Текст книги "Белый Тигр"

Автор книги: Аравинд Адига

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

ПЕРВАЯ НОЧЬ

Кому:

Его Превосходительству Вэнь Цзябао

Резиденция Премьер-министра

Пекин

Столица свободолюбивого китайского народа

От кого:

От Белого Тигра

Почитателя

И предпринимателя

Человека с головой на плечах, владельца собственной компании

Проживающего во всемирном Центре Технологий и Аутсорсинга

По адресу:

Первая Очередь «Электроникс Сити» (рядом с магистралью Хосур), Бангалор

Индия

Господин Премьер,

Сэр,

ни вы, ни я не говорим по-английски, а ведь кое о чем иначе как по-английски и не выскажешься.  Одному такому выражению я научился от Пинки-мадам, бывшей жены моего бывшего работодателя (ныне покойного) мистера Ашока, и сегодня в 23.32, десять минут тому назад, стоило дикторше Всеиндийского радио сообщить: «Цзябао на следующей неделе прибывает в Бангалор», как это выражение немедля сорвалось у меня с языка.

По правде говоря, я повторяю его всякий раз, когда великие люди вроде вас посещают нашу страну. Только не подумайте, что я недолюбливаю великих людей.  По-моему, сэр, я и сам из вашей породы. Просто не могу удержаться, глядя, как наш премьер со своими лощеными подручными прибывают в аэропорт на черных машинах, и творят намасте перед телекамерами, и бубнят, сколь высоки нравственность и духовность Индии. Вот тогда-то и срываются у меня те самые английские слова. Те, что Пинки-мадам, бывшая жена моего бывшего работодателя (ныне покойного) мистера Ашока, произносила в таких случаях.

Значит, на недельке, Ваше Превосходительство, вы заглянете к нам? На Всеиндийское радио в таких вопросах обычно можно положиться.

Шутка, сэр.

Ха!

Потому-то хочу спросить вас напрямик: вы точно прибываете в Бангалор? А то мне надо рассказать вам кое-что важное. Ведь радиодама так и выразилась: «Цель господина Цзябао – узнать правду о Бангалоре».

Меня прямо дрожь проняла. Кому, как не мне, знать правду о Бангалоре?

И еще дикторша добавила: «Господин Цзябао высказал пожелание лично встретиться с индийскими предпринимателями и из их уст услышать, как им удалось добиться успеха».

Тут я недопонял. Сэр, да ведь вы, китайцы, впереди нас по всем статьям, вот разве предпринимателей у вас нет. А у нас есть. Тысячи и тысячи. Особенно в области технологии. Зато нет дорог, питьевой воды, электричества, канализации, общественного транспорта, мы нечистоплотны, недисциплинированны, невежливы и непунктуальны. Предприниматели – то есть мы – создали все эти компании, занимающиеся аутсорсингом, без которых Америке теперь никуда.

И вот вы надеетесь научиться создавать своих, китайских предпринимателей, вы затем и приехали. Какая радость. Огорчает только, что все пойдет по накатанной дорожке, в соответствии с протоколом. Премьер и министр иностранных дел встретят вас в аэропорту с цветочными гирляндами, и деревянными статуэтками Ганди, и брошюрами, набитыми сведениями о прошлом, настоящем и будущем этой страны.

Вот тогда-то английские слова сами сорвались у меня с языка. Ровно в 23.37. Пять минут назад.

Вообще-то я редко ругаюсь. Предпочитаю действовать, стараюсь поспевать за переменами. Я сразу решил надиктовать вам письмо.

Но сперва, сэр, позвольте мне выразить свое восхищение древним китайским народом.

Про вашу историю я прочел в книжке «Увлекательные рассказы об экзотическом Востоке», которую нашел на улице в Старом Дели[1]1
  Старый Дели находится к северу от Нью-Дели, который англичане построили для себя. – Здесь и далее примеч.перев.


[Закрыть]. Тогда я захаживал по воскресеньям на книжные развалы в старом городе, занимался самообразованием. Рассказы упирали на гонконгских пиратов и золото, но и про историю кое-что было. Из книжки той я узнал, что вы, китайцы, высоко ставите независимость и личную свободу.  Британцы собрались поработить вас, сделать своими слугами, а вы дали им отпор. Я восторгаюсь этим, господин Премьер.

Понимаете, я сам был слугой.

Только три страны не подчинились чужеземцам – Китай, Афганистан и Абиссиния.

Из уважения к историческим достижениям китайцев и пребывая в уверенности, что будущее принадлежит желтокожим и смуглокожим, а не нашим прежним хозяевам – белым людям (которые совсем разложились, продались, погрязли в болтовне по сотовым, подсели на наркотики), предлагаю вам правду о Бангалоре, господин Цзябао, притом совершенно бесплатно.

Я расскажу про свою жизнь.

Понимаете, когда вы прибудете в Бангалор и ваша машина тормознет где-нибудь на красный свет, к ней тотчас бросятся мальчишки и примутся стучать в стекло и размахивать у вас перед носом тщательно упакованным в полиэтилен пиратским изданием американской книги, название которой:

Секреты Успешного Бизнеса!

Или

Как Стать Предпринимателем За Семь Дней!

Сэр, не тратьте ваши денежки на американские книги. Они безнадежно устарели. Вчерашний день.

А я – день завтрашний.

Пусть формально мне недостает образования.  Скажу прямо: школу я не закончил. Да и книг прочел немного. Ну и что? Зато это были достойные книги. Я наизусть знаю стихи четырех величайших поэтов всех времен: Руми, Мирзы Галиба, Икбала[2]2
  Мевляна Джалаледдин Мухаммед Руми, известный обычно как Руми или Мевляна (1207—1273), – выдающийся персидский поэт-суфий, автор поэмы «Масневи», состоящей из двустиший. Мирза Асадулла-хан Галиб (1797—1869), индийский поэт, писал на языках фарси и урду. Аллама Мухаммад Икбал (1877—1938) – поэт, философ и общественный деятель Британской Индии, мыслитель, считающийся духовным отцом Пакистана, провозвестником создания этой страны.


[Закрыть]... забыл четвертого. Я – предприниматель-самоучка.

Самый лучший тип предпринимателя.

Когда я расскажу вам, как попал в Бангалор и стал одним из самых успешных (пусть и не самых знаменитых) местных бизнесменов, вы будете знать все о том, как родилось, росло и развивалось предпринимательство в этой стране, устремленной в двадцать первый век.

Век желтокожих и смуглокожих.

Вроде вас и меня.

Господин Цзябао, сейчас чуть за полночь. Самое время, чтобы у меня развязался язык.

Я ведь всю ночь на посту, Ваше Превосходительство. И в офисе у меня тесновато. Каких-то 150 квадратных футов. Ну, правда, над головой у меня люстра, огромная, вся в ограненных стекляшках, совсем как в кино семидесятых. Наверное, такая люстра в таком маленьком помещении у меня одного на весь Бангалор. Вентилятор у меня небольшой и установлен прямо над люстрой, пять лопастей в обрывках паутины беспрерывно дробят свет, воздушный поток раскачивает висюльки, и по комнате мечутся яркие отблески.  Получается вроде стробоскопа в дискотеке.

Наверное, у меня одного во всем Бангалоре люстра в офисе на 150 квадратных футов! Только каморка, она и есть каморка. А мне в ней сидеть всю ночь.

Вот оно – проклятие предпринимателя. Без хозяйского догляда в бизнесе никак нельзя.

Я включу вентилятор, пусть свет переливается и играет.

Ничто мне не мешает, сэр. Надеюсь, вам тоже.

Начнем.

Но для затравки вот вам английское выражение, которому я научился от Пинки-мадам, бывшей жены моего бывшего работодателя (ныне покойного) мистера Ашока:

Ну полное блядство.

* * *

В кино я больше не хожу из принципа, но когда ходил, так перед фильмом обязательно либо цифра 786 на черном экране появится – мусульмане считают, это магическое число, знак их Бога, – либо женщина в белом сари, и к ногам ее сыплются золотые монеты. Это богиня Лакшми[3]3
  Лакшми – традиционно считается богиней счастья, богатства и красоты. Вишну и Лакшми олицетворяют основные начала и стихии бытия. Лакшми сопровождает Вишну во всех его аватарах, воплощаясь в Ситу – супругу Рамы и т. д. Ассоциируется с лотосом, так как в мифах о ее рождении она появляется с лотосом в руках или сидящая на нем.


[Закрыть], ей поклоняются индусы.

У людей моей страны есть древний, глубоко почитаемый обычай – прежде чем начать свой рассказ, они обязательно поклонятся Высшим Силам и попросят наставить их на путь истинный.

Пожалуй, Ваше Превосходительство, для начала мне тоже следует поцеловать в задницу какого-нибудь Бога. Не одного, так другого.

Какого именно? Выбор огромен.

Понимаете, у мусульман один Бог.

У христиан три.

У индусов 36 000 000.

Всего получается 36 000 004 бога. Есть кого целовать.

Сейчас многие – не одни только коммунисты, просто люди с головой на плечах, неважно из какой политической партии, – считают, что многовато их как-то. А некоторые и вовсе полагают, что богов нет никаких. Есть только мы и океан мрака вокруг нас. Я не философ и не поэт, истина мне неведома. Одно знаю: все эти боги не слишком перетруждаются – и все равно год за годом побеждают на небесных выборах и куда как вольготно посиживают на своих золотых тронах. Не хочу этим сказать, что совсем их не уважаю, господин Премьер, не подумайте плохого!  Просто я живу в стране, где предпринимателю приходится совмещать несовместимое: твердость и гибкость, веру и насмешку, коварство и искренность.

Так что я закрываю глаза, благочестиво складываю щепотками пальцы и молю богов добавить чуть света к моей мрачной истории.

Потерпите, господин Цзябао. Быстро не получится.

А сколько времени понадобилось бы вам, чтобы поцеловать 36 000 004 задницы?

* * *

Готово.

Мои глаза снова открыты.

23.52 – пора бы уж и начать.

Хочу только предупредить еще вот о чем – как Минздрав предупреждает курильщиков на каждой пачке сигарет.

Однажды – я был на своем рабочем месте, за рулем «Хонды Сити» моего хозяина мистера Ашока и его жены Пинки-мадам, – хозяин положил мне руку на плечо и сказал:

– Сверни на обочину и остановись.  Он наклонился ко мне поближе – от него пахло лосьоном после бритья, сегодня аромат был нежный, фруктовый – и произнес, как всегда, вежливо:

– Балрам, я спрошу тебя кое о чем, ладно?

– Да, сэр.

Пинки-мадам сидела вместе с ним на заднем сиденье и смотрела на меня – под ее взглядом мне стало не по себе.

– Балрам, – молвил мистер Ашок, – сколько планет на небе?

Я ответил, как мог.

– Балрам, кто был первый премьер-министр Индии?

И еще:

– Балрам, чем отличается индус от мусульманина?

И еще:

– Как называется континент, на котором расположена Индия?

Потом мистер Ашок откинулся назад и спросил у Пинки-мадам:

– Ты слышала, что он ответил?

Он это серьезно?

Сердце у меня забилось быстрее. Так всегда бывало, стоило ей открыть рот.

– Разумеется. Он на самом деле считает, что ответил правильно.

При этих словах она хихикнула, но его лицо в зеркале заднего вида оставалось серьезным.

– Штука в том, что... сколько он там ходил в школу? Два-три года? Значит, какие-то знания у него есть.  А вот понимает он мало что. Читать и писать умеет, но не усваивает прочитанное. Этакий полуфабрикат. В этой стране полно людей вроде него, точно тебе говорю. В его руках (он ткнул пальцем в меня) и в руках ему подобных наша парламентская демократия. В этом трагедия Индии.

Он вздохнул.

– Хорошо, Балрам, едем дальше.

В ту ночь, лежа у себя в кровати под сеткой-накомарником, я размышлял над его словами. Он был прав, сэр, – хоть мне и не понравились его слова на мой счет, но он был прав.

«Автобиография человека-полуфабриката» – вот как мне следовало бы назвать историю своей жизни.

Ведь мы все полуфабрикаты – я и многие тысячи моих соотечественников, кому не суждено было закончить школьный курс. Вскройте нам череп, посветите внутрь фонариком – и увидите горы всякой рухляди: разрозненные фразы из учебников истории и математики (уверяю вас, никто так хорошо не помнит учебный материал, как мальчишка, которому не позволили учиться дальше); белиберду про политику, которую читаешь в газетах, пока ждешь в кабинете клиента; треугольники и пирамиды на оберточной бумаге из чайных – когда-то эти листочки были книжками по геометрии; ошметки теленовостей; сплетни; обрывки сообщений Всеиндийского радио; разговоры в общем душе, – короче, все, что вспоминается перед самым сном, что молнией проносится в памяти словно ящерица, вдруг упавшая с потолка на пол. Вся эта дребедень, полусырая, не до конца переваренная полуправда, которая мешается и переплетается с другой невыпеченной полуправдой, и составляет твой образ мыслей, и определяет твой образ жизни.

Из рассказа о моем пути наверх станет ясно, как получается человек-полуфабрикат.

Но, внимание, господин Премьер! Полностью сформировавшиеся личности – те, что проучились двенадцать лет в школе и три года в университете и носят элегантные костюмы, – поступают на работу в компании и всю жизнь выполняют приказы начальства.

А предприниматели появляются на свет из бесформенной, необожженной глины.

* * *

Лучше всего основные сведения обо мне – место рождения, рост, вес, выявленные сексуальные отклонения – представил плакат. Полицейский плакат.

Сознаюсь. Не такой уж я малоизвестный бангалорский предприниматель, каким отрекомендовался. Года три назад – как раз когда я попал в ряды национальной элиты, подавшись в бизнесмены, – плакат с моим портретом украшал собой каждое почтовое отделение, каждую железнодорожную станцию, каждый полицейский участок в этой стране. Очень многие полюбовались тогда моей физиономией и узнали имя. Бумажной копии у меня нет, зато я отсканировал картинку и данные на свой ноутбук, замечательный серебристый «Макинтош», который я заказал онлайн в Сингапуре и который взаправду работает как мечта, – и если вы обождете секундочку, я открою файл и зачитаю вам...

Но сперва два слова о самом плакате. Он попался мне на глаза на вокзале в Хайдарабаде по дороге из Дели в Бангалор – я тогда путешествовал с одним лишь красным портфелем, только очень тяжелым.  Целый год плакат хранился у меня в кабинете в ящике вот этого самого письменного стола, господин Цзябао.  И в один прекрасный день уборщик перекладывал вещи и чуть было на него не наткнулся. Я не сентиментален, господин Премьер. Сентиментальность – не для предпринимателей. Я уничтожил плакат с легким сердцем – правда, сохранил цифровую копию.  Пригласил человека, и тот быстренько научил меня обращаться со сканером – часа этак за два. Мы, индийцы, доки во всем, что касается технологий. А я человек действия, сэр. И вот на экране передо мной текст:

ПРОСИМ О СОДЕЙСТВИИ В РОЗЫСКАХ ПРОПАВШЕГО БЕЗ ВЕСТИ

Настоящим извещаем широкие круги о том, что изображенный на фото человек, Балрам Хальваи, он же МУННА, сын Викрама Хальваи, рикши, разыскивается для дачи показаний. Возраст: 25 лет. Цвет кожи: смуглый. Лицо: овальное. Рост: примерно пять футов четыре дюйма. Телосложение: худощавое, щуплое.

Ну теперь-то, сэр, эти приметы не во всем соответствуют моей внешности. Правда, лицо у меня и сейчас смуглое – и я подумываю об отбеливающих кремах, которые в наши дни любого индийца могут преобразить в «западника», – ну а в остальном мой словесный портрет устарел. Жизнь в Бангалоре полна удовольствий, господин Цзябао, – обильная пища, пиво, ночные клубы, какое уж там «щуплое телосложение»!  «Толстяк с большим животом» – этак будет точнее.

Однако начнем, господин Цзябао, ночь коротка.

Перво-наперво объясню, почему у меня двойное имя.

Балрам Хальваи, он же МУННА...

Понимаете, когда я пришел в школу в первый раз, учитель выстроил всех мальчиков в шеренгу и велел по одному подходить к его столу, а сам записывал нас в журнал. Я ему сказал свое имя, он глаза вытаращил.

– Мунна? Такого имени нет! Правильно. Это слово означает «мальчик».

– Но меня только так и зовут, сэр, – говорю. Я не врал. У меня не было имени.

– Как тебя называет мама?

– Она очень болеет, сэр. Лежит в постели да кровью плюет. Не до меня ей.

– А отец?

– Он рикша, сэр. Не до меня ему.

– Бабушка у тебя есть? Тетки? Дядья?

– У них своих дел хватает.

Учитель отвернулся от меня, сплюнул – красная от паана[4]4
  Паан, или бетель, – жевательная смесь, возбуждающая нервную систему, из листьев перца бетель, орехов, кусочков фруктов и извести.


[Закрыть] слюна разбрызгалась по полу класса – и облизал губы.

– Значит, мне придется дать тебе имя, так ведь? – Он пригладил волосы.

– Назовем тебя... Рам. Погоди, один Рам в классе уже вроде есть. Пойдет путаница.  Нарекаю тебя... Балрам. Знаешь, кто он был такой?

– Нет, сэр.

– Он был на побегушках у бога Кришны. Знаешь, как меня зовут?

– Нет, сэр.

Он рассмеялся:

– Кришна.

Дома я сообщил отцу, что учитель дал мне новое имя. Отец только плечами пожал:

– Если ему хочется, будем называть тебя так.  И я стал Балрамом. А со временем у меня появилось и третье имя. Но до этого мы еще дойдем.  Как назвать место, где люди не дают своим детям имен? А ведь у него есть название. Как сообщает плакат:

Подозреваемый родился в деревне Лаксмангарх, что в...

Как все порядочные бангалорские истории, мой рассказ начинается далеко от Бангалора. Я родился и вырос во Мраке. Хоть сейчас и живу в Свете.  Под Мраком, господин Премьер, я имею в виду вовсе не время суток, не ночь.

Чуть ли не треть страны занимают плодородные земли, там рисовые и пшеничные поля перемежаются прудами, густо заросшими лотосами и водяными лилиями, а в прудах нежатся буйволы и неторопливо жуют эти самые лотосы и лилии. Те, кто живет на этих землях, называют их Мраком. Поймите, Ваше Превосходительство, Индия – это две страны в одной. Страна Света и страна Мрака. Океан несет в Индию свет.  На морском побережье другая жизнь. А река несет в Индию мрак – черная река.

О какой черной реке я говорю, какая река несет смерть, чьи берега густо покрывает черный липкий вездесущий ил, что душит, глушит и проглатывает все и вся?

Речь идет о реке Ганг, реке-матушке, священном ведическом потоке, реке просветления, что защищает всех нас, что разрывает цепочки рождений и реинкарнаций. Всюду, где течет Ганг, простираются земли Мрака.

Не верьте официальным лицам. Они все вывернут наизнанку. Премьер-министр будет заговаривать вам зубы насчет Ганга. Дескать, это река Освобождения, и сотни американских туристов каждый год приезжают в Хардвар и Бенарес[5]5
   Хардвар – важнейший туристический центр штата Уттаркханд, одно из четырех мест проведения всеиндийского фестиваля Кумбха мела. В окрестностях Хардвара располагается ряд священных для индуистов храмов. В 25 км от Хардвара находится Ришикеш, считающийся столицей йоги.  Бенарес (Варанаси) – главный город одноименной области в Северо-Западной Индии, имеющий для индусов такое же значение, как Ватикан для католиков, самый священный город индуизма и средоточие браминской учености.


[Закрыть] и фотографируют голых аскетов-садху. Вас еще, пожалуй, будут уговаривать погрузиться в воды реки.

Не вздумайте, господин Цзябао, держитесь подальше от Ганга! В этих водах полно нечистот, гнилой соломы, разложившейся дохлятины. Не говоря уже о семи видах промышленных стоков.

Теперь-то, сэр, я знаю про Ганг все, а когда мне было лет шесть (или семь, или восемь – в моей деревне никто точно не знает своего возраста), меня привезли в святая святых, город Бенарес. Помню, как я спускался к реке по ступенькам, вырубленным в крутом берегу. Я шел в самом хвосте похоронной процессии – а впереди несли мертвое тело моей матери.

Возглавляла шествие Кусум, моя бабушка. Старая проныра! На радостях она всегда так живо потирала руки, словно чистила имбирь. Такая у нее была привычка. Зубов у бабушки не осталось совсем, но это ей было даже к лицу. Улыбка делалась хитрая-хитрая. У нас в доме Кусум была самая главная и держала сыновей и невесток в страхе.

Отец и мой брат Кишан шли за ней, поддерживали спереди носилки из тростника, на которых лежало тело, а следом шагали мои дядья – Мунну, Джайрам, Дивьярам и Умеш, ухватившись за носилки сзади.  Тело матери было с головы до пят увернуто в шафранный шелковый покров, засыпано лепестками роз и цветками жасмина. Роскошное одеяние – ей бы такое при жизни. (Похороны были такие пышные, что мне вдруг стало ясно, в какой бедности она жила. Родных как будто совесть мучила.) Мои тетушки – Рабри, Шалини, Малини, Лутту, Джайдеви и Ручи – вертелись вокруг и подгоняли меня. Я шел самым последним, размахивал руками и выкликал нараспев:

– В имени Шивы истина!

Позади остались многочисленные храмы, были вознесены молитвы многочисленным богам – и вот мы на месте, меж красным храмом Ханумана[6]6
  Хануман (имеющий разбитую челюсть – санскрит) – бог-обезьяна, сын бога ветра Ваю-Маруты и обезьяны Анджаны.


[Закрыть] и гимнастическим залом под открытым небом, где три качка толкали ржавые штанги. Реку я унюхал прежде, чем увидел, – откуда-то справа разило гниющей плотью. Я возвысил голос:

– ...и только в нем – истина!

Кололи дрова на костер, мелькали топоры, грохот стоял ужасный. Погребальные деревянные мостки нависали над водой, на них аккуратно, с толком, складывали поколотое. Когда мы подошли, уже четыре тела горели на предназначенных для огненного погребения ступенях, спускающихся в воду. Мы стали ждать своей очереди.

Я глядел на реку. Вдалеке белел остров, песок ослепительно сиял на солнце, к острову направлялись лодки, полные людей. Наверное, душа мамы тоже улетела туда, на сверкающую отмель.

Как я сказал, покойница была завернута в переливчатую ткань. Этой же тканью ей закрыли лицо, сверху навалили поленья (на дрова пришлось потратиться), которые совершенно скрыли тело. Наконец священник запалил костер.

– Она пришла в наш дом смирной, тихой девушкой, – проговорила Кусум, заслоняя мне глаза своей грубой, шершавой ладонью. – Уж я бы не потерпела никаких ссор.

Я отпихнул руку бабушки и во все глаза смотрел на маму.

Из-под пылающего покрова выскочила бледная нога, истаивающие пальцы корчились от жара, точно живые, боролись, сопротивлялись. Сердце у меня забилось. Мама старалась дать отпор огню, и, честное слово, нога ее казалась такой же сильной, как у качка со штангой.

Прямо под мостками, на которых полыхал костер, громоздились целые залежи черного ила, перемешанного с ошметками жасминовых венков, лепестками роз, лоскутами атласа, обуглившимися костями; по этому месиву, уткнув в него нос, ползала грязно-белая собака.

Я смотрел на кучу жидкой грязи, на дергающуюся ногу мамы. И вдруг понял.

Жирный ил почти касался ее тела, он уже раскрыл свои пухлые черные объятия. Мама напрягала силы, сражалась, шевелила пальцами, но грязь засасывала ее, поглощала. Мама была сильная женщина, даже после смерти, но куда ей было тягаться с густой плотной трясиной, да тут еще река омывала погребальные ступени и непрерывно поставляла врагу подкрепление. Скоро покойница станет частью черного месива, и грязно-белая собака оближет ее.

И тут я понял, кто настоящий бог Бенареса, – вот этот черный ил Ганга, в котором все живое умирает, разлагается, рождается заново и вновь умирает. И со мной будет то же самое, когда мое мертвое тело принесут сюда. Это замкнутый круг.

Дыхание у меня перехватило.

Впервые в жизни я потерял сознание.

С тех пор я не наведывался на берега Ганга. Пусть уж американские туристы любуются рекой!

...родился в деревне Лаксмангарх, что в провинции Гая.

Знаменитая провинция – на весь мир прославленная. На землях, где я родился, формировалась история вашего народа, господин Цзябао. Разумеется, вы слышали о Бодхгая[7]7
  Бодхгая («Место пробуждения возле Гаи» – санскрит) – небольшой город в индийском штате Бихар, одна из главных буддийских святынь. Это место, где Будда достиг Просветления, медитируя под сенью баньяна. Под деревом, по преданию, позже находился «трон Будды». Рядом с этим местом возведен храмовый комплекс, строительство которого началось во II в. до н. э.


[Закрыть] – селении, где сам великий Будда уселся когда-то под деревом и обрел Просветление, и отсюда пошел буддизм[8]8
  В соответствии с буддийской традицией, около 500 г. до н. э. принц Гаутама Сиддхартха странствующим монахом достиг берегов реки Пхалгу около города Гая. Проведя в медитациях семь недель, на 49-й день он достиг Просветления и познал истинный порядок вещей, после чего отправился проповедовать по миру.


[Закрыть] (распространившийся потом по всему миру, включая Китай) – а ведь это почти что мои родные места, каких-то несколько миль от Лаксмангарха!

Интересно, бывал ли Будда в Лаксмангархе. Некоторые говорят, бывал. Я-то считаю, он вихрем пронесся по нашей деревне, вырвался из Мрака и даже ни разу не оглянулся назад.

Возле Лаксмангарха протекает небольшой рукав Ганга, который связывает наше захолустье с внешним миром, сюда каждый понедельник приплывают барки с товаром. Деревня вытянулась вдоль одной улицы, радужный поток нечистот делит ее на две части. По ту сторону потока – рынок, так сказать, торговый центр: три более-менее одинаковые лавчонки торгуют более-менее одинаковыми товарами: сорным лежалым рисом, керосином, печеньем, сигаретами и сахаром-сырцом. В конце рынка конусом возвышается башня, на стенах снаружи намалеваны черные извивающиеся змеи. Это храм. Шафранно-желтое существо, получеловек-полуобезьяна, изображение которого украшает святилище изнутри, – Хануман, слуга бога Рамы, сопричислившийся сонму богов за полнейшую верность и преданность. Достойный пример для всех слуг.

Вот кого нам навязали в боги, господин Цзябао!  Понимаете теперь, как тяжело в Индии дается свобода?

Пожалуй, довольно про место. Пора переходить к людям. С гордостью сообщаю вам, Ваше Превосходительство, что Лаксмангарх – типичная индийская благоустроенная деревня с электричеством, водопроводом и действующей телефонной связью и что в рацион питания деревенских детей входит мясо, яйца, овощи и чечевица, в связи с чем рост их и вес (если измерить) вполне соответствуют стандартам, установленным Организацией Объединенных Наций и прочими международными институтами, с которыми наш премьер-министр подписал соглашения и в заседаниях которых регулярно участвует как ни в чем не бывало.

Ха!

Линия электропередач – обесточена.

Водопровод – сломан.

Дети – чересчур худые и малорослые для своего возраста, с огромными головами и блестящими глазами, этот блеск – живой укор правительству Индии.

Вот вам типичная благоустроенная деревня, господин Цзябао. Как-нибудь я приеду в Китай и погляжу, как там благоустроены ваши села.

В нечистотах посреди дороги ковыряются свиньи – на спине иголками торчит слипшаяся сухая щетина, ноги и брюхо перемазаны вонючей черной грязью. На крышах домов мелькают яркие красно-коричневые пятна – то петухи взлетели повыше. Возле моего дома – проходите, прошу, – тоже свиньи и петухи.  Если дом еще цел.

Около входа вы видите самого важного члена семейства.

Буйволицу.

Она куда толще любого из нас, да и во всяком доме в деревне скотина упитаннее людей. Целый день женщины потчуют буйволицу свежей травой, ведь для них нет ничего важнее, чем накормить ненаглядную, она – средоточие всех их надежд, сэр. Если буйволица даст хорошие надои, часть молока можно будет продать и заработать денежку. Шкура у нее лоснится, на морде – венозная шишка размером с мальчишеский пенис, из уголка рта ниткой жемчуга тянется слюна, восседает рогатая на огромном троне из навоза. Вот кто в доме хозяйка!

Во дворе вас встретят наши женщины – если только они остались в живых после того, что я натворил. Все они суетятся по хозяйству. Мои тетушки, и двоюродные сестры, и бабушка Кусум. Кто готовит корм для буйволицы, кто просеивает рис, кто ищет паразитов в волосах у родственницы и вершит расправу над попавшимся клещом. Работу то и дело прерывают потасовки, женщины тягают друг друга за волосы, швыряются мисками и плошками, но скоро остывают, просят прощения, целуют руки, прижимают друг другу ладони к щекам. Ночью они спят все вместе кучей, посмотришь со стороны – одно живое существо, этакая многоножка.

Мужчины и мальчишки спят в противоположном углу дома.

Раннее утро. На деревне надрываются петухи. Чья-то рука тормошит меня. Спихиваю с живота ногу братца Кишана, отталкиваю кузена Паппу (его пальцы вцепились мне в волосы) и выбираюсь из груды скованных сном тел.

– Пора, Мунна, – зовет от двери отец.

Тороплюсь вслед за ним. Мы выходим из дома и отвязываем буйволицу. Ей предстоит утреннее омовение – мы ведем ее к пруду у Черного Форта.

  Черный Форт – это гигантские каменные развалины на гребне холма, что возвышается над деревней.  Кто бывал в других странах, говорили мне, что наш форт ни в чем не уступает похожим местам в Европе и прочих далеких краях. Крепость построили турки, или афганцы, или англичане, или какие иные чужестранцы, что правили Индией много столетий назад.

(Ведь этими землями, Индией то есть, правили сплошь чужестранцы. Сперва мусульмане всем заправляли, потом англичане распоряжались. В 1947 году британцы ушли, но даже дураку ясно, что свободы нам это не принесло.)

Чужеземцы давно покинули Черный Форт, люди там больше не живут, только обезьяны. Ну разве пастух приведет своих коз пощипать травки.

Пруд у подножия холма сверкает в утренних лучах. Из мутной воды торчат валуны – вылитые бегемоты (много лет спустя, уже взрослым человеком, я видел бегемотов в национальном зоопарке в Нью-Дели), только не фыркают. С течением времени стены разрушались и огромные камни скатывались в пруд.  На поверхности в блестках солнца плавают лотосы и лилии, буйволица хватает листья зубами и жует, от ее морды по воде клином расходится рябь. Солнце поднимается все выше – над буйволицей, над отцом, надо мной и над всем миром.

Представляете, порой я скучаю по родным местам.

Однако вернемся к плакату.

В последний раз подозреваемого видели в голубой клетчатой полиэстеровой рубашке, оранжевых полиэстеровых штанах, красно-коричневых сандалиях...

Решительно отвергаю красно-коричневые сандалии – вот! В жизни не носил. Только полицейский мог додуматься до такой приметы.

«Голубая клетчатая рубашка, оранжевые штаны» – охотно бы отрекся, да не могу, здесь, к сожалению, все верно. Именно такие шмотки почему-то по душе слугам. А утром того дня, когда напечатали плакат, я был еще слуга. (К вечеру же, как только обрел свободу, сразу переоделся!)

Одна фраза на плакате меня просто бесит – сейчас поясню, чем именно.

Вот она, эта фраза:

...сын Викрама Хальваи, рикши...

Господин Викрам Хальваи, рикша, – спасибо тебе! Ты был бедняк, но честь и достоинство неизменно пребывали с тобой. Если бы не твое воспитание – я бы не сидел сейчас здесь, под этой вот люстрой.

Возвращаясь днем из школы, я специально проходил мимо чайной – только бы увидеть тебя. Центр нашей деревни – вот что такое чайная. Здесь ровно в полдень останавливается автобус из Гая (ну разве опоздает часика на полтора-два), здесь полицейские оставляют свой джип, когда потрошат кого-нибудь из жителей. Перед самым закатом мужчина на велосипеде троекратно объезжает вокруг чайной, громко звоня в колокольчик. К велосипеду приделан лист картона с афишей порнофильма – без кинозала, сэр, традиционная индийская деревня уже не деревня, а так... Киношка на том берегу реки показывает такие фильмы каждый вечер, продолжительность сеанса два с половиной часа, названия вроде «Настоящий мужчина», или «Открываем ее дневник», или «Дядюшка постарался», роли исполняют золотоволосые дамы из Америки или незамужние женщины из Гонконга, – я так предполагаю, господин Премьер, ведь я так ни разу и не сходил с парнями на порнофильм!

Череда повозок выстроилась перед чайной: рикши ждут, когда прибудет автобус с пассажирами.

Рикшам не разрешается занимать пластиковые стулья – это для клиентов, – и они, скрючившись, сидят на корточках вдоль стены воплощением униженности и покорности, столь характерных для слуг в любой части Индии. Отец никогда не садился на корточки, я хорошо это помню. Он всегда стоит прямо —сколько бы ждать ни пришлось. По пояс голый, один-одинешенек, он задумчиво пьет чай.

Трубит автомобиль.

Свиньи и бродячие собаки кидаются врассыпную, чайную накрывает облако пыли, на зубах скрипит песок, несет свиным навозом. Перед заведением тормозит большая машина марки «Амбассадор». Отец отставляет свою чашку и отходит в сторонку.

Дверь «Амбассадора» распахивается, появляется мужчина с блокнотом. Завсегдатаи чайной не прерывают трапезу, прочие – вот вроде моего отца – выстраиваются в шеренгу.

Человек с блокнотом – это не сам Буйвол. Это его помощник.

Второй мужчина – плотный, смуглый, суроволицый, с лысой головой, изрытой оспинами, – остается в машине. В руке у него зажат пистолет.

Это и есть Буйвол.

Он один из богачей Лаксмангарха. Всего богачей четверо, и каждый заработал свое прозвище в соответствии со склонностями. Ведь алчность проявляется по-разному.

Аист – сутулый толстяк с густыми жесткими усами, голова у него заостренная, словно наконечник снаряда; ему принадлежит река, омывающая нашу деревню, он взимает дань за каждую пойманную рыбку, а лодочники платят ему судовой сбор за каждый заход на наш берег.

Братец его прозывается Кабан. Этот молодчик заграбастал все плодородные земли вокруг Лаксмангарха. Хочешь работать на этих землях – сходи, покланяйся в ноги, может, и возьмет в батраки. Если мимо проходят женщины, его машина притормаживает, стекло опускается, и все видят, как Кабан щерится, два кривых клыка, справа и слева, заметно длиннее прочих зубов.

Самая паршивая земля – каменистые склоны у Форта – принадлежит Ворону, ему платят козьи пастухи, чьи стада подъедают его траву. Если пастухам нечем расплатиться, хозяин земли вонзает свой клюв в их зады. За это и прозвали Вороном.