Текст книги "Медсестра"

Автор книги: Антон Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Кто-то заметил, что план могли нарисовать со слов пленников, пропадают ведь людишки время от времени.

Как есть предательство, напористо возразил первый, отхлебнув пива. Надо было откусить себе язык, но не выдавать, где в Мархене гаражи и столовки, что дороже – своя шкура или народные интересы? Теперь даже почетного гостя нечем будет угостить.

Да ну, усмехнулся другой, уж губернатор угостит, до его особняка за высоким забором серые твари не добрались.

Зато нам беда, горестно заметил еще один участник разговора, как же теперь без сахару самогон гнать?

Стефан смотрел на улицу за оклеенным пожелтелыми полосками окном. На виду остался только ворох смерзшегося тряпья, наполовину заваленный грязноватыми комьями снега, да торчал наружу обрубок заляпанной чернилами скамьи – на спор ее, что ли, разрубили? Мобилизованные на уборку горожане трудились не покладая рук.

После обеда пошел бродить по Мархену. Дым котельных пачкал ясное небо, громады обшарпанных продуктовых складов с гирляндами блестящих сосулек по карнизам напоминали зачарованную цитадель (отчасти так и есть – только благодаря консервирующим чарам припасы хранятся там по многу лет, до нового потепления). Жилые домишки смахивали на старых забулдыг с уголовным прошлым. Остановившись, Стефан вытащил блокнот, записал все эти образы. Он еще отомстит Мархену… По-своему отомстит. Всякий здесь живущий будет стыдиться своего дрянного островка.

Когда начало темнеть, ноги сами принесли его к больнице. Вестибюль набит битком – домочадцы, родственники, девушки и приятели пострадавших в ночном ЧП, ходячие больные в бинтах и застиранных пижамах. Клубы вонючего сизого дыма застят табличку «Не курить». Кто-то в голос причитает, кто-то ругается матом, кто-то неадекватно смеется, дежурная регистраторша за перегородкой, похожей на магазинный прилавок, силится перекричать тех, кто наседает с вопросами и передачами. Стефан попытался на правах вчерашнего пациента просочиться внутрь, но видали здесь таких, и пришлось ему отступить.

Отошел к холодному иссиня-черному окну. Как будто за стеклом кусок того самого космоса, который бороздят корабли жителей Земли Изначальной – параллельного измерения, доступного для контактов только летом, когда открываются порталы. Надо будет непременно побывать на Изначальной. Добиться известности, стать обеспеченным и влиятельным литературным мэтром (времени хватит, вся весна впереди, целых восемь лет!) – и вместе с Эфрой посетить историческую родину человечества, увидеть все тамошние чудеса: океаны, пустыни, компьютеры, невероятные летательные аппараты…

Кто-то пихнул его в бок. Мужчина с рукой на перевязи и женщина с грубоватым лицом кирпичного оттенка беспардонно оттеснили Стефана от окна. У мужчины был суматошный прыгающий тенор с бабьими нотками, у его жены – зычный прокуренный бас. Они костерили врачей и кесу, вслух мечтали: вот бы долгожданный политик догадался привезти на Мархен хотя бы грузовик сахара! Стефану хотелось нахамить им, но он сдерживался. Однозначно ему достанется, он ведь чужак. И Эфра среди них чужая, потому все так и сложилось. Чужаков здесь рвут на части, это проза, а не страсти… Записать. Полез за блокнотом.

Эфра задержалась на полтора часа – ассистировала в операционной, но Стефан все-таки дождался ее в опустевшем вестибюле. Кажется, на ее прекрасном бледном лице промелькнуло что-то напоминающее короткую радость. Он не был уверен. Освещение приглушили, слабый мутновато-желтый свет даже коричневые диванчики у стены и облезлый прилавок регистратуры превращал в зыбкий вероятностный антураж, только моргни – и все пропадет, что уж там говорить о выражении человеческого лица.

Прогулка по морозным улицам. В кармане пистолет – и что будет, если навстречу попадутся кесейские лазутчицы или те подонки, которые издеваются над Эфрой? Хоть бы никто не попался… Они дошли до ее дома, благополучно избегнув неприятностей.

Мама Эфры разогрела ужин, спросила у гостя:

– Правда же, у нее красивые волосы? Она хочет их обрезать, а я прошу, чтобы не резала.

– Правда! – с энтузиазмом подтвердил размякший Стефан.

Уже знакомая комната с вышитым летним озером на стене над кроватью. Камыши, кувшинки, зеленая трава, желтое солнце… Рассматривая пейзаж, Стефан случайно задел стоявший на краю комода лакированный стаканчик с карандашами и всякой мелочью, содержимое разлетелось по полу.

– Извини, – в первый момент он испугался, словно натворил что-то непоправимое. – Сейчас я все соберу…

Стаканчик закатился под платяной шкаф с остатками переводных картинок на дверцах. Смущенно улыбаясь, Стефан опустился на колени, попытался нашарить убежавший предмет. Что-то есть… Картонная коробка без крышки. Он ее вытащил, чтобы не мешала, мельком взглянул на содержимое… И замер, судорожно сглотнув.

Слипшаяся куча пластилиновых человечков, каждый пронзен булавкой.

Стефан отдернул руку, поднял взгляд на Эфру:

– Что… Это что?..

– Это я пыталась их убить. Ничего не вышло. Чтобы такой способ сработал, надо обладать хотя бы каплей магической силы, а во мне ее нет. Видимо, совсем нет, на их счастье.

Голос звучал ровно и невесело.

– Я тебя отсюда увезу, – стоя на коленях и глядя на нее снизу вверх, горячо пообещал Стефан. – Обязательно увезу, и тебе не придется больше ничего такого делать.

Сансельбийский караван появился в тот самый день, когда его ожидали, ближе к полудню. Стефан, с утра дежуривший с чемоданами в караулке западных береговых ворот, сперва не отличил отдаленный рокот множества машин от сонного (если верить Лепатре, летаргического) шума зимнего Леса, но сидевший возле железной печки сержант неожиданно встрепенулся: «Во, едут!» – и оказался прав.

Из бойницы просунули наружу шест, на котором трепыхались сигнальные флажки: «есть почта» и «есть пассажиры».

Стефан предъявил бумагу, подписанную капитаном предыдущего каравана, и его определили в фургон на свободное место.

Стоило бы сказать Мархену «прощай» и порадоваться, что никакой погибели так и не приключилось, но его не отпускало изнуряющее напряжение: он должен кровь из носу вернуться и забрать отсюда Эфру!

Огибая островок, караван прошел мимо северных береговых ворот, где кипела работа – вешали громадный транспарант: «Валеас Мерсмон – наша светлая надежда».

Прилипший к окошку Стефан отметил, что транспаранта на самом деле два: на одном имя претендента, на втором лестная характеристика. Видимо, чтобы сэкономить холстину и краску, если Мархен почтят своим присутствием еще и другие кандидаты в Весенние Властители.

В Танхале он как будто окунулся в цветной сон с изобилием подробностей и непредсказуемо изменчивой обстановкой. Бывают сны, в которых нужно поскорее сделать что-то важное, и ты целиком этим поглощен, а вокруг столько интересного, удивительного, заслуживающего внимания – мозаика, на знакомство с которой жизни не хватит.

Столица Стефана ошеломила: тянется во все стороны до бесконечности и за каждым углом преображается, словно в каком-нибудь из тех снов. Если с другими большими городами, вроде родной Милаги, все понятно – есть деловой центр и прилегающие к нему приличные кварталы, есть районы поплоше, есть трущобы и окраины, то Танхала в общепринятую схему не укладывалась. Такое впечатление, что «центров города» здесь пруд пруди. Одно слово – Столица, ни с чем не спутаешь.

Словно в отместку за несостоявшуюся погибель, на него посыпались неприятности. Сначала таксист, опознав в нем приезжего, заломил несусветную цену, потом Стефан, решившись дойти до нужного места пешком, заблудился в путанице манящих булыжных переулков, потом какая-то уличная мелюзга высмеяла его сансельбийские ботинки, и вдобавок у одного из чемоданов начала отрываться ручка.

Он остановился возле длинного линяло-фиолетового дома с лепными масками горгулий, которые хмурились, скалились, высовывали гипсовые языки, и размышлял, чем бы примотать подлую ручку, потому что Эфра ждет и надо мчаться ей на помощь, а не шарашиться с чемоданами по этому умопомрачительному лабиринту, когда знакомый визгливый голос спросил:

– Ну что, встретил свою погибель? Говорила тебе, не езди на Мархен!

Лепатра выглядела все так же: пальто с коллекцией дорогих пуговиц и свалявшимся воротником, кокетливый газовый шарфик, вздутые на коленях шаровары с начесом, старушечьи боты. Блеклые волосы свисают сосульками, на вывернутых губах поселился герпес, а в выкаченных бесцветных глазах светится жадный интерес – словно у лягушки, заметившей комара.

– Здравствуйте. – Стефан растерялся, потом опомнился и задал давно созревший вопрос: – Что вы называете погибелью? Меня могут убить?

– Сам в петлю полезешь. Приклеился, как муха к липучке, – сумасшедшая хихикнула. – Видать, судьба у тебя такая.

– Что я должен сделать, чтобы избежать погибели? Или чего не делать? Вам же не трудно сказать?

– Не ходи туда, когда позовут. Это будет не взаправду, а западня. Только все равно же пойдешь, и все окажется наоборот, и ты полезешь в петлю, но не посмеешь и передумаешь, вот… – хлопая редкими белесыми ресницами, взахлеб затараторила полоумная колдунья. – Но это будет не погибель, а напасть. Погибель случится после, когда сочинишь сказку в стихах, и еще пьесу для театра, и еще книжку для школьников, и все переврешь, зато денег заплатят – курам не клевать!

– Значит, я добьюсь известности? – оторопело уточнил Стефан.

– Можно и так сказать.

– А про что я сочиню сказку?

– Про свою медсестру.

– Что вы о ней знаете?!

Оставив вопрос без ответа, Лепатра присела на корточки и жалостно запричитала:

– Ой ты, чемоданушко, ой, не холит тебя хозяин… Ну, не плачь, не тужи, сейчас полечим, сейчас полечим…

Стефан не успел рассмотреть, что произошло с наполовину оторванной ручкой: как будто она сама собой срослась – и уже как новенькая.

– Вот! – колдунья выпрямилась, сияя. – Вылечила вещь!

– Что вы знаете про Эфру?

– А ничего не знаю, – она махнула костлявой бледной кистью, рассеянно глядя вдоль улицы. – Чую только, что наврешь и не будет в твоей сказке ни намека на то, что было взаправду. Зато соврешь – дорого возьмешь, да… Потопала я, пожалуй.

– Подождите! Спасибо вам за чемодан. Раз так, вы не поможете мне поскорее добраться до Малозеркальной улицы?

– Ну, это совсем просто, – колдунья хитренько прищурилась. – Слушай внимательно, что скажу… На той стороне книжная лавка, зайди туда и купи красивую карту города, а потом поверни за этот угол – там ходит трамвай, с пересадками доедешь хоть куда.

– Спасибо, – пробормотал Стефан обескураженно.

Он-то ожидал еще одного чуда.

Парикмахерскую он продавал, как в бреду. Нашел по объявлению в газете агентство из тех, что берут на себя и оформление наследства, и продажу мелких предприятий, хваткие агенты все устроили. Вероятно, надули его при этом на энную сумму. Не имеет значения, главное – скорее, скорее, скорее… Квартиру в хорошем кирпичном доме на той же Малозеркальной улице Стефан оставил за собой: будет, куда привезти Эфру с ее мамой.

Вырученные деньги позволили снарядить мини-караван до Мархена и обратно. Хватило в обрез, но дальше все образуется: он предложит свои пьесы в столичные театры, пойдет со стихами по издательствам, а Эфра сможет устроиться на работу по специальности, хорошие медсестры везде нужны. В мархенской больнице говорили, что она лучшая операционная сестра – хладнокровная, исполнительная, аккуратная. Бесчувственная, как кукла, зато всегда сохраняет самообладание. Стефан уже успел понять, что под ее кукольной бесстрастностью скрывается такая ненависть – мороз по коже, но когда Эфра окажется в другой среде, это постепенно сойдет на нет, и все у них будет хорошо.

Он опасался нападения кесу, и когда караван средь бела дня остановился посреди заметенного снегом Леса, душа ухнула в пятки, но ему объяснили, что все под контролем. Трансматериковая компания платит местным племенам дань за проезд по их территории – сахаром, сгущенкой, тканями и нитками, всякой галантерейной мелочью. Дополнительные расходы, но безопасность пассажиров и груза превыше всего.

«Я, выходит, в том числе сгущенку и стеклянные бусы для серых тварей оплатил… – удрученно подумал Стефан. – Не имеет значения, главное – спасти Эфру!»

Караван добрался до Мархена засветло, и он сразу помчался на знакомую улицу. Даже если Эфра на работе, ее мама должна быть дома. Наверное, обрадуется… Он поможет упаковать вещи, потом шофер прямо к подъезду подгонит грузовик – и пусть кто-нибудь попробует помешать! Охранники из Трансматериковой согласились поприсутствовать для острастки и помочь влюбленному пассажиру вызволить из беды красивую девушку.

Дверь облита какой-то подсохшей дрянью, наискось накорябано похабное слово с грамматической ошибкой.

Решив, что эти подонки обозлились из-за него, Стефан в течение некоторого времени стучал, повторяя срывающимся голосом: «Откройте, это я!» – пока не заметил, что замок выбит. Неужели тут побывали кесу?.. Он похолодел, но потом резонно подумал, что серые туземки, хоть и водится за ними всякое страшное, не пишут на дверях нецензурных слов на языке людей.

Здесь покуражилась самая обыкновенная человеческая слякоть – достаточно толкнуть незапертую дверь, зайти в квартиру и посмотреть, чтобы в этом убедиться. Стулья поломаны, книги и мелкие вещи разбросаны, растоптаны, с треснувшей люстры свисает женский лифчик. На полу грязные следы, окурки, осколки битой посуды. Все комнатные цветы исчезли. На стенах вонючие желтые потеки – ну как же без этого?!

Колени у Стефана не то что дрожали – ходили ходуном, словно внутри были разладившиеся шарниры. Он присел на край дивана, хотя и понимал, что надо бежать – в полицию, в больницу? – и выяснять, куда делись Эфра и ее мама. Господи, что же здесь случилось?.. Взять себя за шкирку, поднять с дивана – и бегом в больницу… Сил не было, только озноб и ужас, да еще совсем не к месту заныло в животе.

Он попытался встать, но тяжело уселся обратно, ослабевшие ноги не держали. Потом заскрипела дверь, послышались тяжелые шаркающие шаги, и на пороге встала, заполнив собой весь дверной проем, пожилая женщина с узлом волос на макушке, закутанная в цветастую шерстяную шаль.

– Из полиции сказали, чтобы тута больше не шастали и не озоровали, так что, молодой человек, уходи. А то мы все, соседи, недовольные. Не сральник тут, а жилое помещение, и мы рядом живем.

– Что это? – с трудом вымолвил Стефан. – Где они?

– Уехали.

– Как уехали, почему?..

– Потому что подфартило. Ядвига Тебери отдала мне алоэ, герань и укроп в ящичках, а фиалки – в двадцатую квартиру, тетя Еза давно на них зарилась. Квартиру не знаю, будут продавать, нет, ничего не сказали. И кто теперь тут приберется – вишь, наши ребята что натворили? Набезобразничали, дело молодое.

– Извините, я прямо сейчас уйду, только скажите, пожалуйста, куда они поехали? – взмолился Стефан.

– Так в столицу небось. Эфра глянулась этим столичным господам, которые к нам, горемычным, приезжали. То ли самому господину претенденту, то ли кому из его свиты. Скорее самому. Тот, сказывают, как побывал в больнице, сразу ее приметил, вызвал для разговора наедине, и она после этак заявляет главному врачу: я у вас больше не работаю. Он говорит, как так, по закону положено за два месяца предупреждать, а она говорит, подите вы все к черту. Вот так прямо и сказала без стыда и зазрения совести, люди слышали, и фырк домой, и они с матерью давай собираться. Только самое нужное и ценное захватили. Ядвига к соседям постучала, сказала, берите цветы. Опосля подъехала машина, обе сели и укатили. Даже не рассказали нам, соседям, что и как. Видать, золотые горы эти господа Эфре посулили! Ядвига – бывшая училка, воспитанная, а Эфра – бесстыдница распущенная, и до свидания никому не сказала, хотя мы все тут с пеленок ее знаем, – тараторя без умолку, женщина подошла вплотную и теперь колыхалась над ним, обдавая волнами душного тепла, словно живая печка. – Ты смотри, сама срамная девка, а туда же, племянника моего хаяла, мерзавцем обзывала, а племяш у меня послушный, дверцу шкафа на кухне починил, я тогда ей сказала: в другой раз так его обзовешь – я те в глаза наплюю, и чтоб тебе ни дна ни покрышки…

Стефан понял, что это содержательное повествование затянется хоть на полчаса, хоть на час, и поднялся с дивана. Нервная дрожь прошла. Колени, перед тем размякшие, как тесто, вернулись в свое обычное состояние. Тетка шла следом, дышала в затылок и продолжала тянуть свое:

– Люди болтают, этот претендент колдун, а я уж который день без сахара чай пью, так мог бы, еще наша котельная недавно была на ремонте без горячей воды, мог бы сахара людям-то привезти, и помойку из-под моего окна вот бы выгрести хоть на улицу, хоть на соседний двор, а то со всех дворов сюда тащат, я и говорю, пришел бы господин претендент посмотреть на нашу помойку, а то никому ничего не надо…

Стефан выскочил на площадку, нетвердо сбежал по лестнице – и задохнулся от морозной синевы густеющих зимних сумерек с серебряными искорками звезд.

Не дождалась. Совсем немножко не дождалась, хотя он вернулся за ней, как обещал.

Может быть – эта мысль показалась ему и пугающей, и спасительной, – Эфру увезли силой, попросту похитили? Но, с другой стороны, в этом случае она не стала бы посылать к черту больничное начальство… Она уехала с ними добровольно. Предпочла бедному поэту претендента на Весенний престол – влиятельного, богатого, еще и колдуна. Обычная история. До скрежета зубовного обычная. Стефан чуть не влепился лбом в фонарный столб – на этой улочке они стояли не по линейке, а как придется, словно решили разбрестись в разные стороны. На глазах закипали слезы. Желтые квадраты окошек и заборы, здесь и там заляпанные известкой (напоминание о визите важного гостя-подлеца, укравшего чужую возлюбленную), в иные моменты становились кристально отчетливыми, а потом снова расплывались.

– Ты, чмо, че тут ходишь?!

Стефана толкнули. Потеряв равновесие, он чуть не полетел в грязный сугроб, из которого торчали обломки гнилых досок и мерзлый сапог с разинутой зубастой пастью.

Три пьяные рожи.

– Че, тот самый тухляк, который к нашей общей телке клинья подбивал? Он же уехал, а тут ходит… Че тебе у нас на Мархене понадобилось?

– И ботинки, как у пидораса! Гля, какие ботинки позорные! – подхватил второй.

– У нас на Сансельбе все носят такие ботинки, – понимая, что его могут забить насмерть и потом, скорее всего, даже расследования не будет, пробормотал Стефан. – Я приехал за документами, которые забыл в больнице, сейчас поеду обратно.

– А сучку нашу ты, че ли, с той важной шишкой свел, что она вместе с мамашей умотала, не прощаясь? Ты же щас ходил к ней домой? Отвечай, ходил, блин? – парень с мутным взглядом сгреб его за грудки.

– Ходил, и она меня бессовестно обманула, – Стефан начал импровизировать, мысленно прощаясь с жизнью. – Я же думал, тут ее застану, а она куда-то уехала… А я денег ей привез, не нужны мне теперь эти деньги… – он дрожащей рукой нашарил в кармане и бросил на утоптанный снег кошелек. – Ничего мне больше не надо, пойду в проруби утоплюсь, все они одинаковые!

Мархенских подонков это заявление обескуражило. Один подобрал кошелек, заглянул внутрь и радостно сообщил:

– Че, много тут, живем!

Другой, выпустив куртку жертвы, наставительно сказал:

– Псих, что ли, из-за траханой телки топиться? Другую найдем… Пойди лучше выпей!

Посмеиваясь, они двинулись дальше, повернули за угол. Их гнусавые невнятные голоса постепенно затихали вдалеке.

Стефан сморщился и тоже пошел своей дорогой. К северным береговым воротам. Лучше не слоняться по этой чертовой дыре, а переночевать в фургоне, чтобы с первыми лучами солнца отправиться в обратный путь. Перестрелять бы всю эту гопоту… Видимо, он только что на волосок разминулся со своей погибелью. Не растерялся, подыграл им, а теперь на душе мерзко. Таких надо убивать на месте, а не подыгрывать… Ну и пакостное чувство, как будто совершил предательство. Как будто потерял частичку себя.

В ушах звенели слова сумасшедшей колдуньи: «Разве ты – это ты?»

Столица закружила Стефана грохочущей разноцветной каруселью. Танхалийцы спешили, целеустремленно шагали, слонялись и неспешно прогуливались по улицам, разъезжали на трамваях и в такси, скребли лопатами тротуары, сидели в трактирах и кофейнях, катались с огромных ледяных горок на площади Белой Звезды перед дворцом Зимней Госпожи, собирались на митингах послушать посулы и программные заявления претендентов на Весенний престол. А еще, безусловно, влюблялись, и мысль об этом отзывалась в душе болью: Эфра не дождалась, не захотела совсем немножко потерпеть, предпочла неустроенному мечтателю практичного политика… Вот когда Стефан станет знаменитым, она об этом пожалеет, да будет поздно!

Деньги закончились, не считая куцего остатка в банке на черный день. Можно было продать доставшуюся в наследство квартиру и купить взамен что-нибудь подешевле, но его сразу очаровала Малозеркальная улица. Модерновая лепнина по карнизам, облезлый, но величественный бронзовый дракон на вывеске антикварного магазинчика в цокольном этаже дома напротив, волшебно сверкающие витрины уплывшей в чужие руки парикмахерской и зеркально-стекольной мастерской. Стефан давно мечтал поселиться в похожем местечке.

Он устроился расклейщиком афиш в Новый Квадроэсхатологический театр на Малиновой площади, с дальним прицелом показать главному режиссеру свои пьесы, и целыми днями мотался по городу. Клеил, где придется. Платили гроши, но зато в преддверии смены времен долгого года и, соответственно, смены власти в Танхале едва не каждый день можно было урвать бесплатной кормежки. По традиции кандидаты в верховные правители угощали народ, демонстрируя свою щедрость и заботу, а кто будет жмотиться – тот заранее проиграл.

Претендент на Весенний престол Онор Шуйбе, подкупающе улыбчивый молодой человек (подвид С, как минимум сто пятьдесят лет), потчевал собравшихся экономными булочками величиной со спичечный коробок и обещаниями разобраться с городским освещением.

Его соперник Маркел Ногельшан раздавал дешевые ореховые конфеты и брошюру Санитарной службы «Как уберечь свое жилье от незваных гостей» – с обложки на Стефана гипнотически уставилась фасеточными глазами личинка, высунувшая голову из дыры в диване с подлокотниками-валиками.

Максимилиан Келлард, стриженный под ноль крепыш в грязно-белом зимнем камуфляже, нападал на «безыдейное пораженческое искусство»: тех, кто лишен боевого духа и правильной точки зрения, нечего допускать до театра или кинематографа. Не то чтобы он в открытую угрожал кому-то репрессиями, но давал понять: став Весенним Властителем, он не будет мириться с таким положением вещей, когда штатские балаболы самовыражаются кто во что горазд. Неуютно было его слушать, а еще неуютней – сознавать, что он вполне может выиграть предвыборные состязания: и харизма есть, и сторонников целая толпа. Но зато люди из его команды кормили всех желающих такой вкусной солдатской кашей с маслом… Стефан ел кашу, в душе не соглашаясь с Келлардом.

Зарплаты он до сих пор не видел как своих ушей. То ли действительно были затруднения, то ли дирекция театра не гнушалась экономить на вспомогательном персонале. Давно бы ушел, но его держала надежда: вдруг они наконец-то прочитают его пьесу – обещали ведь! – и увидят, что это намного лучше, чем то фуфло, которое у них на сегодняшний день идет. Да и с работой в столице было туго: наплыв беженцев с окраинных островов, разоренных набегами кесу. Максимилиан Келлард был не так уж не прав, когда громил нынешнее зимнее правительство за из рук вон плохую организацию обороны от лесного агрессора и процветающее в армии штабное разгильдяйство.

А третья причина – Стефану не хотелось ни в контору, ни за прилавок, ни в мастерскую, ему нравилось чувствовать себя вольной городской птицей и с утра до вечера бродить по Танхале, каждый день открывая новые уголки необъятной столицы. Если бы еще и есть не хотелось… Он-то согласился бы питаться одним танхалийским воздухом, пьянящим, как старое пряное вино, однако у желудка было на этот счет свое мнение, не совпадающее с хозяйским.

Сквозистая ограда большого катка. От скольжения пестро разряженной публики по молочному льду, от голода и от ветра, швыряющего в лицо несъедобную белую крупу, кружится голова. Голод не тетка, мозги не проест, и нечего ему поддаваться… Посетителей катка можно сравнить с зимними насекомыми, которые слетаются вместе для своих странных ритуалов, и вся жизнь для них – это самозабвенное скольжение, они живут, пока танцуют. Записать и переложить в рифму, но не сейчас, а то пальцы совсем озябли – даже очередную афишу упустил, и ветер поволок свою шуршащую добычу вдоль ограды, словно заляпанного краской перекидника, раньше срока выпавшего из спячки. Тоже записать.

Идущие навстречу прохожие жевали пирожки – и один, и второй, и третий… Вокруг них витал чудесный аромат свежей выпечки. Если каждый встречный с пирожком – значит, где-то впереди их раздают задаром. Логично?.. Голодное брюхо радостно взвыло – ему, скотине этакой, нет дела до прерванного творческого процесса.

Оскальзываясь на вылизанном ветрами белом тротуаре, Стефан устремился в ту сторону, откуда валил сытый народ. Скорее, скорее, пока бесплатное угощение не закончилось… Лишь бы оно и взаправду оказалось бесплатным.

За катком располагался торговый квартал: резные деревянные павильоны под затейливыми крышами, аляповатые вывески, меж фонарных столбов протянуты гирлянды истрепанных разноцветных флажков вперемежку с пучками сверкающей мишуры.

– …Скоро весна, и наша команда всех накормит! Пожалуйста, подходите, угощайтесь! – зазывал юноша в театральном плаще с вышитыми подснежниками.

Ухоженное смазливое лицо, мочки ушей проколоты, однако на поясе дуэльный меч, и дерзкие глаза агрессивно прищурены – сочетание любопытное, но Стефану сейчас не до колоритных типажей. Только до жратвы, только до нее, родимой…

– Где?! – он в упор уставился на парня голодными собачьими глазами.

– Там, – тот с легкой улыбкой показал на скопление пряничных домиков.

На центральной площадке торгового квартала толпился народ. В самой гуще, на невысоком помосте, стояла девушка в крытом серебряной парчой жакете с опушкой из белого меха, в венке из живых цветов поверх шапочки, с перекинутой через плечо толстой косой. Она-то и оделяла пирожками, доставая их из объемистого расписного короба. Не глядя ни в лицо девушке, ни на окружающих, Стефан протиснулся вперед, протянул руку:

– Можно?.. А можно два?..

Тепленькие. Только теперь он поднял голову, чтобы поблагодарить, – и встретил взгляд морозных сине-серых глаз. Слова застряли в горле. Он так старался не думать о ней – и на тебе, столкнулся лицом к лицу! С яблочным повидлом… Зубы сами рвали нежную выпечку, в то время как сердце тоже рвалось на части.

Его оттерли от помоста, он снова попытался пробиться поближе.

«Разве она похожа на весеннюю девушку? – мелькнула растерянная мысль. – Скорее зима, готовая все вокруг заморозить! И взгляд такой, словно она раздавала бы эти пирожки с большим удовольствием, будь они не с повидлом, а с ядом. Все равно ее взяли на эту работу… Понятно почему. Понятно, чего господин претендент от нее хочет. Она такая красивая, что не имеют значения ни ее мысли, ни выражение глаз, и в этом ее трагедия…»

Его толкали, ругали, пихали локтями, но Стефан едва чувствовал тычки.

Наконец последний короб опустел, Эфра спустилась по лесенке, шурша атласным подолом. Столпившимся мужчинам хотелось посмотреть на нее вблизи, привлечь к себе ее внимание. Пусть она молчала, даже не улыбалась – роившихся вокруг помоста кавалеров это не расхолаживало.

Сбоку вынырнул юноша в плаще с подснежниками, взял ее под руку и потащил прочь с площадки, лавируя среди жаждущих познакомиться, словно те были деревьями или колоннами. Он сорвал с головы девушки венок и бросил в толпу – отвлекающий маневр сработал, началась дележка чуть не до потасовки, а парень с Эфрой свернули в закоулок между двумя магазинами.

Стефан пристроился за ними, на ходу объясняя:

– Я же за тобой приехал, как обещал… Я продал парикмахерскую, чтобы забрать вас оттуда, почему ты не дождалась?.. Я без тебя не могу…

Дверь в торцовой стене. Он сунулся следом, кто-то вытолкнул его обратно, и тут Эфра, неожиданно обернувшись, попросила:

– Пропустите, я его знаю.

Полутемный коридор, лестница на второй этаж. Уютное кафе с мебелью светлого дерева, кремовыми стенами и люстрой в виде букета стеклянных лилий. В своих мечтах Стефан допоздна засиживался в таких кафе и писал стихи за столиком в дальнем углу.

Здесь дальний угол отгорожен ширмой, расписанной золотыми павлинами, и за ней, похоже, кто-то есть, а в маленьком зале посетитель один-единственный – черноволосый парень лет двадцати восьми, с худощавым смугловатым лицом городского хищника и парой ножей на поясе. Окна от пола до потолка выходят на площадку с опустевшим помостом и до сих пор суетящимся народом.

Увидев Стефана, обладатель ножей вопросительно заломил бровь.

– Знакомый Эфры, – объяснил его товарищ.

Тот смерил гостя изучающим взглядом и слегка мотнул головой в сторону ширмы с павлинами, с выражением недоброго веселья на некрасивой, но живой и артистичной физиономии киношного злодея.

– Нет, – словно услышав невысказанную вслух реплику, возразила девушка. – Не из тех. Это поэт с Сансельбы, он был на Мархене проездом, лечился в нашей больнице. Его зовут Стефан. Можно, чтобы его тоже угостили обедом?

Стефана захлестнула жаркая волна благодарности – Эфра поняла, что он давно не ел, и хочет его накормить! – но в то же время предыдущий обмен странными взглядами и полунамеками оставил ощущение смутной тревоги: что имелось в виду, какой опасности он избежал, кто у них спрятан за ширмой?

– Угостить голодного поэта – святое дело, – усмехнулся «злодей». – Располагайся. Меня зовут Бранд, а это Дик.

Благодарно кивая – какое счастье встретить в большом городе хороших людей! – Стефан пристроил у стены свою сумку с пачкой афиш и банкой клея, повесил куртку, подбитую поеденным молью мехом саблезубой собаки. Куртка так себе, плебейская, зато за ботинки не стыдно.

Официант принес первое. Больше никто не появился – видимо, команда поддержки претендента арендовала кафе целиком, и посторонних сюда не пускают. Стефана разбирало любопытство: кто же в таком случае сидит за ширмой, кто там чуть слышно шепчется и звякает ложечками? Но главное не это, а изумительный суп из цветной капусты на мясном бульоне, целую вечность не ел ничего вкуснее!