Текст книги "Хроники Братства Путников"

Автор книги: Араксис Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Если ее отец смутно догадывался о том, в какой организации обучалась его дочь, то мать еще долгое время оставалась в счастливом неведении. Лишь однажды Гайва чуть не прокололась, когда мама вошла в комнату, где ее дочь тренировалась видеть в темноте. Постояв на пороге с застывшим на лице выражением обеспокоенного недоумения, наблюдая за тем, как Гайва с плотной повязкой на глазах ходила по комнате, широко расставив руки, она так же тихо, как вошла, закрыла за собой дверь и больше не задавала лишних вопросов.

Спустя два года ее обучение стало куда более жестким. К уже ставшим привычными дисциплинам добавились практики выживания в дикой природе и самообороны, бой на мечах и, естественно, стрельба из всех видов оружия. Курс бытовой магии плавно перешел в занятия практической боевой магией, где зачастую противниками были не просто манекены, или такие же студенты, как она, а самые настоящие преступники и убийцы, специально выписанные из окрестных тюрем для использования в качестве наглядного пособия. О них мало кто будет печалиться, если они умрут. Гайве стало сложнее объяснять свои долгие отсутствия, после которых она возвращалась в школу с забинтованными руками и со сбитыми на тренировках костяшками пальцев, но преподаватели уже не задавали вопросов, понимая, что она совершенно ничего не скажет.

В то время в обучении магии не было понятия готовности или неготовности. Здесь было так же, как и везде: Партия сказала «Надо!», – значит, надо! И уже сразу после первичной подготовки Наставники брали своих учеников на боевые задания, потому что больше брать с собой было некого. Участвуя в них, Гайва наблюдала своим врожденным зрением, проникая в самую суть вещей, за всем, что делал ее Наставник, в деталях и подробностях видя все то, о чем другие ученики могли только догадываться.

Будучи прямым следствием прогремевшей не так давно Мировой Войны, завихрения темных энергий, возникших, как по причине спонтанных эмоциональных всплесков, так и созданные целенаправленно, должны были быть уничтожены, а накопленная в них энергия – снова направлена в бой. Но на этот раз уже не на физическое уничтожение противника, а на ментальное подчинение тех, кого называют говорящим словом «массы», на поиски и изучение новых методов захвата власти над умами и сознанием людей, власти над каждым, кто имел хотя бы крупицу потенциала, способного перевернуть сложившийся порядок. По всей планете после той войны оставались лежать в земле останки людей, чьи души, не будучи отпущенными по всем правилам в те пространства, в которых они должны находиться после смерти, были обречены на то, чтобы стать неупокоенными призраками. Они питали свои силы в том, от чего погибли сами: в боли, страхе, помешательстве и жестокости, вызывая в мирных жителях, осмелившихся вернуться в свои поселения на местах ожесточенных битв и сражений, все то, что самим им не давало покоя. Вряд ли в задачи «конторы», как называли Девятый отдел все, кто имел к нему хоть какое-то отношение, входила отправка этих потерянных и заблудившихся душ в структуры Света; скорее, им нужно было исключить возможность использования заключенной в них энергии кем-то другим. И здесь выбор был невелик: либо отправлять их по предусмотренному для них Творцом и Вселенной пути, либо использовать самим. Но что именно с ними делали, так и осталось тайной.

***

– Однажды ты проснешься и поймешь, что никому в этом мире нельзя доверять, кроме себя самой. – Сказал однажды ее Наставник. – Это ощущение может внезапно появиться и так же исчезнуть, но как бы то ни было, самое главное – пережить тот момент, когда ты понимаешь, что вокруг нет никого, на кого ты могла бы положиться.

– Животные считаются? – Поинтересовалась в ответ Гайва.

– Животные? Хм… – задумался Наставник. – Как это ни странно, животным я доверяю куда больше, чем людям. Они, приняв в человеке хозяина, уже никогда не предадут и не оставят в одиночестве. Более того, у каждого животного, даже у самой маленькой кошки, сердце и душа настолько огромны, что они готовы пожертвовать собой ради того, чтобы жил тот, кто принял их в свою жизнь.

– А что насчет диких зверей?

– Завтра у тебя появится возможность это выяснить.

– Как?

– Завтра узнаешь. – Сурово ответил Наставник, уходя. – Видишь, даже мне нельзя доверять. – Добавил он, смягчившись в выражении лица. – Оденься завтра по-походному.

– Вегу можно с собой взять? – спросила девушка, почувствовав, что предстоит неблизкое путешествие, тем более, если Наставник решил ее предупредить.

– Вегу? Думаю, да.

Заботился ли он о ней? Была ли ему небезразлична ее судьба? Да. Более того, несмотря на все испытания и проверки, на которые он давал свое согласие, чтобы выяснить наверняка, кем она является, он чувствовал необъяснимую связь с ней. Связь, которая возникает только между теми людьми, чьи души связаны друг с другом не одно рождение. Она была дорога ему, как собственная дочь, которой у него никогда не было. Когда контора только зарождалась, каждый, у кого была семья, или просто близкие родственники, должны были дать обязательство прекратить, прервать любое общение с ними. Умереть для них. Если это условие нарушалось, – похороны были настоящими. Жены и мужья, а тем более дети, – слишком тяжелый балласт, который мог стать помехой в самый неподходящий момент.

***

Утром следующего дня встретивший Гайву у подъезда водитель, повернув на широкий проспект, направил машину мимо строившихся многоэтажек к выезду из города. Держа Вегу, стройную немецкую овчарку, за ошейник, девушка всматривалась в пролетавшие мимо стволы берез в заснеженном лесу, притихшем в ожидании сонного зимнего солнца. Но в большей степени она прислушивалась к своим внутренним ощущениям, стараясь предугадать, что ждет ее впереди. Что это: учеба, проверка или боевое задание? Через пару часов гладкий асфальт сменился военной бетонкой, с которой еще через некоторое время они повернули на лесную грунтовку. Остановившись там, где начиналось бездорожье, водитель открыл багажник и достал из него компактный, но увесистый рюкзак. Положил его на землю, развернулся и уехал, не сказав ни слова.

Отпустив собаку размять лапы после многочасовой тряски, Гайва села на ствол поваленного ветром дерева и взяла рюкзак в руки.

«Мы ехали часов пять. Должно быть, мы километрах в ста от города», – размышляла она, разбирая содержимое рюкзака. – «Что здесь у нас? Фляга с водой, простенький фонарик, нож, моток веревки, шерстяные носки и шоколадка. О, как мило! Так! А где спички? В прошлый раз были спички! Ладно. А это что у нас?»

На самом дне рюкзака под плотно упакованными свертками сухпайков лежала сложенная вчетверо карта и прикрепленная к ней записка: «Спичек не будет, зажигалки тоже. Нужные точки отмечены на карте. С остальным разберешься на месте. Удачи! Береги себя». Гайва в первый раз в жизни видела почерк своего Наставника, но понимала, что кроме него никто не мог написать этих строк, наполненных, несмотря на сухость слов, огромной заботой и теплом. Внимательно оглядевшись по сторонам, она развернула карту и поразилась масштабам предстоявшего путешествия. На расстоянии километров десяти друг от друга на карте были раскиданы обведенные карандашом отметки, обозначавшие не какое-то конкретное место, а область, в которой это место нужно было найти. Всего меток было штук семь или десять, и они выстраивались в извилистый маршрут, который ей предстояло преодолеть, оставшись незамеченной для постороннего взора.

Первая ночь выдалась непростой и практически бессонной. Зимнее солнце быстро скрылось за деревьями и погрузило окрестности в неприятный полумрак, в котором даже самый твердолобый неуч неосознанно почувствовал бы опасность. Вега жалась к ногам и ни на шаг не отходила от своей хозяйки, вглядываясь и иногда огрызаясь в надвигавшуюся темноту. Пробравшись через сугробы вглубь леса, подальше от дороги, Гайва стала готовиться к ночлегу, несмотря на постоянное ощущение присутствия чего-то очень небезобидного. Подкрадывавшийся из темноты холод начинал пробираться под одежду, настойчиво давая понять, что если она не предпримет каких-либо действий, она обречена. Тусклый свет фонарика выхватывал из темноты только ближайшие стволы деревьев и быстро рассеивался – нормальный фонарь для нее видимо пожалели, – а там, за границей света явно кто-то был, и это не добавляло спокойствия. Понимая, что при таком морозе уснув, она может и не проснуться, Гайва решила, не дожидаясь рассвета, подготовить все, что могло облегчить ей путь. Нарезав прутьев из веток ближайших кустов, она принялась мастерить снегоступы, но вынутые из рукавиц для тонкой работы руки быстро немели и коченели на набиравшем силу морозе. Даже Вега, свернувшись в клубок, начинала тихо поскуливать.

«Так и окоченеть не долго!» – ворчала Гайва, заново перерывая весь рюкзак в надежде найти в каком-нибудь потайном герметичном кармане хотя бы огниво. Но, по-видимому, все, что ей полагалось иметь в этом походе, она уже нашла.

Опустившись в отчаянии на сложенный наподобие настила валежник, который она наломала больше для того, чтобы согреться, Гайва отломила кусок темного шоколада и, поморщившись от его горького вкуса, прожевала. Сделав глоток из фляги, она тут же отдернула ее ото рта, отплевываясь: в ней была спиртовая настойка ароматных терпких трав. После единственного глотка обжигающее тепло разлилось по ее телу до самых кончиков пальцев и придало ей сил. Но даже капля спиртного может, если не заблокировать способности, то притупить видение и затуманить взор, и в инвентарь настойка входила для совершенно иных целей: на случай жертвоприношения духам леса. С хрустом зажевав комком снега неприятные ощущения во рту, Гайва от досады, что ей даже воды не оставили, скомкала шоколадку в обертку, чтобы кинуть в рюкзак. И вдруг ее осенило: в ее руках шелестела фольга! Ну, конечно же! Вытряхнув из фонарика батарейку, она соединила ее контакты полоской фольги, обернутой в самом узком месте обрывком бумаги из оставленной для нее записки. Через мгновение бумага вспыхнула от раскалившегося докрасна металла, породив маленькое, но яркое пламя.

Утолив жажду растопленным в котелке снегом, она улеглась в обнимку с Вегой на еловых лапах, разложенных рядом с костром, освещавшим своим присутствием всю небольшую поляну, оставляя за границей своего света всех, кто таился в ночи. Тепло его пламени, зарождавшееся на тонких сухих ветках, что Гайва на скорую руку наломала в потемках, поднималось вверх, скользя по покрытым толстым слоем снега иголкам ели. Не успела Гайва расслабиться и наконец-то согреться, как оттаявший от теплого воздуха снег свалился на них с нижних веток, пробудив от дремы и накрыв их вместе с костром пушистой белоснежной шапкой. Вынырнув из нее, Гайва переместилась ближе к центру поляны и вновь развела костер тем же замысловатым, но действенным способом. Наконец она смогла отдохнуть под высоким звездным небом в обнимку со своей собакой, которая своим теплом оберегала ее от зимней ночи.

Утром Гайва отправилась в путь, сверившись по Солнцу и карте, уходя все глубже в необжитую и нетронутую цивилизацией чащу леса. Мерное похрустывание снега под плетеными снегоступами с каждым шагом уносило прочь все ее мысли, погружая в легкое медитативное состояние, в котором звеневшая вокруг тишина начинала заполняться звукам и голосами. Со временем среди тихих и размеренных разговоров деревьев между собой начинали слышаться неясные стоны и крики, то ли воинственные, то ли взывавшие о помощи. Прислушавшись и оглядевшись по сторонам, Гайва поняла, что источником этих звуков были полупрозрачные тени, мелькавшие то тут, то там между деревьями.

«Чем я могу вам помочь?» – она напрягла все свое внимание, чтобы услышать какой-либо ответ, но призрачные силуэты не обращали на нее никакого внимания. Они продолжали самозабвенно сражаться с невидимым врагом и умирать в окровавленном снегу. Пробиваясь через плотный туман из возникавших прямо перед ней силуэтов, она начинала более ясно и отчетливо видеть их лица, искаженные болью и отчаянием, стала различать их одежду и военную форму, оружие, с которым они шли в неравный бой, не обращая на нее никакого внимания. Увернувшись от внезапно материализовавшегося перед ней танка, вспоровшего грохотом тишину леса, Гайва в кувырке спряталась за стволом большого дерева, и, почувствовав пробежавший между лопаток холод, постаралась отдышаться. Оставив в рыхлом снегу глубокую колею, танк исчез за пригорком, и рев его двигателя стих так же резко, как и появился. «Если бы я не увернулась, он бы прошел сквозь меня? Не хочу проверять!» Стараясь успокоить мечущееся сердце, Гайва сделала глубокий вдох, но воздух, влившийся в ее легкие, лишь добавил сомнений: в нем до сих пор витал сладковатый привкус соляры.

Прислонившись спиной к дереву и почувствовав затылком шершавую поверхность его коры, она пыталась прийти в себя. Что ей рассказывали о подобных явлениях? Сейчас в такой форме солдаты уже не воюют. Да и не форма это, – так, телогрейки. Танк тоже отнюдь не современный. Эх, нужно было проверить его физическую плотность! Тогда бы она смогла понять, что это было: иллюзия, созданная для обучения, морок, оставленный со времен боевых действий, или же проекция, застрявшая в структурах пространства. Немного выровняв свое состояние, Гайва вдруг опомнилась: собака?!

– Вега! Где ты!? – вскочив на ноги, несмотря на присутствие блуждавших по лесу силуэтов солдат, Гайва крикнула, что было силы, но если ответный звонкий лай где-то и прозвучал, то он не смог пробиться до слуха хозяйки через плотную пелену тишины, в которой даже эхо не вернуло девушке ее крик.

Просто убежать, оставив свою хозяйку в беде, она не могла, и Гайва знала это наверняка. Значит, она сама оказалась в том пространстве, в которое Вега не смогла пробиться. Созданные человеком пространственно-временные структуры могут, как втягивать в себя всех без разбора, так и отторгать, не принимая тех, для кого не предназначены. Тогда это она, сама Гайва, оказалась в пространственно-временной петле! И тогда это многое объясняло: и внезапно появившийся и растворившийся в воздухе танк, и шедших в незримый бой солдат. Ее догадки и опасения окончательно подтвердились, когда она обратила внимание на доносившийся откуда-то сверху звук мотора и подняла глаза к небу. В нем кружились, стараясь взять друг друга на мушку, два самолета. С земли сквозь ветви деревьев было сложно разобрать, что именно это были за машины, но судя по звуку – тех же времен, что и танк. Выйдя на открытое место, девушка прикрыла глаза от солнца, сиявшего в бездонном голубом небе, в котором ожесточенно боролись за жизнь экипажи двух истребителей. Горячий воздух от их моторов, вырываясь из выхлопных труб, застывал мелкими каплями льдинок на зимнем морозе и сразу же развеивался бушевавшим на высоте ветром.

Вцепившись в штурвал побелевшими от напряжения пальцами, а утомленным взглядом – в изворотливого противника, пилот старался направить свою крылатую машину так, чтобы одновременно и увернуться от чужих пуль, и дать своему пулеметчику шанс изрешетить вражескую броню. Изо всех сил сопротивляясь перегрузкам, граничащим с возможностями машины, он закладывал вираж за виражом, стараясь выйти противнику в хвост. За его спиной на небольшом возвышении сидел напарник, вооруженный двуствольным пулеметом с почти иссякшим запасом патронов, которого едва могло хватить еще на пару заходов. От понимания, что любой выстрел мог стать последним, у него сводило скулы, делая черты его лица настолько суровыми, а взгляд – настолько жестоким, что любой враг, увидь он его в том состоянии, обратился бы в паническое бегство. Но противник не мог видеть его лица и его испепелявшего цель взгляда. Все его мысли и действия были подчинены одной единственной цели – выжить, выйти из этого боя победителем. Но его надеждам не суждено было сбыться. Уже было взятый под прицел самолет, повинуясь своему пилоту, совершил обманный маневр и, вильнув крылом, ушел вниз и в сторону, дав своему пулеметчику возможность прострочить фюзеляж неприятеля от мотора до хвостового оперения. Поймав свою жертву в перекрестье прицельной рамки, Георгий выпустил в ненавистного врага все оставшиеся у него снаряды. Проследив взглядом за падавшим вниз в клубах дыма и огня истребителем, он дотянулся до своего пилота и похлопал его по плечу:

– Молодчина! Давай домой!

– Какое там! – отмахнулся тот. – Смотри! Еще один!

– Уходим! Патронов нет! Слышишь? Нет снарядов!

– За спинкой, вместо аптечки спрятан запас! – перекрикивая рев мотора, пилот дал Георгию понять, что он не намерен бежать с поля боя.

– Да, чтоб тебя! – выругавшись, пулеметчик вернулся на свое место и просунул руку за спинку сиденья.

Вместо легкого ящика аптечки с бинтами и стрептоцидом там был принайтован увесистый жестяной короб с неприкосновенным запасом снарядов. Как раз на такой случай. Вытащив из него конец патронной ленты, Георгий заправил ее в пулемет и захлопнул крышку затвора. Уже приготовившись стрелять, он замер, почувствовав в позвоночнике между лопаток неприятное ощущение пустоты и безысходности, будто то, что он сейчас делает, то в чем он принимает участие, происходило уже много раз, может, даже не один десяток и не одну сотню. Да, он не был отнюдь новобранцем, на его счету было множество боевых вылетов, но сейчас он впервые прибег к запасному варианту, о котором не знало даже командование их эскадрильи. Впервые! Однако от прикосновения к холодной стали патронного ящика по всему его телу пробежало волной ощущение того, что принято называть «дежавю». Каким бы выразительным и емким ни было слово, ни одно из придуманных человеком словосочетаний, даже это французское «уже виденное», не способно передать всю гамму чувств и эмоций, что испытывает человек, который понимает, что уже тысячу раз делал то, что делает впервые в своей жизни. Ни одно слово не способно описать тот страх неизвестности, что возникает, когда человек не может понять и осознать, что есть реальность, и каким на самом деле было прошлое, если сейчас оно происходит и случается прямо перед его глазами, повторяясь в деталях.

Сбросив с себя наваждение, Георгий вцепился в рукоятки орудия и, найдя в прицельном створе приближавшийся самолет, приготовился открыть огонь. В его остекляневших от усталости глазах уже не было ни надежды, ни ярости, – только безысходность. Стекавший ручьями со лба пот застилал его взор. Георгий перестал отличать появлявшиеся от переутомления галлюцинации от действительности. Его мозг разрывало на части от нереальности происходящего. За мгновение до того, как его пальцы были готовы нажать на спусковые крючки, в его голове раздался голос: «Остановись! Ты уже это делал. Ты уже это видел. Ты уже побеждал в этом бою, но так не работает!» Георгий закричал во все горло, обхватив голову руками, пытаясь заглушить звучавший из ниоткуда голос, стараясь отогнать обступавшее его безумие. «Нет, ты не сошел с ума. Ты начинаешь видеть, чувствовать и понимать то, что недоступно сознанию других людей». Но пулеметчик продолжал неистово орать, сдавливая ладонями свои горевшие невыносимой болью виски. «Посмотри на меня!» – раздалось в его голове, и он снова прильнул к прицелу: перед ним был теперь не один самолет, а несколько, будто изображение, как в трубке калейдоскопа, нещадно двоилось в его глазах.

«Где ты?» – беззвучно прошептали его губы.

«Ищи меня там, куда еще не смотрел».

Его голова шла кругом от нереальности и невообразимости происходящего. В его памяти мелькали кадры каждого из шестидесяти четырех тысяч восьмисот пятидесяти трех воздушных боев, повторившихся в этой, созданной нарочно пространственно-временной петле. Они разворачивались в различных вариациях, отличавшихся деталями, но с совершенно идентичным исходом: добив врага, Георгий тянулся за спинку своего сиденья, чтобы перед следующим боем зарядить свое орудие последней лентой патронов. Его взгляд, повинуясь приказу невидимого собеседника, пытался найти точку опоры, но вокруг него сияло куполом только голубое небо, и то тут, то там мелькали полупрозрачные силуэты проекций вражеского истребителя, наслоившихся друг на друга в истончавшейся структуре временной петли. Ее структура начала тлеть и рассыпаться, как только Гайва решилась разорвать этот замкнутый круг после нескольких часов наблюдений за тем, как раз за разом, как по нотам, разыгрывалась одна и та же сцена, не имевшая ни начала, ни конца. Какой виртуозный монтажер смог так завернуть пространство и время, зациклив их на самих себя? Склеить их края, как пленку кинофильма, сделав место склейки таким неприметным и гладким: в момент перезарядки оружия?

Тот, к кому был обращен призыв и взгляд девушки, стоявшей на краю поля, высоко задрав голову, уже не мог ничего разобрать в своем головокружительном полете. Он не мог докричаться до своего пилота, как и прежде поглощенного идеей уничтожить возникшего на его пути врага. Он не мог сосредоточиться на происходящем, его начинало мутить, потому как в постоянных рывках виражей, оставив пулемет, он хотел выглянуть из маленького бортового окошка вниз на землю, – туда, куда еще не смотрел, в надежде увидеть то, что поможет ему выбраться из западни, в которой он очутился. Бескрайнее заснеженное поле, взрытое танками, дымящиеся обгоревшие остовы домов деревни неподалеку, падающие навзничь пехотинцы, погибающие от вражеских пуль, взрывы мин и гранат, ожесточенная борьба за жизнь, – вот то, что он увидел внизу, когда ему предоставилась возможность. И во всей той мясорубке ярким пятном, привлекшим его внимание, вырисовывался силуэт девушки, непоколебимо и спокойно стоявшей на поле, не обращая внимания на свистевшие вокруг нее пули и гремевшие взрывы снарядов. Ее взгляд на доли секунды встретился с обезумевшими глазами Георгия и вместе со знанием истины происходящего придал ему сил, вернув способность действовать осознанно.

«Ты в ловушке времени», – вновь звучал голос в его голове, но теперь он знал, что являлось его источником. – «Но теперь ты знаешь об этом, и она начинает разрушаться». Георгий мог только завороженно наблюдать со стороны за всеми своими боями, проистекавшими перед ним последовательно и, вместе с тем, одновременно. Не спрашивайте меня, как это возможно, но так было. Понимание того, что все это время он был пленником пространственно-временной петли, могло свести его с ума, но голос Гайвы каждый раз возвращал его к действительности: «Мне нужна твоя помощь и согласие. Ты хочешь закончить тот бой?» Мужчина закрыл глаза, чтобы не видеть мелькавшего за бортом самолета расползавшегося по швам мира.

«Да», – еле слышно проговорил он.

«Я могу помочь тебе увидеть то место в этой петле, где она замыкается, но разорвать ее – только в твоих силах».

«Зачем ты помогаешь мне?» – Георгий задал вопрос голосу молодой девушки в своей голове.

«Не время задавать вопросы. Так надо. Делай!»

Георгий отстранился от маленького круглого окошка и потянулся к своему месту, но там он к своему удивлению обнаружил никого иного, как самого себя, – одну из множества своих собственных проекций, проявившуюся из спутанных друг с другом петель. Пока он пытался завладеть пулеметом, другая его часть, сжав рукоятки, с ожесточенным лицом, полным ненависти и страха, отстреливалась от кружившего рядом врага. Его проекции двоились и троились в его глазах, и, как он ни старался отстранить их, его руки проходили сквозь едва ощутимое уплотнение воздуха его собственного, но чужого тела, не оказывая на них никакого воздействия. Схватившись за нож, он попытался прервать свое собственное сопротивление, уничтожив часть себя, но его острое лезвие проходило вдоль нитей и волокон ставшей осязаемой петли, не причиняя никому вреда. Георгий чувствовал, что сам начинает растворяться и исчезать из той реальности, в которой его действия не были прописаны задуманным кем-то сценарием. Отбросив исчезнувший в темноте клинок, Георгий порывисто выдохнул и, зажмурившись, вполз на свое место. Он почувствовал, как все его отслоившиеся части, как к магниту устремились в него, соединяясь с ним и делая его руки неподъемными. Вернувшись в предусмотренный проектировщиком петли сценарий, он вновь схватился за орудие. Преодолевая сопротивление, стремившееся уничтожить ту часть его сознания, что начинала бороться за выход из ловушки, Георгий с усилием перевел дуло пулемета в сторону от самолета противника и одной продолжительной очередью разрядил все патроны. Не зная, чего ожидать, он потянулся за спинку сиденья, но там не было ничего, кроме пустоты. Вдруг через заиндевевшее стекло своей кабинки он увидел, как прямо на него через снежную мглу надвигался, разрывая воздух лопастями своего винта, вражеский самолет. У него не было ни времени, ни сил, чтобы испугаться, но на какое-то мгновение в его мысли закралось сомнение: а вдруг этот внутренний голос – это всего лишь выдумка, плод его собственного воображения и уставшего мозга, мираж, галлюцинация или, что еще хуже, – воздействие врага, хитроумная пропаганда, цель которой – заставить его сдаться, сложить оружие, покинуть поле боя. Все эти мысли едва успели пролететь в его голове, как двигатель его самолета был изрешечен пулями. Очутившись в тишине заглохшего мотора, заполненной запахом льющегося из пробитых баков керосина, он силился понять, зачем он выпустил в воздух всю обойму. Проскользнув в переднюю часть кабины, он дотронулся до плеча пилота. Хлеставшая из разорванного горла кровь ясно давала понять: ему уже не помочь. Дотянувшись до штурвала, Георгий потянул его на себя, стараясь плавно выровнять машину, начинавшую сваливаться в пике. Высматривая подходящее для посадки место сквозь испещренное сетью мелких трещин стекло и валивший из моторного отсека едкий дым, он вновь отчетливо и ясно увидел на границе поля и леса силуэт девушки. Она изо всех сил удерживала с ним ментальную связь, чтобы довести его до окончательного выхода из ловушки, в которой он очутился, и не дать ей возможность снова схлопнуться.

Она видела, как исчезали и растворялись мелькавшие среди деревьев силуэты солдат, уходя по разъединившимся нитям полотна времени, пройдя насквозь через терявшую свою силу и власть над их душами западню. Закрыв глаза и подняв верх широко раскрытые руки, она держала в своих пальцах тонкие нити их судеб, сплетенных воедино, стараясь, как можно бережнее распутать и разъединить их, выудив из хитросплетений спирали времени. Она чувствовала и видела, как многие из тех, кого она высвобождала, умирали в бою, но некоторые возвращались домой в том же времени и месте, в котором им не посчастливилось исчезнуть из реальности, «пропасть без вести». Она видела и различала, как в этом клубке переплетенных жизней и судеб ярким светом выделялась одна нить, при прикосновении к которой, по всему ее телу пробегал импульс, ставший знакомым за годы работы и обучения в конторе. Будто это Нить Жизни кого-то, кто давно ей знаком. Подцепив ее кончиками пальцев, Гайва стала вытягивать ее из этого клубка. Виток за витком, понимая с каждым своим движением, что именно эта нить и есть та основа, на которую намотались все последующие петли. Именно эта Нить Жизни была целью того мага, что создал для нее эту ловушку. Чем-то этот человек был значим для дальнейшего хода истории. Вот только чем? Через некоторое время, будто ведомый той нитью, что Гайва все быстрее и быстрее, выпрямляя, пропускала через свои руки, прямо к ней из темноты вышел весь испачканный сажей и грязью боец. В его глазах было невозможно что-либо прочитать: только опустошение и отчаяние. Увидев девушку, он остановился и окинул ее блуждающим взглядом. Он уже очень давно не видел ничего иного, кроме норовившего оборвать его жизнь врага. Он вообще не жил последние тридцать, или может, сорок, пятьдесят лет, потеряв счет времени в этой постоянной борьбе за иллюзорную победу. Он был мертв все это время, но теперь он знал, кто вернул его к жизни, и узнал ее сразу же, будто уже видел ее когда-то: в прошлом, или может быть, в будущем, – с этими петлями никогда невозможно сказать наверняка. Кивнув Гайве в знак приветствия и признательности, Георгий прошел мимо нее, с каждым шагом превращаясь в полупрозрачную тень, исчезавшую за деревьями, возвращаясь в то время, из которого исчез, попавшись на приманку, созданную специально для таких, как он, не приемлющих иного результата, кроме победы.

Высвободившись из плена пространственно-временной петли, ему еще предстояло отчитаться перед командованием: и про весь боезапас, истраченный впустую, и про то, как ему удалось выжить, а пилоту – нет, и множество, множество других вопросов под пристальным взглядом какого-нибудь особиста, на которые можно было либо отвечать только правду, либо молчать. И в том и в другом случае, лучшее, что могло его ждать, – это батальон смертников, отправляемый на самые опасные участки фронта, а худшее – расстрел за дезертирство. Но пока он не думал об этом. Он шел по перепаханному взрывами снарядов, выжженному дотла полю, возвращаясь к своим, потому как даже смерть, если таковым будет решение его командования, будет для него лишь тем мгновением отдыха, о котором он уже не смел и мечтать. Он не знал и даже не догадывался, что освобождение из незримого плена и маячившая впереди казнь, – это только самое начало его истинного Пути. Ему посчастливилось остаться молодым двадцатилетним юношей, но пережитые события во временной петле, растянувшиеся на несколько десятков лет, оставили в его сознании неизгладимый след. И уже тогда во взгляде шедшего по разбитым войной дорогам мужчины можно было увидеть потрепанного жизнью старца. С тех пор никто не мог с уверенностью сказать, сколько ему лет, но впрочем, он и сам этого не знал.

Встретив недобрым взглядом и словом, его под дулами карабинов препроводили на допрос к тем, кто со всей самоотверженностью следил за выполнением приказа, делавшего невозможным любое отступление. По их мнению, он должен был либо умереть, либо увести с собой в могилу и врага. И то, что он вернулся, пройдя через невозможное, было для них предательством. Они не могли знать, через что ему пришлось пройти, чтобы выбраться из той передряги. Если, конечно, они сами не принимали участия в создании подобных ловушек. Как знать, как знать…

***

Не знала о том, на какую судьбу обрекла того, кого спасла, и Гайва. Будучи поглощенной работой, она не заметила, как пролетели сутки. Наконец, она обессиленно опустилась в рыхлый нетронутый снег рядом со свернувшейся в клубок у ее ног овчаркой. Все последующие дни похода прошли для нее, как в тумане. Она шла по ведшим ее нитям, распутывая все новые и новые временные петли, разглаживая и выравнивая неровности и складки пространственно-временного континуума. Эти нити и потоки шли через нее, и она видела, проводя их через себя, как расплетаются, возвращаясь на свои места, жизни тех, кого принято называть «без вести пропавшими». Однако, мало кому из них было суждено вернуться к своим семьям, – для них не осталось места в новой, уже сформировавшейся без них реальности. Но лучше умереть, чтобы иметь возможность родиться вновь, чем пребывать в плену больного воображения того, кто создал эти множества временных карманов, без единого шанса даже покончить с собой.