Текст книги "Тринадцатая Ева"

Автор книги: Антон Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Доктор Чегодаев

– Рад тебя видеть, Дима! – донесся раскатистый бас его университетского преподавателя, научного руководителя диссертационного проекта и просто хорошего приятеля, профессора Васильева-Дельгадо. – Какими судьбами? Ты же не большой любитель подобных светских мероприятий, так ведь?

Доктор Дмитрий Иннокентьевич Чегодаев, пожимая руку профессора, который, как водится, удивлял всех своей седой бородой и лающим смехом, отметил про себя, что Аркадий Ильич прав.

В последний раз он был на светском рауте с Женей. Да, это было в вечер ее смерти, и они тогда поссорились, причем так глупо…

– Да вот, решил проветриться, – развел руками Дмитрий Иннокентьевич. – А вы, Аркадий Ильич? Вы же тоже не поклонник подобных приемов…

Профессор расхохотался. Погладил седую бороду и, блеснув стеклами роговых очков, ответил:

– Ну и на старуху бывает проруха! И даже на профессора! Раут ведь у нас научный…

– Неужели… – начал доктор Чегодаев, сетуя на себя за то, что не удосужился просмотреть список лауреатов, которых надлежало чествовать во время этого приема в отреставрированном особняке в самом центре Москвы. – Неужели вы один из счастливчиков…

– Увы и ах, нет, Димочка! – пробасил профессор. – Но мое время еще настанет, поверь мне! На этот раз меня попросили произнести спич в честь одного из награждаемых. Ну а как известно, кто произносит речь в чью-то честь, в следующем году сам получит медаль!

Дмитрий Иннокентьевич знал, что профессор Васильев-Дельгадо был человеком тщеславным. Иначе зачем стал бы брать фамилию первой жены, дочки бежавших в тридцатые годы в Советский Союз испанских коммунистов. А для того, чтобы быть не одним из бесчисленных Васильевых в медицинском мире, а именно тем самым Васильевым-Дельгадо.

Тем вечером столичный научный бомонд, слабо разбавленный представителями светской тусовки и шоу-бизнеса, собрался на вручение премии и медали имени академика Рядно, что являлось частной инициативой нескольких ведущих предпринимателей в области фармацевтики, медицинского оборудования и генной инженерии.

Раньше бы доктора Чегодаева и на аркане нельзя было б затащить на подобный светский вечер, но в этот раз он приложил все усилия, чтобы через влиятельных пациентов получить приглашение. Пришлось даже во фрак наряжаться, ибо таков был регламент – устроители во всем старались скопировать регламент Нобелевки.

Все дело было в том, что ему не давала покоя его странная пациентка, Евгения Юнгштедт. Она же Ева… А также ее история и все события, в водоворот которых она угодила.

Ведь она исчезла и не перезвонила. Он попросил свою помощница Марину Аристарховну отыскать номер рублевского особняка четы Юнгштедт, что само по себе было делом нелегким. Наконец, заполучив его, он велел Марине позвонить туда. А потом, передумав, заперся в кабинете и сам дрожащими пальцами набрал номер.

– Особняк Германа Мстиславовича и Евгении Александровны Юнгштедт! – раздался в трубке металлический голос. – Чем могу вам служить?

В самом деле, чем? Но раз он позвонил, то отступать было уже поздно.

– Соедините меня с Евгенией Александровной! – произнес он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более уверенно и барственно. – Немедленно!

Но не на того напал. Металлический голос оповестил его, что Евгения Александровна занята, а также пожелал узнать, с кем имеет честь говорить.

Действительно, с кем?

– Бутик «Пелегрина», – выпалил он. – Евгения Александровна забыла у нас свои покупки!

– Пришлите их курьером за наш счет! – заявил его собеседник и повесил трубку.

А он-то что думал? Что ему позволят поговорить с Евой? И даже если и позволят, что бы он мог сказать? «Привет! Это доктор Чегодаев. Ну, тот, с длинными волосами и нелепой бабочкой. Жаль, что в последний раз вы удрали через окно. Могли бы неудачно упасть и сломать ногу. Не желаете заглянуть на огонек и рассказать о своих снах, в которых вы убиваете своего мужа?»

Подступиться к Еве оказалось нереальным. Он осторожно навел справки среди друзей и знакомых, узнал от жены одного из них, что госпожа Юнгштедт посещает такой-то дом моды, а также частенько наведывается в такой-то ювелирный магазин и предпочитает расположенный здесь же косметический салон.

Как выяснилось, ни в одном из этих мест Евгению Юнгштедт уже не видели в течение примерно двух, а то и трех недель. А обычно она наведывалась каждые пару дней! Как по секрету сообщили доктору Чегодаеву, она, кажется, уехала за границу.

Он проверил через клиента, работавшего в Федеральной миграционной службе, – Евгения Юнгштедт границы Российской Федерации в последние месяцы не пересекала. Последний раз вернулась с мужем на Крещение из Санкт-Морица, а с тех пор никуда не выезжала.

Ну, тогда, вероятно, легла на подтяжку.

С этим было сложнее, но доктор Чегодаев поверить не мог, что Еве требуется подтяжка. Во всяком случае, в ближайшие десять, а то и двадцать лет.

В таком случае, стало быть, она решила расслабиться в монастыре, подумать о жизни и смерти.

Вряд ли бы перепуганная, не знающая, как ей поступить, Ева решила вдруг ни с того ни с сего проехать по святым местам.

Однако доктор Чегодаев убедился – кто-то умело распустил сразу несколько слухов, причем более чем правдоподобных. И никто из знавших Евгению Юнгштедт людей не допускал мысли, что с ней что-то случилось.

А Дмитрий Иннокентьевич чувствовал, что именно что случилось.

И для того чтобы ее исчезновение не бросилось в глаза и кто-то из особо ретивых не забил тревогу, и были запущены, причем весьма умело, эти слухи.

И все же ему требовалось увидеть Еву. Чтобы удостовериться в том, что у нее все в порядке. Чтобы с чувством выполненного долга отойти в сторону. Чтобы…

Чтобы взглянуть в ее бездонные зеленые глаза, увидеть ее улыбку, услышать ее смех…

Доктор Чегодаев взял себе в руки – он не имел права забывать, что она – его пациентка, а он – ее врач. Ей угрожает опасность, поэтому он и пытается отыскать Еву, дабы узнать, что с ней все в порядке.

И ничего более…

А, кто знает, быть может, все-таки и не только это. …Но Еве об этом знать вовсе не обязательно. Ведь когда-то он уже погубил жизнь любимой женщины…

Второй раз повторять это не хотелось.

– Непременно получите! – произнес Дмитрий Иннокентьевич, возвращаясь от мечтаний к своему бородатому и громогласному собеседнику, профессору Васильеву-Дельгадо. – А ведь учредители тоже присутствуют на церемонии вручения?

Вопрос был вроде бы невинный, однако поэтому доктор Чегодаев и появился на этом скучном светском мероприятии.

– А как же, а как же! – пробасил профессор. – Всенепременно! Всегда в полном составе! А вот, кажется, и один из них!

Доктор Чегодаев увидел вошедшего высокого темноволосого мужчину с хищной внешностью и порывистыми движениями. Это был Михаил Олегович Смелянский, один из капитанов фармацевтической промышленности страны.

Профессор задался идеей тотчас познакомить «Димочку» с олигархом, и как ни отнекивался доктор Чегодаев, ему пришлось все же пожать руку Смелянскому. Тот внимательно окинул его цепким взором прищуренных глаз и отвернулся.

Доктор Чегодаев перевел дух. Собственно, он был здесь не ради Смелянского, а ради другого учредителя – Германа Мстиславовича Юнгштедта.

Или, вернее, ради его супруги Евгении Александровны, которая после их свадьбы каждый год сопровождала супруга на этот раут.

Пришлось приложить определенные усилия, чтобы узнать, где он сможет пересечься с Евой. Однако помогла все та же неутомимая, решающая любую проблему Марина Аристарховна. Она же подготовила доктору Чегодаеву подробный отчет о том, какие театры, выставки и приемы посещает чета Юнгштедт.

И оказалось, что они раз в год бывают на вручении медалей и премий имени академика Рядно. И что Ева всегда была рядом с мужем. Доктор Чегодаев залюбовался ее фотографиями: Ева в бордово-красном, лимонно-желтом и классически-черном платьях. В отличие от прочих дам она была равнодушна к драгоценностям, что, однако, только подчеркивало ее естественную красоту.

Так что если он где и мог напасть на след Евы и, что важнее всего, не привлекая лишнего внимания, поговорить с ней, так это именно на вручении премий!

– Забавный тип, этот Смелянский! – произнес профессор, разделавшись с олигархом. – Вы ведь в курсе, Димочка, что среди учредителей идет настоящая война? Потому что другим учредителем является Герман Юнгштедт…

Доктор, отвернувшись, пробормотал, что никогда не слышал этой фамилии.

– Ах, в самом деле, Димочка? Как же так! Герман Мстиславович – человек незаурядный! Настоящий тигр в джунглях бизнеса. Когда-то Смелянский и он начинали вместе, но потом, как зачастую водится, их дорожки разошлись. Были лучшие друзья, стали заклятые враги. Даже пытались разорить друг друга и едва ли не подсылали заказных убийц. Но это все сплетни, конечно! Вот если где и видятся, так это на этом приеме. Потому что никто не хочет уступить другому и покинуть учредительский совет, ведь это якобы можно будет истолковать, как будто оный дал слабину и позволил противнику одержать верх. Ерунда, конечно, но этих миллиардеров не понять. А вот, кстати, и он сам!

В этот момент в зал вошел муж Евы, Герман Юнгштедт. Он был полной противоположностью Смелянскому – невысокий, коренастый, блондинистый. Смелянский, стоявший к входу спиной, несколько напрягся, молодые люди с бритыми затылками, неловко застывшие рядом с ним, заметно насторожились. Его сопровождала высокая вертлявая блондиночка.

– Интересно, поздоровается или нет? – произнес не без любопытства профессор. Юнгштедт демонстративно прошел мимо Смелянского, ничего не сказав. Тот же в спину ему произнес:

– Что же ты, Гера, не узнаешь старых друзей!

Тот медленно развернулся и, окинув Смелянского полным презрения взором, процедил:

– Отчего же, Миша, узнаю. Только вот ты мне не друг! Причем уже давно!

И в сопровождении блондиночки направился в противоположный конец зала.

– О, они бы наверняка впились в глотки друг другу! – проворковал профессор. – А вот и чудная госпожа Юнгштедт, супруга нашего олигарха…

Дмитрий Иннокентьевич обернулся, причем, кажется, чересчур поспешно, даже задел официанта, скользившего по паркету с серебряным подносом, на котором возвышались бокалы с шампанским.

– Какой же вы ретивый, Димочка! – рассмеялся профессор. – Что, хотите узреть мадам Юнгштедт? Красива, чертовка! Будь я годков на тридцать помоложе и миллиардов на пять побогаче…

Дмитрий Иннокентьевич глазами искал Еву, однако ее нигде не было.

– Милая моя, разрешите вам представить мужчину, который жаждет с вами познакомиться! – донесся до него голос Васильева-Дельгадо. – Димочка, повернись-ка! Негоже приветствовать госпожу Юнгштедт, стоя к ней спиной!

Доктор быстро обернулся, сетуя на то, как же он мог не разглядеть у себя под носом Еву, – и заметил шикарную даму, облаченную в эксклюзивное лазоревое платье, с шикарными же белыми локонами, спускавшимися на шикарнейшую грудь. Вокруг шикарной шейки сверкали шикарные бриллианты и не менее шикарные сапфиры, а на шикарной руке покачивался шикарнейший же браслет.

Пока профессор представлял их друг другу, доктор таращился на даму, и только когда та пальчиком с шикарным перстнем игриво дотронулась до своего декольте, Дмитрий Иннокентьевич вдруг в ужасе понял, что его взгляд был истолкован совершенно по-иному!

Совершенно по-иному!

– Регина Юрьевна Юнгштедт! – повторил Васильев-Дельгадо. – Региночка, милая, вы с каждым годом не только не стареете, но вопреки законам природы молодеете! Как это возможно?

Дама, явно польщенная комплиментом, звонко рассмеялась, причем на ее лице не дрогнул ни один мускул. Доктор Чегодаев подумал, что ей порядком за сорок, если не за пятьдесят. Но ради эфемерной возможности удержать ускользающую молодость и красоту эта особа пустилась во все тяжкие и, судя по всему, в первую очередь – по похожему на маску ботоксному лицу, идеальному бюсту и девической фигурке была постоянной клиенткой пластических хирургов.

– А ваша борода, милый мой профессор, с каждым годом все пышнее и пышнее! – заявила она, грозя тому пальчиком. – Это ведь тоже антинаучно? Эй, юноша, шампанского мне!

Судя по округлившимся глазам профессора, пить Регине Юрьевне воспрещалось. Воспользовавшись моментом, Васильев-Дельгадо шепнул доктору:

– Она же недавно проходила терапию! Но, кажется, все вернулось на круги своя! Поэтому муж с ней и развелся – она ведь алкоголичка, к тому же повернутая на пластике!

Доктор Чегодаев даже и не пытался поддержать светскую беседу, чувствуя на себе заинтересованные взгляды госпожи Юнгштедт. Конечно, как он мог забыть, это первая жена Германа Мстиславовича, мать его взрослых детей, с которой он развелся ради Евы.

Но где же была предмет его исканий?

Как выяснилось, Евы на церемонии вручения премий не было. Профессор сам выразил удивление, а первая жена произнесла:

– Ах, милая Женечка! Она, кажется, переутомилась. Впрочем, может, она беременна! Хотя зачем Гере дети – я уже ему родила отличных наследников!

Судя по тону, первая жена не выносила вторую.

Наконец церемония началась. Доктор Чегодаев все крутил головой, думая, что двери растворятся и в зале появится Ева.

Но она не появилась.

А ведь это противоречило его плану! Он думал, что сумеет побеседовать к ней, предложить ей помощь, наконец, убедить ее покинуть мужа.

А все вышло иначе.

Не оставалось ничего иного, как наблюдать за Юнгштедтом, который произнес короткую речь. Доктор насторожился, когда в конце олигарх добавил:

– …а также от моей супруги, Евгении Александровны, которая по причине простуды не может принять участие в сегодняшнем торжественном мероприятии…

– Как бы не так! – фыркнула сидевшая впереди доктора первая госпожа Юнгштедт. – Просто в благородном семействе скандал! И Женечка зализывает раны, возможно бодягой сводит синяк, который ей муженек поставил под глазом…

Доктор Чегодаев испытал непреодолимое желание схватить особу за руку и вывести ее прочь из зала. Еле сдержавшись, он приказал себе рассуждать логически.

Ева всегда принимала участие во вручении премий. В этот раз она не пришла. Конечно, причина могла быть банальной – та же самая упомянутая ее мужем простуда.

Но он сам в это не верил.

Он чувствовал, что что-то случилось. Ева была в беде. И он хотел ей помочь, но не мог. Дмитрий Иннокентьевич был готов отдать все на свете, чтобы узнать, что же с Евой. И думал о ее ужасных снах.

И о реальных трупах, которые в последнее время обнаружили в Москве.

Еве угрожала опасность, и эта опасность исходила от стоявшего у микрофона и запихивающего во внутренний карман пиджака листок с только что произнесенной речью Германа Юнгштедта.

На смену одному олигарху пришел другой – Смелянский говорил без бумажки, голос у него был низкий, вибрирующий, он умел расположить к себе публику, которая аплодисментами реагировала на его шутки, причем несколько из них были адресованы его конкуренту, Герману Юнгштедту.

Наконец состоялось вручение премий и медалей. Оба олигарха передавали лауреатам дипломы. Ассистировал Юнгштедту помимо блондиночки невзрачный человек, который был как две капли воды похож на него, только явно старше и с меньшим количеством волос.

– Правая рука Германа Мстиславовича, а по совместительству его сводный старший брат, Игорь Николаевич Толобузин, – просветил профессор. – Старается во всем копировать своего влиятельного родственника, но у него плохо получается. Их общая мать была дважды замужем. Из сына от второго брака вышел толк, он стал миллиардером. А сын от первого – идеальная шестерка.

Наконец наступила пауза, гости ринулись к столам с яствами. Улучив момент, Дмитрий Иннокентьевич подцепил за локоток Регину Юнгштедт и, делая комплименты ее внешности, стал без зазрения совести спаивать коллекционным шампанским, благо что дама выпивала бокал шипучего вина в один глоток.

– А отчего ваш супруг не беседует с вами? – произнес он, подавая даме очередной бокал. Та, осушив его, икнула и произнесла:

– Мой бывший супруг, Димочка! Мой бывший! Причем он такой жадный! Знаешь, сколько удалось моим адвокатам с него при разводе получить?! Сущие гроши! Еле-еле на жизнь в Монако хватает! А ведь я там обитаю, чтобы экономить!

Снова икнув, она добавила:

– Поэтому я и придумала эту месть! Ведь я тоже вхожу в совет учредителей, значит, имею право присутствовать на этом приеме. С любого другого он бы меня спровадил. И никто не в состоянии меня отсюда вышвырнуть. Вот я и прихожу, дабы Герке настроение испортить. Хотя он и так кислый, потому что его главный недруг Миша Смелянский тут же. Миша ведь такой лапочка, почему я в свое время за него не вышла, хотя он мне предлагал?! Дура я была, ох дура! А кому я сейчас нужна – мне ведь уже… тридцать восемь…

Она едва ли не заплакала, и галантный доктор Чегодаев подал ей платок, который вынул из внутреннего кармана фрака.

– Может быть, ваш супруг такой кислый, потому что он сегодня один? – перевел доктор разговор в нужное русло. – Его жена ведь заболела…

Регина Юрьевна скривилась, опрокинула в себя еще один бокал шампанского и произнесла:

– Кислый, потому что его распрекрасная Женечка ему изменяет!

– Не может быть! – ахнул доктор. Нет, в то, что Ева изменяет мужу, он не верил. Или бывшая жена намеренно выдумывает гадости, чтобы изничтожить соперницу, или…

Или это еще один слушок, который кто-то распустил по столичной тусовке.

– Я сразу поняла, что этой Женечке палец в рот не клади! – заявила брошенная супруга. – Такая милая, беззащитная, красивая, а на самом деле опаснее барракуды. Как ухватит за ногу, так и вырвет всю с костью. Слопает и не подавится! А вам, мужикам, только таких и подавай. Идиоты вы, не замечаете, что она вами манипулирует! Ах!

Доктор «совершенно случайно» пролил на бюст Регины шампанское, потому что слушать эти инсинуации в адрес Евы было выше его сил. Пьяноватая Регина была выведена из строя, он быстро сдал ее на руки официантам, которых она начала прилюдно материть. Бывший муж спешил к ней, чтобы урезонить наклюкавшегося члена совета учредителей.

Доктор Чегодаев, сгибая и разгибая пальцы, стоял в стороне и размышлял. Вернее, пытался размышлять. Все это сборище напыщенных бездельников, самовлюбленных идиотов и жестокосердных умников не стоило и волоска на прелестной голове Евы.

И Регина это своей женской, еще не до конца пропитой интуицией понимала, поэтому так страшно и ревновала, поэтому и поливала Еву грязью.

За что сама оказалась политой шампанским.

Доктор вышел в фойе и взглянул на часы. Итак, он бездарно потерял целых три часа. Хотя почему же бездарно… Он убедился в том, что Еве угрожала опасность. Что ей, видимо, не позволялось покидать рублевское поместье. Что ее супруг что-то затевал.

Но что?

В этот момент он краем глаза заметил Германа Юнгштедта, который вышел из зала и направился куда-то по коридору. Причем коридор был огорожен золочеными столбиками, меж которых был натянут малиновый шнур. Проход был закрыт. Так отчего же Юнгштедт, пренебрегая им, все же отправился по коридору? Доктор заподозрил неладное и, выждав пару секунд, убедился, что ленивые охранники смотрят в другую сторону, быстро проскользнул между золочеными столбиками и заспешил по коридору.

Выглянув в коридор, он понял, что тот пуст. Упустил! И тут его как током ударило. Юнгштедт прибыл на светский прием не только для того, чтобы произнести нужную речь и вручить премии и медали.

Он хотел с кем-то встретиться. Причем так, чтобы это не привлекало особого внимания. Кто же был участником этого рандеву?

И куда, черт побери, мог подеваться муж Евы?

Доктор бросился вдоль по коридору, свернул в сторону и заметил, что там тупик. Он оказался около высоченных, занавешенных тяжелыми портьерами окон. Перед ним была стена, перед которой стояла колонна с мраморным бюстом, над коим висела литография старой Москвы.

Неужели потайной ход, как в приключенческом романе? Доктор стал щупать колонну, желая узнать, как же приводится в действие тайный механизм, как внезапно рядом хлопнула дверь.

Он вздрогнул и быстро выглянул из-за угла. Так и есть, он не заметил дверь, которая сливалась с рисунком обоев. Он потянул ее на себя – и понял, что оказался в туалете.

Вот это да! Анекдот века! Он заподозрил Юнгштедта бог весть в чем, а тот всего лишь отправился, пользуясь паузой, по зову природы.

Туалет был под стать особняку – помпезный, раззолоченный, выложенный мрамором, оформленный под старину.

Интересно, почему олигарх направил свои стопы именно сюда, а не в уборную, которая располагалась рядом с залом? Впрочем, понятно – именно потому что он олигарх! Не пристало ему справлять нужду среди простых смертных, у него имелась собственная, огороженная от простого люда (и прочих, недружелюбных, олигархов) уборная!

Объяснение было более чем прозаическое. Доктор решил было незаметно скрыться, как вдруг до него донесся голос:

– И как она себя ведет? Не буянит?

Голос явно принадлежал Юнгштедту.

– У меня не забуянишь! Быстро мозги вправим!

Голос он тоже узнал. Как и смех, сопровождавший эту фразу, – характерный, лающий, циничный.

Собеседником Юнгштедта был профессор Васильев-Дельгадо.

– Как и условились, примените к ней интенсивный курс, – снова сказал Юнгштедт. – Сколько потребуется, чтобы она превратилась в «овощ»?

Превратилась в «овощ»? Доктор Чегодаев замер около фарфорового рукомойника с золочеными кранами. Что он имеет в виду?

Как хорошо, что он сам находился в предбаннике, скрытом от взора мужчин, располагавшихся в соседнем помещении. Говорили они негромко, однако акустика в этой олигархической уборной была отличная. Да и они не подозревали, что их кто-то подслушивал.

– Быстро! – заметил профессор. – Но можно сделать, что и медленно… Вам какой вариант подходит?

– Я же сказал: быстро! – произнес в некотором раздражении Юнгштедт. – Она опасна, вы понимаете это?

Она опасна! Доктор почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. Они вели речь о ней – о Еве! И беседовали о том, как превратить ее, видимо при помощи тяжелых медикаментов, в «овощ». Ему так хотелось ворваться в соседнее помещение, вмазать белобрысому олигарху по его постной физиономии и со всей силы потянуть профессора за бороду, разбив при этом его очки. Но нельзя, надо сдерживаться, чтобы узнать как можно больше…

– Гм, но стоит ли торопиться? – промолвил профессор. – Она ведь особа говорливая…

– Именно поэтому мне нужен быстрый результат! – заявил злобно олигарх. – Убивать ее нельзя, во всяком случае пока. Потом посмотрим, хотя она не будет представлять никакой опасности.

Убивать ее нельзя, во всяком случае пока… Эти слова Юнгштедт произнес будничным тоном, как будто… Как будто ему ничего не стоило отдать приказ о ликвидации человека. И как будто он отдавал такие приказы и раньше.

Доктор Чегодаев не сомневался, что отдавал.

Только раньше речь шла о конкурентах по бизнесу, а теперь – о собственной жене!

– А отчего такая спешка, позвольте полюбопытствовать? – произнес профессор.

– Позволяю. Полюбопытствовали. И достаточно. Делайте, что приказано, Аркадий Ильич, и задавайте меньше вопросов. Вам платят именно за это, а не за то, чтобы вы давали советы и выполняли требования! Поэтому ее и поместили к вам. Ясно, профессор?

Послышались шаги. Доктор в ужасе понял, что его вот-вот разоблачат. В последний момент он заметил витой ключ в двери, повернул его и увидел крошечную комнатушку, в которой стояла каталка с щетками, ведрами и разнообразными бутылками с чистящими средствами.

Он забился в нее, с трудом удерживая дверцу дрожащими руками. Нет, он не боялся того, что произойдет, если эти мерзавцы, столь спокойно обсуждавшие варианты убийства Евы, обнаружат его присутствие. Он надает им обоим по их лощеным мордам и даже скроется, не будучи задержанным телохранителями Юнгштедта.

Но тем самым он выдаст себя и свою осведомленность, и тогда эти нелюди изменят свой первоначальный план и перебазируют Еву в другое место.

Удерживать дверцу было крайне неудобно, и доктор Чегодаев вдруг понял, что она выскользнула у него из рук. Дверца немного приоткрылась, и в образовавшуюся щель он заметил стоявшего около умывальника Юнгштедта, державшего руки под струей воды.

Доктор смотрел в спину этого монстра, сдерживая желание выскочить из каморки и броситься на этого подлого типа. Словно чувствуя его взгляд, олигарх поднял глаза и уставился в висевшее перед ним зеркало в тяжелой оправе. И доктору Чегодаеву показалось, что они на мгновение встретились глазами.

А что, если он почувствовал на себе взгляд? Что, если он сейчас двинется к каморке и распахнет дверь…

Мимо дверцы, насвистывая, прошел профессор Васильев-Дельгадо.

– Все будет по высшему разряду! Сделаем из нее «овощ», который на любой сельскохозяйственной выставке почетную грамоту получит! – заявил он, зашелся лающим хохотом и вышел.

Юнгштедт, тщательно вытирая руки бумажным полотенцем, произнес, когда дверь за профессором захлопнулась:

– Все же я вам не доверяю, профессор. Но с вами мы разберемся позднее. Не выношу людей, которые не моют руки после туалета.

Скомкав использованное бумажное полотенце, он швырнул его в ведро, а потом подошел к двери. На мгновение задержавшись, он закрыл дверь, и Дмитрий Иннокентьевич услышал звук поворачиваемого ключа.

– А еще больше я не выношу двери, которые раскрываются в самый неподходящий момент!

И вышел прочь.

Доктор Чегодаев, выждав для верности минуту или две (и опасаясь, что педантичный олигарх вернется), осторожно толкнул дверь.

Та сидела прочно. Пришлось приложить большие усилия, чтобы вышибить ее. Хорошо, что замок был простой. Вылетев из каморки и едва не ударившись животом о фарфоровый рукомойник, доктор быстро привел себя в порядок и вышел из туалета.

Вручение премий возобновилось, кажется, судя по тому, как надрывался кто-то, певший то ли о скрипочке, то ли о шарманке, шел музыкальный номер с представителем российского песенного бомонда.

Больше здесь Дмитрию Иннокентьевичу делать было нечего. Он не встретил Еву – однако получил важную информацию. Поэтому он спустился по мраморной лестнице к гардеробу, забрал свой плащ и вышел на улицу.

Ему требовалось собраться с мыслями, а также выговориться. В голове мелькали разрозненные факты, однако ему никак не удавалось свести их воедино.

Приехав к себе домой (обитал доктор в роскошной квартире на последнем этаже стеклянного небоскреба, являвшегося частью элитного жилого комплекса «Золотой ключик»), он сделал то, что делал в исключительных случаях, – выпил водки.

Интересно, что после этого сразу полегчало и мысли потекли в нужном направлении.

Итак, проникнуть в рублевский особняк четы Юнгштедт было нереально. Вряд ли он мог, переодевшись дворецким, конюхом или лифт-боем, наняться к ним на службу. А даже если каким-то хитрым образом он там и окажется, свободно гулять по особняку у него возможности явно не будет, и до апартаментов Евы его никто не допустит.

Но кто сказал, что ему требовалось побывать в особняке, дабы узнать, что же случилось с Евой? К примеру, там ли она находится под домашним арестом, заперли ее в подвале или, кто знает, увезли в неизвестном направлении? Ведь от слуг, даже запуганных или получивших за молчание мзду, исчезновение хозяйки, тем паче сопряженное, не исключено, со скандалом или выяснением отношений, не утаить. Кто-то всегда что-то видит, слышит, знает.

Он позвонил тому, кто мог помочь ему отыскать свидетеля или свидетельницу. Марина Аристарховна взяла трубку сразу же. Хорошо, что не пришлось долго объяснять и вдаваться в подробности. И она не задавала ненужных вопросов и воздержалась от того, чтобы осведомиться, зачем ему все это нужно.

– Сделаю, что могу! – сказала она под конец, что на ее жаргоне значило: «Будет исполнено, сэр!»

Если он был Шерлоком Холмсом, то Марина Аристарховна была его Ватсоном. Точнее, мисс Марпл, которая обладала массой связей, поразительным чутьем и природной смекалкой. И, как отлично знал Дмитрий Иннокентьевич, была предана ему как собака.

Марина узнает, Марина добудет информацию. Он же занялся тем, что стал анализировать факты. А они свидетельствовали о том, что над Евой нависла смертельная опасность.

Да, именно смертельная…

Чтобы подстегнуть когнитивный процесс, доктор выпил еще водки. Потом, кажется, еще. А затем сам не заметил, как повалился на софу и заснул. Разбудила его верная Марина, у которой были ключи от его квартиры и которая, как выяснилось, пыталась до него дозвониться, но не смогла и поэтому приняла решение нагрянуть с визитом к своему работодателю.

– Ах, Мариночка Аристраховночка! – произнес доктор Чегодаев, чувствуя, что язык у него еле ворочается. Так он напивался только однажды – в день похорон Жени.

И, наверное, по этой же причине напился и сейчас: потому что боялся, что может потерять Еву.

Или что уже ее потерял…

– Дмитрий Иннокентьевич! – заявила верная секретарша, вырывая у него из рук пустую бутылку из-под водки. – Господи, что с вами!

– Я напился! – сказал доктор и вдруг заплакал. Затем, кажется, опустился на ковер, попытался обнять обтянутые капроновыми чулками ноги Марины Аристарховны и излил ей – то есть, конечно, им, ногам, – свое сердце. Он любит Еву и не простит себе, если она, как и Женя, погибнет.

Причем погибнет по его вине!

А дальше боевитая секретарша запихала его под душ, причем не особо церемонясь и прямо во фраке (он так его и не снял, вернувшись с приема). Врубив ледяную воду и плотно закрыв кабинку, секретарша-садистка сказала:

– Приходите в себя, шеф! Когда придете, вымойтесь и выходите. Будем пить кофе!

Дмитрий Иннокентьевич протрезвел – то ли от ледяного душа, то ли от действий Марины Аристарховны. И долго не выходил из ванной, надеясь, что она уже ушла. Потому что смотреть ей в глаза после случившегося было стыдно.

– Вы там не захлебнулись, шеф? – услышал он стук в дверь и ее командирский голос. – «Скорую» с реанимационной бригадой вызвать не требуется? Халат я нашла у вас в шкафу и положила на пороге!

Наконец он вылез из-под душа, воровато заграбастал халат, сетуя на то, что вся остальная одежда полностью промокла. Не появляться же перед собственной секретаршей в банном халате!

Впрочем, после того как он обнимал ее за лодыжки и твердил о своей неземной любви к Еве, ему терять уже нечего. Да и после того, как она во фраке запихнула его под ледяной душ…

По всей квартире восхитительно пахло кофе. Марина Аристарховна ждала его на кухне, обставленной по последнему слову техники и доктором Чегодаевым не используемой. Когда-то он обожал готовить – для Жени и вместе с Женей. А после ее смерти…

А после ее смерти так и не прикасался к плите в новой квартире (оставаться в старой было выше его сил), благо мог позволить себе посещать каждый день рестораны.