Текст книги "MKAD 2008"

Автор книги: Антон Некрасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Антон Некрасов
MKAD 2008

Пролог

К реву автомобилей добавился режущий грохот вертолетных пропеллеров. Посмотрев наверх из окна «Вольво», я увидел, как из отодвинутой двери геликоптера спиной вперед, упираясь ногами в порог и выставив задницу, появился человек в пятнистой форме. За спину заброшен автомат с длинным и толстым стволом, на голове зеленый круглый шлем. Оттолкнувшись обеими ногами, он начал быстрый спуск на фале. Прошло несколько секунд, и вот он уже, присев для равновесия, в позе Тарзана оказался на крыше джипа, мчащегося по МКАД со скоростью не менее ста километров в час. Отстегнув карабин, он отбросил фал рукой и осторожно лег на крышу внедорожника. Я не представляю себя на его месте. Наверное, я бил бы ладонями по крыше и умолял водителя остановиться. Но он спустился на джип с другой, видимо, целью.

Вертолет снова завис над дорогой, и в двери появился еще один пятнистый. Он повторил все манипуляции первого с той лишь разницей, что не стал опускаться на крышу «Мерседеса». Повиснув в двух метрах над головой товарища, он зафиксировал себя на фале, перевернулся вверх ногами и в этой совершенно необъяснимой для меня позе одним движением перебросил висящий за спиной автомат себе в руки. Через секунду я увидел, как он, непонятным образом сохраняя равновесие и хладнокровие, висит в воздухе и целится куда-то в кабину джипа.

Невозможно было делать какие-то выводы. Логика здесь отсутствовала. Если он сейчас даст очередь и голова водителя джипа разлетится как елочный шарик, что тогда станет с тем, кто лежит на крыше.

И мне пришло в голову: а что станет… с нами?

МКАД жила своей жизнью. Движение никто не останавливал. Машины мчались по дороге, словно вертолета не было вовсе. Я их всех понимаю. Кому-то нужно срочно оказаться в приемной, у кого-то жена рожает, третий просто ни хрена не видит и слушает «Король и Шут».

Скоро я понял, что выстрелов не будет. Сейчас, во всяком случае. Тот, кто висел над внедорожником, страховал своего товарища. Высуни кто из пассажиров джипа руку с оружием из салона, и его участь была бы для меня яснее ясного. Это был бы труп.

Но они ведь могут и через крышу выстрелить? – шевельнулась в моей голове лишенная тактических тонкостей мыслишка. – Через крышу-то, а?

И словно услышав меня, пилот вертолета ушел чуть влево, и пятнистый опустился еще на метр.

Я посмотрел на него, и в какой-то момент взгляды наши встретились. Мой был до краев залит страхом, его – безразличным покоем. С таким смотрят передачу «В мире животных» или давят запрыгнувшую на тропинку лягушку. Еще секунда – и он перестал на меня смотреть. Дотянулся свободной рукой до шлема и надел на лицо какой-то прибор, похожий то ли на огромные очки, то ли на видеокамеру.

– Джип тонирован, – понял я, – и сейчас он видит все, что происходит в салоне.

И я подумал, что если он посмотрит сейчас на меня, то увидит, что я ел полчаса назад в придорожном кафе…

Из машины высунулась голова. На секунду. И в следующее мгновение от нее отлетел и ушел назад через крышу «Мерседеса» фрагмент кости.

Что случилось, я понял лишь тогда, когда ветровое стекло «Вольво» забрызгали крупные и жирные, как короткого дождя, капли. Щетки автоматически включились и размазали по стеклу красную жижу.

– Проклятье!.. – рыкнул Пострелов и стал дергать рычаг быстро и отрывисто, словно по нему пропустили ток. Вода вылетала и билась о стекло. Щетки угорело метались перед моими глазами. Они смывали кровь. Пострелов, оказывается, на дух не переносит крови!

Я перевел безумный взгляд на дорогу. Головы уже не было видно. Лишь чья-то безвольная рука болталась, свесившись из окна. До тех пор, пока не ударилась о бетонную разделительную перегородку. От соприкосновения кузова с преградой вылетел сноп искр, руку закрутило, и она взлетела вверх. Потом, неестественно выгнувшись, повисла. Рука была или вывихнута, или сломана.

Вряд ли в этот момент один я находился в ступоре. То, что происходило на МКАД, видели все, кто имел счастье лицезреть зависший над потоком машин геликоптер. И разница между нами была лишь в том, что я не держал в руках руля. Наверное, трудно вести машину по переполненной трассе и одновременно любоваться этим сафари… Любоваться нужно было чем-то одним, а жить хотелось всем. Поэтому все выбирали дорогу и никто не останавливался. Скорость потока была неестественно высокой. Резкая остановка могла означать смерть или инвалидность.

Это были страшные минуты. Кто ошибется первым – водитель джипа, идущего перед нами, охотники, водители мчащихся рядом машин или я, сидящий за спиной Пострелова и думающий о том, что все закончится хорошо?

Мне захотелось ступить на землю и закурить, чтобы проветрить замусоренную не имеющими ответов голову. Мои уши резал разномастный шум. Крики в салоне Володиной машины, рубящий воздух рокот винтов, сигналы машин и стук крови в моих висках – все это смешалось в один звук и выворачивало мои внутренности наизнанку.

Я высунул голову в окно, чтобы ветер отхлестал меня по щекам и привел в чувство. И запах МКАД, этот ненавистный за годы работы на этой дороге запах выхлопных газов и укатанного асфальта, ударил меня.

Хлестко, до беспамятства…

I
Беляков

Мне постоянно кажется, что весна – это то время, когда надо мною летают растерзанные зимой души клинических идиотов. Хотел по дороге забавное что-нибудь вспомнить, чтобы от неважного настроения отделаться, но не получается. Набивается на воспоминание только всякая мразь. День сегодня совершенно не располагает к хорошему настроению. В голове сырое сито, ветер без привязи, не свищет, как у придурка, – а просто без определенной цели гуляет туда-сюда, ниши проветривает. У таких, как я, это называется творческим застоем. Глаза высматривают тени в пустоте, а внутри царствует вакуум. И кажется мне, что состояние это я уже давно когда-то чувствовал, и что превозмог, и что все будет хорошо, все образуется. Пытался понять, с чего началось, потом вспомнил – пустая затея. Если в голову не лезет ни одна законченная мысль, из этого не следует, что ты законченный болван, – просто усталость навалилась и нет сил ее стряхнуть. Но откуда творческому настроению взяться, если сутки приходится всякую шваль ломать, а двое суток отсыпаться и пытаться забыть эти сутки?

Весна – и нет лучше, кажется, времени для меня, весною рожденному. Но природа презирает гороскопы, и для нее Рыбы такие же твари, как другие прочие, с теми же брешами в иммунитете, тем же витаминным голоданием. И тут хоть зажрись химией и заешься железными яблоками, будь они хотя бы и молодильными, – не обманешь. Зима свое забрала и теперь пожирает, сука, катясь на санях дальше. И все в одну кучу до малого валится: прыщи на губах, настроение ни к черту от чего-то необъяснимого (не от прыщей же, в самом-то деле), и все вокруг поджидают момент, как бы добавить к этому салату прокисшему свою толику «добра и света».

Начальник отдела кадров ГУВД, баба зловещая, по всему видно – нечасто мужем любимая, три года назад не хотела меня, Рыбу, на работу брать. Рыбы-де люди бесхарактерные, влюбчивые, и в голове у них как раз ветер. Посему человеку, рожденному под таким знаком Зодиака, в спецназе МВД делать нечего. Но я ее уболтал, дуру уболтать большого труда не составляет. Я ей сказал, что служба в спецназе – дело тонкое, требующее наития, работать приходится со всеми знаками Зодиака, а Рыбы и есть тот знак, что впитал в себя отовсюду помалу, то есть способны предугадать поведение злодея. И опять же творческие личности под Рыбами и выпестовались.

Три года я занимаюсь тем, что вылетаю на разные стрелки-перестрелки, толковища и просто морду кому-нибудь набить. Нас в отделении шестеро, и сегодня как раз те самые сутки, после которых так хочется поспать и послать все к чертовой матери.

Позавчера некий случай произошел, не со мной, слава богу. Но я был ему свидетелем, и сердце мое сжалось от ужаса, ибо я сразу представил себя на месте той дамы и не нашел тогда слов, и сейчас не нахожу, чтобы описать ее состояние.

Люблю я у окна чай пить.

Вот так сидел я сегодня и пил чай при открытом окне, держа в энкавэдэшном подстаканнике, на блошином рынке купленном, чай с бергамотом. И в тот момент, когда решил сдуть серебристую пыльцу с дымящегося зеркальца, на подоконник упала сосулька. С бивень слона размером, как мне показалось. Как бы то ни было, но если бы я следом увидел слона, веревочкой к воздушному шарику привязанного, ничуть не удивился бы. И вылетел бергамот из чая, а чай из стакана, и хлынуло мне все это по отдельности на то место, простите, которое к чаепитию совершенно не расположено.

Но это относится к весенним мерзостям, а никак не к случаю, на глазах моих произошедшему. Впрочем, случаи эти похожие, разве что без бергамота.

Возникло на дверях каждого подъезда объявление угрожающего характера в прошлую субботу. Из меня, знаете, никак не может выветриться дух замученных в сталинских лагерях и порубленных Батыем предков. Когда я вижу на двери объявление, у меня сразу холодеют ладони. Ибо никогда еще на бумаге, недоброй рукой работника ЖЭКа прижатой к двери, не была написана добрая весть. Это или война, или воду отключат, что еще хуже в некоторых случаях. И безобидное на этот раз сообщение на бумаге было, и предупреждалось им, что в субботу, в 11:00 будет сброшен снег с крыши нашего 11-этажного дома. И что машины-то убрать, конечно, лучше, если, конечно, машины жаль. Так, на всякий случай. Я машину под окном не ставлю никогда. Три года назад из чьей-то блядской руки вывалилась вилка, – не исключаю, что не вывалилась, а была интеллигентной рукой выбита, – и упала на капот моей «Тойоты». С тех пор двор для меня стал глазом дракона, и я наматываю по сто лишних метров от дома до стоянки.

Примечательно и характерно, что сброс снега был запланирован на 11:00, а объявление засветилось бельмом в 9:00. Тем не менее я подивился тому, как незаметно и быстро исчезли со двора все авто.

Первая серия, она же – прелюдия этого триллера под названием «Крик», закончена. Можно сходить перекурить.

Вторая серия.

Живет в соседнем подъезде мужик, которого все почему-то считают колдуном. Я его вижу часто, на колдуна он похож, как я на испанского летчика, но в глаза ему на всякий случай все равно не смотрю. Колдун трудоустроен неплохо. Разместив ПБОЮЛ по месту жительства, – в одной из комнат сдаваемой в аренду двухкомнатной квартиры, – он принимает братков, моргающих, как цветомузыка, потертых временем и дорогами дам и других умалишенных, которые всегда готовы выложить по 10–15 тысяч рублей за привороты-отвороты, смерть врагу и провокацию эректильной дисфункции любовникам своих неверных, потрепанных временем и дорогами дам. В общем, ходят к нему те, кто хочет чьей-то погибели и кто сам желает ее избежать. Моя писательская фантазия подсказывает мне, что к колдуну по очереди ходят обе стороны впотай друг от друга. Помогает он, конечно, всем. И моя писательская фантазия опять наталкивает меня на мысль, что он дает себе отчет в некой зеркальности своих колдовских мероприятий, но тем не менее поступает вопреки здравому смыслу. Я его понимаю. А еще лучше его понимает мой знакомый по стоянке Виталька, который живет в соседней комнате той самой арендуемой квартиры и который все звуки, коими сопровождается изгнание или, наоборот, форум демонов, слышит так, как если бы все это было адресовано ему. Против такого паранормального соседа он не протестует, справедливо полагая, что иметь своего колдуна во фрэндах не каждому выпадает счастье. Отчасти со слов Витальки эта история и рассказывается сейчас.

Поведал он ее мне вечером того дня, как увидел я картину, заставившую сердце мое покрыться коркой льда.

В очищенный от машин двор, радуясь, верно, что как же хорошо жить в таком не запруженном автотранспортом дворе, въехал «Лексус-RX-350» черного цвета и припарковался у колдунского (Виталькиного) подъезда. Из него вышла женщина лет сорока пяти на вид. Я сразу понял, по чью душу посетительница, точнее сказать, кому она свою принесла. И в темпе, в котором обычно идут за гробом королевских особ, взошла она на ступени.

Я стоял, пускал в окно ржавый от зависти сигаретный дым, и фантазии мои, свойственные только одним гороскопическим субъектам – Рыбам, не давали мне покоя. Я думал о том, что можно выйти во двор, дождаться появления расколдованной бабы и предложить поменять ее 350-й на мой 300-й. Без доплаты, разумеется. «Она бы согласилась», – хрипели мне в ухо самые худшие из характерных рыбьих черт. Я только что закончил думать о том, что на стоянке стоит ее 300-й, а я вижу свой 350-й, как на тот, что я видел, упал огромный кусок льда с примерзшим к нему сугробом снега.

Мастер эротической прозы описал бы эту картину так:

«Огромный, похожий на ладонь ослепшего от онанизма циклопа пласт загрубевшего снега трахнул чернявого красавца с такой дикой страстью, что тот подскочил на месте и дико закричал».

Я делаю паузу, чтобы вы могли представить, отчего бергамот оказался на моих брюках спустя двое суток после случившегося.

Мысленно я быстро поменял «Лексусы» местами. Ее подогнал к подъезду, свой поставил на стоянку.

Через минуту появилась она, – в распахнутой норковой шубке, словно от паха до горла вспоротая безумным охотником медведица, – дама стала бегать вокруг машины и махать лапами.

Я не мог дальше смотреть на это. С мертвым сердцем я сел в кресло и включил телевизор. Дальнейшее продолжение истории ведется от лица Витальки: «…я как увидел эту суку, сразу возненавидел. А она ему в комнате говорит: „Мне бы хотелось, чтобы эта молоденькая дрянь, что от него понесла, аборт сделала“. Колдун сообщил, что он не гинеколог, а всего лишь психолог и видит прошлое и будущее, но даже и в таком своем сверхъестественном состоянии не в силах повлиять на промысел божий, но она дала ему 20 тысяч, и он согласился. Полчаса они там что-то кашеварили, такое впечатление, что он аборт как раз и делал, а потом я услышал совершенно лишний в данной ситуации вопрос. Он был столь же не к месту в той комнате, как был бы не к месту Святой Валентин: „Скажите, а бог простит?“ Колдун: „Не вы же аборт делать будете“. Этого оказалось достаточно. Через минуту программа дистанционного прерывания беременности была установлена, произошел расчет, а еще через мгновение раздался вой во дворе».

Моя хрустальная, несбыточная мечта теперь – узнать, сделала ли та девчонка аборт.

Мечта номер два – «Лексус-RX-350». Но это, кажется, еще более недостижимая мечта.

Добравшись до Управы, я оставил машину на парковке и поднялся на наш этаж. Приехал я, кажется, первым, и это еще больше испортило мне настроение. Тишина, в раздевалке вокруг витает характерный запах спортивного зала, мужской силы и отрешенности. Хоть волком вой.

Стоя в трусах и носках, я вынимал из кабинки камуфляж и снаряжение. Нет страшнее картины, наверное, чем мужик в трусах и носках. Мне отец всегда говорил – прежде чем снять брюки, стяни носки. Наличие носков лишь подчеркивает, что ты в трусах. Отсутствие оных позволяет играть мышцами и делать вид, что не обстоятельства тебя раздели, а твоя воля. Но привычка не прижилась. Ребенком я оказался трудновоспитуемым.

Через пару минут появился, слава богу, Касьяненко. Здоровый парень казацкого происхождения, разговорчивый до омерзения. Иногда за это хочется его убить.

Натянув брюки и куртку, я застегивал пуговицы, «молнии», трещал липучками. Пустой разгрузочный жилет валялся под ногами, мешал мне, но отодвигать его в сторону было лень.

– Проголосовал? – спросил он, предполагая, видимо, что я из тех, кто ходит на выборы.

– Сходил. Проголосовал. Честно сказать, не впечатлило. Попусту потраченное время. Девчонки все древние, самой молодой не меньше пятидесяти, макияж второсортный, костюмы подобраны второпях. Занавески на кабинках не в тон стенам спортивного зала. Мент у входа хранит на бровях чувство вины за вчерашний день. – Нагнувшись, я поднял «разгрузку» и накинул ее на плечи. – Кастинг наблюдателей явно не проводился, брали первых попавшихся. Тот что слева имел вид изнуренного онанизмом начальника вещевого склада воинской части, вторая смотрела на мир сумасшедшими глазами сквозь стекла огромных очков в плексигласовой оправе. Что она могла наблюдать, я не понимаю. Третьего не было, хотя стол для него имелся.

Бюллетень ничего. С голограммой. Прилепленной криво. В кабинках толком не переодеться – занавески колышутся, видно ноги. Туалетная бумага отсутствует…

Касьяненко слушал и скорбно молчал. Он не понимал людей, которые не ходят на выборы. Он их осуждал, считая, что лучший способ бороться с кандидатом от власти – это голосовать за любого его конкурента. Что он и сделал вчерашним днем, я так думаю. Интересно. Кто получил лишний голос только потому, что Касьяненко недолюбливает Медведева? Медведев знает, что его Касьяненко недолюбливает?

Вот какие вопросы приходят в голову рожденному весной капитану спецназа МВД.

Но Касьяненко нужно заткнуть, иначе потом весь день придется слушать долгоиграющую историю, которая начинается утром, а заканчивает он свое повествование ближе к ужину. Лучший способ заставить его замолчать – начать рассказывать свою историю, ту, которая ему не по душе. Двухметровый гигант обижается как ребенок и уходит в себя. Лучше бы он оттуда и не выходил вовсе.

– Согнутый всего в два раза бюллетень еле засунул в щель. Не представляю, как справляются с очевидной проблемой те, кто согнул его вчетверо, – секу я неприятными словами его веру в то, что на выборы ходить нужно. – Динамики никакой. Все сидят в ступоре, смотрят друг на друга: секретари на наблюдателей, наблюдатели – на секретарей. Кто-то приходит, кто-то уходит. Сюжет получается рваный, общий смысл теряется за частными мелочами, как то: «Скажите, а какой знак можно поставить?». Я: «Ставьте на них всех крест!» Секретарь: «Против всех голосовать запрещено!!! Если спустили – идите!!!» – чувствуется инструктаж. Я: «Так вот что в кабинке делать надо было?» Брови сержанта вскидываются и подбитой птицей падают на утес носа. Он все слышал, но ничего не понял.

Главная музыкальная тема мероприятию соответствует так же, как открытию оздоровительного центра соответствует «Интернационал». Напитков никаких, финал смазан. Дресс-код отсутствует, впускают кого попало. Я ушел, этого никто не заметил. Из воспоминаний – календарь на папиросной бумаге на восьмой год, засунутый мне в паспорт похожей на Крачковскую секретаршей постпенсионного возраста. Надеюсь, ее номера телефона на нем нет. В общем: любовь – один балл, детектив – три, секс – два, извращения – пять. До сих пор пытаюсь понять смысл ограничения до 18 лет…

– Ты политически близорук, – режет меня Касьяненко, дальше, всего один раз – Кас.

Постепенно подтягиваются пацаны. Всего нас шестеро на круглые сутки. Плюс два пилота вертолета «Ми-6».

Спецназ РУБОПа ГУВД Москвы по контролю МКАД. Блатное место по меркам СОБРа.

Хохот стоял гомерический, когда в раздевалку вошел Мерцалов. Подполковник Мерцалов, командир нашего краснознаменного (шутка) отделения, мужик мировой, но свирепый. При нем лучше не хохотать, ибо к веселью он относится с какой-то патологической ненавистью. Вся жизнь его прошла на войне, он обвешан орденами и медалями, как Брежнев, шрамами покрыто лицо Цербера нашего, и к каждому – уважение немереное.

– Гогочем? Пять минут.

И ушел. Это означает, что через пять минут он едет на свою новую войну. Ну и мы вместе с ним, обуза. Он бы давно всех перерезал лично, этот пятидесятилетний мужик, переодевшись во все черное и измазав лицо сажей, – перерезал, но ему навязали пятерых салабонов, от которых шума и пыли больше, чем толку.

На «Газели» цвета диарейного поноса с надписью «Аварийная» мы выезжаем на вертолетную площадку. Через полчаса, проверив связь и оружие, поднимаемся на борт. «Ми-6» психоделической раскраски – желтый с красными узорами. Сразу не поймешь, какому ведомству он принадлежит. Не то пожарному, не то со съемочной площадки Джона By. Я знаю каждый закуток в нем, сиганул с него с парашютом восемьдесят четыре раза. Еще двадцать – с «Ила». Потом сигать надоело, квартиру не дали, уволился из ВДВ и теперь вот здесь в качестве салабона езжу с Мерцаловым для регулировки движения на самой большой кольцевой дороге в мире.

– Значит, так, – говорит Мерцалов… Если бы мы сидели сейчас без средств связи в «сферах», где наушник вставлен в шлем, а микрофон выведен ко рту, можно было даже не думать о какой-то беседе. В «вертушках» во время полета стоит такой густой вой, что его можно резать ножом. Прокричи – сам слова не услышишь. Но «сферы» глушат звуки сами по себе, а наушник вставлен прямо в ухо – удобно и практично. – Значит, так. Какая-то бригада согнала машину жены заместителя начальника РУБОПа…

– Ююкина?! – орет Панфилов, второй по древности после Мерцалова.

– Еще раз рот откроешь, выброшу в рампу, и побежишь следом. Так вот, какие-то недоноски спихнули машину жены заместителя начальника РУБОПа, и та покалечилась. Приметы тачки есть, дополнительную информацию получим по дороге и на месте. Вопросы?

Жена Ююкина, это, считай, наша жена.

Если бы так было, она бы обязательно добавила мне так необходимые двадцать тысяч долларов до «Лексуса-350». Уж я бы постарался.