Текст книги "Роза и чума"

Автор книги: Антонин Ладинский

Ант. Ладинский
Роза и чума

ПЯТАЯ КНИГА СТИХОВ

«Когда средь бури сравниваю я…»

 
Когда средь бури сравниваю я
Свою победу с пушкинскою славой,
Мне кажется ничтожной жизнь моя,
А сочинение стихов забавой.
 
 
Зима? Воспета русская зима.
Кавказ? Воспето гор прекрасных зданье,
И в тех стихах, где «розы и чума»,
Мы как бы слышим вечности дыханье.
 
 
Горам подобна высота стола,
И утешеньем служит за торами,
Что ты слезу с волненьем пролила
И над моими темными стихами.
 

1946

«Свой дом ты предпочла тому…»

 
Свой дом ты предпочла тому,
Кто новый мир открыл,
Ты выбрала себе тюрьму
В краю приморских вилл.
 
 
Но в этом доме (моря гладь
И очень много роз)
Чего-то будет нехватать,
Каких-то бурь и слез.
 
 
О, льется времени вода,
А нам забвенья нет!
Ты не забудешь никогда
О том, что был поэт!
 
 
О, как шумел над головой
Печальный ветер скал,
Когда он говорил с тобой
И руки целовал!
 
 
Порой, в невероятных снах,
Где все наоборот,
Услышишь ты как в облаках
Прекрасный голос тот.
 
 
Проснешься ты как бы от гроз,
И будет в тишине
Подушка мокрая от слез,
Что пролиты во сне.
 

1939

«Как две планеты…»

 
Как две планеты —
Два огромных мира:
Душа с душою
Встретились, коснулись
Как путники среди пустынь Памира
И вновь расстались, разошлись,
Проснулись.
 
 
Но мы успели рассмотреть в волненьи
Все кратеры, все горы и долины,
Песок тех рек и странные растенья
На берегах из розоватой глины.
 
 
И, может быть… Как в тихом лунном храме
И в климате насыщенном пареньем,
Заплаканными женскими глазами
И на меня смотрели там с волненьем?
 
 
И удивлялись, может быть, причине
Такой зимы, тому, что – снег, что хвоя,
Что мы в мехах, фуфайках и в овчине,
Что небо над землею голубое.
 

1939

НАЕЗДНИЦА

 
Ты птицею в тенетах трепетала,
Всего боялась – улиц, замков, скал.
Пред зеркалом прическу поправляла,
Как собираясь на придворный бал.
 
 
Ждала тебя как в книге с позолотой,
Как в сказке, – хижина и звук рогов,
Волненья упоительной охоты
И шум метафорических дубов.
 
 
Как ножницами вырезаны листья
Деревьев, что торжественно шумят,
Как римские таблички для писанья
Покрыты воском, как латынь звенят…
 
 
Наездницей летела ты в дубравы,
Шумели бурно книжные дубы,
И, может быть, сиянье милой славы
Уже касалось и твоей судьбы.
 

1940

«Все гибнет в холоде зиянья…»

 
Все гибнет в холоде зиянья:
Корабль в морях, цветок в руке,
Все эти каменные зданья,
Построенные на песке.
 
 
Все хижины и небоскребы,
Нью-Йорк и дом, где жил поэт.
Подвалов черные утробы
Останутся как страшный след.
 
 
Но, может быть, в литературе
Хоть несколько моих листков
Случайно уцелеют в буре,
В которой слышен шум дубов.
 
 
И женщины прочтут с волненьем
Стихи о том, как мы с тобой
С ума сходили в упоеньи —
В бреду, в постели голубой.
 

1941

«Ты жила…»

 
Ты жила,
Ты любила,
Ты мирно дышала,
Но над этим физическим счастьем
Гроза
Как милльоны орлов
Возникала,
И катилась
В пространствах вселенной
Слеза.
 
 
В той стране
Возвышались прекрасные горы, —
Там, куда я тебя
Сквозь бессонницу звал.
Мне казалось,
Что это органные хоры,
А тебе снились платья
И кукольный бал.
 
 
В той стране
На ветру раздувались рубашки.
Клокотали вулканы
И билась душа.
Ты спокойно доставила
Чайные чашки
И пшеничный нарезала хлеб неспеша.
 
 
Я тебе говорил:
– О, взгляни на высоты!
О, подумай,
Какая нас буря несет!
Ты ответила,
Полная женской заботы:
– Ты простудишься там,
Средь холодных высот!
 
 
Было ясно:
В каком-то божественном плане
Разделяют нас горы, пространства, миры.
И в объятьях твоих я один
Как в тумане —
Альпинист
У подножья прекрасной горы.
 

1941

«Хорошо, когда о пище…»

 
Хорошо, когда о пище
Забывает человек,
Бредит в ледяном жилище
Африкой, а в мире – снег.
 
 
Хорошо витать в прекрасном,
Вдохновляясь как герой
Чем нибудь огромным, страшным —
Бурей, музыкой, горой.
 
 
Скучно, если все – в теплице.
Если в жизни наперед
Нумерованы страницы
И расчитан каждый год.
 
 
Только тем, что непохожи
На других, на всех людей,
Жребий дан из царской ложи
Созерцать игру страстей,
 
 
С высоты на мирозданье
Потрясенное взирать
И в театре, где страданье,
Больше всех самим страдать.
 

1941

МЭРИ

Л. Е. Гюльцгоф.

 
Ты в мире как в море,
Где черные хмары.
Ты – Мэри, ты – в хоре,
Где голос Тамары.
 
 
Ты – ласточка в буре,
Где парус весь в дырах
И гибель лазури.
Ты – кровь на мундирах.
 
 
Но в мире, омытом
Твоими слезами
И бурей разбитом,
Восходит над нами —
 
 
Над домом невежды,
Над замком поэта —
Светило надежды
Под щебет рассвета.
 
 
И в море страданья, —
Мы знаем, – как реки
Два чистых дыханья
Сольются навеки.
 

КРАСАВИЦЕ

 
Твоя душа – прекрасный
Пустой огромный зал,
Где мрамор беспристрастный
И холодок зеркал.
 
 
Таких размеров рамы
Задуманы судьбой
Для музыки, для драмы,
Для бури голубой.
 
 
В таких холодных зданьях
Витает тишина,
И в окнах как в зияньях
Плывет всю ночь луна.
 
 
Но вспыхнет люстр хрустальных
Сияний миллион
И в грохотах рояльных
Мир будет потрясен.
 
 
Так и твое дыханье:
Полюбишь ты потом,
И музыкой страданья
Наполнится твой дом.
 

1941

ГОРА

 
Под звездами и облаками
Стоит высокая гора —
Чистейший снег в альпийской раме,
Тирольского рожка игра.
 
 
Ты там живешь. Почти в небесной
Стране из ледников и троп,
Склонив над пропастью телесной
Высокий и прекрасный лоб.
 
 
Двух данных точек  расстоянье
Мы постигаем на лету,
Но хватит ли у нас дыханья
Взойти на эту высоту?
 
 
Теодолит есть глаз науки…
Но цифрам всем наперекор
Мы к счастью простираем руки,
И я иду на приступ гор.
 

1941

ЗИМА

 
В моей стране, средь бурь и зим,
Стоит дубовый прочный дом.
Валит из труб высокий дым,
И есть тепло в жилище том.
 
 
Как бедный путник одинок,
Когда вокруг холодный снег…
Узрев в окошке огонек,
Попроситесь вы на ночлег.
 
 
Хозяин отопрет вам дверь.
Вы скажите, что вы поэт,
Что дом ваш – мир, но крыши нет,
Что холод как жестокий зверь.
 
 
Вы скажите: – Мой путь в стихе,
Я шел, где пальмы, где Урал,
Но заблудился в чепухе
И в этот зимний мир попал…
 

1945

В ЦАРСТВЕ ПЕРНАТЫХ

Л. Е. Гюльцгоф.

 
Такая малая она на вид,
Но таковы небес большие планы:
Немного перышек, а так летит
Ее душа в возвышенные страны!
 
 
И как она умеет жить и петь!
С горошиною в горле, со слезами,
Сильнее, чем больших оркестров медь,
С закрытыми от нежности глазами.
 
 
Такой, что рвется в высоту небес,
Не наш курятник нужен и не клетка,
А весь огромный мир и лунный лес,
Концерт, а не болтливая соседка.
 

ПОЭТ

 
Не во дворце и не в шелку
Он пишет каждую строку.
А в бедной хижине, в плюще,
В дырявом голубом плаще.
На чердаке огонь горит.
Поэт, он на соломе спит.
 
 
Но жизнь поэта не кровать,
Чтобы лениться или спать,
А важный и высокий труд
И над стихом народный суд.
 
 
Не ошибется Судия,
Во мрак забвенья низведя
Посредственность и пустоту
И малодушную мечту.
 

1940

БЕГЛЯНКА

Л. Е. Гюльцгоф.

 
Чтоб жить – терпение воловье.
И зная твой непрочный дом,
И слабое твое здоровье,
Я беспокоился о том,
 
 
Как ты перелетишь темницу,
Покинешь этот скучный бал
И ночью перейдешь границу,
Где черный лес и много скал.
 
 
В лесу железные колючки
Рвут жадно платье из тафты,
Но спряталась луна за тучки,
И тенью проскользнула ты.
 
 
Потом, пролив слезу как братья,
Найдут средь терний пастухи
Кусочек голубого платья,
В бутылочке твои духи,
 
 
Твой милый голос в ранней птице,
Под дубом туфельку твою,
Но ты уж будешь заграницей, —
В Италии или в раю.
 

1945

«Я думал: жалок человек!»

 
Я думал: жалок человек!
Ничтожный план, пустое место!
А ведь какой высокий век —
Герои из такого теста!
 
 
Он жил средь суеты земной,
Весь беспокойство и сомненье,
И слышался ему порой
Какой то голос или пенье.
 
 
Да, маленький переполох —
Жизнь человека, образ дыма,
Бесцельная, как слабый вздох.
Но эта жизнь неповторима.
 

1939

«Все тяжелее с каждым годом воз…»

 
Все тяжелее с каждым годом воз,
Не ласточка, а трудный перевоз.
 
 
Шумит полет небесных голубей
И синева от них еще синей.
 
 
Гремит безоблачный высокий гром
И в горле от стихов рыданий ком.
 
 
Но ничего не слышит слух людей —
Ни грома, ни стихов, ни голубей.
 
 
О как самодоволен этот мир,
Та улица, где окнами квартир
 
 
Глядит на вас в геранях счастья жар,
Семейный мир и душ ленивых пар!
 
 
И ты напрасно голос надрывал,
Когда людей средь ночи поднимал.
 

1939

«Среди стихотворенья…»

 
Среди стихотворенья
Я потому поэт,
Что создал мир как пенье,
B котором кашля нет.
 
 
Искусственный немного,
Быть может; не такой
Огромный как у Бога,
Но мир особый, мой.
 
 
Суровый мир и мало
Пригодный для мольбы,
Где ледники и скалы
И римские дубы,
 
 
Где воздух, хвоя, срубы,
И холод всех вещей.
И я не в теплой шубе,
А в голубом плаще.
 

1939

ПЧЕЛА И РОЗА

 
Твою судьбу поэт сравнил с цветком,
А жизнь свою с непрочным мотыльком.
Поэт стихи об этом сочинил,
Их соловей на ноты положил.
 
 
Но ты постолько голубой цветок,
Посколько я твой белый мотылек,
Твоя трудолюбивая пчела —
Тобою вдохновленные дела.
 

1947

«Жизнь наша как луг…»

 
Жизнь наша как луг, где скосили
Былинки железной косой.
Как партия в шахматы. Или
Как битва, где умер герой.
 
 
И в жизненной битве едва ли
Закован в броню человек,
И пусть мы игру проиграли
И даже умолкнем навек,
 
 
Но в битве имеет значенье
Не гибель, не раны, не страх,
А то лишь, за что мы в волненьи
С оружием гибнем в руках.
 

1941

ПОЭМА О СЫРЕ

 
Земной кусочек сыра,
Ты баснословным стал.
Ты – весь в слезах и дырах
Взошел на пьедестал.
Ты доказал Европе,
Что брюхо выше лир,
Что стройной антилопе
Предпочитают жир.
Европа, ты у лавки
Средь кумушек других
Шептала в этой давке
Полузабытый стих,
Ждала с большим волненьем
Трагичного конца,
Смотрела с умиленьем
В глазища продавца.
Вдруг, может быть, ворона
Раскроет глупый рот,
И сыр, а не корона
На землю упадет?
Как принц – кусочек сыра:
В сиятельных слезах.
Как плащ поэта: в дырах,
Воспетый мной в стихах.
 

1941

«Жизнь – это счастье…»

 
Жизнь – это счастье.  В синюю полоску
То платье, где оно живет.
Пусть парикмахер римскую прическу
Придумает, тебя завьет!
 
 
Пусть будет мир шуметь зеленым древом
На берегу того ручья,
Где рыбка в сказке приплывает к девам,
И тихо плещет жизнь твоя!
 
 
Пусть будут как органные рыданья
Губной гармоники лады,
Пусть птичьим шумом, ветром и дыханьем
Наполнятся твои сады!
 
 
Пусть нажимают медные педали
И раздувают в кузницах мехи;
Будь музыкой в большом концертном зале,
Чтоб написали о тебе стихи!
 

1945

ЛИРИЧЕСКИЙ ТЕАТР

1

 
Я – зритель. Я – слушатель пенья.
Огромный спектакль предо мной:
Прекрасная драма творенья,
Где гибель, но свет голубой.
 
 
Я в лучшем театре вселенной
Сполна заплатил за билет,
За зрелище это, за тленный
Свой праздник, за несколько лет.
 
 
Я – в кресле из красного плюша,
Я в зрительном зале, дружок,
Где все голубое, где суша —
Подмостки, а море – пролог.
 
 
Мы слушаем в виде вступленья
Высокую музыку гор.
Зеленых деревьев смятенье
Средь бури родил дирижер…
 

2

 
Жизнь – ветер, листок и орешек.
Живи, мой дружок, на горе,
И много букашек и пешек
Участвуют в этой игре.
 
 
А страшный финал – это слезы
Над спящей в гробу красотой,
Но лишь катастрофа средь прозы
Вдруг делает жизнь высотой!
 
 
О ты отлетаешь навеки!
Вокзал полон дыма и роз!
Рыданий хрустальные реки
Текут! И трубит паровоз!
 
 
И в этих безмерных утратах
Я маленькой пешкой стоял
На черных и белых квадратах
Вокзальных и шахматных зал.
 

1941

«Не требуйте от глупой птицы…»

 
Не требуйте от глупой птицы,
От курицы, чтоб этот жир
Вдруг стал подобием орлицы
И с облаков взглянул на мир.
 
 
Ей жить приятно за оградой,
В курятнике, вдали от бед,
Ей небо кажется громадой,
Где милых куч навозных нет.
 
 
Вполне довольна прозябаньем
Ее куриная душа,
По мнению ее – страданье
Не стоит медного гроша.
 
 
Она не знает в упоеньи,
Что в лаврах ей, но не в венке,
В ближайшее же воскресенье
Вариться в суповом котле.
 

1940

ИЗ ГОЛУБОЙ ТЕТРАДИ

1

 
Всю ночь под лампочкой убогой
Он пишет и читает вслух.
Его владенья – стол трехногий
С чернильницею, полной мух.
 
 
Но в темноте он воспевает
Блаженный солнечный восход,
И муза нежно отирает
Со лба пылающего пот.
 

2

 
Значит, ты не червь, не раб, не прах,
Если ты страдаешь так, созданье,
Если слезы на твоих глазах
И обуглен рот, твое дыханье…
 

1939

ЗИМОЙ

 
Все в инее. Летит экспресс
Средь пихт и лиственниц Сибири.
Летит! Вечнозеленый лес,
Как бы в охотничьем мундире,
 
 
Глядится в зеркало зимы.
Олень прекрасными глазами
Глядит на горизонт. А мы
Как дети тешимся снежками.
 
 
Влетает поезд в белый сад
И лучших на земле румяных
Сибирских молодых солдат
Везет, как в северных романах.
 
 
Они поют под стук колес
И на гармонии играют.
Под музыку о царстве роз
Деревья в инее мечтают.
 
 
Под музыку среди древес
Летают белки как по вантам,
Сороки украшают лес
Подобно черно-белым бантам.
 
 
Лиса ушами шевелит,
И тяжко думают медведи, —
С лисой, что в баснях все хитрит,
Они крыловские соседи.
 
 
Садится птица на суку
Вся в черно-белом опереньи,
И с ветки горсточка снежку
Вдруг падает. Как в сновиденьи!
 
 
Вся эта русская зима,
С морозом и оледененьем,
Не безнадежность и не тьма,
А крепкий сон пред пробужденьем.
 

1944

«В беседе пылкой…»

 
В беседе пылкой
Любя весь мир
И за бутылкой
Устроив пир,
 
 
Сошлась в трактире
Одна семья —
На братском пире
Компания:
 
 
Любовь, бродяжка
И стихоплет,
И деревяшка —
Все свой народ.
 
 
Солдат про славу
Нам говорил,
Как по уставу
Он кровь пролил.
 
 
Себя настроив
Как на хорал,
Про век героев
Поэт сказал.
 
 
Но пусть пшеница
В полях шумит,
И на странице
Перо скрипит,
 
 
Пусть пахарь плугом
Вздымает век,
И мир к лачугам
Слетит навек.
 

1939–1949

«Ты – ниже травинки и тише воды…»

 
Ты – ниже травинки и тише воды.
Подобная жизнь – как букашка —
Ползет и трепещет у края воды,
И радость ее – полевая ромашка.
 
 
И люди глядят с олимпийских высот
На это старанье, пыхтенье и муки,
На этот безвольный и маленький рот,
На эти неловкие слабые руки.
 
 
Но в грозной акустике царственных зал,
В оркестре любви и в садах мирозданья,
И твой небольшой голосок прозвучал
Негромкой, но чистою нотой страданья.
 

1946

«Прославим гений Пушкина!»

 
Прославим гений Пушкина!
Рассвет над Альпами!
Суворова в алмазах!
Да чтут народы гром его побед
И петушиный крик в его проказах.
 
 
Прославим книжный труд,
Любовь к стихам
И честные рабочие мозоли!
Восходит пушкинское солнце там,
Где весь народ как бы в огромной школе.
 
 
Учитесь, дети!
В школьной тишине
Пишите в ученической тетради:
– Наш гений – Пушкин…
Гремят в огромной вышине
Стихи его на голубой эстраде.
 

1945

«Ты – остров в пальмах…»

 
Ты – остров в пальмах,
Непонятный стих,
Земля, где нет бывало человека.
И в тихой бухте
Серых глаз твоих
Стоит корабль XV века.
 
 
Тяжелый якорь опустив на дно,
Глядят
Мечтательные мореходы,
Как в вымытое хорошо окно, —
На свежесть
Этой пальмовой природы.
 
 
Какая свежесть!
Утро стихотворных строк!
Какие раковины! Перед нами
Летит
Цветкообразный мотылек
Над бабочкоподобными цветами.
 

1947

ПУШКИНУ

 
Он сделал гордым наш язык, а нас
Он научил быть верными в разлуке.
И как Онегин миллионы раз
России нашей мы целуем руки!
 
 
Какая жизнь была ему дана —
Глоток «Аи» и всех страданий чаша!
Струилась – вся прозрачная до дна —
Река его стихов и радость наша.
 
 
Какой был дан ему прекрасный дар
Воспеть свободу на своих страницах,
Дыханья человеческого пар
Вдруг солнцем озарить, как мрак в темницах!
 
 
И перечитывая вновь и вновь
Его слова о славе и свободе,
Воспринимаем чище мы любовь,
Возвышеннее мыслим о природе.
 

1947

ЦВЕТЫ ПОД ДОЖДЕМ

 
Серебряный дождь перестал
Звенеть и по стеклам струиться.
Вновь вымытый, мир засиял
От капель и слез как теплица.
 
 
Ты шумно закрыла свой зонт.
А в пурпуре, где горизонт,
Там солнце шипело и гасло,
И автомобильное масло,
Пролитое в луже,
В том мире, где смертью напрасной
Погиб под дождем мотылек,
Вдруг радугой стало прекрасной…
 
 
Иль Ладогой, где огонек,
Сказал бы трехлетний ребенок,
Взлелеянный в неге пеленок
Как теплый цветок.
 

1946

«Пушкин прославил тебя стихами…»

 
Пушкин прославил тебя стихами.
Пушки во славу твою гремели,
Ядрами били в Казань,
И алмазные звезды
Сияли средь черных твоих небес.
 
 
Миллионы людей
Ради тебя умирали,
Горели в огне,
Гибли на кораблях,
 
 
И эти страданья
Пушкин с тобой разделил,
Когда умирал он,
Прикрытый плащем,
Твой первый поэт
И самый любимый твой сын.
 

«Когда приходят мысли…»

 
Когда приходят мысли
О гибели и страх,
Не трепещи! Помысли,
Что ты не только прах,
 
 
А некое сиянье
В бессмертном веществе,
Что ветерком дыханья
Прошелестит в листве.
 
 
И потому, что гробом
Кончается наш путь,
С волнением особым
Подумать не забудь
 
 
О том, что в этой жизни
Всего дороже нам, —
О верности отчизне
И о любви к стихам…
 
 
О, с нежностью печальной
Как розу или плод
Садовник гениальный
Взрастит нас и сорвет.
 

1949

ПАМЯТНИК

 
Все может быть! Ha заседаньи чинном
Мне памятник потомки вознесут
И переулок в городке старинном
В честь бедного поэта назовут.
 
 
Так, – скромный бюст, подобье человека,
В напоминанье стихотворных дел, —
В том скверике, где на углу аптека,
Где некогда я с книжкою сидел.
 
 
Собранье, бюст, министром просвещенья
Прочитанная по бумажке речь.
Потом – зима и тишина забвенья,
Снежок на бронзе голых римских плеч.
 
 
У памятника песик в надзиданье
Поднимает ногу, милой жизни рад,
И школьница для первого свиданья
Назначит этот неприметный сад.
 
 
Прочтет прохожiй: «Антонин Ладинский»…
И пустит мне в лицо табачный дым,
И буду я с улыбкою латинской
Смотреть на мир, завидуя живым.
 

1947

КНИГИ АНТ. ЛАДИНСКОГО

«Черное и голубое» – 1-ая кн. стихов. Изд. «Соврем. Записки», 1931 (разошлось).

«Северное сердце» – 2-ая кн. стихов Изд. Парабола. (Разошлось).

«Стихи о Европе» – 3-я кн. стихов (разошлось).

«Пять чувств» – 4-ая кн. стихов. Изд. Y.M.C.A. (разошлось).

«XV легион» – роман. Изд. «Русская книга» (разошлось).

«Голубь над Понтом» – роман. Изд. «Русская книга» (разошлось).

«Путешествие в Палестину» – путевые очерки (разошлось).

В РУКОПИСИ:

«Анна Ярославна и ее время» – биография.

«Парфянская война» – роман.

«Взирая на лилии» – исторический этюд.

«Владимир Мономах» – биография.

СЕРИЯ СБОРНИКОВ «РИФМА»

В первую серию сборников «Рифма» входят следующие книжки стихов:

Вадим Андреев. «Второе дыхание».

Георгий Иванов. «Портрет без сходства».

Вл. Корвин-Пиотровский. «Воздушный Змей».

А. Ладинский. «Роза и чума».

Ю. Мандельштам. «Годы».

Ю. Терапиано. «Странствие земное».

Игорь Чиннов. «Монолог».

А. Шиманская. «Капля в море».

Анатолий Штейгер. «Дважды два четыре».

Е. Щербаков. «Свет и камень».

Ирина Яссен. Третья книга стихов.

Окончена печатанием

20 июня 1950 г.

в Париже.