Текст книги "Отчаянное поколение (СИ)"

Автор книги: Аполлинария Вронская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Отто, – Ульрих, прихрамывая, подходит к нему. Недавно осколок от гранаты попал ему прямо в ногу, повредив сухожилия. – У нас недобрые вести, я и не знаю, как тебе сказать. Сообщили, что гауляйтер Марк-Бранденбурга Генрих Шрейер был отстранен от должности и посажен в тюрьму за попытку осуществить побег из Германии. Вчера утром его нашли в камере повесившимся.

– Про мать ничего не известно? – ровно спрашивает Отто.

Ульрих качает головой.

– Что же, – Отто встает к нему боком, глядя на то, как солнце уплывает за тяжелое серое облако, готовое пролиться дождем на иссушенную землю.

– Не он первый, не он последний.

Все подивятся тому, что он столь бесстрастно воспринимает печальное известие о потере отца. Как будто у него когда-то существовал отец. Только бесцветная тень, заключенная в партийную форму. Впрочем, сейчас Генрих мог бы гордиться сыном, если бы остался в живых, но не суждено тому стать последней отцовской опорой и надеждой, лишь похоронить вместе с ним свою честь и робкие мечты о справедливости.

– Я думаю, он просто разочаровался, – тихо говорит Ульрих, чтобы никто не услышал, потому что с недавнего времени здесь строго-настрого воспрещено разводить паникерство.

– Ему можно лишь завидовать.

– Почему?

– Потому что ему было не все равно, – роняет Отто.

– Ну что, едем, или как? – нетерпеливо спрашивает водитель.

Отто садится на заднее сиденье, захлопывая за собой дверь.

– Я надеюсь, доберемся без затруднений. С этими взорванными мостами целая морока, приходится объезжать. Всех диверсантов нужно перевешать.

– СС прекрасно справляется с этой задачей, – усмехается Отто.

– Так-то оно так, но партизан не становится меньше. Как думаешь, мы выиграем войну?

– Ты ставишь этот факт под сомнение? Будь добр, заткнись.

Автомобиль трясется, издавая невнятные жужжащие звуки. Когда-то они с семьей брали машину и ехали в северную часть города, чтобы искупаться в озере, окруженном цветущими холмами, на одном из которых стоял сказочный замок, и тогда в его детской голове возникали десятки фантазий об отважных рыцарях и добрых феях, о мудрых драконах и таинственных подземельях, но теперь все они забыты; кажется, единственное, что ему остается делать – забывать.

20 мая 1945 года

Ботинки покрываются серым пыльным налетом. Основные дороги расчищены, но только свернешь за угол – обязательно наткнешься на раздробленный асфальт, осколки стекол и чьи-то гниющие конечности, все это в одной грязной и смрадной куче. Мимо проезжает машина с продовольствием. Вдоль улицы стоят советские военные, регулируя движение по улице и стараясь уберечь пожилых людей от прогулок по правой стороне, где стоят наполовину обвалившиеся дома: кто знает, долго ли они выдержат. Покореженные фасады, зияющие дыры в крышах административных зданий.

Берлин в руинах своего могущества.

Отто смотрит на свои руки, чистые, с ровными ногтями, вычищенными от грязи и крови. Ему кажется, что это неправильно, его руки должны быть испачканы.

В Потсдам он так и не вернулся; должно быть, мать ужасно переживает. Если у него вообще осталась мать, в чем он не уверен. Рядом останавливается женщина, поправляя темно-коричневую шляпку и попутно всматриваясь в карманное зеркальце. Отто трогает ее за плечо.

– Зеерштрассе, два. Не подскажете, далеко ли это отсюда?

– Гм, молодой человек, если я не ошибаюсь, то вам стоит поравняться с тем магазином, что возле высокого столба. Вы его с легкостью приметите, этот магазин, у него вывеска покосилась. Затем налево, и будет Зеерштрассе.

– Спасибо, – вымученно улыбается он

.

Для того, чтобы зайти в дом, приходится подняться по винтовой лестнице. Среди шести узких именных табличек Отто отыскивает фамилию «Ланге». Дверь ему открывает девушка с подстриженными вьющимися волосами и приятными чертами лица, которые никогда не запоминаются при первой встрече.

– Чем могу помочь? – спрашивает та.

– Я... служил в одной роте с Францем, – говорит Отто.

Девушка морщит хорошенький лоб, а потом несколько раз произносит это имя, словно прикасаясь к чему-то древнему и трухлявому, словно тысячелетнее дерево, засохшее в пустыне.

– Франц... Франц.

И тогда Отто ясно понимает – она тоже все это время забывала.

– Да, конечно, – она, наконец, кивает. – Вы были друзьями?

«Какая теперь уже разница?» – безмолвно вопрошает он. Его губы сомкнуты в тонкую напряженную полоску, Отто молчит. За спиной жены Франца появляется мужчина в очках, который держит за руку маленького ребенка, волочащего крохотные ножки по ковру.

– О, простите, – девушка торопливо приглаживает складки бордовой юбки. – Мне надо идти; мы с семьей планировали отъехать на некоторое время. Но вы обязательно приходите на чай. Всю следующую неделю я свободна.

В бюро справок – очередь из нескольких десятков человек. Солдаты, вернувшиеся с фронта, пытаются узнать, остались ли в живых их матери и отцы, а матери и отцы справляются о своих детях. Шуршат бумаги, выписываются адреса.

Надежда никогда не шла так близко вместе с отчаянием.

Двое парней подхватывают на руки подростка, лишившегося чувств. Так всегда бывает – держался-держался, пока воевал, а когда вернулся – потерял все силы.

– Я хотел получить информацию о своем друге, – проговаривает Отто, склоняясь к окошку.

– Имя?

– Рудольф Кёт.

– Год рождения?

Он теряется. Вероятно, они с Рудольфом были ровесниками, когда учились вместе с академии, хотя друг всегда выглядел старше за счет отличной физической подготовки.

– Двадцать пятый. Или двадцать шестой. Посмотрите оба, пожалуйста.

Женщина послушно перебирает списки. Сзади Отто, осев на пол, рыдает чья-то мать, дрожащими руками царапая грязный пол.

– Дайте мне взглянуть на него! Я умоляю, мне нужно посмотреть на сына! Я вас всех ненавижу, что вы сделали с моим мальчиком? Я должна взглянуть на него, пустите, пустите меня!

– Вот, возьмите, я выписала вам домашний адрес и место работы, – служащая бюро протягивает ему листок.

– Спасибо, – Отто улыбается, пропуская вперед следующего в очереди.

Война вытравливает из нас все человеческое, а затем, когда затихают выстрелы, выкидывает нас в тот мир, откуда мы пришли, но куда больше всего страшимся вернуться, потому что не знаем – имеем ли мы теперь право называться людьми?