Текст книги "Из коробки с позабытыми снами (СИ)"

Автор книги: Анвар Кашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Annotation

Тауберг А.М. на Пв-15

Кашин Анвар

Кашин Анвар

Из коробки с позабытыми снами

Дверь в квартиру отворила невысокая симпатичная блондинка с очаровательными веснушками, проступившими по случаю марта на ее щеках и чуть вздернутом носике. Паскаль Шеро снял шляпу и поклонился.

– Доброе утро, мадам Тауберг. В прошлый раз мои комплименты показались вам чересчур длинными и цветистыми. Сегодня я вам скажу: "Вы прекрасны, и точка!" Ну как, я исправился?

– Доброе утро, мсье инспектор, – молодая дама улыбнулась. – Вы неисправимы.

– Я только констатирую факт. А скажите, мсье Тауберг не смог бы уделить мне сколько-нибудь своего времени для беседы?

– Нет, мсье Шеро, это невозможно, Антон Карлович в прошлый вторник уехал в Лондон по делам и обещал вернуться домой не ранее чем на следующей неделе.

– Очень жаль. – Полицейский помолчал, раздумывая, удобно ли будет на сём завершить беседу, но после все же продолжил. – Видите ли, мадам, по какому делу я к вам пришел...

Инспектору криминальной полиции отчаянно хотелось спать, что неудивительно – его разбудили в четвертом часу ночи. На рю де Боссэ, в восемнадцатом округе, слышали выстрелы, перепуганная обитательница одного из домов вызвала полицию. Оказалось, в соседнем подъезде того же дома убит таксист, русский. Застрелен из браунинга, скорее всего, принадлежащего некоему Джорджу Госсену, американцу, который неделю как поселился в доме, сняв квартиру в rez de chaussee. Ни самого Госсена, ни оружия пока не нашли. В квартире – никакого беспорядка, хозяйке уплачено за месяц вперед. Среди вещей подданного САСШ тоже ничего заслуживающего отдельного упоминания не было, разве только коробка с патронами к тому самому пистолету. На узкой улочке, взобравшись передними колесами на тротуар, застыл автомобиль несчастного русского, мертвый водитель с простреленной дважды грудью лежал на пороге подъезда.

Выстрелы слышали многие, но соседи благоразумно не стали подходить к окнам. Только одна отважная дама – та, что позвонила в полицию, наблюдала за улицей до самого прибытия патруля. С ее слов, она проснулась за минуту до выстрелов и лежала в постели уже с открытыми глазами, когда на улице прогрохотало два раза. Она встала и тут же выглянула в окно. Посреди проезжей части стоял автомобиль, и больше ничего мадам Азуле не разглядела, улица была пуста. Тогда смелая женщина спустилась этажом ниже, к телефонному аппарату, и позвонила в полицию. По заявлению мадам, на это у нее ушло минут пять. Пока она говорила с дежурным, ей послышался звук работающего автомобильного мотора. Вернувшись на свой наблюдательный пост, женщина застала такси уже чуть не упершимся в стену дома напротив, заметить кого-либо на улице ей, к сожалению, так и не удалось.

Еще до рассвета мсье Шеро посчастливилось выяснить, что таксист привез сюда Госсена из "Народного дома". Откуда это стало известно? Инспектор вспомнил: у шоферов принято собираться в кафе у Гальяно, там закрываются далеко за полночь, и еще там есть телефон. Таким образом, чтобы вызвать такси, достаточно набрать номер и назвать адрес свободному водителю.

Убитого молодого человека звали Дмитрием Левицким. Около часа ночи Гальяно позвонил гарсон из "Народного дома" и попросил прислать машину для господина Госсена. Кстати, "Народный дом" – это довольно дорогое заведение на набережной, что-то вроде клуба, где завсегдатаями числятся многие из тех русских, что живут в шикарных кварталах Отёй и Мюэт. И... и если откровенно, то больше у Паскаля Шеро ничего не было. Ни соображений, где искать Госсена, ни даже самой идиотской догадки, зачем американцу убивать какого-то таксиста. Была надежда на Антуана.

Порой Паскалю казалось, что он отлично понимает своего остроумного и чуточку меркантильного приятеля, а иной раз тот поражал своей непрактичностью и целеустремленностью, при этом преследуя далеко не личные цели, стремясь к каким-то абстрактным идеалам. Может быть, все дело в том, что господин Тауберг был наполовину бошем, хотя и странно именовал своего отца "русским немцем". Как это может быть? Почему русским? Однако, было заметно: среди этих немыслимых и отчего-то все еще верящих в судьбу людей, Антуан чувствовал себя легко и свободно.

– Митя, – тихо-тихо проронила, едва ли не прошептала, совсем недавно улыбавшаяся Паскалю хозяйка квартиры.

– Да, я потому и пришел к вам. Мне сказали, что мсье Тауберг и вы, мадам, были знакомы с убитым. Мне очень жаль, что я не ошибся.

– Да-да, конечно. Вы, верно, хотите, чтобы я вам рассказала...

    Неделей раньше

  Где-то впереди, над морем шляп, шляпок, кепи, фуражек и прочих chapeau, протяжно свистнул паровоз, вагоны дернулись и нехотя поползли вдоль перрона. Саша застегнула пальто еще на одну пуговицу, она уже начинала скучать по Антону и будет по нему скучать еще две недели или "недели две, а там как карта ляжет". До сегодняшнего дня Александру Михайловну Тауберг сантименты особенно сильно не донимали, а потому и мужа своего на вокзал она ни разу не провожала. Но, боже мой, сколько же в ее жизни за эти годы было поездов и перронов, сколько отъездов и прощаний, скольких знакомых Саша Ольшанина, а потом и Александра Тауберг проводила без всякой надежды встретить когда-нибудь, и скольких она оставила там...

Нынче было другое. Непривычно неумолимый Саввушка настоял на визите к издателю-американцу. Северный вокзал, волей случая, оказался на полпути к старинному особняку, где квартировал Уильям Т. Скотт, а знакомый таксист Митя взялся подвезти всю компанию.

И Александра Михайловна, и Антон Карлович, четвертый год живя в Париже, прониклись своего рода корпоративным духом здешнего русского землячества, когда кофе и сардины непременно следовало покупать в магазине у Замятина, даже если мсье Ковенкур торговал тем же самым, но лучшего качества и ничуть не дороже. Галантерейные товары приобретали у Николая Струве, табак – у Феоктистова, и только делать прическу Саша соглашалась лишь у мадам Арно, впрочем, на весь город и не нашлось бы, наверное, ни одного русского парикмахера. Зато таксистов было великое множество, и Митя Левицкий из них был самым милым и самым застенчивым.

Паровоз свистнул еще, но уже тише, где-то снаружи вокзала. Последний вагон, едва поравнявшись с Сашей, заспешил вслед за остальными. Пора было возвращаться. Александра Михайловна развернулась и отыскала глазами Савву, тот нетерпеливо перебирая ногами, мерил короткими шажками мостовую там, где его оставили супруги, под одним из чудовищных чугунных столбов, подпиравших крышу. Нет же! Конечно, она неправа. При чем тут Савва? Антон должен был уехать, а она опять осталась одна в чужом городе... Не одна, и город, в котором жила, Саша уже согласна была полюбить – еще неделя-другая и на бульварах зацветут деревья... Согласна... Разве что согласна. И как же возможна такая сделка, как договориться с собой и полюбить всем сердцем лишь за то, что предмет твоей любви хорош собой и добр к тебе?

Но зачем же теперь сердиться на Савву? Савва тут ни при чем. Савва – хитрец и умница, как не отдать ему должное? Ведь это он заметил что-то такое между строк ее незатейливых и чуточку угловатых новелл, тех, что она то и дело пристраивала в журналы по четверти франка за слово. Он уловил тот момент, когда супруга его приятеля наконец перестала играть в куклы на листах писчей бумаги. И благодаря ему ее "Птицы" уже вышли отдельной книжкой, и его же стараниями "Альманах" теперь каждую неделю печатал главы из "Коробки с позабытыми снами".

– Александра Михайловна! – Савва, раньше словно привязанный к чугунному столбу, наконец, освободился от пут, – умоляю вас, давайте поспешим. Мистер Скотт – он же американец, а они там, за океаном, совсем ничего не слышали, о том, что дамы якобы непременно должны опаздывать.

– Конечно, Савва, да ведь мы еще и не опаздываем.

Шагнув за створки дверей, Саша завертела головой, отыскивая глазами авто, которое привезло их компанию на вокзал, Саввушка же, не чинясь, взял ее за руку и без колебаний повлек куда-то направо по галерее.

Когда искомое такси оказалось прямо перед ними, Александра Михайловна сперва заметила растерянное выражение на лице своего знакомого, стоящего подле машины, а после разглядела тех двоих, из-за которых Митя и пребывал в растерянности.

Один уже сидел на пассажирском диване, а другой сердито и с некоторым недоумением взирал на него с тротуара, не давая при этом захлопнуть дверцу. Первый, черноволосый, как цыган... Нет, конечно же, как испанец! Он выглядел, как настоящий испанский гранд.

Благородный сеньор, изогнув бровь, с холодным интересом слушал обладателя роскошной бороды и усов, совершенно таких, как на портрете у императора Франца-Иосифа. Испанец Александре Михайловне знаком не был, зато обильная монархическая растительность на лице другого, с позволения сказать, собеседника принадлежала генералу Николаю Федоровичу Лемме. Бывшему генералу, разумеется. Теперь в Париже и чины, и титулы больше годились для музейных витрин, однако язык по-прежнему все еще добавлял к именам "сиятельства" и "превосходительства". Вот и Митя, сам будучи в прошлом артиллерийским поручиком, ныне же, как и генерал, состоящий в членах "Союза Русских Офицеров" никак не мог отказать высокому начальству.

Наконец, испанец, кажется, собрался что-то сказать, для чего повернулся к генералу так, чтобы стало возможным по назначению использовать и вторую бровь. В этот миг Николай Федорович осекся, выражение лица его переменилось, а само лицо налилось красным. Его превосходительство вдруг перешел на русский язык. Саввушка навострил уши. Большую часть слов в уличном шуме было не разобрать, но те, что все же долетали до Саши, по большей части, к приличным отнести не было возможности.

Сцена затягивалась и ничем хорошим закончиться не обещала. Незнакомец нахмурился и дернул щекой, презрительно скривив тонкие губы в лицо взбешенному генералу. Вот-вот должно было произойти что-то совсем уж безобразное. Положение спас умница-Митя. Оказывается, он давно пришел в себя и уже успел отыскать на привокзальной площади своего знакомого штабс-ротмистра Валериана Семеновича Мирошникова, тоже таксиста. Вдвоем они с увещеваниями и со всем возможным почтением взяли под локти и развернули, как по команде "кругом", уже совсем побагровевшего Николая Федоровича. Штабс-ротмистр, продолжая что-то говорить, увлек того куда-то сквозь собравшуюся толпу зевак, а Митя сразу же вернулся, чтобы продолжить переговоры с противником генерала, так и не покинувшим поле боя, а вернее сказать, не покинувшим пассажирское сиденье.

Труд обоих миротворцев оказался нелегок. Митя с извинениями объяснил испанцу, что автомобиль уже занят – вежливый поклон в сторону Александры Михайловны – и если мсье желает добраться куда-либо на такси, то будет лучше всего подождать всего несколько минут, пока его друг – кивок вслед удалившемуся Валериану Семеновичу – не найдет для него другую машину.

Испанец выслушивал доводы хозяина авто, не меняя позы и выражения лица. Митя в растерянности перешел на английский язык, который тут же вызвал у него заметное затруднение. Фраза получилась длинной и несколько двусмысленной. Сеньор в автомобиле улыбнулся краешком рта, но остался на месте. Савва достал из кармана часы и, глядя на их стрелки, красноречиво вздохнул. Митя потер ладонью затылок, от чего фуражка съехала ему на лоб. Действие остановилось, будто бы на сцене актеры забыли свои слова и теперь, сгорая со стыда, ждут, когда опустится занавес.

Наконец, вернулся штабс-ротмистр и, наклонившись к уху ни бельмеса не понимающего иностранца, что-то произнес. На каком языке изъяснялся самозваный пассажир, осталось неизвестным. Испанец коротко глянул на Валериана Семеновича, еще раз криво усмехнулся, а затем обратил свой взгляд на Александру Михайловну. На голове у Саши была ее любимая шляпка с розой из серебристой ленты, и сама молодая дама выглядела чудо какой хорошенькой, тут уж кабальеро крыть было нечем, он вынужден был покинуть жесткий диван "Форда" и последовать за господином Мирошниковым.

Когда Александра Михайловна и ее литературный агент, литературный ангел-хранитель и демон-искуситель в одном лице, наконец, устроились на заднем сидении, Митя обернулся к своим пассажирам, по-детски сверкая любопытными голубыми глазами.

– Савва Андреевич, скажите, а мне показалось, или вам в самом деле знаком тот мсье, что пытался завладеть машиной.

– Нет, Дмитрий Николаевич, вам не показалось, – Савва умолк, и поди разбери, то ли он собрался выдерживать паузу, то ли вовсе против всех правил умолчать о своем знакомом.

Митя ждать развязки не стал, завел мотор, внося свою лепту в уличный шум, и тем самым исключил себя из числа собеседников.

– И чем прославился сей господин? Ну же, расскажите! – не выдержав, Саша обернулась к своему попутчику.

– Именно что прославился, – не стал ломаться всезнающий Савва. – В Петербурге, в шестнадцатом году, я в то время подвизался репортером в "Листке". Тогда в одном известном карточном клубе случился скандал. Некий Георг Госсенс сорвал немалый банк, а наш милейший Николай Федорович объявил его шулером и отказался платить. Генерал ничего доказать не смог, но некоторое время спустя его обидчика, этого самого господина Госсенса, арестовали как германского шпиона. И ходили слухи, будто бы его превосходительство некоторым образом поспособствовал аресту.

– А дальше? – не дала угаснуть истории Саша.

– Дальше случился февраль, жандармов упразднили, а подследственных распустили по домам. Уж не знаю, чем занимался господин Госсенс после тех событий. Впрочем, тогда каждый в России занимался политикой, порой, мне кажется, что вне ее остались только мы с вами, Александра Михайловна. А того человека, что чуть не захватил наше такси, я несколько раз встречал на собраниях анархистов.

– Вы – и на собраниях анархистов? Как же вы говорите, что оставались вне политики? – улыбнулась Саша.

– По долгу службы-с, как же еще. Газетчики могут не интересоваться политикой, но только ею и питаются.

Митя не подвел, к американцу приехали в точно назначенный срок и притом чудом избежали непоправимой оплошности. Савва подал Саше руку, помогая выйти из машины, и тут же сделал вид, будто его интересует серое двухэтажное строение за чугунной решеткой забора, увитой по-зимнему сухими и мертвыми ветками плюща. В это же время из дома напротив вышла невозможной, ослепительной красоты дама. Острый женский взгляд Александры Михайловны смог заметить, как роскошь и великолепие черт лица богини уже несколько лет вынуждены бороться с неумолимо наступающими годами, все еще побеждая время, но...

Обольстительница небрежным царственным жестом взмахнула рукой, призывая Митю, и тот попался. Пряча осветившийся страстью взгляд, смущенный шофер сей же момент вскочил со своего места и распахнул дверцу такси, только что выпустившую пассажиров. Саша помнила этот взгляд. До сих пор помнила, как прятал его, опуская голову, ее сосед с третьего этажа Митя Левицкий. Когда-то этот взгляд был обращен на нее. Смешно и странно, но почему-то Саша Ольшанина не забыла этот взгляд влюбленных голубых глаз мальчишки-гимназиста. Смешно, этот мальчишка был на целых полтора года младше ее, почему же она не забыла этот взгляд спустя... Господи! Спустя почти что пятнадцать лет!

Блистательная красавица, не обращая внимания на Сашу и ее спутника, скрылась в черной жестяной коробке Митиного авто.

– Жена мистера Скотта, – зашептал Савва в ухо Александре Михайловне, едва машина тронулась, – только с ней нам и не хватало свести знакомство.

– О-о! У нее очень... яркая и эффектная внешность. Почему мне кажется, что ее лицо мне знакомо? – Саша глянула вслед удаляющемуся такси.

– Еще бы, Мелинда Бэррет – кинозвезда, в модных журналах немало ее фотографий, вокруг вечно вьются всякие обожатели и поклонники, а супруг, известное дело, ревнует. Здесь же, в Париже, и вовсе беда...

– Уж не опасаетесь ли вы, что почтеннейший мистер Скотт сочтет вас опасным ловеласом? – улыбнулась было Саша.

– Нет, дорогая Александра Михайловна, я – вне подозрений. А вот вы, учитывая взаимность супружеских чувств здешних обитателей... – Савва кивнул на особняк, который только что покинула знаменитость. – Думаю, вам не принесет пользы пристальное внимание этой женщины.

Уильям Т. Скотт оказался огромен. Известный североамериканский издатель против ожидания не курил сигару, и хорошо, а то иначе он бы сделался похожим на карикатурного капиталиста с картинок в левых газетах. Скотт курил сигареты, выпускал в потолок фонтаны из дыма, словно кит, и ничуть не смущаясь присутствием дамы. Говорили о новом, только в прошлом месяце законченном романе Александры Михайловны. "Берега туманов" следовало перевести на английский так, чтобы роман легко воспринимался американским читателем. Чем дальше, тем сильнее обсуждение становилось похожим на торг. Саша понимала, что такой оборот дела для нее и есть наилучший. Очевидно же, мистер Скотт заинтересовался и теперь сбивает цену, одновременно прощупывая почву на предмет приобретения исключительных прав на издание романа.

Уговорились встретиться через неделю, чтобы подробно обсудить пункты будущего договора. Саша, затаившись, молчала довольная, словно гимназистка, у которой отменили урок – ее присутствия на следующей встрече не требовалось.

* * *

Дом генерала Лемме не отличался ни величественностью, ни архитектурной вычурностью. Обычный грязновато-желтый особняк, окруженный нестрижеными зарослями каких-то вечнозеленых кустов. Его превосходительство принадлежал к, как бы это сказать, несколько иному кругу, впрочем, Антон Карлович вел дела с «Союзом Русских Офицеров», и Саша...

– Поверьте, допрашивать кого бы то ни было, если только вы точно не представляете, о чем хотели бы узнать – дело безнадежное. Иное дело приватная беседа, – увещевал ее инспектор.

– Да-да, я понимаю, Антон помог бы вам непременно, и я помогу, но чем вас заинтересовал Николай Федорович? Неужели вы станете задавать генералу вопросы о том, когда он в последний раз видел Дмитрия Николаевича, и где он сам находился в момент... – Саша на мгновение прикрыла глаза и замолчала.

– Нет, обещаю, таких вопросов я задавать не буду. Тем более что Гальяно утверждает, будто бы ночью мсье Лемме позвонил ему и попросил позвать к телефону мсье Мирошникова, ведь тот – тоже таксист. – Александра Михайловна кивнула, а инспектор продолжил, – это было сразу после того, как Госсен заказал машину для себя. А в "Народном доме" мне рассказали о том, что мсье Лемме покинул их заведение примерно без четверти три или около того.

Словно сквозь пелену Саша слышала голос полицейского. Всего час тому назад мсье Шеро настоял на том, чтобы Александра Михайловна как можно скорее устроила ему встречу с Николаем Федоровичем, а за восемь или девять часов до этого Митя был еще жив.

Двери им отворила горничная, видимо, никакого особого служителя парадной у его превосходительства заведено не было. Александра Михайловна отрекомендовала себя и своего большеносого спутника по-русски, после чего осталась вместе с мсье Шеро у лестницы, укрытой пыльной ковровой дорожкой. Долго ждать не пришлось, лишь только где-то, в глубине дома, часы пробили одиннадцать, незваных гостей пригласили подняться в кабинет.

От Николая Федоровича явственно исходили противоположные по характеру эманации радушия и взволнованности. Роль же Александры Михайловны в предстоящем разговоре была немногим большей, чем у того извечного лакея с его "кушать подано". Представив мужчин друг другу, она лишь сказала несколько слов о Мите и сразу почувствовала в горле невыносимо горький комок. Саша попросила прощения и вознамерилась покинуть собеседников.

Слово "такси" теперь тоже вызывало ту самую горечь, но едва его превосходительство встал, чтобы кликнуть прислугу и распорядиться относительно отъезда госпожи Тауберг, Саша взглянула на телефон, стоявший на письменном столе и покачала головой.

К аппарату подошел сам Гальяно, услышав просьбу пригласить к телефону кого-нибудь из русских мсье, по-русски же без запинки произнес: "Одну минуту, сейчас позову".

"Валериан Семенович! – обрадовалась Саша, узнав голос Мирошникова в снова ожившей трубке. – Будьте так любезны, отвезите меня домой. Где я сейчас нахожусь? В доме у Лемме Николая Федоровича. Да, пожалуйста. Я буду вас ждать". Генерал милостиво покивал и проводил свою гостью к обширному креслу в углу, где хозяин, должно быть, частенько выкуривал трубку или сигару, о чем свидетельствовали бурые отметины на шкуре кожаного исполина. На маленьком столике, тоже весьма пострадавшем от тлеющих табачных крошек, обнаружилось несколько выпусков Пари-Суар. Сидеть было неудобно, дома Саша забралась бы в кресло с ногами и решила проблему, а тут пришлось притворяться погруженной в чтение новостей недельной давности.

– Тяжело, господин Шеро, тяжело и глупо вот так терять мальчишек, – доносилось до Александры Михайловны из-за газетных листов. – На войне – другое дело, а тут...

– Мсье Лемме, я хотел спросить вас о вашем знакомом, о мистере Госсене. Нет-нет, – видимо, каким-то жестом инспектор предотвратил вспышку генеральского возмущения. – Я ни в чем не посмел бы вас упрекнуть. Мне только, сами понимаете, важно знать как можно больше об этом Джордже Госсене. Что вы можете о нем сказать? Вот мадам Тауберг, например, упомянула о каком-то казусе на вокзале.

– Г-кх, – хозяин кабинета в смущении прочистил горло, – право же, этакая глупая история.

– Говорят, вы сперва сильно повздорили с Госсеном? И тем более удивительно, что в тот же день вы же и рекомендовали его в "Народном доме" как приятеля. Как так вышло?

– Да, так и случилось. Я обознался. Он похож... впрочем, не будем. То было очень давно, и моего недоброжелателя уже, верно, нет в живых. А о мертвых... Так что, не будем. Признаться, я вспылил и был при этом неправ.

– Но вы все же помирились, верно?

– Нас помирил Валериан Семенович. Он ведь так и сказал, мол, не по-христиански это, – гнев и гордыню усмирять в себе надлежит, а чтоб незнакомец обиду в душе не затаил, в качестве извинения предложил подвезти Госсена. Я, знаете ли, характером отходчив, согласился, даром что ему в другую сторону ехать было надобно. Штабс-ротмистр все никак не мог дознаться, кого и куда ему первым доставить, а Госсен то сидел как истукан, а тут растрогался, говорит: "Непременно нам с вами мировую выпить следует". Ну, мы и заехали в "Народный дом", выпили по одной, тут общество собралось. Вот так и вышло.

– Штабс-ротмистр? Он ведь таксист? А звание? Я не ошибаюсь, в России у жандармских офицеров такое имелось?

– Вы правы, Валериан Семенович лет шесть или семь прослужил в охранном отделении в Санкт-Петербурге.

– А вы? – Саша, не отрывая глаз от совершенно ничего незначащего для нее газетного шрифта, представила, как мсье Шеро наклоняет голову и от того становится похожим на птицу.

– Что я? – генерал шумно вздохнул. – Я человек военный. Долгое время служил в Варшаве, потом в Киеве, в шестнадцатом году перебрался в Петербург. В сентябре семнадцатого, когда сагитированная большевиками солдатня едва не поставила меня к стенке, якобы за участие в выступлении Корнилова Лавра Георгиевича, приехал сюда.

– В семнадцатом году... Давно. Нет, тут что-то другое. Видите ли, у меня есть сведения, что Джордж Госсен может быть агентом ОГПУ. Да-да! В этой связи, по вашему мнению, какой интерес могли бы для него представлять вы?

– ОГПУ? Да что вы такое говорите! Как это может быть?

– Мсье Лемме, откровенно говоря, с политикой и разными шпионскими историями я на службе в полиции еще ни разу не сталкивался. Собственно, я и занимаюсь только расследованием убийства вашего соотечественника, а господин Госсен числится в подозреваемых.

– Но как же, вы же говорите – ОГПУ? Не понимаю!

– Я тоже не понимаю и могу лишь строить догадки. Например, могу предположить, что ваш Союз офицеров по каким-то причинам заинтересовал Советы, а мсье Левицкий отказался сотрудничать и угрожал пытавшемуся его завербовать господину Госсену разоблачением. Или, ещё одна версия:. господин Госсен решил сбежать от своих "товарищей" после того, как выиграл крупную сумму в карты. Ведь вчера вечером он сорвал немалый банк? Я хотел сказать, вы, вероятно, были этому свидетелем и знаете, что вчера он выиграл больше полумиллиона франков? Это так?

– Да.

– А вы принимали участие во вчерашней игре?

– Я – нет. – Генерал снова откашлялся. – Иной раз, в хорошей компании от партии-другой в "железку" не откажусь, но вчера было не то настроение. Так, знаете, просто без причины засиделся за разговорами да рюмкою коньяку. А вас, наверное, интересует, кого обыграл этот американец... или он не американец? Впрочем, не важно. Только я не следил за игрой.

– И все же?

– Не могу вам в точности сказать, помню только был какой-то издатель, кажется, по фамилии Скотт. Нет, точно не скажу, лучше вам справиться у распорядителя в самом "Народном доме". Так вы думаете, Госсен решил скрыться с выигрышем? А убийство? Каким образом...

– Пока не знаю, но вам, мсье Лемме, я бы посоветовал быть весьма осторожным теперь.

– И как же прикажете понимать ваше предостережение?

– Если Госсен сбежал от большевиков, то "товарищи" обязательно будут его искать. Уж не знаю, чего от вас захотят агенты ОГПУ, но думаю, именно к вам они придут в первую очередь.

– И все же я попросил бы вас объясниться. С какой это стати за мной охотиться большевистским шпионам?

– Каких же объяснений вы от меня требуете, когда сами не желаете в полной мере делиться сведениями о Госсене? Однако будьте уверены, "товарищей" тоже интересует этот американец, и вы...

– Вы... вы! – генерал взорвался, и не было уже никакой возможности для Александры Михайловны прятаться за листами старых газет. Однако штабс-ротмистр снова спас ситуацию, когда появился в дверях кабинета.

На улице Саша поспешила представить друг другу инспектора и его спасителя. Полицейский встряхнул головой, будто прогоняя сновидение, и, в самом деле, он выглядел уставшим и не выспавшимся.

– Ничего-ничего, – усмехнулся таксист, – к Александре Михайловне сие извержение никакого касательства не имело, а от нас с вами не убудет.

– Что ни говорите, но вы ловко урезонили этот "Везувий".

– Пустяки. Давайте отвезем мою пассажирку, – штабс-ротмистр распахнул дверцу перед Сашей, – а после поговорим. Вы же собирались поговорить со мной?

– Да, собирался, но, боюсь, без чашки крепкого кофе ни спрашивать, ни слушать, что вы мне станете отвечать, я не смогу.

– Прекрасно, совсем рядом с нашим домом имеется чудесное кафе, – вдохнув сырой воздух с остатками утреннего тумана, молвила Саша. При виде зевающего инспектора ей тоже захотелось зевнуть, – тем более, что и я не отказалась бы от кофе.

Кофе был действительно крепок, даже чересчур, и Саша попросила подать себе сливок. Зато инспектор, проглотив ароматное адски горячее снадобье, заметно преобразился.

– Вот таким невеселым образом обстоят дела, мсье Мирошников, – подытожил описание места преступления полицейский. – Между тем, мне говорили, что в свое время на службе вы как раз занимались сыском.

– О, это было так давно. Иной раз кажется, я лишь где-то читал, может быть, в романе несравненной Александры Михайловны, о некоем жандармском офицере, о его жизни в неведомой теперь стране, – штабс-ротмистр грустно улыбнулся писательнице. – Кстати, вам известно, что вон там, – бывший жандарм кивнул за окно в серый, так и нераспогодившийся полдень, где старые дома сжимали узкую рю Сен Сабин, – во времена Коммуны была возведена огромная баррикада? И ведь те времена теперь многим кажутся романтичными. Неужели и в России когда-нибудь так же будут вспоминать семнадцатый год?

– Да, в романе... – инспектор рассеянно улыбнулся, запоздало принимая аллегорию. – И все же, мне важно знать ваше мнение, мнение опытного человека. Как по-вашему, почему убили мсье Левицкого? И что случилось с его машиной, зачем преступник садился за руль?

– С машиной совсем просто. Дмитрий Николаевич владел автомобилем фирмы Форда. Когда господин Генри Форд изобретал свою машину, то, говорят, думал, в первую очередь о том, как ее собирать на заводе. О тех же, кто будет сидеть за рулем, изобретатель заботился мало. Тем не менее автомобиль получился неплохой, но очень уж необычный в смысле управления. Совсем не такой, к каким привычны шоферы других машин. Собственно, вот вам и объяснение.

– Вы полагаете, – полицейский в задумчивости взглянул на дно своей пустой чашки, – имея опыт управления автомобилем и надеясь скрыться с места преступления на такси мсье Левицкого, преступник не сумел совладать с его машиной?

– Именно так.

– Хм, да, очевидно, вы правы. А мотив? Учитывая, что у мистера Госсена с собой была очень крупная сумма наличных денег...

– Что вы хотите этим сказать? – штабс-ротмистр нахмурился.

– Я понимаю, и вы, и мадам Тауберг будете отрицать такую возможность, – инспектор опять по-птичьи склонил голову, на этот раз в сторону Александры Михайловны, – но, согласитесь, я должен учесть...

– Нет, это невозможно, – тихо, но очень твердо проговорила Саша. – Митя, он... Нет! Это совершенно невозможно.

– Господин инспектор, мне неизвестно, какие основания у вас имеются для таких предположений, – голос Валериана Семеновича стал холоден и в немалой степени презрителен, – но как человек неплохо знающий... Кх-х, простите, знавший Дмитрия Николаевича, должен вам заявить...

– Хорошо, – очень серьезно сказал полицейский, – пусть будет по-вашему, но что тогда? Что могло связывать вашего знакомого с аферистом из САСШ? Кстати, – инспектор повернул свой большой нос в сторону бывшего жандарма, – этот мистер и в России успел побывать. Зная о его наклонностях, можно предположить, чем занимался Госсен у вас на родине. А еще о нем говорят, будто бы он шпион, представляете? Я не ошибаюсь, шпионы и всевозможная подобная публика были по вашей части, мсье Мирошников, да?

– По моей, – так же холодно, но уже спокойно ответил штабс-ротмистр. – Однако, никакого Госсена я не припоминаю. И верите ли, перед той катастрофой, что случилась в феврале семнадцатого года, мы в охранном отделении всецело были заняты публикой другого рода, той самой из-за которой в одном только вверенном вам округе Парижа теперь проживает, пожалуй что, куда как поболе тысячи моих соотечественников.

– Тогда, может быть, нам зайти с другой стороны? Мсье Мирошников, попробуйте вспомнить, что занимало вашего приятеля в последнее время? Не обмолвился ли он чем-то таком в разговоре?