Текст книги "Стрела времени"

Автор книги: Антон Мальцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Вложив обратно удостоверение, с натугой продавил металлическую пуговицу и открыл второй нагрудный карман, там оказался свернутый вчетверо лист, на котором отпечатано «Проходное свидетельство № 15» и ниже заполнено: «предъявитель сего капитан (пусто) СП Мамин Алексей Степанович, 1901 года рождения, на основании приказа от десятого июня сего года направлен в ЗапОВО Брестский военный гарнизон, к месту назначения обязан прибыть не позднее двадцатого июня тысяча девятьсот сорок первого года, выданы на руки документы: 1. Удостоверение личности начсостава РККА; 2. Аттестаты: продовольственный № 31/пс2298, вещевой № 12/11002, денежный № 11007; требование на проезд по жел. дор. до ст. Брест за № 4-715749. Дальше – должность и подпись какого-то начальника.

Кроме того, в кармане нашлось предписание от главного управления кадров народного комиссариата обороны СССР, продовольственный, вещевой и денежный аттестаты, а также требование, в котором указан маршрут г. Ленинград – г. Брест.

Алексей подал требование проводнице, когда та вернулась. Взглянул на нее и вдруг ощутил чувство неловкости за свой расхристанный вид. Он держал в руках настоящие документы капитана Красной Армии. Это не было шуткой, не было реконструкцией и игрой. Ему стало жизненно необходимым соответствовать если не содержанием, то внешним видом. А он сидит в галифе и нательном белье, босой. Мамину стало стыдно.

Проводница ушла.

Мысли хаотично забегали, пытаясь вернуть здравомыслие. Так прошло некоторое время, здравомыслие не возвращалось.

***

Рассветало. Поезд нес Мамина по белорусской земле. За окном купе убегали ромашковые поля, изрезанные тележными колеями, словно морщинами на стареющем лице; на мгновение мелькнув, исчезали болота и запруды с покойной гладью, в которой, как в зеркале, отражались голубое небо и облака; скученные и разрозненные деревья, чуть подгибаясь под невидимой силой, кланялись вслед уходящему поезду, а длинные лапти берез, позванивая многочисленными листьями, посылали привет, будто любимая платком у ворот. Где-то на желто-белых песчаных отмелях рек и озер сонно дремали остовы деревянных лОдей, выброшенных на время умелыми рыбацкими руками; кормой они покачивались на водной ряби, а носом неподвижно уткнулись в мшистый песочный берег. Картинки сменялись в окне кадрами диафильма. Недостижимый прошлый век, растиражированный многочисленными военными фильмами, крепко осевший образами героев и бессмертными подвигами теперь был повсюду. Снаружи, растворенный в воздухе и внутри, проникающий с дыханием. Мамин расправил плечи, втянул побольше воздуха. Каково это, оказаться в другом времени? Он весь ушел в ощущения, пытаясь уловить что-то неуловимое; что-то основательное, что сделало бы все понятным и придало уверенности.

Ничего! Он по-прежнему человек из двадцать первого века, чужой и лишний здесь. Ему стало одиноко и страшно. Там, в двадцать первом веке, тоже не сахар. Там он тоже одинок. Но там есть Маша. А здесь нет даже ее.

Лучи солнца осветили купе. Алексей натянул гимнастерку. С интересом рассмотрел штаны-галифе, это даже немного развлекло его. С детства мечтал о такой форме. Долго прилаживался к кожаным сапогам, растеряв (как выяснилось) навыки намотки портянок. Повозился с портупеей, которую Мамин нашел под подушкой. Такой ему носить не приходилось. В годы службы Алексея портупеей назывался просто широкий форменный ремень с двумя вертикальными язычками. Здесь же еще присутствовали два ремня-галуна потоньше, которые надевались через плечи с перекрещиванием на спине. Преподаватель по боевой и специальной подготовке подполковник Сытин рассказывал, что название «портупея» офицерский ремень получил от соединения французских слов «носить» и «шпага». Шпаги Алексей не нашел, а ярко-желтая кобура с револьвером была. Он вынул оружие. Вороненая сталь приятно холодило ладонь, по бокам рукояти были привинчены деревянные накладки.

Купе рассчитано на двоих, но соседа не было. Постель расправлена. На крюке висит серый мятый пиджак. Сквозь приоткрытую дверь Алексей видел слоняющихся в коридоре людей. Пассажиры поезда словно оделись в костюмерных на киностудии «Мосфильма». Женщины в сарафанах до пяток, мужчины в косоворотках и брюках широкого покроя, некоторые были с подтяжками.

Проводница Светлана (как она представилась) вернула проездной билет, и теперь Мамин знал точно, что на дворе 1941 год, месяц июнь, сегодня наступило утро 20 числа, пятница. Он сухопутный капитан Красной Армии, окончил недавно какие-то не совсем понятные курсы связиста и направляется «для дальнейшего прохождения службы» в гарнизон города Бреста. Предписание есть, а номер части не указан. Странно.

Он возвращался в Брест. Туда, куда его в двадцать первом веке отправил Санчес, скрывая от правосудия. В Бресте он провел несколько лет. Занимался каратэ. Получил опыт тренерской работы. Город знает, как свои пять пальцев. Но какой сейчас Брест? Вообще-то большим разрушениям сам город не подвергся в годы войны. Он значительно отстоял от крепости, поэтому ему досталось относительно меньше. Сориентироваться в в городе будет несложно. Но что там делать? В самом деле, искать секретные протоколы? Даже если он их найдет. Дальше что? Как обратно вернуться? Вопросов больше, чем ответом. Санчес, Санчес.

Дверь купе, скользя, ушла в стену, в проеме нарисовалась фигура мужчины с полотенцем, наброшенным на плечо.

– Доброе утро, товарищ, – бросил мужчина на ходу, втиснувшись в купе.

Он подошел к своему месту, достал с полки чемодан и стал аккуратно укладывать мыльные принадлежности.

– Когда садился в Барановичах, вы крепко спали. Давайте знакомиться. Дмитрий Николаевич Онищенко, корреспондент «Вечерней Москвы». Читали? – сосед выпалил все это скороговоркой и протянул Мамину руку.

– Алексей…Мамин .

– Мамин-Сибиряк не ваш родственник? – сострил сосед и попытался улыбнуться. Тонкие бледные губы конвульсивно дернулись, на щеках обнаружилась вертикальная морщинка, но улыбки не получилось. Получился скорее оскал. Но больше всего Мамина поразили глаза попутчика. Бесцветные, водянистые, колючие. Алексей где-то уже видел этот взгляд.

– Я – перелетная птичка. Фигаро здесь, Фигаро там. Живу в командировках. Вы из Москвы?

– Из Ленинграда.

– А, тогда вы не читали мою статью за одиннадцатое число. Вот взгляните. Я ненадолго выйду.

Корреспондент протянул Алексею газету, ткнул пальцем в статью и вышел.

Газета называлась «Вечерняя Москва». Вверху указано – газета московского городского комитета ВКП (б) и Моссовета. Статья Онищенко – «Военные действия в Сирии». В левом верхнем углу стояла дата 11 июня 1941 года, среда. Надо же!

  Мамин пробегал глазами по статье, одновременно собираясь с мыслями. Черные печатные буквы неуклюже толкались, смысл прочитанного никак не хотел закрепляться в голове. Так, что он знает о прошедшей войне? Или – будущей! О «будущей войне». Это даже звучит странно. Ладно. Знает, вообще-то, немало. Тема Великой Отечественной войны его интересовала с детства. Фильмы, художественная литература, мемуары, песни, стихи, музеи, памятные даты, реконструкции. Война интересовала его во всех видах. Но сейчас важнее вспомнить, что он знает о Брестской крепости. Да, живя в Бресте, он много раз бывал там. Но одно дело – среди героических развалин и по музеям, другое дело – двадцатое июня сорок первого года. Как стало ясно из проездных документов, это дата на сегодня.

Когда-то попалась Алексею книга воспоминаний Л. М. Сандалова "Пережитое" (в июне 1941 года – полковник, начальник штаба 4-ой армии). Его армия как раз дислоцировалась в районе Бреста. Помнится, Сандалов писал, что осмотр крепости оставил не очень отрадное впечатление. Кольцевая стена цитадели и наружный крепостной вал, опоясанный водными преградами, в случае вторжения создавали мышеловку.

Эх, знать бы раньше, что окажусь здесь. Наизусть бы выучил. Соломки, так сказать, подстелил.

По плану оборону самой крепости должен организовать один стрелковый батальон с артдивизионом. Остальной гарнизон должен был покинуть крепость и занять позиции вдоль границы в полосе армии. Этого не произойдет, потому что пропускная способность крепостных ворот слишком мала.

Сандалов указывал, сколько времени необходимо для выведения войск из крепости. Сколько же там? Черт возьми, не помню! Ладно, едем дальше.

Что еще мы знаем? Вроде бы были предложения о немедленном выводе из крепости 42-й стрелковой дивизии. Отказали. Начальник отдела политпропаганды шестой стрелковой дивизии полковой комиссар Пименов просил разрешить дивизии занять оборонительные позиции, а семьям начсостава отправиться из Бреста на Восток. Заклеймили как паникера.

Лема, Лема! Не забывай, в какое время ты попал. За языком следить нужно! Иначе, не видать тебе Маши, как своих ушей. Ага, можно подумать у меня есть шансы ее увидеть. Я даже не знаю, как выбираться отсюда. Санчес, я же отказался от участия!? Почему я здесь?! Не загоняйся, Лема. Что еще знаю?

Планировалось пробить в стенах крепости запасные выходы. Идея провалилась. Работа оказалась слишком сложна и трудоемка. Проблема была не только в том, чтобы пробить толстые крепостные стены. Запасные выходы из крепости потребовали постройки новых мостов через каналы и крепостные рвы, наполненные водой. Такая работа по силам саперному батальону, а снять батальон со строительства укрепрайона никто бы не разрешил. Если сегодня 20 июня, то значит уже неделю идет переброска войск внутренних округов к западной границе СССР, потому что 14 июня 1941 г. вышел Приказ народного комиссариата обороны о дополнительном направлении в Красную Армию пятиста тысяч резервистов.

Ситуацию кардинально это изменить уже не могло. На полное развертывание даже первого эшелона, укомплектование дивизий по штатам военного времени требовалось более двух недель. Не успевали.

  Самым подготовленным и решительным оказался адмирал Н. Г. Кузнецов, тогдашний Нарком Военно-Морского флота СССР. Он первым добился к 18 июня перевода флота на боевую готовность. По ночам осуществляли светомаскировки кораблей и крейсеров, отменили отпуска и увольнения. Выходили на боевое дежурство. Вот его начало войны не застало врасплох.

Напряженная работа памяти утомила Мамина. Он отбросил на время эти мысли. Расслабившись, откинулся на спинку дивана.

– Маша, где ты?

***

20 июня 1941 года, деревня Пугачево.

Летние рассветы в Пугачево всегда сопровождались туманами. Вот и сейчас этот белесый хозяин бесшумно плыл над речкой, навалившись одутловатым телом на водную рябь и, продолжая невесомо двигаться, медленно-медленно поедал бережок, покрытый песком и травой, намереваясь добраться до деревянных построек деревни.

Пугачёвцы между собой делили деревню на две половины: Пискуры – название, полученное от песчаной территории, и Кончаны, что значит конец. К слову, черта, разделявшая половины, не раз становилась местом выяснения отношений между жителями, чаще – среди молодёжи.

Приумножили территорию Пугачёво примкнувшие на рубеже XIX – XX веков три имения, хутор и усадьбы, входившие тогда с 811 жителями в состав Каменицо-Жировицкой волости Брестского уезда.

Каждое утро в деревне начиналось почти с рассветом, поскольку до начала трудового дня нужно было управиться с делами по хозяйству: покормить домашний скот, птицу, подоить корову. Корова была кормилицей в любой семье деревни Пугачево. Таковой она были и в семье Славки Кухарчик, который сегодня проснулся рано по случаю важного события.

В семье Кухарчик обычно утром готовили в печи пищу на весь день. Так было принято. Завтраком чаще всего были омлет, пшеничные блины или оладьи, драники, варёная картошка. К ним обычно мать подавала жареное сало с луком, сметану, молоко, солёные огурцы или квашеную капусту. На обед и ужин в печь ставила чугунок с гречневой, пшеничной и другой кашей, тыквой, свёклой. Помещала она туда и молоко, а образовавшаяся на нём плёнка была любимым лакомством Славки. Десертом, как правило, служили сухофрукты. Распаренные в печи, они заменяли сладости. Правда, полакомиться ими не всякий мог. Славка мог. Кухарчики были зажиточные крестьяне.

Особое значение в семье придавали хлебу. Для его выпекания мать готовила закваску, затем замешивала тесто, которое выкладывала на капустные листья, и выпекала в выгоревшей печи. Хлеб обычно выпекали на несколько дней, а то и на неделю. Его бережно хранили: укутывали льняным полотном, чтобы не зачерствел, и помещали в деревянную ёмкость.

Обычный летний день пугачевцев, такой как и сегодня, состоял из рутины: работы в поле, заготовки дров… В то же время успевали собирать ягоды, грибы, ловили рыбу, ткали, пряли, шили, строили. Чтобы заработать денег, нанимались и работали в городе.

Дом Кухарчиков был двухкомнатным. Одна комната служила спальней, а вторая кухней, большую часть которой занимала печь. Мать старалась обустроить дом. На пол клала тканые половики, на окна вешала занавески из марли или ситца, на иконы – рушники, ткаными покрывалами застилала постель, снизу к ним прикрепляла вязаные кружева. На стенах у Кухарчиков висели вышитые картины и фотографии родных.

Славка проснулся рано. Сегодня день был особенный. Из Минска приедет Лиза на летние каникулы. Елизавета – это сестра. Она учится в каком-то там Университете (точного названия Славка не запомнил) и не была дома уже месяцев шесть. Он помнил, как раньше Лиза обожала линьков, зажаренных до скрипучей корки. И сегодня «кровь из носу» он поставил себе задачу добыть их.

Все необходимое приготовлено заранее. Еще с вечера удочки, сачок, наживка стояли в сенях. Спать Славка улегся на лавке у печи, чтобы рано утром не разбудить отца и мать.

Проснувшись, тихонько, на цыпочках он пробрался в сени, и, прихватив все, что нужно, шмыгнул в утренние сумерки.

Дорога к речке лежала через Мамин луг, где местные жители выпасали домашний скот. Здесь мальчишки часто катались на лошадях. Почему луг назывался именно так, Славка не знал, но название ему нравилось.

Луг тянулся вдоль березовой рощи, за которой шел ивняк, спускающийся к самой воде. Деревья стояли в дымной пелене, словно по пояс в снегу. Редкий ветерок колыхал ветки и листья. Славка весь был поглощен мыслями о предстоящей встрече, предвкушал удивление и радость сестры, ожидал, конечно, гостинцев. Он не сразу сообразил, когда его окликнули:

– Эй, хлопчык! – голос грубоватый и холодный.

Славка повернулся и увидел стоящих на дороге трех мужчин в красноармейской форме.

– Поди сюда!

Славка подошел, с любопытством рассматривая новенькие скрипучие хромовые сапоги на одном из военных. Их обладатель его и подозвал. Сразу было понятно: командир, его форма отличалась выглаженностью и ромбиками в петлицах, да и интонация, не терпящая пререканий, говорила о том же.

– Как твоя фамилия? – спросил хозяин сапогов немного приветливее. Это был высокий, худой, костлявый дядька.

– Кухарчик Слава.

– Ты из Пугачево, так ведь?

– Так.

– Кухарчик, Кухарчик, – будто что-то вспоминая, проговорил странный командир, – Так это же…твоего отца не Астапом зовут?

– Так, батька Астап.

– Отец где?

– На хате.

– Так ты на окраине живешь?

– Так. Вон, на узлеску – Славка показал пальцем на деревянный дом, с крашенным штакетом и покосившимся крыльцом, перейдя на белорусский от страха.

Задающий вопросы дядька Славке не нравился. Что-то отпугивало. Может быть, холодные светло-голубые глаза и …улыбка, странная, леденящая улыбка.

– На, держи, хлопчык, – протянул что-то в руке костлявый.

Славку охватывало неудержимое желание бежать. Бежать куда глаза глядят, все равно куда, только подальше от этого места. Но тут же вспомнил. Он ведь поставил себе цель: стать настоящим мужчиной. А настоящие мужчины не бегут от опасности. Так ему говорил отец. Астап Матвеич воевал еще с немцами в какой-то далекой войне и имел медаль, такую полосатую с крестиком. Называл он ее – георгиевский крест. Она всегда хранилась обернутая в носовой платок в кармане у самого сердца. «Когда страшно, иди навстречу страхам. Больно – терпи. Бьют – давай сдачи, сопротивляйся». Эти наказы сидели в голове Славки и сейчас не позволяли ему струсить.

Незнакомец в гимнастерке подал мальчишке конфету и подмигнул. Славка взял ее и пошел к речке.

– Шустрый мальчик, не правда ли, Гюнтер? Может быть, его следовало ликвидировать? – сказал долговязый на немецком.

– Мы их всех к осени ликвидируем. Спешить некуда…– ответил Гюнтер.

– Немецкая речь, – подумал Славка, но оборачиваться не стал.

***

20 июня 1941 года, поезд.

Сосед-корреспондент вернулся не один. Из-за спины выглядывала девушка. Алексей не мог разобрать ее лица, вагон покачивало и вместе с ним лицо девушки то появлялось над плечом корреспондента, то исчезало.

– Вот. Хочу вас познакомить. Елизавета.

Онищенко отстранился, представляя девушку.

Алексей смотрел на девушку. Она смотрела на него. Ее нельзя было назвать красивой. Обычная девушка, на первый взгляд. Черные, как смоль, прямые волосы на резинке спадали до лопаток. Большие карие глаза, с умным взглядом скорее делали ее менее привлекательной. Умные женщины не в чести у поклонников. Тонко очерченные губы и маленькие белоснежные зубки завершали образ. Одетая я легкий белый сарафан с отороченной юбкой, в туфельках на широких, не высоких каблучках Лиза была прелестна, но не это озадачило Алексея.

Ему казалось, что Лиза кого-то напоминает. Что-то неуловимо знакомое было во взгляде, движениях.

Мамин встал.

– Здравствуйте, меня зовут Алексей. Алексей Мамин.

– Лиза, – девушка протянула правую руку и твердо сжала ладонь Алексея.

– Алексей, голубчик, у меня к вам просьба – чрезмерно сладко произнес Онищенко. – Я справился у проводницы. Вы будете сходить в Бресте. Елизавета – тоже. Подсобите ей в сторону Пугачева уехать.

– Да, конечно – ответил Мамин, хотя не представлял, как он может помочь.

– Наверняка за вами пришлют автомашину – продолжал Онищенко. – Этой милой девушке нужно попасть, как и вам в гарнизон. Кто у вас там?

– Папа. Моей подруги, – Гавриловой Насти. Мы вместе учимся. У него день рождения тридцатого июня, подарочек передать нужно – Лиза оказалась обладателем прекрасного голоса.

– Вы, Алексей, должны ее взять с собой – уверенно сообщил Онищенко.

– Лиза, ничего обещать не могу. Каким образом будет организована встреча, и будет ли вообще, не знаю. Но попробую вам помочь, – ответил Мамин.

– Хорошо, я подойду к вам на перроне, – Лиза легко развернулась на каблучках и выпорхнула из купе.

– Так, а я пока вещички приготовлю. Не люблю, знаете, в спешке собираться – сосед повернулся спиной и начал убирать постель.

– Как вам статья? – не оборачиваясь, спросил корреспондент.

Мамин содержание статьи не помнил и потому с легкостью сменил разговор на интересующую его тему.

– А вам не кажется, что сейчас острее другая тема? – спросил Алексей.

– Какая же, позвольте поинтересоваться?

Мамин хотел завести речь о приближающейся войне. Но не мог решить, с чего начать. Как бы, не выдать себя?!

– Я про отношения СССР и Германии, – выдавил Алексей.

– А что не так в отношениях Германии и Советского союза?

– Ощущается напряжение. Немецкие дивизии стоят у западной границы.

Сосед повернулся и сел.

– В этом нет ничего странного. Германия находится в состоянии войны с Великобританией, поэтому хочет обезопасить свои восточные пределы. Да, конечно, между Советским союзом и Германией существует договор о мире и согласии, но, как говорится, береженого Бог бережет. Несколько дивизий для укрепления союза не помешает – улыбнулся корреспондент, вернее попытался улыбнуться, как и в первый раз, вышло ущербно.

– Почти сто дивизий? Это несколько? – воскликнул Мамин.

– Алексей, с чего вы взяли, что на границе сто дивизий вермахта?

Удар был в лоб. Мамин на мгновение растерялся.

– Знаю и все, – нашелся ответить Алексей.

Корреспондент с интересом смотрел на Мамина, потом перевел взгляд на капитанские петлицы и, понимающе, кивнул.

– Ну да, ну да. Это понятно, секретная информация. А что вы думаете о полете Гесса? – вдруг спросил Онищенко.

Десятого мая 1941 года Рудольф Гесс, третий человек Рейха, перелетел Ла-Манш и, выпрыгнув из Мессершмидта-110, спустился на парашюте где-то в Шотландии. Там, оказавшись у какого-то фермера, сначала представился летчиком, а потом в контрразведке признался, что он Гесс и попросил встречи с Черчиллем. Официально премьер-министр отказался встречаться с фашистским лидером, но кто даст гарантии, что они не встретились тайно.

– Думаю, что немцы хотят сговориться с англичанами, – Мамин не знал, о чем можно говорить, о чем не стоит, поэтому решил действовать по ситуации. Совсем отмалчиваться тоже подозрительно. – Вы же знаете, что двенадцатого июня британские газеты вышли под сенсационными заголовками "Гесс в Великобритании и предлагает мир".

– Бросьте, Алексей. Гитлер назвал Гесса сумасшедшим. У Германии нет оснований заключать мир с Великобританией. Зачем? Чтобы напасть на СССР? Это же безумие! – воскликнул корреспондент.

Гесс был самым преданным соратником Гитлера. Сомнительно, чтобы он совершил такой беспрецедентный поступок без согласия фюрера. Велись переговоры через Гесса или нет так и осталось тайной. После Нюрнбергского процесса Гесс отбывал пожизненное заключение в тюрьме Шпандау. Материалы уголовного дела Гесса были засекречены до 2017 года, а в 2017 году продлены еще на пятьдесят лет. Он содержался в одиночной камере сорок шесть лет. В 1987 году в период расцвета гласности и перестройки Горбачев сделал заявление, мол, а не пора ли нам освободить Гесса, мол, мы не против. Сын Гесса в мемуарах написал, что, получив эту новость, отец позвонил ему и произнес: «Теперь англичане меня убьют». Через некоторое время Гесса, который к этому времени и побриться самостоятельно не мог, нашли повешенным на кабеле электроудлинителя, закрепленного на оконной ручке. Тайну своего перелета Гесс унес с собой.

 Этого Мамин рассказать не решился, как не решился рассказать, что того же двенадцатого июня в адрес командующих войсковыми группировками вермахта, сосредоточенными на границе с СССР, ушла шифротелеграмма, в которой доводилось содержание распоряжения главнокомандующего сухопутными войсками Германии от десятого июня, в котором назначен срок начала наступления на 22 июня. Вторжение должно было начаться по сигналу «Дортмунд». Шифротелеграмма перехватывается и расшифровывается английской службой радиоперехвата, и через некоторое время информация поступает к Сталину. В тот же день, двенадцатого июня, еще до получения расшифровки, Сталин разрешил дополнительное выдвижение значительного числа соединений ближе к государственной границе.

  Тринадцатого июня Британское правительство официально подтвердило факт пребывания Гесса на территории Великобритании. Но вопрос о возможности подписания мирного соглашения с Германией комментировать отказалось. В этот же день разведка погранвойск СССР зафиксировала начало выдвижения германских войск на исходные для наступления позиции, но к концу дня выдвижение войск было приостановлено.

– Да, это безумие. Но ведь Гитлер этого не знает. Это во-первых. Во-вторых, политическая система Великобритании не отличается целостностью. Королевская семья, включая герцога Виндзорского, на секундочку короля Великобритании, отказавшегося от титула в пользу женитьбы на простой американке, выступают за мир с Германией. МИ-6 также склоняется к этому. Против мира с Гитлером выступают только премьер-министр Уинстон Черчилль и созданная им группа по секретным операциям, противовес МИ-6. Так что, думаю, Гесс по приказу Гитлера пытается договориться с английским истеблишментом, чтобы окончательно развязать руки фюреру на востоке. Другое дело, в чьих руках сейчас Гесс. В руках прокоролевских агентов или прочерчиллевских.

– Как интересно – произнес корреспондент.

На самом деле, переговоры вели люди Черчилля. И это смешало карты Гитлеру, который действительно стоял в шаге от перемирия с Англией. Сложность заключалась в том, что Гитлеру не нужен был официальный документ перемирия, требовалось тайное, джентельменское соглашение. Поэтому, как только Гесс растворился тумане, английской политики, Гитлер объявил Гесса сумасшедшим. Признание попытки переговоров означало подготовку к скорой войне с СССР. Этого Гитлер допустить не мог.

Девятого июня к переговорам подключился лорд-канцлер Великобритании Саймон Стекпол-Элидорский, профашистски настроенный бывший министр иностранных дел. Десятого июня об этом узнает Сталин. Его реакция не сразу была понята. Тринадцатого июня по вызову на кунцевскую дачу к Сталину приехал Хавинсон, руководитель Телеграфного Агенства Советского Союза. Иосиф Виссарионович продиктовал текст и потом спросил: "Вы понимаете, товарищ Хавинсон, зачем нам нужно такое Заявление?". Получив ответ: нет, не знаю, Сталин сказал: "Давайте скажем Гитлеру: подумай еще раз, прежде чем начинать!".

Заявление передали германскому послу в Москве. Затем, в 18-00 по московскому времени текст Сообщения ТАСС был озвучен и передан в открытый эфир московским радио. На следующий день четырнадцатого июня за номером 163 вышла газета «Правда», в которой была статья «Сообщение ТАСС».

Заявлением Сталин провоцировал Гитлера на ответ по поводу накопления немецких войск у границы с СССР. А также доводил до "мировой общественности", что слухи, исходящие от англичан о скором нападении Гитлера на СССР не более чем слухи и провокации, направленные на "разжигание мировой войны" и войны между СССР и Германией. И то, что ни Сталин, ни Гитлер "не намерены нарушать" действующих Договоров "О ненападении" и "О дружбе и границах".

  Согласно международного "этикета" Гитлер обязан был также рассыпаться в любезностях перед Сталиным и заверить, что никаких коварных планов в отношении СССР не строит и нападать вовсе не собирается. Однако Гитлер ушел в глухое молчание, официального ответа от немецкой стороны не последовало.

  И только в дневнике рейхсминистра народного просвещения и пропаганды Й. Геббельса через день появилась запись: "… Опровержение ТАСС оказалось более сильным, чем можно было предположить по первым сообщениям. Очевидно, Сталин хочет с помощью подчеркнуто дружественного тона и утверждений, что ничего не происходит, снять с себя все возможные поводы для обвинения в развязывании войны…".

  А накапливание немецких войск после на границе с СССР все продолжалось и продолжалось… Ни мира, ни войны…

– Полагаете, Гитлер нападет на СССР? – спросил Онищенко.

– Да, – не задумываясь, ответил Мамин.

– Когда же?

– Не знаю – после недолгого молчания ответил Мамин.

– Но вы утверждаете, что нападение для Гитлера – это чистой воды безумие?

– Так и есть.

– Почему, позвольте узнать?

– Семнадцатого апреля этого года Конгресс США принял решение о том, что они поддержат в будущей войне ту сторону, на которую произойдет нападение. Гитлер стянул к границе почти четыре миллиона человек, обратно ему уже не откатиться. Советский Союз делает все, чтобы избежать провокации. Собственно, победит тот, кто станет жертвой. Потому что в этом случае получит поддержку США, Англии и т.д.

– Странный вы капитан, Алексей – Онищенко с нескрываемым интересом смотрел на Мамина.

А Мамина уже было не остановить.

– Тем более, что у Гитлера есть полная уверенность в успехе после доклада Канариса.

– Кого? – глаза Онищенко округлились.

– Адмирала Канариса, руководителя Абвера.

– А вы знаете, что докладывает Гитлеру руководитель Абвера?

– Нет. Я знаю только этот доклад, о котором говорю. Адмирал ввел в заблуждение фюрера и это приведет к катастрофе – Мамин вошел в раж и наслаждался моментом. Самому себе он сейчас казался гуру.

– И что же было в этом докладе? – спросил Онищенко.

– Товарищ командир, Брест – в проеме двери появилась фигура проводницы.

Пассажиры одновременно повернули головы.

– Приехали, как-нибудь в следующий раз договорим – отрезал Мамин и прочитал на лице корреспондента досаду.

***

Сообщение НКВД СССР в ЦК ВКП(б) и СНК СССР

№ 1798/6 2 июня 1941 г.

Пограничными отрядами НКВД Белорусской, Украинской и Молдавской ССР добыты следующие сведения о военных мероприятиях немцев вблизи границы с СССР.

В районах Томашова и Лежайска сосредоточиваются две армейские группы. В этих районах выявлены штабы двух армий: штаб 16-й армии в м. Улянув (85 км юго-западнее Люблина) и штаб армии в фольварке Усьмеж (45 км юго-западнее Владимира-Волынского), командующим которой является генерал Рейхенау (требует уточнения).

25 мая из Варшавы в направлении Люблин – Холм и Люблин – Замостье Грубешов отмечена переброска войск всех родов. Передвижение войск происходит в основном ночью.

17 мая в Тересполь прибыла группа летчиков, а на аэродром в Воскшенице (вблизи Тересполя) было доставлено сто бомбардировщиков.

25 апреля из Болгарии в Восточную Пруссию прибыла 35-я пехотная дивизия.

В мае отмечено инспектирование частей германских войск в Восточной Пруссии и на территории Генерал-губернаторства и рекогносцировка в пограничной полосе высшими чинами германской армии.

5–7 мая Гитлер в сопровождении Геринга и Редера присутствовал на маневрах германского флота в Балтийском море, в районе Готтенгафен (Гдыня). В средних числах мая Гитлер прибыл в Варшаву в сопровождении шести высших офицеров германской армии и с 22 мая начал инспектирование войск в Восточной Пруссии.

Генералы германской армии производят рекогносцировки вблизи границы: 11 мая генерал Рейхенау – в районе м. Ульгувек (27 км восточнее Томашова и 9 км от линии границы), 18 мая генерал с группой офицеров – в районе Белжец (7 км юго-западнее Томашова, вблизи границы) и 23 мая генерал с группой офицеров производил рекогносцировку и осмотр военных сооружений в районе Радымно.

Во многих пунктах вблизи границы сосредоточены понтоны, брезентовые и надувные лодки. Наибольшее количество их отмечено на направлениях на Брест и Львов.

Продолжаются работы по устройству оборонительных сооружений вблизи границы, главным образом в ночное время.

Отпуска военнослужащим из частей германской армии запрещены.

Кроме того, получены сведения о переброске германских войск из Будапешта и Бухареста в направлении границ с СССР в районы Воловец (Венгрия) и Сучава – Ботошаны (Румыния).

Основание: телеграфные донесения округов.

Народный комиссар.

***

20 июня 1941 года, Брест.

Поезд прибывал на станцию Брест. Онищенко уложил свои вещи в картонный чемодан, обитый жестяными скобами.

– Очень жаль, что не удалось договорить. Признаюсь, вы интересный и странный человек. Если бы не вы не были командиром Красной армии, я бы сказал, что вы не тот, за кого себя выдаете, – сказал Онищенко.