Текст книги "Мату-Гросу"

Автор книги: Антони Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Финансовая деятельность такой крупной фазенды, как «Суя-Мису», во многих отношениях протекала без особой потребности в наличных деньгах. Рабочие жили в основном в кредит, и перед каждой выплатой заработной платы из нее вычиталось многое. Скот покупают главным образом на востоке, и большая часть продукции продается также на востоке. На фазенде можно прожить долго и не увидеть наличных денег, кроме тех, которые переходят из рук в руки. В конце концов, что здесь можно купить, если это не продается в собственной лавке фазенды и не записывается в долг?

Кроме всего прочего, инфляция сделала денежные суммы крайне громоздкими и объемистыми, несмотря на фокус с исключением из обращения трех нулей. У меня был личный опыт в отношении этой проблемы. В мой последний приезд в Бразилию, зная о трудностях обмена таких странных документов, как «травеллер-чеки», в штате наподобие Мату-Гросу, а также предполагая возможность нехватки денег даже в сейфах города Бразилиа, я решил взять из Рио всю сумму, которая может мне понадобиться. К несчастью, случилось так, что там был спрос на купюры большого достоинства, и мне не смогли дать ничего крупнее пяти тысяч старых крузейро, равных теперь пяти новым крузейро. Мне предстояла дорогостоящая поездка, которая включала наем воздушных такси для посещения отдельных фазенд, использование лодок и автомашин и наем людей, поэтому я покинул банк с кипой денег высотой около сорока сантиметров.

В бумажник можно было поместить не более одного процента этой кипы. Пара денежных поясов, приобретенная заранее для этой цели, была почти столь же непригодной, и я заполнил деньгами чуть не весь чемодан. Хотя этому ценному грузу приходилось оставаться в номерах гостиниц завернутым для безопасности в неприглядную старую рубаху, никто не украл у меня из этой кипы ни одного сантиметра ее толщины. Тем не менее, когда счет за воздушное такси составлял, скажем, двести пятьдесят долларов, или сто фунтов, мне доставляло удовольствие отсчитать пару сотен пятитысячных банкнот на крыле самолета и в результате чувствовать себя облегченным и в большей безопасности на эту сумму. Возможно, что пилот быстро переправит эти деньги вместе с другими своими заработками на восток, откуда они прибыли.

Фазенда «Суя-Мису» строится по схеме, которая заставит вздрогнуть большинство финансирующих ее лиц. Не говоря уж о расходах, связанных с расчисткой территории и последующим заполнением ее дорогами, строениями и скотом, здесь существует важнейшая проблема отдаленности от рынков на сотни километров. Голова рогатого скота хороша, только когда она находится на выгодном расстоянии от потребителя. Весьма маловероятно, что в Мату-Гросу вдруг появится большое количество потребителей – как достаточно многочисленных, так и достаточно богатых, чтобы заплатить за такие стада. На фазендах говядина довольно дешева – как это и должно быть, учитывая множество животных, разгуливающих по окружающей местности, – но в других местах она все еще представляет собой предмет роскоши. В пределах Мату-Гросу людей так мало – как в относительных, так и в абсолютных цифрах, – что большинство говядины в конечном счете будет отправляться на восток. Население Мату-Гросу насчитывает около одного миллиона человек, а скота здесь порядка десяти миллионов голов.

Те, кто финансирует «Суя-Мису», не обеспокоены как размерами уже затраченных средств, так и проблемой возврата своих денег в будущем. Примечательно, что, несмотря на большие размеры поместья, расходы на уничтожение леса и на создание действующего концерна с большим стадом составили за первые пять лет на этой фазенде всего лишь 2,5 миллиона долларов, или 1,1 миллиона фунтов стерлингов. Некоторые первоначальные капиталовложения были значительными, но будущее развитие должно протекать быстрее. Эти два фактора – первоначальные трудности и масштабы последующих операций – точно соответствуют один другому, потому что предполагаемые расходы на следующие пять лет также ожидаются в сумме 1,1 миллиона фунтов стерлингов. К тому времени около ста тридцати пяти тысяч голов скота будут пастись на 80 тысячах гектаров расчищенных и засеянных земель с использованием также нескольких тысяч гектаров нерасчищенной серрадос. В отношении капиталовложений этот десятилетний период будет предельным. Фазенда к тому времени еще далеко не будет использовать в максимальной степени свои возможности, но уже начнет окупать себя. Начнется убой скота – в первое время по десять тысяч голов в год, – и поэтому станут поступать деньги. Фактическое поголовье, несмотря на забой, будет продолжать увеличиваться, как и ежегодная выбраковка. Примерно через пять лет после этого поворотного момента, как с уверенностью предполагают управляющий и силы, стоящие за ним, все капиталовложения окупятся. А после этого фазенда «Суя-Мису» будет представлять весьма надежное предприятие.

В последующие годы ее положение еще более упрочится, поскольку планируется иметь в поместье поголовье скота в один миллион. Предприятие тогда станет действительно огромным, причем каждый день будут забивать не менее пятисот голов. Расстояние до Рио и Сан-Паулу не сократится, и крупные рынки сбыта не приблизятся, поэтому предполагается, что все мясо, производимое на фазенде, будет отправляться на самолетах-рефрижераторах. Первая рефрижераторная установка будет сооружена с таким расчетом, чтобы ее пуск совпал по времени с поворотной точкой через пять лет, но ее производительность будет небольшой по сравнению с окончательными масштабами. Так, например, нынешняя посадочная площадка должна стать значительно больше, иметь твердое покрытие и быть совершеннее, так как предстоит принимать большие транспортные самолеты, чтобы увозить ежедневно по пятьсот замороженных туш.

Кроме этого, «Суя-Мису» – только одна из фазенд, хотя и самая передовая в данной местности. Здесь возникнут еще и другие фазенды, каждая площадью примерно по пятьсот квадратных километров и каждая со своей стаей черных стервятников, парящих над бойней. На подобный скачок из прошлого в будущее потребуется не более двух десятилетий, и каждый причастный к этому будет удивляться результатам, недоумевая, действительно ли он сам трудился над этим или же только наблюдал.

Доктор Эрминио Ометто планировал свое хозяйство без участия и помощи со стороны правительства. Он был достаточно богат, чтобы выдержать уменьшение своих ресурсов на сумму 2,2 миллиона фунтов в течение десяти лет, и тщательно рассчитал свое предприятие. Была даже подсчитана окончательная сумма всех капиталовложений – 12 305 826 новых крузейро. Однако через пять лет после того, как он приобрел землю, и через три года после начала работ на фазенде правительство предложило ему финансовую помощь. Богатые люди Бразилии могут быть чрезвычайно богатыми и, несомненно, станут еще богаче, когда к ним начнут поступать доходы с Мату-Гросу. Старинная индейская страна обеспечивает не только быстрый доход на капиталовложения, но и удобный метод уменьшения выплаты налогов – понятие настолько чуждое общественному укладу жизни индейцев, какое только можно придумать.

Наиболее разительное обстоятельство во всей этой деятельности, требующей огромных капиталовложений, для постороннего глаза заключается в том, что конечный продукт рассматривают как нечто представляющее собой лишь меньший интерес. Если здесь будет прибыль, если говядина окажется ходким товаром, то столь солидное вознаграждение произойдет в течение столь приемлемого интервала, как десять лет. Если же прибыли не будет, то, по крайней мере, налоги будут использованы на создание гигантской империи.

Власти также не особенно-то заинтересованы в конечном продукте и в том, удастся ли его продавать на неустойчивом международном рынке. Правительственную помощь предоставляют агентства по освоению земель, а не торговые организации, и они ставят первоочередной целью освоение земли, наблюдение за тем, чтобы она была укрощена и заселена. Продукция, получаемая с этой земли, – будь это говядина или что-то иное – играет для них второстепенную роль. Это аналогично тому, что при сооружении дороги или моста основная цель заключается в том, чтобы обеспечить подступ, а как его будут использовать, не имеет значения для строителей.

Что же касается дороги Шавантина – Сан-Фелис, то она одновременно планировалась и не планировалась правительством. Она сооружалась на правительственные деньги и по трассе, которую инженеры считали наиболее подходящей. Поселившиеся вдоль нее скваттеры и семейства живут, едва сводя концы с концами, и они-то, несомненно, не были запланированы. На другом конце шкалы большинство крупных землевладельцев действует с правительственной помощью, а все же без всякого правительственного контроля. Руководители агентства по освоению земель счастливы, видя, что леса уничтожаются и земля подготавливается к использованию, а что она будет давать, это их не интересует. Они рассуждают так: если с этой землей что-нибудь и случится, то она все же не будет иметь прежнего девственного вида. Ранее она была пригодной только для индейцев, и больше ни для кого. Если ее решили сделать пригодной для XX века, то сначала ее нужно расчистить. Именно это и происходит, когда дым взметается на тысячи метров в небо, затемняя солнце. Подогреваемая мечтами о прибылях с капитала, а также хорошими шансами на доход, если рынок мяса сохранится, Мату-Гросу уступает свое былое могущество. Полоска дороги, пущенная как стрела сквозь сердце леса, становится смертоносной для древнего царства. И когда-нибудь люди станут удивляться – как они это уже делают в столь многочисленных других районах мира, – где же здесь когда-то стоял лес? И правда ли это, что здесь деревья простирались настолько, насколько мог видеть глаз?

Покидать фазенду «Суя-Мису» – это значит ехать по дороге (по ее дороге!) и болтаться из стороны в сторону в пушистой пыли. Это означает, что мы будем проезжать мимо тысяч коров, которые бродят на своем пастбище. Это означает также беспокойство по поводу уничтожения среды обитания. Вызывали озабоченность слова управляющего о том, что, когда вырубят лес, дождей будет выпадать больше (правильным, конечно, будет противоположное), и его уверенность в этом, когда он подтверждал свою убежденность результатами нескольких измерений, сделанных с помощью дождемера за короткий промежуток – в несколько лет. К счастью, в Центральной Бразилии не бывает сильных ветров, которые развеяли бы всю ее пыль.

Гигантские масштабы преобразования этой местности не позволяют точно предсказать все, что произойдет в будущем, за исключением того, что лес никогда сюда уже не вернется. В прежние времена граница между лесом и серрадос попеременно передвигалась в ту или иную сторону, насколько обстоятельства помогали или мешали этому. Территория фазенды «Суя-Мису» лежит в пределах этой пограничной зоны, и, по всей вероятности, она непрерывно переходила из леса в серрадос в неизвестной последовательности. Несомненно только одно, что после уничтожения леса и сравнивания его с землей он не появится вновь, даже если все осваиватели земель уйдут отсюда. Местность эта превратится тогда в кустарниковые заросли, во многом напоминающие аналогичные пустоши Соединенных Штатов. Американские пионеры нашли богатые прерии и во многих местах загубили их. В Бразилии подобная история легко может повториться с лесами.

Покинув обширные владения фазенды «Суя-Мису», мы двигались дальше на юг с такой скоростью, какую позволяла дорога, и мимоходом наблюдали калейдоскопическую последовательность различных картин, из которых складывалось общее представление. Вот, например, стоит хижина с глиняными стенами, покрытая кое-как пальмовыми ветвями, обветшалая, но с ослепительно сверкающим куском проволоки, натянутой между двумя толстыми столбами и свидетельствующей о том, что здесь слушают радиопередачи из города Бразилиа и что самое лучшее направление антенны – на юго-восток. Вот стоит паровая машина, в настоящее время заброшенная, потому что сломался тягач, но по ней можно судить, что какая-то новая фазенда создается дальше на север. Справа от дороги стоит старый дом скваттера, и высохшая коровья шкура, растянутая на двери, говорит о том, что дома никого нет. Есть ли еще где-нибудь подобные места, где столько людей живет в такой безысходной нужде и где так редко воруют имущество? В этом доме могут находиться своего рода ценные вещи, по крайней мере такие, как кастрюли, стулья и чашки, которые пригодились бы любому, кто их не имеет, но все же они будут в сохранности.

Сами люди, живущие в столь пустынных местах, также находятся в полной безопасности. Когда подходишь к чьему-то жилищу и направляешься в дом, в котором, очевидно, находятся только женщины и дети, то думаешь, что твое появление может вызвать сильный страх. Во всяком случае, пройдет немало времени, прежде чем закон – в любом виде – станет здесь известным или же займется пресечением каких-либо преступлений. Полицейские в Мату-Гросу – одна из величайших редкостей, и я лично не помню, чтобы видел хотя бы одного, но я никогда и не слышал, чтобы когда-либо говорилось о большой необходимости в нем.

Вот слева от дороги работает группа лесорубов. Чуть подальше от них через дорогу удирает носуха, а затем карабкается на дерево, чтобы посмотреть сверху на нас через свой пушистый хвост. С шумом пролетают попугаи по прямой над верхушками деревьев. Они чувствуют себя менее уверенно, когда под ними находятся недавно расчищенные участки, и тогда их пронзительный свист кажется печальнее, чем раньше. Вдали от дороги, на вершине холма, сквозь пыль виднеется небольшое поселение, хозяева которого, очевидно, располагают деньгами: там в палисаднике растут апельсины, лимоны, авокадо и мандарины. Временами ничто не кажется столь великолепным или волшебным, как свисающие с деревьев фрукты, сорвав которые ощущаешь превосходный вкус их мякоти, горячей снаружи и теплой внутри. Сделать крюк за фруктами очень просто, и владельцы деревьев охотно угощают нас.

Дорога поразительно пустынна, если учитывать ее артериальное значение для столь многочисленных разных поселений. Во всяком случае, она представляет единственный путь к Сан-Паулу или любым иным местам, не считая воздушного сообщения. Члены нашей экспедиции, понимая, что бессмысленно добираться пешком на север или на юг вдоль дороги, пытались подъехать на попутной машине, но им приходилось ждать автомобиля часов по шесть. Местный обычай таков, что машина забирает любого, если это представляется возможным, но, прежде чем остановиться, водитель проезжает далеко вперед, как будто ему было недостаточно для своевременной остановки видимости на дороге в несколько километров. Подобная пустынность дороги заключает в себе опасность, потому что на ней часто имеются повороты. Проехав по дороге несколько часов, любой водитель начинает считать, что он находится на ней один. Вследствие этого он при поворотах считает столь же маловероятной встречу с другой машиной, как и появление асфальта, неоновых огней, дорожных знаков и т. д.

Возвращаясь по знакомой дороге, было приятно находить перемены: видеть расцветшим какое-нибудь дерево, а пустовавший дом теперь полным жизни. Временами агент какого-нибудь нового фазендейро прибывал, чтобы заявить права на свои владения, и вся пестрота расчищенных участков и жилья аккуратно размечалась вереницей вывесок, отчетливо указывающих, кому теперь принадлежит данная местность. Иногда встречалась перелетная саранча, неуклюже перемещавшаяся в воздухе. Ее нетрудно было схватить рукой за дрожащие хрустящие крылья, но такие встречи были редкими. Сахарный тростник вдоль дороги был необычно высокий, зеленого или белого цвета, или же скошенный, и на земле только кое-где валялись сухие стебли.

Автомобильное движение по дороге, особенно автоцистерны, едущие на фазенды и обратно, привело к появлению среди деревьев гостиницы в полутораста километрах к северу от Шавантины. Известная под названием «Pensão gato», эта гостиница, по обычным стандартам, была невелика, но она с избытком удовлетворяла все потребности Мату-Гросу. Зайти сюда – значило дать понять, что нужна еда. Сесть за стол означало, что сейчас для этого подходящее время. Тут же появлялась еда, часто без единого слова, не говоря уж о любезностях знакомства. На стол ставят тарелку за тарелкой с огромными кусками мяса, крутые яйца, многослойную яичницу, сухую маниоку, тыкву, плоды дынного дерева, бананы, виноград и, конечно, вареный рис и черную фасоль (иначе земля перестала бы вращаться!). В номерах были кровати, а твердые глинобитные стены были завешены чистыми одеялами. Снаружи находился душ – если только девушка нальет ведро воды, а потом поднимет его вверх и поставит поблизости лампу. Изысканность подобного благодеяния была весьма желанной. «Pensão gato» отличалась от большинства заведений тем, что в ней совершенно отсутствовали уборные. Вместо них вокруг расстилалась великая Мату-Гросу, более чем достаточная для этой цели при условии, что каждый вновь прибывающий держался в стороне от стайки бабочек – верного признака того, что кто-то отправился туда раньше.

На обратном пути даже Шавантина стала королевой городов. В ней проходил праздник, и на ее прямые улицы высыпали сотни людей. На улицах горели костры в честь праздника святого Иоанна или какого-то другого большого католического праздника, и перед каждым домом ярко пылали небольшие аккуратные деревянные загородки. Там был и фейерверк, правда самый незамысловатый, который во всех случаях в равной мере не был способен ни на что, кроме трех ужасных хлопков. Днем в лавках города, вероятно, продавали фрукты, видимо, там были и батарейки для фонариков, и нередко мясо. Над городом всегда парили стервятники, которые казались тем красивее, чем выше летали. В городе имелся и паром, хотя, возможно, и не всегда с паромщиком, а воды Риу-дас-Мортис всегда действовали успокаивающе на подсохшие и расцарапанные следы укусов насекомых разного калибра. Шавантина представляла своего рода волнующее преддверие ко всем этим фазендам на севере, ко всем тем местам, возникновению которых она способствовала. Фактически она сделала это настолько хорошо, что они уже перегнали ее и предоставляют такие услуги, каких не в состоянии дать она сама: например, электрический ток, напряжение которого не меняется спазматически в зависимости от прихотей какого-нибудь генератора.

Глава девятая
Ate logo [10]10
  До свидания.


[Закрыть]

Перед тем как покинуть свой лесной лагерь, английские ученые получили представление о том, что произойдет с их тщательно исследованным двадцатикилометровым квадратом. Однажды сюда подъехал джип, из которого вышли трое мужчин. Они походили на всех обычных посетителей лагеря, но все же чем-то резко отличались от них. Они расхаживали с важным видом, так, как будто бы это место принадлежало им. Более того, чтобы поддержать это впечатление, они сказали нам, что так оно и есть. Они были представителями тех лиц, которым принадлежит не только район лагеря, но и вся окружающая его огромная территория.

Они сказали, что прибыли сюда потому, что слышали об английском лагере, а потом узнали, что это место покидают. Они решили выяснить, что здесь может оказаться полезным для них, когда они наконец начнут осваивать свое наследство. Их заинтересовали хижины, алюминиевая лаборатория, водонапорная башня и некоторое оборудование. В заключение они предложили, чтобы все это оставили им. Они не возражали против присутствия англичан на их земле, и поэтому было бы кстати получить кое-что в виде компенсации. Они не требовали и не были высокомерными. Они просто проявили практический подход.

К сожалению, как объяснил им Иен Бишоп, имелись планы превращения всей этой территории в постоянный исследовательский центр. Таково было намерение Королевского общества и Королевского географического общества, и руководители бразильской науки в настоящее время изучали возможность осуществления подобной идеи. Во всяком случае, если даже такой центр не удастся сделать постоянным, то для бразильских ученых будет полезным любое оставленное оборудование. Оно не может перейти к землевладельцу, сколь бы полезной ни была его земля. Гости согласились с этими доводами и сели пить кофе.

Они объяснили нам, что намереваются делать с землей. Конечно, они выжгут основную часть леса, точно так же, как это делают другие. В районах галерейного леса они, вероятно, будут сеять рис, а в кустарниковой саванне будут пасти скот. Они заявили: «Вы будете поражены, если вернетесь сюда через несколько лет. Вы здесь ничего не узнаете. Здесь будут дороги, вместо этих хижин – дома, а лес исчезнет». Мы слушали молча и продолжали молчать, мысленно представляя себе неминуемое разрушение. А гости что-то терпеливо измеряли, считали и исследовали. Мы же представляли себе, как вскоре здесь повсюду будет бушевать пламя.

После нескончаемых беззаботных восклицаний о предстоящем прогрессе эта троица покинула нас. В конце подъездной дороги, там, где она соединялась с главной дорогой, они опять вылезли из джипа и вбили в землю два столба. Между столбами крепко-накрепко прибили доску, на которой были написаны имена членов синдиката, которым принадлежит эта местность. Доска была не очень большая, и надпись на ней можно было прочесть только вблизи, но все же эти красные буквы на белом фоне были такими же кричащими, как клякса на чистом белом листе бумаги. По обе стороны дороги на многие километры протянулась зелень, и вдруг среди нее появилась эта предупредительная надпись. В ней таилась огромная сила, и этот поворот к лагерю никогда уже не станет прежним. В прошлом здесь была «наша» дорога к «нашему» лагерю, с этого же момента все стало по-иному. Владельцы заявили права на свою собственность, и настоящим гостям пришло время уезжать.

Отъезд всегда грустен. Когда наступил этот момент, а поток ученых из Лондона сократился и затем полностью иссяк, бразильские власти все еще не приняли решения о том, каким образом они смогут использовать лагерь. Они не смогли даже выделить сторожа для присмотра за лагерем, пока продолжались переговоры, вследствие чего все, что представило бы ценность в случае открытия здесь вновь исследовательского центра, пришлось забирать. Потребовалось много времени на то, чтобы убрать все созданное здесь, упаковать, разобрать и отослать оборудование, доставленное сюда со столь большим трудом. Местное население, и даже те, кто жил далеко от лагеря, приходили в лагерь понаблюдать, попросить и даже потребовать что-нибудь в надежде, что они в результате станут богаче. Конечно, все ценные вещи были отправлены назад в город Бразилиа, но представления о ценности вещей у одних не такие, как у других. Грустно было смотреть на людей, тащившихся из лагеря с обломком доски, или пустой банкой от аэрозоля, или с любой сломанной вещью, но подобные визиты продолжались непрерывно, до тех пор пока последний грузовик не уехал с последними ящиками. Даже и после этого кое-кто приходил, хотя уже не столь регулярно. И через три-четыре недели после отбытия последнего грузовика среди руин бродили случайные собиратели, подбиравшие ценности, значительно меньшие, чем полдоски или пустая банка.

Учитывая большую работу, проделанную в этой местности, составленные карты и собранные коллекции во всех уголках, двадцатикилометровый квадрат вполне мог бы стать научным заповедником в бескрайних просторах Мату-Гросу. Он мог бы о многом поведать людям, вторгающимся в эти места. Он мог бы рекомендовать проведение определенной политики и – возможно, небезрезультатно – отговаривать пришельцев от действий, которые могут уничтожить то самое место, в которое они вторгаются. Возможно, этот хорошо исследованный квадрат слишком опередил свое время, ибо приглашают экспертов для содействия в решении какой-либо проблемы только тогда, когда она становится почти неразрешимой.

Несоответствие между работами, проводившимися в лагере и на соседних фазендах, было разительным во всех отношениях. Кто-нибудь из нас, занимавшихся исследованиями почвы, может обратиться в английский журнал, где полученные им результаты будут когда-нибудь опубликованы, тогда как фазендейро, не менее этого исследователя заинтересованный в тех же самых почвах, несомненно, не испытывает ни малейшего желания прочесть об этом любую научную статью, не говоря уже о публикации в другой стране и на другом языке. Здесь мы встречали gerente, в ведении которого находились уже двадцать тысяч голов скота и который впервые в жизни искал в книге сведения о сибирской язве. Остается только надеяться, что он узнает о ней, когда тысячи коров заболеют этой болезнью, дав ему более наглядный урок, чем это сможет сделать любая книга.

Между гостями и хозяевами пролегала пропасть еще в одном направлении. Почти все ученые, прибывавшие в эту местность, сожалели и даже негодовали по поводу того, что лес исчезает. Те же, кто сводил этот лес – или непосредственно с помощью топора, или путем предоставления средств для оплаты его уничтожения, – казались менее озабоченными столь решительным изменением ландшафта. Англичане, хотя они и приветствовали мысль об увеличении продуктивности всех этих необитаемых земель, относились в основном к сторонникам сохранения природы, но больше всего они негодовали по поводу того, что преобразование земли осуществляется неразумно. Если уж лес должен исчезнуть, то его должно сменить что-то полезное для общества. Если же лес используют, а на его месте появится опустошенная земля, как это было со многими другими девственными землями, то подобная катастрофа была бы хуже всех предыдущих, поскольку это означало бы, что все предыдущие примеры нисколько не изменили людскую жадность и нежелание чему-либо научиться.

Правда, бывали случаи, когда стремление к сохранению природы у англичан явно ослабевало. Возможно, это имело место в конце целого дня ходьбы по сухому лесу, особенно если у клещей наблюдалась неистовая страсть к проведению исследований или же в этот день солнце светило слишком ярко, и sweat bees были чересчур назойливыми – в подобных случаях у павшего духом человека внезапно возникало страстное желание покончить со всем этим. Помню, как однажды мой коллега, уставший и потный, споткнулся о какой-то протянувшийся по земле стебель эпифита и упал ничком на гнилое бревно, кишевшее муравьями всех калибров. Много шуму раздалось с этого бревна, много выражений сильного испуга, среди которых можно было безошибочно разобрать только слова: «Долой охрану природы», которые он повторял громко и довольно часто.

Именно в конце такого дня человек, даже если он на протяжении всего дня оставался убежденным ученым, становился в своих взглядах ближе всего к фазендейро. Находясь в отчаянии, он начнет задаваться вопросом о том, каким образом можно будет решить проблему индейцев, поскольку ни один из путей не кажется ему удовлетворительным. Попытка сохранить в XX веке неприкосновенной первобытную культуру не была прогрессивной. Было ошибочным не давать вступать индейцам в контакты с миром, в котором они живут. И какой бы из этих курсов ни был принят, практически невозможно проследить за тем, чтобы к ним относились справедливо. Видимо, для индейца, пока он оставался индейцем, положение было почти безнадежным, и чем скорее он станет бразильцем – любым способом, – тем лучше это будет для него и для его племени.

А что же с лесом? Конечно, он мог быть красивым, и в нем было что-то волшебное, и вся жизнь зависела от него, но он, несомненно, должен исчезнуть. Можно сохранить отдельные анклавы наподобие заповедников, имеющихся в любой стране, но они будут лишь кусками некогда целого. Что же касается основной части леса, то топор сделает свое дело, ибо какая польза от национальных богатств, если предприимчивый богач не может их использовать? Это будет тяжелая работа, требующая больших расходов, и обстоятельства никогда не будут столь благоприятными, как на востоке страны.

Имелись шансы и на то, что если сюда приедет эксперт из какого-нибудь международного агентства, то он внесет бесчисленное количество предложений, которые, по-видимому, будут как-то направлены на снижение доходности земли. Он будет рекомендовать сохранение или повышение плодородности земель. Он посоветует проявлять умеренность и укажет, что профилактика лучше лечения, даже если лечение и не потребуется. И есть все шансы на то, что он будет как бельмо в глазу, каким бы мудрым он ни был и сколь благородными ни были бы его мотивы. Он сможет только предотвратить, ограничить или прекратить это, поскольку каждый фазендейро знает, каким образом эксплуатировать страну. Если же последнему понадобятся какие-то советы, то он сможет их получить у других фазендейро, поехав по дороге в ту или другую сторону. Здесь более чем достаточно работы для любого без дополнительных предложений со стороны благожелательных исследователей.

Интересно отметить, что, хотя ученые базового лагеря стремились задавать вопросы каждому, кто готов был отвечать на них, расспрашиваемые редко проявляли встречное любопытство. Почвовед мог расспрашивать, и подолгу, фазендейро о его земле, но не слышал никаких вопросов относительно его собственных исследований и его мнения по данной проблеме. Это была передача информации в одном направлении, поскольку фазендейро были приветливы, весьма гостеприимны, всегда любезны и никогда не любопытны. Возможно, это была сдержанность, или хорошие манеры, или их образ жизни, но могло быть и чувство самоудовлетворенности с их стороны. Они помимо этого могли рассуждать и так, что английские ученые прибыли в лагерь, чтобы узнать о Бразилии, и поэтому Бразилии следовало рассказать им то, что они хотели узнать, ответить на их вопросы.

Несоответствие имело место не только между географом и человеком, переделывающим лицо земли. Оно существовало на всех уровнях. В лагере были врачи, а больница в Шавантине часто не имела совсем никакого персонала, даже медицинской сестры или привратника. В лагере повсюду было богатство, по крайней мере, в глазах тех бедняков, у которых дома не было почти ничего. Большинство ученых прилетало из другого полушария, и многие из них побывали в десятках других стран. А кабокло, возможно, бывали в Гоясе, возможно, в другом штате и, по всей вероятности, никогда не видели моря. Они знали Мату-Гросу, который был их вселенной, но он также имел мало связей со всей остальной планетой. Это был пограничный штат, грубый и бескомпромиссный. Предполагается, что он находится в стадии расцвета, в присущей ему несколько летаргической манере, но он выглядит бедным. Он изменялся каждодневно и все же повсеместно выглядел древним. Политика правительства предусматривала развитие этого района, и пока что бюрократические препоны не были заметны. Где были чиновники в Барра-ду-Гарсас? Встречал ли кто-нибудь ревизора? Видел ли кто-нибудь когда-нибудь полицейского?