Текст книги "Дышать! (СИ)"

Автор книги: Антон Глазарь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Квартиру я высчитала, и вдруг в окне загорелся свет. Через светлые шторы вырисовался тенью силуэт. Тело, голова, а от головы вверх узкая черная полоса. И тень качается влево и вправо. То влево, то вправо.

На весь двор зазвучал женский крик. В груди у меня йокнуло. Женщина в его окне все кричала. Я закрыла ладонями лицо и почувствовала, как в них по каплям собирается влага. Оторвала их чтобы посмотреть. Две искрящие в фонарном свете лужицы. Два океана нюнь пятнадцатилетки.

Дышалось легче. Но трясло от холода, и любое движение вверх отдавалось головокружением. Я по привычке достал читалку. Страница обновилась. Красовалась новая, еще не читаная. Срочно я схватил телефон, увидел, что сеть есть. Надежда заиграла в моих глазах. Вдруг появились силы. Я скорей, в два движения набрал номер редактора.

– Алло! Алло!

– Тебя не слышно совсем! Где ты? Второй день не дозвониться до тебя!

– Алло, слава Богу! Мы с Катюшей уехать не можем. Пришлите машину, я на дороге с трассы.

– На какой дороге? Дороге куда?

– Как куда? Шерегешский район. Вы же..

– Что ты там делаешь? И Катюша с тобой?

– Эм, вы ведь сами нас отправили.

– Никуда я вас не отправлял. Катюша с тобой?

– Я, эм..нет, она ушла. Я догнать её пытался..

– Ты пьяный что ли?

– Я...я на дороге. Тут холодно, я один. Я долго не выдержу.

– Я спрашиваю, ты пьяный?

– Чтобы не замерзнуть выпил..

– О, ну все поня...

Звонок оборвался. Телефон без долгих церемоний выключился. Экран почернел и на нажатия кнопки не реагировал. Заиграла истерика. Я закричал. Забил кулаком по холодной земле, телефоном по истрескавшемуся асфальту дороги. Забились слезы. Я снова упал набок. Почувствовал, что больше не могу шевелиться. Сил только и хватило, что бы подвинуть читалку ближе, прочитать страницу и перелистнуть на следующую. Последним абзацем, что я вдохнул был:

"Плечи мои вдруг потеряли всякую тяжесть. Я все еще чувствовал прикосновения, но становились они все легче и легче. Вес стал пропадать и во мне самом. Легкость, сравнимая с невесомостью. Легкое ощущение эйфории, оттеняющее беспросветную истерику. Оковами тянущими вниз были лишь капли слез на щеках. Я боялся нового луча света, мне более всего было страшно увидеть себя теперь. Темнота хватала лапой за лицо и оставались только мокрые пятна. Лапа сухая, это само лицо растекается. Тает. Захотелось задать вопрос «Где мы?». И знал, что никто не ответил, но сам вопрос вопил о своей необходимости. Пальцы скрестились между собой, я смотрел в их сторону и воображал, как они должны выглядеть. Но фантазия рисовала совсем не мои руки. Слишком шершавые, или слишком гладкие. Я не помнил, как выглядят мои."

В глазах потемнело. Сердце почти остановилось. Я почувствовал, как кто-то поднял меня на руки. Как я поплыл в пространстве. Потом почудилось тепло. Что-то мягкое под моей спиной. Я потерял сознание, а, когда очнулся, было совсем темно.

***

Это бала та же палата. С тем же черным окном. Но теперь там был чуть заметный огонек – костер, с тенями вокруг него. Я смертельно устал, меня знобило, и руки и ноги кололи судороги. Я только и смог прохрипеть:

– Во-ды..пожалуйста, пить...

Тётка-врачиха засуетилась перед лицом, тушей закрывая вид на черное окно. Взяла стакан, уже собиралась выйти, но её остановил мужской голос:

– Погоди, у него была бутылка с собой. Плесни ему этой дряни.

Я с трудом обернулся. На койке, где спала Катюша, развалился на водитель. Лицо его нервно дергалось. Заметно это было по шрамам, что скакали, как кардиограмма при тахикардии. На коленях его сидел Мальчишка. Жадно грыз мороженное, осыпая пол шоколадной глазурью. Тётка-врачиха увидала крошки, зло простонала «Ыыыы», ткнула пальцем в тающие черные капли. Водитель глянул на нее:

– Да уберет он все, не донимай ребенка. И напои дичь.

Мне к губам приплыл граненый стакан, я жадно заглотал, приговаривая в эхе стакана «Сука, это ты, ублюдок!»

– Не ругайся. Мне и самому немного не по себе. Не люблю я это. Потому что не местный от рождения. Хотя и привык. Но немного.

Я отстранился от стакана. Жажда заиграла еще сильнее, но я стерпел.

– Где Катюша?

– Нет её. Как выйдем, может увидишь собак. Они кости её доедают.

Шея онемела и бросила голову на подушку. Я смотрел в потолок и слушал.

– Она просто ближе спала к двери. Так что её первой отдали. Сейчас все подготовят, и тебя отдадут.

– Куда отдадут?

– "Кому" ты хотел спросить. Ил(ь/и)е. Его кормить надо. Он теперь не так часто просыпается, но еще просыпается. Ничего личного, такова традиция.

– Ил(ь/и)я же друг мелкого.

Мальчик угукнул набитым ртом.

– Друзья. Почти как братья с ним.

– Когда я ем, я глух и нем. Помнишь?

– Вы скормили Катюшу... человеку?

– О, нет-нет-нет. Ил(ь/и)я не человек. Он наш Бог.

Тётка-врачиха с недовольным стоном «Ыыыы» вышла.

– ...их бог, – шёпотом добавил водитель. – Я то понимаю, какое это зверство. Он или урод, или монстр. Что-то одно точно, а может и то и другое. Но, если не тебя, так моего сына.

– Они же друзья?

– Друзья? Сына, иди прогуляйся... Я не знаю точно, но уверен, что у этой твари друзья уже были. Ему лет шестьдесят или семьдесят уже. Но я смотрю на местных и вижу, в "голодный год", когда дичи нет, языки они друг другу вырезали и своему богу скормили. А он еще ребёнок. Ему голову уже промыли, и матери его промыли. Тут говорящих осталось всего ничего. И с каждым годом все меньше. Нет у этой твари друзей, если она голодная. А сын мой вечно с ним пропадает, как тварь проснется. Вот будет она голодная – не моргнет, сожрёт.

– Языки?

– Да, это вроде деликатеса для него. Ну, и как мне объяснили, срезали они сами, и срезая подумали...Подумали, что без рук и без ног работать не получится, а без языка вполне можно.

– Катюша...

Я не мог плакать. Глаза пытались выдавить хоть каплю, но не получалось. Снова тошнило. В черном окне снова заиграли тени, искажаясь в пугающие формы.

Мальчик вернулся. Водитель велел ему вытереть пол, а сам ушел.

– Эй, можно тебя попросить кое о чем?

– Сбежать что ли хочешь?

– А ты поможешь?

– Нет. Ил(ь/и)ю кормить нужно обязательно. Он и так совсем плох стал в последний год.

– Тогда о другом попрошу.

– Проси.

– У меня читалка была с собой. Не выкинули еще?

– Не, она у меня.

– Дай прочитаю последнюю страницу. Она должна была обновиться.

– Хех, зачем.

– Просто надо.

– Любишь читать?

– Если не читать, то не поймешь, кто ты.

– А так не понятно?

– Ты – это то, чем ты дышишь. А дышим мы, без сомнения книгами.

– Чего? Воздухом же..

– Животные дышат воздухом. Человек – иное. Ему важен сюжет. Ему важно почему он дышит.

Последняя страница меня не заставила радоваться. Я лишь дважды прочел один абзац:

"Что же там впереди? Я слышал явно лживые речи о том, что там непременно выход. Мы двигались не столько вперед, сколько вниз – это ощущалось не телом, но рассудком. Мысли о том, что выхода нет отвлекали от тишины и темноты. Пугать себя чем-то не столь страшным, чем ужасы окружение – это так по-людски. Так по-людски дышать друг другу в уши, на пути в пустоту. Во мне не было больше сил. Но главное, не было никакого желания идти дальше. Когда погас последний луч света, мне даже стало легче."

– Пора.

Водитель поднял меня на ноги. Сил вырываться не было, но я пытался переставлять ноги, имитируя шаг, имитируя, что мне не страшно. Задний двор. Костер. Толпа людей. Стоны хриплые, радостные, злые, скучающие. Меня швырнули перед костром. Так, что ничего не было видно, свет огня заставлял щуриться. Наконец, послышался шорох, начались мерзкие побулькивания, какие слышны процеживая слюну сквозь зубы. Треск веток.

Бесцветное тело, почти прозрачная кожа, острая человеческая голова с большими желто-коричневыми зубами, шипящая и смеющаяся. Руки на худых костях, мышцы свисающие, заметные сквозь кожу. Морщины паутиной по щекам. Шея столетнего старика, с гнилыми пятнами цветного лишая.

Руки, плечи торс, но дальше.. Ноги сходились вместе, как хвост улитки, или змеи. Цвета улитки, столь же скользский отросток, завернутый в широкий с заботой связанный пушистый шарф. Этот отросток был полон костей, и видимо, когда-то был полон мышц и сил. Но я видел кожаный мешок, тянущийся за ползущим телом. Я наконец-то смог заставить себя сказать хоть что-то:

– Этот жалкий ком кожи не смог бы убить Катюшу, ему бы не хватило сил..

Кто-то пнул меня в живот. Десятки рук потянулись к лицу, раскрыли с силой рот. Ухватились за мои щеки, за губы, за зубы, за подбородок.

– Мы ему помогли.

С силой руки потянули во все стороны. Мои уши оглушило от собственного крика. Руки тянули, челюсть хрустнула, брызнула кровь, хрустнула еще. Тварь уже забиралась на меня. Руки тянули, боль горела в глазах ярче костра, я пытался вырываться, я бился что мог, нижняя челюсть отрывалась все ниже, зубы в верхней сперва вдавили в дёсны, потом выкорчевали вовсе.

Тварь оказалась напротив моих глаз, капала слюной в фонтан моей крови. Рот его открывался и закрывался, губами он ухватил мой язык и принялся обсасывать. Пока не впился в него клыками. Звон в ушах начал утихать, я услышал, как толпа скандирует "Ы-Ы-А-Ы-Ы-А!". В боли я начал терять себя.

– Пап, а как прочитать с начала?

– Ну, вот же написано "Вернуться в начало", ткни пальцем.

"Прямо по коридору"

Я выпил около трети бутылки. Нас было пятеро и потому мне это казалось победой. Пошатывало так, что стали заметны тени от собственных ресниц. Пьяная голова моя богата на выдумки. Я вместе с Теддом уже был готов рвануть к шлюхам, но три наши спутницы отказывались расходиться. Наша маленькая корпоративная вечеринка виделась мне, не более чем аперитивом перед веселым вечером. И Хлои, и Кетти и Дафна – хоть и веселые, но все же женщины. Весь градус своей порочности мужчина готов показать только плечом к плечу с другом. Подруга же, либо под струю градуса должна попадать, либо катится лесом. Однако от них было не отвязаться.

Хлои явно перегибала палку, выкручивалась гораздо сильнее, чем выпила. Такие наигранные выкидоны злили и улыбался я тоже наигранно. «Спорим я допью её залпом?» – говорила она, сверкая щербинкой в зубах чаще, чем в словах попадались гласные. Дафна ей поддакивала «Давай, сучка! Я в тебя верю». Ниразу не видел Дафну одну. Дафна только и делала, что вторила кому-либо. Тем неприятнее было, когда вторить она начинала мне.

Я затрещал первое, что шло в голову, а шли туда только жажды выпить еще: "Алкоголики не бегут от своих проблем. Более того, в проблемах они нуждаются. Выпивка для них не ответ, ответом является утреннее похмелье. То нещадное состояние рвотной пустоты. Когда ужасы мира внешнего, наконец совпадают с ужасом мира внутреннего. Но пьют не за этим и не потому. Для алкоголика выпивка – это хобби. Трата времени, с полноценным погружением в дело. Сравни рисованию или графомании. Потому истинных успехов в пьянстве можно добиться лишь заболев пьянством абсолютно. Но успехи эти настоящему миру успехами не кажутся, да и сулят быструю и страшную смерть.

Но искусство смерти требует. Порой не вполне буквальной, но без смерти невозможно. Чтобы что-то родить, должно что-то умереть. Иногда художник, а иногда его свобода. И почти всегда должно умереть желание родить снова. В общем, грязь должна засохнуть, хотя может и загустеть". И Дафна, оглянув всех, защебетала «Да, в отделе канцелярии завелся „певец бутылки“!». Её находили красивой, но не я. Мне просто не нравились блондинки.

Нечего сказать только о Кетти. Вечно летает в облаках и молчит с таким лицом, будто кто-то умер. Я точно знал, что под вязанной кофтой она прячет пирсинг в сосках и татуировку с Ктулху, однако её лицо и её поведение заставляли в этом знании усомниться. А разрешилось все, пока я мочился мимо унитаза, а потом блевал руками цепляясь за капли собственной мочи, – девчонки загорелись идти с нами. Мое мокрое свежевымытое лицо только и заметило «Прекрасная идея». Щербинка Хлои заметила в ответ «От вас несет рвотой, мистер циник».

Неон парадного входа перекрасил наши лица в красный цвет. Стрип-бар «Багровая полночь» ждал нас, наобещал лучших девочек в штате и коктейли по 99 центов. Хлои спешила докурить сигарету, чтобы мы наконец вошли. Хмель начал отступать, и нужно было срочно заполнить животы новыми порциями. Пахло ванилью. Транс раздавал листовки, у нас уже была одна, но он подошел рассказать о сегодняшней программе на ночь. У кого самая большая грудь, кто позволяет себе немного больше во время привата, какое бухло лучше не пить. Я заметил, что окна подвала забиты досками, а на верхних этажах решетки. Пока я разглядывал дом, Хлои засосала транса в губы. Мне показалось, что у него сифилис, но говорить вслух я этого не стал. Все мои домыслы основывались на прочитанной в энциклопедии статьи. Я лишь сделал вывод из того, что я умудрился вспомнил статью, – «Срочно выпить!» – меня поддержали хором. Внутри было жутко грязно. И не было ни одного человека. Дверь за нами закрылась и открыть её, чтобы хоть немного осветить коридор красным неоном, у нас уже не получилось.

Мы простояли с минуту в темноте. Кто-то прикоснулся ко мне. Легкая дрожь пробежала по спине, когда к одной руке добавилась и вторая и третья. Руки опоясали меня, чья-то ладонь проползла по спине. Я отошел от двери всего на шаг, но когда снова потянулся к ней, ничего нащупать не получилось. Только пустота. И тишина. Ни одного звука, лишь тяжелое дыханье со всех сторон. Я шагнул туда, где должна была быть дверь с протянутыми вперед руками, шагнул еще. Третий раз – ничего. Встал столбом, не понимая, как такое возможно. Снова обернулся, пошел на звук дыханья. Левую схватила мокрая миниатюрная ладонь, правую другая такая же. Ни слова. Еще минуту.

Наконец послышался голос Кетти «Кажется, стало громче». Голова моя кружилась, но я вполне трезво судил, что Кетти ошиблась. Меня опередил Тедд «Ты совсем рехнулась?!». Тут же прозвучал выстрел. В короткий миг вспышки, когда пуля еще не прошила Тедда насквозь, я успел увидеть полный людей коридор. Нас было не пятеро, нет. В два метра шириной, он был заполнен в несколько рядов. Я видел контуры женских волос и отблески заплаканных глаз. И грохот. Рвущий барабанные перепонки, эхом разлетающийся вглубь. В ушах зазвенело, а в груди забилось. Я рванул так быстро, как могли бежать ноги. Сзади закричала целая толпа. Первой я врезался в Хлои, она завизжала, а я схватил её за плечо и рванул с собой. Еще через пару секунд мы сбили с ног Кетти, она вопила «Прошу, не надо!».Крик сзади терял людскую природу, нет! Это была толпа! Вовсе не люди! Мы побежали втроем и бежали долго. Пока силы во мне не закончились, пока дыханье не потерялось напрочь, пока я не понял, что последние пять минут тащу по полу обессиленных Хлои и Кетти.

«Вроде тихо», – сказал я, заметив, что криков сзади уже не слышно. «В Тедда стреляли? Его убили?» – спросила Хлои. «Тихо. – ответила Кетти, – Так тихо, но не слышно, как стучится сердце». Вдруг для себя я заметил, что Кетти права. Что сердце бьется, разве что не вырывается, но его не слышно. Ни пульс в ушах, ни вообще. Что кругом тишина и лишь дыханье тяжелое мое и слабее у Хлои и Кетти. Стало жутко, стало страшно. Однако признаваться в страхе я не имел права, и сказал «Мне интересней, почему не было слышно наших шагов», от сказанного стало страшнее в сотню раз. Я сам сказал, но понял спустя секунду, все то время, что мы бежали, не было ничего. Только тяжело ртом, и со свистом носом. Вот и все. Я хлопнул в ладоши, и глухой шлепок все-таки пробился до меня. Хлопнул себя по щеке. Так же глухо. Кетти заплакала, а понял я, что это Кетти, только из-за голоса Хлои «Не сейчас, сейчас нельзя».

Уставился во тьму. И тишина и тихий рёв начали играть злую шутку. Стали мерещиться изгибы и движенья. Я стал и верить и предполагать, что прямо сейчас, раз шаги здесь не слышны, прямо сейчас из ниоткуда звериная лапа схватит мое лицо, сожмет и не отпустит. Что кончится мое дыханье в ней, и сказать я уже ничего не смогу. Уставился во тьму и пытался не бояться. Там не было ничего, и было слишком многое. Меня тошнило, но тошнить было нечем. Уставился во тьму, потому что смотреть больше было некуда.

«Эй», – Хлои взяла меня за плечо. Я обернулся и увидел свет. В её руке был телефон. «Почти сел» – сказала она, – «У Кетти тоже». Рядом с телефоном стояла и Кетти. Свет едва достигал стен, он прекращался почти моментально, освещая не больше полуметра. Я обнаружил себя на коленях и в слезах. Пошарился в карманах, – «Мой, наверное, выпал пока бежал».

«Откуда мы пришли? Оттуда?» – спросила Кетти. Я кивнул, мне помогли встать, и мы пошли дальше. «Снаружи дом казался меньше» – скользнула щербинка Хлои. «Он и был меньше».

Ноги шатались, мы шли вплотную друг к другу. Виски кололо или похмельем, или чем-то еще. Два вытянутых вперед фонаря шатались в стороны. От тряски видимое ничего зернилось. Свет коридору был будто чужд, будто от него становилось только хуже. Но без света становилось страшно – я понял это, лишь раз обернувшись и не увидев ничего. «Пол наклонен. Заметили? Мы идем вниз» – щербинка Хлои, Кетти схватила мою ладонь своей мокрой. «Но ведь должен быть конец?!» – мой вопрос не ждал ответа. Весьма быстро мы поняли, что устали слишком сильно, что слишком рано пошли дальше, что нужно вновь остановиться, хоть и останавливались мы пять минут назад. Телефоны решили выключить – заряд уже мигал красным.

Уперлись спинами в стену. Девчонки опустили головы на оба моих плеча. Сперва Хлои, а затем Кетти грустно завыли песню «Hotel California». Я открыл для себя, что песня эта имеет весьма пугающий сюжет. «За нами гнались! Заткнитесь обе! Там была целая толпа!» – не выдержал я. Хлои не подняла головы с плеча «И что? Будто есть много вариантов, куда мы ушли?! Либо вперед, либо назад. И да, я напомню, они и так были сзади! Не ссы, певец бутылки, просто не ссы!».

Плечи мои вдруг потеряли всякую тяжесть. Я все еще чувствовал прикосновения, но становились они все легче и легче. Вес стал пропадать и во мне самом. Легкость, сравнимая с невесомостью. Легкое ощущение эйфории, оттеняющее беспросветную истерику. Оковами тянущими вниз были лишь капли слез на щеках. Я боялся нового луча света, мне более всего было страшно увидеть себя теперь. Темнота хватала лапой за лицо и оставались только мокрые пятна. Лапа сухая, это само лицо растекается. Тает. Захотелось задать вопрос «Где мы?». И знал, что никто не ответил, но сам вопрос вопил о своей необходимости. Пальцы скрестились между собой, я смотрел в их сторону и воображал, как они должны выглядеть. Но фантазия рисовала совсем не мои руки. Слишком шершавые, или слишком гладкие. Я не помнил, как выглядят мои.

Свет вновь заиграл перед нами и мы вновь пошли. Кетти опять схватила меня своей мокрой ладонью, Хлои свободную предпочла упереть в стену. Я шел посередине и разглядывал незанятую свою. Шли молча, и резко остановились. Впереди тихим всхлипом послышался чей-то плач. Два луча света сошлись на моем лице. «Решай ты» – сказала Хлои. «Идем» – неуверенно предложил я.

Через десяток шагов на полу перед нами появилась Дафна. В порванной одежде и с пистолетом в руке. Она сжала в сгибах локтей свои колени. Как только свет коснулся её отвернутого лица, дуло пистолета бросилось к нам. Глаза стали огромными Кетти и Хлои, что были впереди защебетали «Дафни, это мы, опусти пистолет». И Дафна уже его опустила, пока я не шагнул вперед и больная физика коридора не показала ей меня. Второй рукой обхватив рукоять, она закричала «Не смей! Не подходи! В этот раз я выстрелю!». Меня задавили глаза Кетти и Хлои. «Дафна, о чем ты? Не бойся. Это ведь я..я не сделаю тебе ничего плохого». «Заткнись, сука! Заткнись! Не приближайся ко мне! В этот раз я выстрелю! Второго раза не будет!» Хлои сказала все за меня – «Дафни, о чем ты?». «Он вы*бал меня! Изнасиловал! Я была тут одна, он подошел сзади, весь в крови...я потерялась, думала сойду с ума, и тут пришел он. Сказал, что слишком долго здесь! И взял меня! Порвал одежду!». Кетти отпустила мою руку, а Хлои продолжила говорить за меня – «Дафни, он все это время был с нами. Наверное, это был не он. Откуда у тебя пистолет?». «Это точно был он! Поверь мне! Или думаешь, я настолько тупая?!» Дуло перенеслось к лицу Хлои. «Но я вправду был с ними. Дафна, это ты стреляла? Ты стреляла в Тедда?». Вопрос сбил её с толку, она опустила ствол, неловко икнула – «Нет, я не стреляла в Тедда. Пистолет – мой, всегда ношу его в сумочке. Но, будь уверен, я выстрелю, если подойдешь еще на шаг». Хлои рывком устремилась к ней «Тишина! Тебя просто напугала тишина!», Хлои двинулась еще ближе к ней. Губами коснулась её уха. И начала дышать. Ровно и спокойно. Со временем Дафна задышала так же. Хлои легко опустила руки Дафны – «Нет, Дафни. Все позади. Гляди, мы вместе. Мы рядом. Тебе просто было страшно одной. Правда?». Дафна неуверенно кивнула. Луч из телефона Кетти моргнул и с гитарным перебором мелодии отключения погас насовсем. Хлои Повернула свой прямо мне в глаза – «Если мы куда-то намерены дойти, нужно торопиться. Мой тоже скоро отключится». Тут же она подняла Дафну на ноги, и они засеменили вперед. Я все стоял, пока меня вновь не схватила мокрая ладонь Кетти и не потянула следом.

Что же там впереди? Я слышал явно лживые речи о том, что там непременно выход. Мы двигались не столько вперед, сколько вниз – это ощущалось не телом, но рассудком. Мысли о том, что выхода нет отвлекали от тишины и темноты. Пугать себя чем-то не столь страшным, чем ужасы окружение – это так по-людски. Так по-людски дышать друг другу в уши, на пути в пустоту. Во мне не было больше сил. Но главное, не было никакого желания идти дальше. Когда погас последний луч света, мне даже стало легче.

Мы прошли еще немного. Пока не замерли. Что-то переменилось вокруг. Меня снова бросило в озноб. Я подумал, что, если мы шли в пустоту, прямо сейчас мы дошли. Ведь пусто внутри стало абсолютно. И стало тесно. Будто стены стали сжиматься. Я понял, что пара секунд, а может минута, без малейшего лучика света многое поменяли во мне. Я понял, что совершенно не помню не только вида своих рук, но и голоса Хлои и Кетти, поющих «Hotel California», не помню название клуба, в который мы зашли, и совсем не помню жизни до этого момента. Появилась мечта, чтобы кто-нибудь что-нибудь сказал. Я почти стал нашептывать мольбу об этом, почти завопил вслух. Но лицом ощутил движенье к себе, к своему лицу, что-то шарило руками прямо предо мной. Я понял, что стою много дальше всех остальных. Понял, когда моя мечта осуществилась, когда Кетти сказала – «Кажется, стало громче». Спустя мгновение абсолютно чужой голос вскрикнул «Ты совсем рехнулась?» и тут же прозвучал выстрел.

В ушах зазвенело, но лишь на секунду. Я слышал, как один за другим тяжелые вдохи исчезали впереди. Кетти кричала Хлои, Хлои кричала Дафне, и только я упал на колени к Тедду. Он шептал чужим голосом чужие слова. Сквозь пальцы текла теплая слизь. Его голос становился все тиши. Я не понимал его, но тянулся все ближе к его рту. Наконец, когда мое ухо уткнулось в его губы, я услышал последний его выдох.

Я вытер руки об одежду. И посмотрел дальше в пустоту. Там были слышны крики. Тихие и далекие. На всякий случай, я проверил нет ли двери позади, но её там не было. Была только дорога вперед, дорога дальше. Силы вроде бы кончились, и я решил идти до тех пор, пока не упаду и не умру. Я зашагал и стал вспоминать свет.

Я лежал в палате. У меня не было ног по самые бедра, обрубки были перемотаны красным бинтом. Не было рук по плечи. Низ лица был наскоро зашит. Слишком туго – было больно шевелить головой. Поэтому не смотреть в окно я не мог. Там в полумраке стая собак дралась за кости моих ног. Снова пришел Мальчишка.

– Я еще кое-что написал. Будешь слушать?

Я бы хотел покачать головой в стороны, но не мог.

"Моя смерть."

Я выиграл у Смерти в карты. Снова. Эм, да, Смерть – с большой буквы. Но это не имя, это настоящая смерть. Она приходит к каждому, у нее есть голова, лицо, руки, но имени нет. Её просто так называют.

И я выиграл у нее в карты. Снова. Она злилась – устала проигрывать. Я хорош в этом деле. Всегда знаю, какие надо скинуть. Какими заходить, когда пасануть, когда задавить ставкой. Смерть проиграла. И ушла.

И больше не приходила. Я видел её с другими. Она даже не смотрела на меня. Когда я подходил ближе, бежала сломя голову. Я за ней – она в лабиринт трупов.

.

.

– Ну, что ты так смотришь? Это про жажду смерти, про этих ваших "экстремалов". Кто играется со смертью, пытается её догнать. Конечно, в конце она, зажатая в угол, будет вынуждена поцеловать героя. Убить. Что ты так смотришь?

Мои глаза безумно выкатились, не моргали. Хотя бы ими я пытался дать Мальчишке понять, какая злоба во мне сейчас живет.

– В конце концов, мне всего одиннадцать. Ну, и что, что просто?! Ты не злись, слушай дальше. Дыши, так сказать.