Текст книги "Стрела времени"

Автор книги: Антон Мальцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Мамин промолчал. В это время не знал, чем себя занять. На полке оставался еще один чемодан, но не было уверенности, что он принадлежит капитану. Алексей понимал, что и так уже наговорил лишнего. Прокол с чемоданом станет катастрофой. Оставалось только ждать, когда уйдет Онищенко.

Алексей посмотрел в окно. Вокзал Бреста представлял собой небольшое двухэтажное кирпичное здание скучного серого цвета. На навесном перроне стояла суета. Тележки, чемоданы, мешки, домашний скарб, разночинный народ от гражданских до военных, шляпы, кепки, женские платки, платья, пиджаки, детские сандалии – все это двигалось, смешивалось, то появляясь, то растворяясь в толпе. Через закрытое окно купе слышался человечески гул, заполнявший привокзальную площадку. Вдоль вагонов сновали железнодорожники. Звучали стуки, скрипы, множество неизвестно откуда возникавших звуков, свойственных вокзальной жизни.

Мамин увлекся картиной перронной сутолоки.

– Здравия желаю, товарищ капитан! Ефрейтор Стебунцов прибыл для сопровождения! – отчеканил чей-то звонкий голос за спиной.

Алексей вздрогнул и повернулся.

– Со мной полуторка! – добавил чуть погодя тот же голос, но уже не так уверенно.

В проеме двери купе стоял молодцеватый, худой как щепка парень и широко улыбался. Лицо ефрейтора было открытым и располагало.

– Здравия желаю. Вы точно за мной? – ответил Мамин.

– Да, я Вас с 4 утра дожидаюсь. Со мной полуторка, – вновь уточнил ефрейтор. – Можем ехать. Где ваши вещи?

– Тык…

Мамин замялся. Сосед сидел на полосатом диване и смотрел на Алексея, посмеиваясь. Его вещи стояли тут же, на полу, и лишь единственный чемодан продолжал лежал над дверью. Вариантов не оставалось. Значит чемодан принадлежит капитану. То есть ему – Мамину Алексею Степановичу. Он хотел потянуться и достать его, но шустрый ефрейтор опередил и, схватив чемодан, с не покидающей лицо улыбкой, всем своим видом показал, что готов к выходу.

– Жаркое время вы выбрали для перевода на границу, – вдруг заметил Онищенко.

– Да граница во все времена была горячим местом, – заметил Мамин.

Ему не нравился корреспондент. Что-то в нем было непривлекательное. Что-то что внушало если не ужас, то тревогу. Хотелось побыстрее отделаться от этого «нехорошего» соседа. Поэтому Мамин двинулся к выходу.

– Не забудьте про девушку, – сказал корреспондент.

Мамин кивнул и, не подавая руки, вышел из купе.

– Еще увидимся, капитан, – в спину прозвучал голос соседа.

На перроне Алексей остановил Стебунцова.

– Ефрейтор, мы девушку до гарнизона можем довезти?

– Девушку?– удивился Стебунцов.

Мамин в двух словах объяснил ситуацию. В это время к ним подошла Лиза. Ефрейтор не знал, будет ли нарушением подвезти гражданскую, но сообщил, что сейчас по всему гарнизону усиление, поэтому решение, то есть ответственность Мамин берет на себя как командир.

К машине отправились втроем, ефрейтор взял и чемодан Лизы. По пути, Мамин с интересом изучал окружающую обстановку и думал. Два дня. Всего два дня. Либо он находит документы, и тогда каким-то образом возвращается домой. Мамин был уверен, что при выполнении задачи должна появиться возможность вернуться. Каким образом сейчас неважно. Но всего два дня! Он даже не знает, где их искать. Собственно, вариантов три, если задуматься. Договор подписывался в Белом дворце. Он на территории Брестской крепости. Это первый. Документы могут храниться в здании НКВД. Это логично. И это номер два. Наконец, есть еще здание обкома. Статьи номер шесть о руководящей роли партии еще конечно нет, она появится только в брежневской Конституции, но это де-юре. А де-факто партия давно занимает руководящую роль. Поэтому документы могут там храниться. Это третий. Что ж, отчаиваться не стоит. Нужно только успеть за два дня. Если нет, то… Об этом думать не хотелось. Через два дня здесь будет ад! Может он что-то существенно изменить? Конечно нет! Санчес об этом же и говорил. То, что должно случиться, то и случится. Даже если оказаться в теле самого Сталина, а не капитана, ничего изменить уже нельзя. Война еще не началась, а колесо смерти уже вращается на всех оборотах. Ни мира, ни войны!

Они прошли через главный вестибюль вокзала. Лиза со Стебунцовым шли впереди и что-то весело обсуждали. Казалось, они забыли про Мамина. Он шел позади. Вокруг привычная глазу советского человека обстановка вокзала. Плиточный пол, несущие колонны, деревянные скамейки со спинками, кассы, привокзальное кафе, откуда на весь зал распространялся запах пирожков и еще чего-то съестного. Даже суета была вполне обычной. Стоял людской галдеж, где-то плакал ребенок, слышались беспокойные голоса мамаш, самоуверенный бас мужчин. Вокзал был наполнен людьми в форме. Мамин, извлекая из глубин памяти информацию, смог определить пограничников, летчиков, связистов. Эти три группы «кучковались» отдельно друг от друга, компактно кружком. Были еще разрозненные группки по два три человека с красными и зелеными петлицами. Меж сидящих и галдящих людей прохаживались два милиционера.

Вышли из здания вокзала. Солнце уже стояло высоко. Вот так же он шел по Вознесенскому проспекту с Машей. Светило солнце, вокруг хаотичное движение. Машины, люди. А он держал ее за руку. И весь мир не существовал. Вернее, он существовал, но только в границах пространства их тел. Маша что-то звонко рассказывала. Он не очень внимательно ее слушал, подставляя лицо греющему солнцу. Он наслаждался этой минутой. Это было счастье! Почему нельзя превращать мгновения счастья, например, в духи. Достал, когда необходимо. Брызнул – и ты счастлив! Мамину захотелось, чтобы сейчас в кобуре, висящей справа, оказался флакон с такими духами. Он даже машинально хлопнул себя по правому бедру. И его обдало холодом.

Нет! Кобура с наганом были на месте. Плотная гимнастерка, брюки-галифе, ремни. Все на месте. В том-то и дело. В вихре размышлений, планировании и мечтах он позабыл об одном обстоятельстве.

Обнаружение документов, разумеется, было важной задачей. Но что он собирается делать по прибытии в гарнизон?! Он не Поярков! Не то, что не действующий офицер, а даже в армии не служил. За плечами четыре года института. Военизированного конечно, но… Как долго он сможет делать вид, что человек этого времени, что обладает знаниями и подготовкой, соответствующей командиру Красной Армии. Ответы выходили неутешительные. Не так уж и долго получится дурака валять. Не более суток, может быть. При первом же соприкосновении с личным составом станет понятно, что он ни в зуб ногой с уставом и правилами. Эх, Санчес, Санчес. Где ты?!

***

20 июня 1941 года, немецкая сторона в районе Коденя.

Сквозь узкое клеенчатое окошко санитарной палатки пробивалось солнце. Постепенно, небесное светило набирало силу, двигалось вдоль горизонта, и лучи перемещались по убранству палатки. Вот они упали на белый рифленый стол, покрытый белой материей, вот луч коснулся брезентового квадрата 0.5 на 0.5 м. с пришитыми матерчатыми отделами. В этих отделах заиграли переливами света медицинские инструменты: зажимы, скальпели, молоточки. Ненадолго задержавшись, луч продолжил путь и опустился на лицо мужчины средних лет, с коротко стриженными светлыми волосами. Голова мужчины лежала на подушке, а сам он растянулся на кушетке. Мужчина был укрыт до прозрачности белым покрывалом. Сквозь материю угадывался овальный жетон, лежавший на груди.

Около палатки с грохотом проехала гужевая повозка и возница что-то громко крикнул. От этого звука мужчина проснулся. Он приоткрыл глаза, огляделся.

В несколько мгновений он рассмотрел и палатку, и инструменты, ощупал кушетку. Сомнений не было, он в санитарной палатке. Пахло йодом, хлоркой и еще какими-то лекарствами. Голова ужасно болела.

– Как себя чувствуешь, Клю?

Мужчина повернул голову и увидел стоящего у его ног человека в пятнистом маскировочном халате, который был накинут на военный френч серо-зеленого цвета. Погоны под халатом не были видны, но френч был армии вермахта. Говорил человек на немецком.

– Ну, и напугал ты нас, Клюзенер. Какого дъявола ты полез на это гребаное дерево? У нас достаточно бойцов, специально обученных для наблюдения.

Того, кого назвали Клюзенером, молча пожал плечами.

– Клю, друг мой, не молчи. Ответь мне что-нибудь. Я тут битый час торчу. Ты хоть помнишь, что случилось?

Мужчина отрицательно мотнул головой.

– Тааак, – протянул гость. – И это в канун наступления. Плохи мои дела, дружище. Без твоей спецгруппы я не хотел бы столкнуться с этими дикими варварами.

Клюзенер не отреагировал, но по его лицо было понятно, что он мучительно соображал.

– Погоди-ка! – вдруг спохватился парень в маскхалате. – А меня-то ты помнишь?

Лежащий неопределенно кивнул.

– Друга своего, Рева, тоже не помнишь? Ты, в самом деле, пугаешь меня.

– Да, я помню тебя, Рев. Просто голова раскалывается, – вымолвил, наконец, болезный на чистом немецком.

– Ну, вот. Уже кое-что. Клю, братец, я знаю как тебе помочь, – прищурился Рев.

– Ооооп! – в ладони возник пакетик с белым порошком.

– Что это?

– Это то, что поднимет тебя на ноги. Чистейший продукт.

– Наркотик? Нет. Убери это! – резко сказал Клю и сбросил с себя покрывало.

– Не узнаю тебя, Клю. Когда ты отказывался от кокаина?

– Помоги лучше встать, – пробормотал Клю. В голове сильно шумело и тошнило.

– Ревершон фон Бох к вашим услугам господин лейтенант! – весело прокричал Рев.

Ревершон помог другу встать, и они вместе направились к фельдшеру. По дороге фон Бох рассказал своему другу лейтенанту Рудольфу Клюзенеру о том, как тот вчера вечером, перепроверяя донесения разведки, решил лично осмотреть береговую линию русских в полосе наступления их роты. Влез он высоко, метров на шесть. Но там ветка предательски подломилась и он упал. Упал и потерял сознание. На месте, как ни бился ротный санитар, в чувство его привести не смогли. Поэтому бойцы спецгруппы «Берта» срочно доставили командира в санчасть. Где он и пролежал без сознания до самого утра. Из рассказа Рева, Клюзенер, который ни черта не помнил, узнал, что он состоит в роте батальона «Бранденбург 800», что возглавляет спецгруппу «Берта», которая занимается диверсионными и противодиверсионными операциями и подчиняется напрямую какому-то спецу из Абвера. Завтра утром они должны захватить мост через Буг, и, что командир роты, лейтенант Шадер, придумал ловкую операцию, о которой он Руди пока не расскажет, поскольку выполнение поручено его группе.

В палатке у фельдшера лейтенант Клюзенер повторил слово в слово, услышанное от фон Боха, назвал сегодняшнее число двадцатое июня тысяча девятьсот сорок первого года, свое звание фамилию и имя. Только после такого форменного допроса врач разрешил Клюзенеру вернуться в расположение своей роты.

На самом деле, лейтенант по-прежнему терялся в догадках. Да, теперь он знает, как его зовут. Но имя это никак не отзывалось в его сердце, будто было чужим. Дату он тоже не вспомнил, а подглядел на настольном календаре у фельдшера. Дата, откровенно говоря, смутила лейтенанта, но он не подал вида. Была еще одна загадка, напрочь перечеркивающая действительность. Но о ней лейтенант не признался бы сейчас даже под пытками.

Придя в часть, Клюзенер, сославшись на головную боль, попросил список личного состава своей группы, чем немало удивил дежурного ефрейтора. Получив список, построил группу, она состояла из 10 человек и произвел поверку. Клюзенер зачитывал имя и фамилию каждого бойца и после каждого ответа «я», внимательно, не торопясь всматривался в человека, будто стараясь запомнить. Странное поведение командира не прошло незамеченным, но «бранденбуржцы» списали это на полученную утром травму.

Весь день Ревершон не отходил от друга, помогая восстановить память и подготовиться к выходу на позиции. Маршрут движения был подробно изложен на штабной карте. И, хотя, Клюзенер не смог вспомнить, где лежала карта, но, когда ее принесли, Рев убедился, что картографическую науку Клю помнил и легко ориентировался.

Руди друга от себя не гнал, несмотря на то, что помощь Ревершона стала навязчивой. Клю посчитал, что это будет подозрительным, если он откажется от услужливости товарища. Тем не менее, он успел поймать несколько раз прищуренный взгляд Рева, что выдавало в последнем недоверие.

– Завидую я тебе, Клю, – мечтательно сказал Рев, повалясь на деревянную скамейку в кузове бронетранспортера.

– Чего так?

– Через пару дней вернешься под прямое командование Абвера. Будешь заниматься элитными направлениями. Большими делами. А я так и останусь пехотинцем.

– На войне Рев не бывает больших или малых дел. На войне каждый должен оказаться на своем месте, когда нужно. Только так выигрываются войны. Важен каждый участок! Каждое направление! Каждый солдат!

– Слушай, Клю, а ты видел когда-нибудь этого доктора? – спросил Рев.

Доктор! Доктор! Клюзенер знал, о ком говорит Рев. Досье этого субъекта он изучил вдоль и поперек. Но получалось, что о Вильгельме Улерихе Кранце, известном больше по прозвищу «доктор», Рудольф знал много. И не знал ничего.

Выходило, что это одна из самых таинственных фигур немецкой разведки. К 30 годам его жизни уже существовало немало легенд о нем. Одна страшнее другой. Одни называли его ярым нацистом, другие считали его непримиримым противником нацизма, третьи полагали, что он имеет свою собственную философию жизни, но точно не было понятно какую именно. В действительности, вероятно, ошибались и первые, и вторые, и третьи. Фигура Кранца была гораздо сложнее, его жизненный путь извилист, а ходы загадочны и не всегда однозначны.

Свою военную карьеру Вильгельм начал в 1908 году, поступив в кадетскую школу императорского флота в Киле. После двух лет обучения он получил назначение на крейсер "Шарнхорст", где через год стал адъютантом командира корабля. Это в семнадцать-то лет. Смышленый был парень, нечего сказать. Первое плавание Кранц провел в водах Антлантического океана, где "Шарнхорст" в основном занимался защитой торговых судов Германии. Именно тогда началось становление Кранца-разведчика. Об его успехах на этом поприще говорит факт награждения его железным крестом 3 степени. Там же Вильгельм познакомился с лейтенантом Канарисом, тоже проходившим службу на крейсере. Особой дружбы они не завели, но остались знакомцами.

Вернувшись в Германию, Кранц получил назначение на крейсер "Фюрст Бисмарк", который в 1912 году отправился к берегам Латинской Америки. Там его и застала первая мировая война, и " Фюрст Бисмарк " под командованием Рейнхарда Шеера вошел в состав так называемого Hochseeflotte, флота открытого моря. Вместе с ним крейсер участвовал в сражении при Коронеле, где немцы победили англичан. По ходу службы Кранц и Шеер сблизились. Первого впечатляло мужество и личная храбрость капитана, второго верность и острый аналитический ум молодого человека. Боевые офицеры стали друзьями. Однако успех их боевого братства был недолог. Вскоре эскадра, в которой ходил крейсер капитана Шеера, была разгромлена, а спасшийся бегством "Фюрст Бисмарк" в марте 1915 года был настигнут у берегов Чили английским крейсером "Глазго" и потоплен. Команда "Фюрст Бисмарка" была интернирована на крохотный островок в Тихом океане, и капитан Шеер решил тайно отправить в Германию своего молодого друга, дабы тот доложил о случившемся. Вильгельм Улерих успешно справился с заданием, что подтолкнуло его начальство к мысли использовать его как разведчика.

В 1916 году он был направлен в Россию получить опыт работы в немецкой резидентуре, с задачей установить наблюдение за английским посольством. Со своей миссией Кранц справился великолепно. Его донесения о связях и планах взаимодействия России и Англии существенно помогли создавать точные провокации и, в конечном счете, испортить отношения между ними. После февральской революции в России Кранц вернулся в Германию и два года проходил обучение в разведывательно-диверсионных школах, которые тогда только начинали становление и впоследствии в 1919 году преобразованы в контрразведывательное подразделение военного министерства «Абвер». Несмотря на название, основным предназначением организации являлось ведение разведки и осуществлялось подразделениями абвернебенштелле, созданными при штабах приграничных военных округов в городах Кенигсберг, Бреслау, Познань, Штеттин и т.д.

После поражения кайзеровской Германии в первой мировой войне Кранц присягнул новому правительству и стал офицером Веймарской республики. Официально он тянул лямку кадрового офицера – служил то на крейсере "Берлин", то командиром береговой охраны в Свенемюнде. Но это была только видимая сторона его деятельности. Гораздо важнее была сторона другая, которую он старался не афишировать. Например, он очень много сделал для поддержания контактов между спецслужбами Германии в России, где у него со времен первой мировой войны оставались большие связи. Кроме того, он поддерживал дружеские отношения с участниками подавления революционных выступлений в Германии в 1918 году, многие из которых стали членами национал-социалистской партии.

Судьбой было уготовано, чтобы Кранц решительным образом повлиял на назначение своего «знакомца» Канариса на должность руководителя Абвера. Назначению предшествовал скандал 1934 года, связанный с кражей из генерального штаба вермахта множество секретных документов. В результате руководитель Абвера капитан 1-го ранга Патциг был немедленно снят с должности. Вот тогда и пригодился знакомец Канариса. Вильгельму было поручено расследование этого инцидента. В результате замысловатой операции, проведенной Кранцом, был разоблачен польский разведчик Сосновский. Это раскрытие и фигурировавшее в рапорте имя Канариса, как руководителя операции, позволило адмиралу занять высокую должность. А Кранц стал его помощником для особых поручений.

До Канариса Абвер (в переводе с немецкого "отпор", "защита") представлял собой небольшой отдел военного министерства, который состоял из двух секторов – "Восток" и "Запад" – и имел своих представителей в военных округах. Его задачей был сбор информации об иностранных армиях и борьба со шпионажем, направленным против вермахта. Общее число сотрудников Абвера составляло примерно 40 человек. С приходом Канариса Абвер стал быстро разрастаться. Уже через три года он превратился в огромное управление, только центральный аппарат которого насчитывал около 4 тысяч сотрудников. Но это не являлось главным. Была изменена сама структура управления – после реорганизации в Абвере было уже 4 оперативных отдела. Одним, из которых руководил Кранц. Назывался он «Абвер-2» и специализировался на организации диверсий, террористических актов, акций саботажа, организации повстанческого движения, а также разложении армии и тылов противника.

Основными направлениями деятельности Кранца были подготовка диверсантов для заброски в тыл противника; разработка, изготовление, испытание и использование массовых и индивидуальных средств террора; планирование и осуществление диверсий и терактов, подготовка повстанческих отрядов для действий во вражеском тылу; организация специальных подразделений из числа «фольксдойч» и представителей национальных меньшинств для захвата и уничтожения либо сохранения важных стратегических объектов.

Результатом кипучей деятельности Кранца стало участие в создании в Абвере не только диверсионных подразделений, но и собственных боевых частей. Это была созданная 15 сентября 1939 года "учебная строительная рота ЦБФ 800 для особых поручений", развернутая весной 1940 года в полк "Бранденбург-800". Полк стал кузницей диверсионно-разведывательных кадров вермахта. Подразделение в 500 человек было разделено на группы по национальному признаку: английскую, русскую, румынскую, африканскую, арабскую и т.д. В каждой группе проводились занятия по изучению иностранных языков, методов разведывательно-диверсионной работы, автодела, верховой езды, плавания, джиу-джитсу, радио и фотодела. Однако, Кранц в этой работе принимал участие уже опосредованно. В 1937 году он был направлен в Китай. В город Харбин, где находился до июня 1941 года. Вот об этой стороне жизни Кранца Клюзенер не знал почти ничего. Но именно там Кранц получил прозвище «доктор».

Спецгруппа «Берта» входила в состав отдела Абвер-2. С присоединением прибалтийских государств и Западной Белоруссии к Советскому Союзу работы в отделе Кранца прибавилось. На данных территориях заблаговременно было оставлено большое количество агентов, которые значительно увеличили поток получаемой информации. Даже за тысячи километров доктор продолжал курировать деятельность отдела по основным направлениям. Одним из ноухау отдела стало использование для сбора сведений специальных комиссий, привлекавшихся для эксгумации трупов военнослужащих вермахта, погибших во время германо-польской войны. В состав комиссий включались опытные разведчики, которые беспрепятственно перемещались по советской территории, вели активную разведку и занимались восстановлением своей агентуры.

С конца 1940 по май 1941 года основные усилия разведки были сосредоточены на уточнении полученных ранее сведений. На белорусском направлении всю разведывательную и контрразведывательную работу координировал единый штаб «Валли-1», подчинявшийся непосредственно Кранцу. Начиная с начала июня 1941 года, на территорию Советского Союза забрасывались диверсанты «Бранденбург-800». Их задачами теперь являлось: захват и удержание важных объектов инфраструктуры, нарушение проводных линий связи, проведение терактов, распространение лживой информации и панических настроений.

Всего этого Клюзенер не мог рассказать Ревершону фон Боху. Как не мог он рассказать ему о том, что не далее как двадцать второго – двадцать третьего июня он должен напрямую выйти на доктора, который находится уже в Бресте.

– Нет, дружище. Мне не посчастливилось его увидеть, – печально ответил Клюзенер.

– Да, до таких высот мы с тобой еще не добрались. Но я уверен, Клю, ты станешь полковником, может даже генералом, – Рев похлопал друга по плечу.

Клюзенер взглянул на Рева, в голове появилась и тут же исчезла мысль. Лейтенант улыбнулся вдогонку этой мысли.

К бронетранспортеру подошел командир роты лейтенант Шадер.

– Вот вы где.

Клюзенер и фон Бох вскочили. У Рудольфа от резкого движения потемнело в глазах.

– Сидите. Вот, возьмите. Завтра в 22.00 это нужно зачитать солдатам, – Шадер протянул несколько машинописных листов на немецком. – О сигнале «Дортмунд» вам сообщат отдельно. Как вы себя чувствуете, Клюзенер?

– Ничего, господин лейтенант, я в порядке, – ответил Клюа.

– Сегодня всем отдыхать. Еще раз проверьте снаряжение. Выступаем завтра. Вы у нас на самом переднем краю. Великая Германия вручила в ваши руки успех приграничных операций. Я верю в вас, воины!

– Хайль Гитлер, – громко отозвался фон Бох и выкинул вперед правую руку.

Клюзенер промолчал. Оба лейтенанта посмотрели на него удивленным взглядом.

– Никому не пожелаю падать с дерева вниз башкой, – сказал Клю.

– Хайль, – сказал Шадер, бросив руку в ответ Реву.

Шадер ушел. Клюзенер развернул машинописные листы. Это было обращение Гитлера к немецкому народу.

«Немецкий народ! Национал-социалисты! Одолеваемый тяжелыми заботами, я был обречен на многомесячное молчание. Но теперь настал час, когда я, наконец, могу говорить открыто».

– Патетики не меньше, чем у Шадера, – заметил Рев, заглядывая через плечо Клю.

– Это точно, – сказал Клю и продолжил читать.

Далее Гитлер рассуждал о вступлении 3 сентября 1939 года Англии в войну с Германским Рейхом как о новой попытке Британии сорвать подъем Европы посредством борьбы против самой сильной в данное время державы континента. Так, по мнению фюрера, Англия погубила великие некогда морские метрополии: Испанию, Голландию, Францию.

«Только из-за отсутствия внутреннего единства Германия потерпела поражение в 1918 году. Последствия были ужасны. После того, как первоначально было лицемерно объявлено, что борьба ведется только против кайзера и его режима, когда немецкая армия сложила оружие, началось планомерное уничтожение Германской империи. В то время, как казалось, дословно сбывается пророчество одного французского государственного деятеля, что в Германии 20 миллионов лишних людей, т.е. их нужно устранить с помощью голода, болезней или эмиграции, национал-социалистическое движение начало свою работу по объединению немецкого народа и тем самым положило путь к возрождению Империи. Этот новый подъем нашего народа из нужды, нищеты и позорного неуважения к нему проходил под знаком чисто внутреннего воздержания. Англию, в частности, это никак не затрагивало и ничего ей не угрожало. Несмотря на это, моментально возобновилась вдохновляемая ненавистью политика окружения Германии. Изнутри и извне плелся известный нам заговор евреев и демократов, большевиков и реакционеров с единственной целью помешать созданию нового национального государства и снова погрузить Рейх в пучину бессилия и нищеты».

– Обращение перед нападением на Россию, а начал издалека, – вслух сказал Клю.

– Фюрер – гений! – уважительно отозвался Рев.

Гитлер уравнял народ Германии, униженный Версальским договором 1918 года, с народами Японии и Италии, союзниками по оси.

«Союз этих наций был поэтому лишь актом самообороны против угрожавшей им эгоистической всемирной коалиции богатства и власти. Ещё в 1936 году Черчилль заявил, по словам американского генерала Вуда, перед комитетом Палаты представителей США, что Германия снова становится слишком сильной и поэтому ее нужно уничтожить.

Летом 1939 года Англии показалось, что настал момент начать это вновь задуманное уничтожение с повторения широкомасштабной политики окружения Германии.

Систематическая кампания лжи, которая была организована с этой целью, была направлена на то, чтобы убедить другие народы, будто над ними нависла угроза, поймать их сначала в ловушку английских гарантий и обещаний поддержки, а потом, как накануне мировой войны, заставить их воевать против Германии.

Так, Англии удалось с мая по август 1939 года распространить в мире утверждение, будто Германия непосредственно угрожает Литве, Эстонии, Латвии, Финляндии, Бессарабии, а также Украине. Часть этих стран с помощью подобных утверждений отклонили обещанные гарантии и они тем самым сделались частью фронта окружения Германии.

При этих обстоятельствах я, сознавая свою ответственность перед своей совестью и перед историей немецкого народа, счел возможным не только заверить эти страны и их правительства в лживости британских утверждений, но и, кроме того, специально успокоить самую сильную державу Востока с помощью торжественных заявлений о границах сфер наших интересов.

Национал-социалисты! Вы все, конечно, чувствовали тогда, что этот шаг был для меня горьким и трудным. Никогда немецкий народ не испытывал враждебных чувств к народам России.

Только на протяжении двух последних десятилетий еврейско-большевистские правители Москвы старались поджечь не только Германию, но и всю Европу. Не Германия пыталась перенести свое националистическое мировоззрение в Россию, а еврейско-большевистские правители в Москве неуклонно предпринимали попытки навязать нашему и другим европейским народам свое господство, притом не только духовное, но, прежде всего, военное.

Но результатами деятельности этого режима во всех странах были только хаос, нищета и голод. В противовес этому я два десятилетия старался при минимальном вмешательстве и без разрушения нашего производства построить в Германии новый социалистический порядок, который не только ликвидировал безработицу, но и обеспечил благодаря повышению оплаты труда постоянный приток людей в сферу созидания.

Успехи этой политики новых экономических и социальных отношений в нашем народе, которые, планомерно преодолевая сословные и классовые противоречия, имеют своей конечной целью создание подлинного народного сообщества, уникальны во всем мире.

Поэтому в августе 1939 года для меня было таким трудным решение послать моего министра в Москву, чтобы попытаться там оказать противодействие британской политике окружения Германии. Я сделал это не только осознавая свою ответственность перед немецким народом, но, прежде всего, в надежде достичь в конечном счете продолжительной разрядки, которая могла бы уменьшить жертвы, которые потребовались бы от нас в противном случае.

После того как Германия в Москве торжественно признала указанные в договоре области и страны– за исключением Литвы – находящимися вне сферы каких бы то ни было германских политических интересов, было заключено еще особое соглашение на тот случай, если бы Англии действительно удалось подтолкнуть Польшу к войне против Германии. Но и в этом случае имело место ограничение немецких притязаний, которое никоим образом не соответствовало успехам немецкого оружия.

Национал-социалисты! Последствия этого договора, которого я сам хотел и который заключил в интересах немецкого народа, были особенно тяжелыми для немцев, живших в затронутых им странах. Более полумиллиона наших соплеменников – сплошь мелкие крестьяне, ремесленники и рабочие – были вынуждены чуть ли не за одну ночь покинуть свою бывшую родину, спасаясь от нового режима, который грозил им сначала беспредельной нищетой, а рано или поздно – полным истреблением. Несмотря на это, тысячи немцев исчезли! Было невозможно узнать что-либо об их судьбе или хотя бы местонахождении. Среди них было более 160 граждан Рейха.

Я молчал обо всем этом, потому что должен был молчать, потому что моим главным желанием было достичь окончательной разрядки и, если возможно, – длительного баланса интересов с этим государством.

Но еще во время наступления наших войск в Польше советские правители внезапно, вопреки договору, выдвинули притязания также на Литву.

Германский Рейх никогда не имел намерения оккупировать Литву и не только не предъявлял никаких подобных требований литовскому правительству, но, наоборот, отклонил просьбу тогдашнего литовского правительства послать в Литву немецкие войска, поскольку это не соответствовало целям германской политики.

Несмотря на это, я согласился и на это новое русское требование. Но это было лишь началом непрерывной череды все новых и новых вымогательств.

Победа в Польше, достигнутая исключительно силами немецкой армии, побудила меня снова обратиться к западным державам с мирным предложением. Оно было отклонено международными и еврейскими поджигателями войны. Но причина его отклонения уже тогда заключалась в том, что Англия все еще надеялась, что ей удастся мобилизовать против Германии европейскую коалицию, включая балканские страны и Советскую Россию.