Текст книги "Белый Тигр"

Автор книги: Аравинд Адига

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

ЧЕТВЕРТОЕ УТРО

Его Превосходительству...

А ну их, эти формальности и титулы, правда, господин Цзябао?

Мы уже познакомились, будем накоротке. Да и времени на церемонии у нас, боюсь, нет.

Сегодня у нас недолгая беседа, господин Премьер.  Я слушал программу по радио про Фиделя Кастро. Он изгнал из своей страны богатых и дал свободу простому народу. Люблю послушать про великих людей.  Только не успел я оглянуться, а уже два ночи! Пришлось выключить приемник. Все ради вас – просто так я не стал бы прерываться. Значит, начнем с того, на чем в прошлый раз остановились.

О, демократия!

В хвалебной оде, которую вручил вам на память наш премьер, несомненно, имеется большой раздел о расцвете демократии в Индии. Только представьте себе, целый миллиард народу изъявляет свою волю путем свободного, равного и тайного голосования и тем определяет свое будущее... ну и так далее.

Как я понимаю, у вас, у желтой расы, несмотря на все ваши достижения в вопросах канализации и питьевой воды и на золотые олимпийские медали, демократии как не было, так и нет. Один политик давеча доказывал по телевизору, что в этом-то уж мы, индийцы, вас точно опережаем. Мы не можем похвастаться канализацией, чистой водой и олимпийскими медалями, зато у нас есть демократия.

Если бы мне довелось создавать государство, я бы начал с канализационных труб и только потом занялся демократией и раздачей хвалебных од и фигурок Ганди, но кто ж меня спросит? Убийцу-то?

Я не противник демократии, господин Цзябао. Вовсе нет. Я многим обязан демократии – даже собственным днем рождения. Я тогда еще колол уголь и вытирал столы в чайной в Лаксмангархе. В один прекрасный день старик-хозяин, не поднимаясь со своего места под портретом Ганди, хлопнул в ладоши и велел всем своим работникам бросать дела и бежать бегом в школу.

За учительским столом сидел чиновник с большим блокнотом и черной ручкой и каждому задавал два вопроса.

– Имя?

– Балрам Хальваи.

– Возраст?

– Не знаю.

– Не знаешь своей даты рождения?

– Нет, сэр. Родителям она была ни к чему.

Чиновник поглядел на меня и сказал:

– Тебе восемнадцать. Сегодня тебе исполнилось восемнадцать. Ты просто запамятовал, правда?

Я поклонился:

– Вы правы, сэр. Память меня подвела. Сегодня мой день рождения.

– Вот и молодчина.

Он сделал запись в своем блокноте и велел мне убираться. Так что свой день рождения я получил от правительства.

И уж конечно, мне исполнилось восемнадцать. Как и всем нам, работавшим в чайной. Возраст, дающий право голоса. Приближались выборы, и хозяин всех нас запродал. Толкнул наши отпечатки пальцев —неграмотным полагалось скреплять отпечатком пальца бюллетень для голосования. Об этом говорил какой-то клиент, а я подслушал. Вот вам и тайное голосование – Партия Великого Социалиста хорошо заплатила хозяину за каждого из нас.

К тому времени Великий Социалист уже лет десять как правил Мраком. Символ его партии, две руки, разрывающие оковы, – это, мол, бедняки вырываются из-под ига богатых – был набит черной краской по трафарету в каждом правительственном учреждении на землях Мрака. Некоторые посетители чайной утверждали, что начинал-то Великий Социалист вполне достойно, собирался с коррупцией бороться, но его засосал ил Ганга. Другие говорили, что он с самого начала был прохиндей, но умудрился всем втереть очки, и только сейчас мы увидели его истинное обличье. Как бы там ни было, за власть он держался крепко, не оторвешь, выигрывал выборы за выборами. А вот на одиннадцатый год владычества бразды правления Великого вроде подослабли.

Понимаете, против Великого Социалиста и его министров завели 93 уголовных дела. Судье во Мраке вовсе не легко вынести обвинительный приговор, но в трех случаях это удалось, и целых три министра угодили в каталажку, хоть и остались при своих министерских должностях. Поговаривали, что сам Великий Социалист выкачал из Мрака миллиард рупий и положил в банк в маленькой красивой европейской стране, где полно белых людей и черных денег.

И вот по радио объявили дату выборов, и началась обычная предвыборная лихорадка. В нашей стране три страшные болезни: тиф, холера и предвыборная лихорадка. Самая опасная из них – последняя: забалтываются вопросы, на которые люди так и так не в силах повлиять. Противники Великого Социалиста осмелели – не то что на прошлых выборах. Речи стали произносить. Приедут на автобусе или грузовике с громкоговорителем и заведут свое: да мы его свергнем, да мы вытащим из Мрака и сам Ганг, и всех вас, живущих на его берегах, да мы поведем страну к светлому будущему.

Трескотня в чайной поднялась чрезвычайная. Люди за чашкой без устали обсуждали одно и то же.

А ну как на этот раз у оппозиции все получится и они побьют Великого Социалиста и выиграют выборы? А ну как они собрали достаточно средств, и заплатили полицейским, и скупили отпечатки пальцев в должном количестве? Электорат углубился в дебри выборной технологии – словно евнухи разбирали по косточкам Камасутру.

Как-то утром я видел, как полицейский писал красной краской на стене возле храма лозунг:

ВАМ НУЖНЫ ХОРОШИЕ ДОРОГИ, ЧИСТАЯ ВОДА, ХОРОШИЕ БОЛЬНИЦЫ?

ТОГДА ГОЛОСУЙТЕ ПРОТИВ ВЕЛИКОГО СОЦИАЛИСТА!

Долгие годы между землевладельцами и Великим Социалистом существовала договоренность – все в деревне об этом знали, – а сейчас, похоже, стороны не пришли к согласию. А то с чего бы это Четырем Зверюгам объединяться и создавать собственную партию?

Под лозунгом полицейский начертал:

ВСЕИНДИЙСКИЙ ФРОНТ СОЦИАЛЬНОГО ПРОГРЕССА

(ФРАКЦИЯ ЛЕНИНЦЕВ)

Так именовалась партия землевладельцев.  За несколько недель до выборов грузовики без конца раскатывали по грязной улице Лаксмангарха и юнцы кричали с них в мегафоны:

– Дайте отпор богачам!

В одном из грузовиков всегда можно было увидеть Виджая, автобусного кондуктора. Со своей старой работы он ушел и занялся политикой. И преуспел. Из кожи вон лез – с красной повязкой на голове (знак сторонников Великого Социалиста) чуть не каждое утро произносил речи у чайной. А землевладельцы в ответ посылали грузовики со своими сторонниками, и молодые люди вопили: «Дороги! Вода! Больницы!  Голосуйте против Великого Социалиста!»

Где-то за неделю до выборов грузовики словно ветром сдуло. Пропали как сторонники, так и противники. В чем тут причина, я подслушал, когда вытирал столики.

Блеф Зверюгам удался. Великий Социалист пошел с ними на сделку.

Историческая встреча состоялась перед чайной.  Виджай низко поклонился и коснулся ног Аиста. Разногласия как будто были улажены, и Аист сделался главой Лаксмангархского отделения партии Великого Социалиста, а Виджай – заместителем.

Вот и все. Священник отслужил особую пуджу[22]22
  Различного рода ритуалы в буддизме и индуизме. В более узком смысле – приношение индуистским божествам.


[Закрыть] и вознес благодарственную молитву в честь победы Великого Социалиста; у храма раздали на бумажных тарелочках бириани[23]23
  Блюдо из риса с курицей, или бараниной, или креветками, с многочисленными специями.


[Закрыть] с бараниной, а вечером всем выдали бесплатную выпивку.

На следующее утро в облаке пыли прибыли полицейские – их джип затормозил на рыночной площади. Старший зачитал нам инструкции.

Все делается для нашего же блага. Враги Великого Социалиста, Хозяева и Зверюги, попытаются украсть результаты выборов у нас, бедняков, отнять власть у нас, бедняков, и вновь надеть на наши руки оковы, которые разбил было Великий Социалист. Мы поняли? – и полиция в клубах пылищи укатила.

– Вот так всегда, – сказал мне вечером отец. – Уже двенадцать выборов прошло на моих глазах: пять общих парламентских, пять по штату и два раза местные, и все двенадцать раз за меня голосовал кто-то другой. Я слышал, в других местах люди голосуют сами за себя, – вот это да!

В день выборов один человек рехнулся.

Такое случается постоянно, на каждых выборах во Мраке.

Толпа рикш окружила своего товарища, невысокого смуглого неприметного человечка. Его пытались переубедить, правда, без особой веры в успех.

Все это рикши уже видели и знали: им его не остановить.

Ведь даже в таком месте, как Лаксмангарх, сквозь тьму то и дело пробивается лучик света. А может, все эти плакаты, и речи, и лозунги на стенах попросту сводят человека с ума. В нем просыпается гражданин демократической Индии, и он желает отдать свой голос. Что и собрался проделать этот рикша, возомнивший себя свободным от Мрака. Сегодня настал его Бенарес[24]24
  Имеется в виду Бенаресская проповедь, первая речь Будды, которую он произнес после того, как достиг Полного Просветления, в ней сформулированы основные принципы буддизма.


[Закрыть].

Он направился прямиком к школе, где установили избирательную урну, и прокричал:

– Мне полагается дать отпор богатым? К этому нас призывают?

Когда рикша появился в избирательном пункте, сторонники Великого Социалиста уже записали на доске результат. За Великого Социалиста в Лаксмангархе проголосовал 2341 человек, ни одного голоса против, все единогласно за. Кондуктор Виджай и полицейский, стоя на лестнице, приколачивали к стене транспарант, на котором был изображен символ партии (руки, рвущие оковы) и намалеваны слова:

ЛАКСМАНГАРХ ПОЗДРАВЛЯЕТ

ВЕЛИКОГО СОЦИАЛИСТА С ПОБЕДОЙ!

Увидев рикшу, Виджай сначала уронил молоток и гвозди, а потом и сам транспарант.

– Ты здесь зачем?

– Голосовать пришел. Выборы как-никак!

Что было дальше, сам не видел, хотя вместе со всеми шел за рикшей по пятам. Полицейский прицелился в нас, и толпа бросилась врассыпную. Что сделали с храбрым безумцем, знаю только понаслышке.  Подслушал на следующий день.

Виджай и полицейский сбили рикшу с ног и принялись колотить палками. Тот вскочил и кинулся на них. Его снова повалили на землю. Тут роли разделились: Виджай орудовал палкой, а полицейский наступил рикше на лицо. Несчастный уже не сопротивлялся, даже не шевелился, когда его стали бить ногами.  Пока не втоптали тело в грязь.

С вашего разрешения, на минуточку вернусь к моему плакату «Разыскивается». Обозвали меня убийцей, ладно. Против фактов не попрешь. Только чья бы корова мычала (это я про полицейских).

Ну полное блядство.

Вот вам на память о визите в Индию. Балрам Хальваи, беглый преступник, чье местонахождение полиции неизвестно... Здорово, да?

Ха!

Уж полиции-то прекрасно известно, где меня искать. На избирательном пункте в день выборов. Округ Гая, деревня Лаксмангарх, школа. С тех пор как мне исполнилось восемнадцать, я не пропустил ни одних выборов, будь то парламентские, местные или какие еще.

Я честно исполняю свой гражданский долг, правда, понятия не имею, как выглядит кабина для голосования изнутри.

* * *

Хотя выборы были на носу, жизнь за высокими стенами дома Аиста в Дханбаде шла своим чередом.  Хозяин все так же блаженно вздыхал, когда я растирал ему ноги, все так же наблюдал со стороны за крикетом и бадминтоном, а я все так же тщательно мыл и расчесывал двух шпицев.

И вот однажды знакомое лицо показалось у ворот.  Нас пришел проведать Виджай, кондуктор из Лаксмангарха. Герой моих детских лет был экипирован с иголочки: белый френч, на голове белая шапочка того фасона, что носил Неру, восемь пальцев украшены массивными золотыми кольцами.

Не зря подался в политику!

Сам Аист вышел ему навстречу, и поклонился, и сердечно приветствовал – землевладелец поклонился сыну свинопаса! Вот они, плоды демократии!

Через два дня сам Великий Социалист почтил наш дом своим посещением.

Ну и суматоха же поднялась! Мистер Ашок с жасминовым венком дожидался у ворот. Бок о бок с ним замерли Мукеш-сэр и Аист.

Подъехала машина, дверь ее распахнулась... и вот он, светлый лик, знакомый мне с раннего детства по массе предвыборных плакатов, – пухлые щеки, седые волосы ежиком, толстые золотые серьги.

У Виджая на голове сегодня красная повязка, в руке флажок с разорванными оковами.

– Да здравствует Великий Социалист! – выкрикивает он.  Государственный деятель сложил руки лодочкой и поклонился сразу всем. Черта, характерная чуть ли не для всех крупных индийских политиков: весь его облик дышал миром и спокойствием. Следуй за ним – и такие же мир и спокойствие снизойдут и на тебя. Вместе с тем видно было: случись что, от этой благостности и следа не останется. И уж тогда ничего хорошего на тебя не снизойдет.

Мистер Ашок повесил венок на шею великому человеку.

– Мой сын, – представил Аист. – Недавно из Америки.

Великий Социалист потрепал мистера Ашока по щеке.

– Отлично. Нам нужны молодые ребята. Пусть возвращаются на родину и превратят Индию в супер-державу.

И они прошли в дом, и все двери и окна закрылись наглухо.

Немного погодя Великий Социалист вышел во двор, за ним старик, Мангуст и мистер Ашок. Венка на шее государственного деятеля не было. Лицо у него раскраснелось.

Я подметал двор, стараясь незаметно подобраться к ним поближе – вдруг подслушаю что? И я таки подобрался, – подобрался, и тут Великий Социалист хлопнул меня по спине:

– Как тебя зовут, сынок?

И добавил:

– Твои работодатели хотят меня ограбить, Балрам. Что скажешь?

Мистер Ашок оторопел. Аист растерянно улыбнулся.

– Полтора миллиона – это много, сэр. Мы были бы рады с вами договориться.

Великий Социалист отмахнулся:

– Вранье. Это вам по средствам. Такая кормушка – уголь забесплатно из государственных шахт. А кто вам ее предоставил? Я. Когда я вас нашел, вы были мелкие деревенские хозяйчики. Я вас привез сюда и облагодетельствовал. Как вы смеете мне перечить?  Обратно в деревню захотелось? Я сказал, мать вашу, полтора миллиона, – значит, полтора...

Тут ему пришлось прерваться: он жевал паан, и красная слюна переполнила рот и запузырилась на губах. Великий Социалист повернулся ко мне и изобразил руками нечто круглое. Я стремглав бросился к «Хонде Сити» за плевательницей.

Возвращаюсь со стальной лоханкой. Великий как ни в чем не бывало поворачивается к Мангусту:

– Сынок, подержи-ка.

Тот не шевелится. Великий Социалист принимает у меня сосуд и протягивает Мангусту:

– Держи, сынок.

Мангуст послушно берет.

Великий Социалист сплевывает. Троекратно. У Мангуста трясутся руки, лицо чернеет от омерзения.

– Спасибо, сынок, – утирает губы Великий. Поворачивается ко мне и морщит лоб:

– О чем, бишь, это я?

Так-то, господин Цзябао. Вот вам Великий Социалист с хорошей стороны. Всех наших хозяев унизил – потому-то мы за него и голосуем.

В тот вечер я опять принялся подметать двор и снова подкрался поближе к Аисту с сыновьями. Они сидели на лавке, в руках стаканы с золотистой жидкостью, и разговаривали. Мукеш-сэр как раз закончил свою речь, старик покачал головой:

– Ничего не выйдет, Мукеш. Он нам нужен.

– Говорю тебе, отец. Довольно. Надо обратиться в Дели напрямую. Теперь мы знаем к кому.

– Я согласен с Мукешем, отец. Что за отношение такое – будто мы его рабы!

– Спокойно, Ашок. Ты еще ничего не понимаешь насчет Индии. Позволь нам обсудить это с Мукешем.

Я дважды подмел двор, потом подтянул сетку для бадминтона и все слушал, слушал... Но зоркие глаза непальца не дремали.

– Не топчись зря во дворе. Ступай к себе в комнату и сиди, пока хозяева не позовут.  – Слушаюсь.

Рам Бахадур молча смотрел на меня.

– Слушаюсь, сэр.

(Слуги, сэр, обожают, когда другие слуги титулуют их «сэр».)

На следующее утро сушу я феном Куддли и Пуддли. Подходит ко мне Рам Бахадур:

– В Дели бывал?

Я качаю головой.

– Они через неделю уезжают в Дели. Мистер Ашок и Пинки-мадам. Месяца на три.  Опускаюсь на корточки и сушу Куддли лапы.

Спрашиваю небрежно:

– Зачем?

Непалец пожимает плечами. Откуда, мол, слуге знать? Но кое-что ему известно.

– С собой берут только одного шофера. Платить будут три тысячи рупий в месяц – вот сколько у них в Дели будет получать шофер.

– Три тысячи рупий! – Фен падает у меня из рук.

– Серьезно?

– Серьезно.

– Пусть они возьмут меня, сэр? – В моем голосе мольба. – Подскажите им, пусть возьмут меня.

– Они берут Рама Парсада, – кривит губу непалец. – Разве что...

– Что?

Он трет большой палец об указательный. Если я заплачу ему пять тысяч рупий, он шепнет Аисту насчет меня.

– Пять тысяч! Откуда мне взять такие деньги? Я все отдаю семье!

– Отлично. В таком случае, поедет Рам Парсад. А ты, – он показывает на Куддли и Пуддли, – всю оставшуюся жизнь будешь мыть и расчесывать собачонок.

* * *

Просыпаюсь. В носу свербит.

Еще темно.

Где-то за стенами дома горланит петух. Значит, час ранний. Рам Парсад режет в потемках лук. Слышно, как постукивает нож: тук, тук, тук.

Что это он взялся за лук в такую рань?

Поворачиваюсь на бок и закрываю глаза. Но постукивание ножа настойчиво.

Этот человек что-то скрывает.

Просыпаюсь окончательно. Стараюсь привести мысли в порядок.

Рам Парсад последнее время какой-то странный.

Дыхание у него сделалось зловонное. Даже Пинки-мадам пожаловалась. Он внезапно перестал есть с остальными, будь то дома или на стороне. Даже по воскресеньям, когда подавали курицу, отказывался. Дескать, он уже поел, или не голоден, или...

Я следил за ним весь день. Ближе к вечеру, как я и предполагал, он куда-то засобирался.

Повар сказал мне, что каждый вечер в одно и то же время Рам Парсад отлучается со двора.

Вот и сейчас – шасть за ворота.

Срываюсь с места и иду за ним.

В этой части Дханбада мне бывать не доводилось.  Рам Парсад попетлял по переулкам, оглянулся несколько раз, словно желая убедиться, что слежки нет, и припустил чуть не бегом.

Домчался до небольшого двухэтажного дома. Окна забраны решетками, у входа вытянулись в линейку черные водопроводные краны. Рам Парсад нагнулся к крану, умылся, прополоскал рот, сплюнул. Снял сандалии. Стена была усеяна квадратными углублениями, в них стояла обувь. Рам Парсад сунул свои сандалии в такую же выемку, вошел и закрыл за собой дверь.

Я хлопнул себя ладонью по лбу. Ох и дурак же я! Ведь сейчас Рамадан! Днем они не едят и не пьют!

Примчавшись домой, я сразу кинулся к непальцу.  Он стоял у парадных ворот, ковырял в зубах веточкой мелии – бедняки используют их вместо зубочисток.

 – Какое я кино сейчас видел, сэр, – говорю.

– Пошел на хрен.

– Замечательное кино, сэр. Драки. Танцы. Главный герой – мусульманин. Звать Мухаммед Мухаммед.

– Отстань от меня, сопляк. Иди помой машину, если нечем заняться.

– Знаете, что произошло с Мухаммед Мухаммедом в этом кино? Бедный честный мусульманский труженик, он выдал себя за индуса, чтобы устроиться на работу шофером. И назвал себя Рам Парсад.

Веточка упала на землю.

– А как он умудрился провернуть дельце, знаете?  Договорился с охранником-непальцем, которому хозяева полностью доверяли. Платил ему, и все было шито-крыто.

Я взял непальца за воротник. В принципе, этого уже было достаточно. Один слуга дал понять другому: я победил. Но уж если торжествовать, так со вкусом, так ведь? И я отвесил ему пощечину.

Дело сделано. Я стал Слугой Номер Один в доме.

Лечу обратно к мечети, чтобы успеть к концу намаза. Успел. Рам Парсад – или Мухаммед, или как там его звали на самом деле – выходит из храма, вынимает сандалии из окошка, отряхивает, надевает и идет себе восвояси. И тут видит меня.

Я подмигиваю ему, и он понимает: его песенка спета.

Слова мои точны и кратки.

С чувством выполненного долга возвращаюсь домой. Из-за черной решетки ворот на меня смотрит непалец. Беру у него связку ключей и кладу себе в карман.

– Подай-ка мне чаю. И печенье. – Тяну его за рубашку. – Свои тряпки отдашь мне. Мои что-то поизносились.

Этой ночью я спал в кровати.

Бывший шофер номер один пришел под утро. Не говоря ни слова, собрал вещи. Все они уместились в небольшом чемоданчике.

Какая жалкая жизнь, подумалось мне. Скрывать свою веру, свое имя – и ради чего? Только чтобы устроиться на работу шофером. Положим, шофер из него был неплохой, уж куда лучше меня. В глубине души мне захотелось прямо сейчас попросить у него прощения и сказать: «Водителем в Дели поедешь ты.  Ты не сделал мне ничего плохого. Прости меня, брат».

Я повернулся на другой бок, пукнул и погрузился в сон.

Когда я проснулся, Рама Парсада и след простыл.  Картинки и фигурки индусских богов он с собой брать не стал. Я их всех сложил в мешок – вдруг еще пригодятся, мало ли что.

Вечером ко мне зашел непалец, на лице у него играла улыбка, та же фальшивая лакейская улыбка, которую он приклеивал в присутствии Аиста. Он сообщил мне, что, поскольку Рам Парсад без объявления причин внезапно покинул службу, везти мистера Ашока и Пинки-мадам в Дели придется мне. Он лично – и очень настойчиво – рекомендовал меня Аисту.

Я вытянулся на кровати – наконец-то ложе в моем полном распоряжении – и промурлыкал:

– Замечательно. А теперь будь так любезен, смахни паутину с потолка.

Он молча посмотрел на меня – и отправился за щеткой. Я крикнул ему вдогонку:

– Сэр!

С этого дня непалец каждое утро подавал мне горячий чай со сдобным печеньем – на фарфоровой тарелочке.

В воскресенье у ворот особняка появился Кишан, и я сообщил ему новость. Брат не накинулся на меня с упреками за мое поведение тогда в деревне. Мягкосердечный, он едва сдержал слезы. Наконец-то хоть один его родственник вырвется из Мрака!

– Все получается, как сказала мама, – прошептал Кишан. – Она знала, ты пробьешься.

Через два дня я вез мистера Ашока, Мангуста и Пинки-мадам на «Хонде Сити» в Дели. Заблудиться было сложно – всего-то и требовалось, что пристроиться за каким-нибудь автобусом. А их было полно, и народу битком, люди с подножек свисали, на крыши вскарабкивались. Все они направлялись из Мрака в Дели – будто вся страна стронулась с места и ринулась в столицу.

Когда мы обгоняли автобус, мне хотелось смеяться, хотелось опустить окно и крикнуть бедолагам пассажирам: «А вот я еду в Дели на машине – на авто с кондиционером!»

Да они и так читали все это у меня в глазах.

Ближе к полудню мистер Ашок тронул меня за плечо и произнес:

– Я устал.

Сэр, с самого начала я понимал его без слов —точно собака своего хозяина. Мне сразу стало ясно, чего он хочет. Я съехал на обочину и перебрался со своего сиденья на пассажирское слева от водителя, а он пересел на мое место. Наши тела разминулись так близко, что его коротко постриженные волосы царапнули мне щеку, а благоухание его одеколона пощекотало мне ноздри, да и его наверняка коснулся запах пота слуги. И вот он – водитель, а я – пассажир.

 Автомобиль тронулся с места.

Мангуст поднял взгляд от газеты:

– Не делай этого, Ашок.

Все-таки он был хозяином старой закалки, Мукеш-сэр. Сразу видел, что не так.

– Ты прав, – согласился мистер Ашок. – Как-то не по себе.

Он остановил машину, перебрался на свое законное место – наши тела опять мимолетно соприкоснулись, – и я снова стал собой.

В Дели мы прибыли поздно ночью.

Еще нет трех, могу еще говорить и говорить. Только лучше прерваться, потому что дальше моя история круто изменится.

А помните, господин Премьер, как мальчишкой вы в первый раз заглянули под капот машины? Какая дивная, загадочная картина вам открылась: путаница разноцветных проводов, хитросплетение шлангов, нагромождение таинственных механизмов в пленке машинного масла, пышущих жаром! Когда я вспоминаю события, развернувшиеся в Нью-Дели, меня охватывает похожее чувство. Если вы спросите меня, как эти события были взаимосвязаны, как одно вытекало из другого, на основании чего я стал думать о моем хозяине так, а не иначе, – я скажу, что и сам не понимаю. Не уверен, будет ли мой рассказ так уж соответствовать действительности. С точной причиной смерти мистера Ашока тоже есть неясности.

Самое время прерваться.

В начале нашей следующей полуночной беседы напомните мне, чтобы сделал поярче свет в люстре. А то рассказ мой становится все сумрачнее.