.. ― Он будто только проснулся, задумчиво глянул в окно. ― Я – это ты.

Мурашки по коже. В комнате сразу стало холоднее.

– Я тоже для тебя важен. Ведь без тебя вообще ничего не было бы.

Хотела посмеяться над ним, но поймала себя на мысли, что в таком случае посмеюсь над собой.

– Это грубо, ― все, что решилась сказать.

– Я не издеваюсь. ― Силуэт был серьезен, перевел внимание на меня. ― Ты наивно полагаешь, что мир ничего не потеряет, если не станет тебя.

– Наивно? Похоже, мое второе я окончательно спятило.

– Смейся-смейся, но все же послушай правду.

Его тон раздражал. Самый умный? Философ чертов. И что ему надо?

– Вот что станется с миром, если ты исчезнешь?

– Ничего. ― Быстрый ответ и стопроцентная уверенность. Однако он не изменился в лице.

– Мира не станет.

За окном вспыхнула молния, едва ли не рядом, так близко, что я вздрогнула от испуга. А следом раскат грома сотряс небеса.

– Мира, ― повторил силуэт, как только все стихло, ― не станет.

Колотящееся в груди сердце не сразу позволило усмехнуться, фыркнуть на неудачную шутку собеседника.

– Я не шучу.

Обида? Задело мое отношение? Господи, он пугает до чертиков.

– Слушай, я уже поняла, что сошла с ума, так что…

– Когда ты закрыла глаза, меня для тебя не стало, ― все тем же тоном продолжил силуэт, лишь нагнетая обстановку. ― Закрыла бы уши, и весь мир показался бы тебе пустым. Лишись обоняния и осязания… И что останется?

– Мир никуда не денется! ― откровенно психуя, воскликнула я.

– Кто сказал? ― Его голос все сильнее дразнил нервы. ― Разве ты умирала? Откуда же тебе тогда знать?

Почему… так страшно? Ничего не говори больше… Пожалуйста.

– Где гарантия, что все это ни сон? Ни твои фантазии?.. Может, после смерти к тебе наконец вернется пустота, из которой мы пришли, в которой творим свои миры, затем теряемся в них, и вот уже во власти бреда. Одна только смерть, словно перезагрузка расставит все по своим местам. И что в итоге? Где тогда мир?

– Хватит… ― хотела это крикнуть, но смогла лишь прошептать. В подобное не верят, это не имеет смысла, невозможно, но дашь просочиться хоть капле сомнения…

Еще одна вспышка, на миг светом стершая присутствие силуэта, едва не оставив меня в пустоте. И снова гром, вторивший уже сердцу.

– Знаешь, ― устало проговорил собеседник, медленно поднимая крышку ноутбука, ― самая большая награда – не  знать абсолютной правды.

Он исчез, как тень с приближением ночи, оставив в душе тревогу. Его слова, высказанные мысли… Сейчас я была готова принять все, что происходит в моей жизни, только бы не поверить… только бы не поверить…

На мониторе по-прежнему крутился светящийся ноль, но мне до него уже не было никакого дела. Оглянулась по сторонам… Мрачно и пусто, до невероятного тихо. Почему так тихо? Дождь…

Стук в дверь напрочь лишил рассудка. Зажала ладонью губы, едва не вскрикнув. Стук повторился.

– Эей, милая?!..

А?.. Это же…

Рванула в коридор, удивительно быстро открыла дверь, набросилась на дочь с объятиями.

– Вы почему так долго?! ― И как же вовремя… будто по желанию.

– М? ― Игорь взволнованно посмотрел на меня, не опуская зонтик. ― Так ждали, когда дождь немного утихнет… Ты в порядке?