Текст книги "Волонтёры"

Автор книги: Антон Лобутинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

I

По крайней мере, моё сознание тебя помнит. Несмотря на перечень безутешных (поправка – мною грешных) стихотворений, витающих вместе с розовыми облаками – стержень юношеского неба – в пыли ребячливых грёз, заслоняющими собой не то, что проспекты, материки, по которым мы вместе не ходили. Тут же ссылка на недавние сны: естественно, туман, в котором ты ищешь хоть одно живое лицо, чтобы окрикнуть его и узнать название того города, в котором мы литературно затерялись.

Когда-то был холодный ноябрь, красно-жёлтые покрывала из листьев и дробительный дождь у твоего сквозящего окна. Так хочется выйти во двор и позвать скорее апрель (а вдруг услышит?). Как бывший пианист могу смело заявить, что мелодия слова зачастую важнее смысла – апрель ничем не привлекательнее ноября. Наблюдаются некоторые сходства, и всё-таки невозможность его позвать пробуждает чувства незаконченного детства: будто не лень каждый раз возвращаться к отправной точке, доказывая земле её обозримость. Лучше мечтать о головокружительном мае, либо о твоём родном августе. Перечень дат вслух и соответственно их стройная последовательность не меняют отношения ни к школьным расписаниям, ни к офисным календарям – я всё равно не люблю праздновать свой день рождения.

Ты уехала, оставив за собой радугу из европейских столиц. Смотрю со стороны как беспробудно пьющий художник – пустое полотно и горизонтальный мазок семицвета. Знаю, что ты любишь фиолетовый (и кто ляпнул, что это цвет гениальности, если восприятие относительно?). Рисую словами, пусть даже без трафарета. На самом деле, сочинители большие лгуны, потому что сочиняют. Художник конец аллеи никогда не изобразит, как и писатель не сможет одинокого человека оставить без прилагательного. Слова не останавливают глобальные катаклизмы, но льются водопадом в местах незначительных – особенно, когда ты далеко.

Стремительно вращается земля, а моя дорога в лелеющий тобою мегаполис ширилась на дистанции студенчества. Поступательное движение современного саморазвития, словно неконтролируемый воздушный шар, направляющийся в дымную безызвестность. Я взбираюсь на скальный холм прогресса, понимая, что преодоление извилистого склона и есть прогресс. Всё же оправдывать собственное существование не то, что самолюбиво – легкомысленно. Куда серьёзнее оказаться вдохновлённым с пары слов, к примеру, прекрасной девушки (испытываю стыдливость почему-то я). И, несмотря на то, что мы – ограничимся скопищем знакомых мне студентов – постоянно движемся наощупь, ощущая на затылке дыхание фатального разгрома, корни древа жизни прорастают в конкурирующей среде. Если угодно, на платном куске земли.

Но пока что у меня настроение вышеуказанных воздушных шаров. Позволь мне банальность – небо везде одинаковое. Расширять спектр запечатлённых видений, конечно, полезно для здоровья (особенно больным потолками). Кто-то любит рассуждать о судьбоносных знакомствах, от которых чаще бардак в голове, либо об открытии новых возможностей – старыми, как учил дядя Христофор, можно не пользоваться. Планета обширна, разнообразна, прозрачна, местами невинна, но чаще распутна. В любом случае, мы позволяем желанию глотнуть чужого воздуха, пробудить наше сознание – благодарно взгляни в то самое небо.

Только хотел рассказать про своих путешественников, тут же вспомнил собственное поступление. Наверное, тот самый внешний комфорт достигается за счёт осведомлённости о графике завтрашнего дня. Хочется спланировать свою жизнь и чётко следовать рутинным пунктам. А когда напуганный грядущим человек пытается воззвать к глухим чужбинным переулкам с надеждой в сердце, что из первого подъезда вылетит ангел-хранитель – комфорт достигается лишь в собственных фантазиях. Конечно, человек в первую очередь должен сохранить себя, но, по понятным мне причинам, ему это не подвластно, и внешний комфорт, и боязнь отшельничества, и мысль об отсутствии успеха и самореализации (у каждого своя мечта) заставляет идти на компромисс, тем более, в сделке с дьяволом (возможно, из того же подъезда).

Четыре года такое же марево, как и предыдущие одиннадцать лет. Те же парты, стулья, стены, размеренная дикция, увеселительные трудности, беспорядочная смена предметов обсуждения. На деле в памяти остаётся немногое, да и то – обглоданное чрезмерной чувствительностью. Когда заходит речь о приведении аргументов, вожжи в свои руки берёт эмоция. И так проходят мгновения, а за ними века – и не столь важно, что вы финансовый брокер с завидным портфолио, в контексте времени застревает лишь ваша реакция на то, что мир не согласован.

Два ненормальных в живописной красоте – могу ли я заделаться стихотворным маркетологом? Не то, чтобы стремление к славе руководило мной, скорее, в тех шероховатых рифмах я наиболее честен, когда мысль улыбается о тебе. Наверное, я ничем не занимаюсь, кроме как царапаю оды об иллюзорных понятиях.

И всё-таки, наша каштановая осень – сон золотистого мальчика, что пальцем рисует кленовый лист на асфальте. Единственная прогулка по главной площади страны холодным вечером – да и тот оказался прокуренным гнилой брусчаткой. Грязная данность и вымышленное богатство национальной культуры могут невольно сотворить какой-нибудь безобидный лозунг.

Вонючая столица, сколько любви ты можешь дать?

II

Если человек способен облачиться в доспехи любимого книжного протагониста, попутно различать мозаику окружающего мира и осваивать диковинные концепции автора, наверное, не стоит предоставлять его взору вид из собственного окна. Вернее, не нужно ожидать от него понимания. Катастрофа коммуникаций (тех, в которых я непосредственно брал участие) заключается в разнообразии человеческих ассоциаций. Если я буду ссылаться на вероятность, то обрету образ неуверенного (либо не опознавшего местность) человека, поэтому стоит заметить: во-первых, мнение субъективное является единственным мнением, доступным человеку; во-вторых, человеку свойственно испытывать страх – в любое время суток, в любой точке земли, в любой эпохе. Поэтому совершенное доверие другому человеку грозит утратой координации на плоскости. Наука сознания проста и понятна – если мальчика в детстве приучили хорошо обращаться с девочками – он, без преувеличения, будет. Иной подход: если я рождён в обществе людей среднего класса, в простонародье – трудяг, то уважительно буду относиться к представителям подобных профессий (и впитывать ненависть к противоположным, не таким, как я). Отсюда – тернистый путь взаимопонимания становится непреодолимым в тот момент, когда человек даёт себе заранее отчёт в том, что его не поймут.

Жизнь в общежитии приносит на блюде весьма безумные яства мышления – к примеру, способ прорваться сквозь изобилие убеждений и миросозерцаний, выражаемый в простом: у каждого своя философия. Точки соприкосновения на графике разглядеть не трудно, но ведь вопросы исходят совсем из чуждых мозгу измерений (те же муравьи вряд ли о нас думают). Каждый человек, несмотря на округлую планетарную благодетель, рождается в собственных, чудных или невразумительных условиях. И те лица, которые его окружают с самого детства, будут проецировать его будущие ассоциации, что связаны со зрительной идентификацией (непосредственно – лиц).

Ты ведь знаешь, незамысловатый студент посредством референтов пытается объяснить миру, что он его спасёт. Что-то в этом общее от нас обоих. Моя физиономия в открытом космосе не узнает больше, чем сейчас. Имя такому не исследователь, но урок о заглавии вещей я посетил. Осуждать также бестолково, как и пытаться убедить – я смотрю вдаль не потому, что хочу отыскать там что-нибудь привлекательное, а потому, что даль смотрит на меня. Да, я напеваю элегию итальянского пианиста, но непредвзятым зрительным контактом хочу разобраться, как услышать голос земли – незаменяемые органы чувств, органы осязания, такая дилемма.

Не будем вдаваться в дотошные подробности экономической скуки, сразу же перейдём к делу: общежитие (современный говор любовь к одной книжке не позволяет использовать) воспитало на свой лад и тон пять совершенно разных по характеру, телосложению, вкусам в музыке и – вообще вкусам (если их нет, предлагает сама, как назойливый мерчендайзер), местами не образованных, но жаждущих чего-то студентов, среди которых был и я. Чем занималась пытливая юная душа целых четыре года, и вспомнить не смею, но путь, который она пыталась одолеть, был настолько заманчив, насколько и возвышен.

Забытым мною осенним вечером, скромный и тихий Данила, что учился со мной на одном потоке, без особого масштабирования собственных интересов, озадачил меня тематикой становления грядущего. Как намеченные в той же перспективе бакалавры, сумбурно руководящие своим прошлым, мы должны были сделать заявку на целеустремлённость.

Вообще осень имеет право патентовать судьбоносные идеи, так как они и впрямь являются основой сюжетных перипетий.

Нам просто хотелось преодолеть границы телевизионных шоу, безвкусно старающихся изнасиловать действительность, и созвучных с ними новостей интернета, скалящихся при помощи голословных комментариев социальных менторов. Вычурная обусловленность материи как содержимое, что знает о существовании забора. Поэтому формулировка страдает хромотой, как и любые понятия в окружающем меня обществе – особенно, чёрное зеркало. Оттуда пузырится фильтрами портрет медийного маньяка – человека, в силу тех или иных обстоятельств располагающего миллионами. Неважно чего – кошельков, людей, втулок, картин. Интересно то, что зрителю без причины важно осознать собственную немощность и в тот же миг способность восторгаться – успешный человек (понимания разнятся) даёт стимул бороться со смертью.

Намеченный тобою путь руководит асфальтом моих дорог, или судьба действительно любит предлоги, но поездка в мегаполис позволяла инвестировать каждому из нас – пятерых дипломированных специалистов – в собственное мировоззрение (скорее, вредный субъективизм). Так вышло, что город будущего, доселе недоступный для нас, при честном взаимодействии друг с другом чертил свои горизонты не только в мечтах. Данила сделал вывод, что полтора года учёбы на магистратуре и попутного совмещения с работой, могут позволить пяти экономистам, наконец, выбраться из руин бетонных ограничений, так наскучивших своей сонливостью.

У людей разные интересы – обновление софта происходит согласно биологическим часам. Данила, как и все мы – хотел увидеть роскошный мегаполис, утопически представляющийся на помятом чертеже седого архитектора, время от времени дающего советы при помощи видеокамеры. Кажется, там, где нас нет, иная цивилизация. Вопрос в том, что изменит наше присутствие (все мы вместе, но не знаем, в каком). И только монохромные дни, никак не пугающие меня своей рутинностью, обретают цвет своей причины – в геолокации твоего айфона.

Близорукие химерные детали оставлю на рассмотрение педантичным окулистам, но сердечные восторги (это импульсы, да) преисполнены не только признанием глаголу, но и прочей стихоформе молодости: в твоих живых глазах усталость океанов, в моих натёртых веках жидкость из-под линз…многоточие продолжает беспечно любоваться тобой, а вечернее постукивание кулаком по шкафу (где-то в три часа ночи) гоняет в крови гарнизон бунтарей окситоцина и дофамина, но я поклоняюсь вечности. Мне известна только одна жизнь, в которой ты.

III

Увертюра к оперному представлению, где круглосуточный супермаркет – декорация, а всё, что его окружает – грубоватый перфоманс ночной столицы, есть неудачный ход создателя ради подготовки почвы для созерцания. Медиум – это только начало, это даже не причина, а всего лишь вбитый гвоздь в ту дверь, которую вы хотите открыть. Три миллиона лет эволюции человечества – лишь для того, чтобы жизнерадостные студенты пили пиво на лавке, утопив собственное ухо оголтелыми звуками из динамика. Молодёжный конвульсивный фон отдаёт терпкой помесью бреда и насилия – музыканта не в чем упрекнуть, он просто был воспитан таким образом. Он действительно верит в мощь кулака, одноразовые удовольствия и собственную точку зрения (те горизонты, суженые до минимума и есть точка). У любого власть имущего (имеющего свою судьбу) сформирован вид единственной правды, доступной для него – та же аналогия с форточкой из кухни (или откуда положено выпускать затхлый воздух из дома).

«Ты знаешь, – заговорил Назар, лёжа на кровати. – Мысли о суициде не такие уж и глупые». Естественно, я с ним категорически не согласен. «То есть, да, это глупо и эгоистично – лишать себя жизни, совершенно не думать о близких и переживающих за тебя людей. Людей, вкладывающих самих себя в твою жизнь». Как я и подозревал, дальше Назар говорил про свою деревню, жизнь и плохие отношения в семье. «Тебе не приходило в голову, постараться хоть что-нибудь изменить? – я не мог дальше слушать. – Больше не говорить ни слова, просто взять и сделать». Обычно после таких наставлений люди отвечают вялым, растягивающимся по нёбу морщинистым звуком. Поэтому мне и дальше не хотелось слушать – это не так легко, взять и сделать. Что ещё смешнее, слова графомана.

«Я делал – ушёл из дома жить в летнюю кухню, – в противовес заявил Назар. – Провёл там небольшой ремонт, убрал все ненужные мне вещи, утеплил комнату на зиму. Правда, с крышей нужно повозиться. Но это позже».

Наступает тот момент, когда человек полностью осознаёт отсутствие каких-либо приемлемых решений и совершает что-нибудь вроде маленькой семейной революции. Он перестаёт бороться, доказывать, искать. Он устал. Дайте ему глотнуть свежего воздуха – ведь он всего лишь студент третьего курса, который, возвращаясь на выходных из столицы к себе домой замечает повторяющуюся картину: мать рыдает, отец ссорится с неудачливым ухажёром своей дочери, а сама дочь, к слову, недавно родила ребёнка, содержать которого не в состоянии.

Отсюда привычный деревенский конфликт (не чужд огромным мегаполисам): ребёнок рождён не из любви, а по человеческой глупости, удовлетворяющей физиологические потребности. Ни одни из участников не озабочен перспективой – как, в последствии, ею и не награждён. Девушка мечтает о великой любви, тогда как ловкий сельский кавалер, при помощи пары романтических слов даёт ей на это надежду. Оба не имеют ни малейшего представления о внешнем мире – в силу прогресса их ребёнок уже в восьмилетнем возрасте будет намного образованнее, если, конечно, получит на это шанс.

«Моя сестра очень тупая, – как бы подытожил Назар». Плюс несколько матерных в её же адрес и разговор на этом исчерпал себя.

Назар – один из моих соседей по комнате. Он только и делал, что крутил гайки в автопарке, ходил на пары и копил деньги на первый автомобиль. Человек изначально рождён в ограниченных условиях – неважно, где именно, будь то пылающий клочок земли, оторванный от современного понятия цивилизации, или район технологического парка с космической ценой за ренту. Оба представителя будут иметь смутное толкование друг о друге посредством тех же новостей или рассказов более опытного товарища. Развитие происходит в рамках тех ценностей, которые приняты в данном субстрате культуры. И если бы не отцовское решение потратить семейные сбережения на то, чтобы отправить сына учиться в столицу, то Назар и сейчас бы крутил гайки, только оглядываясь на пасущихся позади коров, слыша завывающий сквозь хилые окна школы ветер и ничего не зная о возможностях, к примеру, обучиться социальной инженерии либо снискать успеха, виртуозно играя на контрабасе.

Кровь и пот – моя родня, для тебя же – пища.

Что ты ешь день ото дня, словно жадный хищник.

Перед нашим выпуском я услышал от Назара, что он продал свой автомобиль. Два года непрерывной рутинной работы, чтобы купить вещь. Чтобы потом переосмыслить всю свою жизнь, переступить бетонную ограду гордости и наощупь в безликом пространстве отказаться от прежних ценностей. Он сказал, что эти средства помогут нам ради достижения общей цели – благородство здесь ни к чему, мы всего лишь объединяем усилия, чтобы увидеть тот мир, который с руки какого-нибудь предпринимателя был закрыт (неизвестность не порождает интереса). Планета обширна, разнообразна, и случается безобразная пустота в отдельных её частях, желающая заполнить себя знанием.

Понимаешь, неосмысленное заявление о том, что жизнь – дерьмо, прежде всего, эхо в неизведанном микрокосмосе. Глупые слова, способные с помощью конкретики обозвать собственное использование занудным. У нас мало еды, мы не можем накормить людей в той или иной местности – это уже разговор. Резво направленное замечание о том, что ты не умеешь, к примеру, резать помидоры, ничего не изменит. Лучше рассказать человеку о новом способе нарезания овощей, который ты вычитала из журнала. Либо укорять в том, что ты неправ – предложи рассмотреть собственные идеи, а не категорично спорить о тех концепциях, мысли о которых разнятся в силу разнообразия личного опыта. В споре не рождается желанная истина, а лишь извращённые домыслы.

Одна из томительных для Назара особ как-то заявила, что в действительности не питает никаких чувств и вообще – презирает работника шиномонтажной, ведь он не даёт ей того, что она хочет (канон потребителя понятен, и всё же я незнаком с этой девушкой). Паутина современной культуры, за отсутствием паука, плетёт патологические понятия успешной жизни человека (к концу книги я точно возненавижу это прилагательное). Если мужчина зарабатывает меньше женщины – он будет ловить косые взгляды словно энтомолог, недоумевающий, за что бабочки так жестоки. Хорошо – мы можем допустить подобное мерило справедливым, даже не имея конкретных знаний в любой научной деятельности. А если мужчина является разработчиком в области физики или имеет учёную степень, а может, он лучший инженер в собственном городе, единственный, кто может совладать с электричеством – он будет успешен в рамках современного общества и способен удовлетворить аппетиты какой-нибудь пассии? Нынешний механизм человеческой жизни не позволит большинству химиков на планете купить себе новый полноприводный внедорожник или уютный дом с тремя спальнями. Тем не менее, химик успешен в области собственной науки и его изобретения вполне себе могут сделать жизнь проще для тех, у кого нет места в гараже, чтобы поставить очередной внедорожник.

Слышу несвязную речь возле того же супермаркета – мол, был бы я женщиной, так бы и сделал: нашёл бы себе богатого мужика и уехал бы с ним в мегаполис (бы и ещё раз бы, и после каждого второго слова – мат). Укоренённый эгоизм невозможно излечить – нужно избавить человека от всего прошлого, чтобы появился шанс на перевоспитание. Он твёрдо уверен в своих взглядах и ничто не заставит сомневаться его в собственной уникальности (откуда он знает, что уникально – если его сосед говорит то же самое).

Ты родился на планете с возможностью зарядить свой телефон в любое время суток, отапливать дом, не рубая дрова, чистить зубы и брать в любой библиотеке книги на всевозможные темы – будь честен с самим собой, сделай что-нибудь полезное для тех, кто рядом или просто не мешай им.

Реализм сутолочной современности – это тысячи слов, характеризующих названия каждого типа автомобиля, и одно беззащитное слово, чтобы выразить самые разнообразные душевные переживания – любовь. Потому что я до сих пор уверен в догоняющей меня насмешке, когда ты уходишь из моей минорной площади зрительной вседозволенности. И я не вправе оскорблять век за то, что он тебя так воспитывает. Возможно, человек не способен любить человека – он может быть без ума из-за некоторых качеств, присущих объекту восторга. Остальное – примирительная рубашка сознания, когда не то, что мозг или втоптанная в подошву душа теряет своё местонахождение, антураж критики – лишается своих постулатов, когда я слышу твой безумный смех.

IV

Я счастлив, моя столица, что попал в твой локальный список пилигримов. Ты многое позволила узнать, и ещё больше скрыла в равнодушии асфальтных перипетий. Можно выразить свои чувства с помощью дождя – как первый вдох уличной свежести. То ли это был отсчёт старой жизни, то ли начало новой – где-то на промежутке всего лишь глава от судьбы, творимой всеми прилагаемыми источниками влияния. Я поступил в университет, я выучился и получил диплом – этим ли ограничен твой положительный вклад? Конечно, нет. Это стало поводом, но никак не первопричиной, целью, но не конечным результатом. Здесь было место, как живому знанию, так и ленивой безграмотности. Как искренним словам, так и лицемерным признаниям. Место первой любви, как и её необратимых последствий.

Галактион уже выступал на соревнованиях, а я только переодел штаны. Вокруг – железо и люди. Килограммы испытательного металла, метры стёртой резины. Ты просто подходишь к помосту и убеждаешь себя в смысловой нагрузке момента – быть может, это единственный универсальный ответ, что применим ко всему отрезку жизни. Ты удобно поместил своё тело на лавке, снял штангу и начал работать. Соревноваться, высвобождать энергию в атмосферу, благодарить здоровье за наличие, отправлять мысли в невесомость. Кровь плохо поступает к мозгу, мышцы наливаются стрессом, тело функционирует на пределе возможностей. Плюс десяток лиц внимательно наблюдают за твоим старанием, что сопровождает немножко искривлённое лицо. Ты ищешь в путь к вечности, ты постигаешь смысл физической нагрузки. Ты встаёшь с лавки, будто преображённый, и понимаешь, что всё бессмысленно.

Пускай, ты побеждаешь в соревнованиях. Получаешь заслуженные овации, медали, подарки. Тебя считают лучшим – на тебя равняются, тобой восхищаются, завидуют. Ты бросаешь вызов обнажённому пространству – ты создаёшь в нём конкуренцию и становишься победителем. Тешишь своё самолюбие, гордишься, хвалишь и чуть-чуть отдаёшь должное соперникам. Момент тщеславия, момент восхождения на пьедестал – неповторим. Ты возвращаешься на землю, щупая на шее золотую медаль. Дистанция, по её достижению, становится бессмысленной – ты состязался, ты испытывал себя, но что все награды значат, что значит конкуренция, как не ту же рутину, те же попытки разогнать скуку, те же неудачные поиски важных ответов.

«Что-то я потянул плечо, – заявил мне Галактион, после того, как мы получили свои награды». «Придётся тебе пару дней забыть про зал». «Если честно, я не хотел приходить. С кем соревноваться? Да и не люблю я этот спорт». «Я знаю. Ты спорт вообще не любишь». «Да. Хочу только быть здоровым и нормально выглядеть. Остальное совсем не имеет значения». «Помнишь, свои первые соревнования?». «В универе? Конечно, помню. Пришёл весь напуганный, таскал по всему залу блины, такой себе кабанчик. Вот умора была». «А те здоровые дядьки?». «Да, парни с пятого курса. Теперь мы такие же. Беда. Пять лет уже пролетели». «Вот так. Наверное, в этот зал мы больше не вернёмся».

Данила вернулся из библиотеки спустя шесть часов. Он часто там пропадал – вряд ли всё время посвящал учёбе, скорей всего, просто сидел за ноутбуком и смотрел фильмы. Потому что там тихо. Там люди заняты делом, учёбой, и никто не посмеет тебя потревожить, в отличие от комнаты в общежитии. В библиотеке ты отдаёшь должное тишине, будто мир и вправду был рождён из-за её присутствия. Будто она единственная, кто был свидетелем возрождения, свидетелем обретения вечности.

В тот вечер Данила был сам не свой. Застывшая грусть на лице, отсутствие аппетита и желания что-либо делать. Характерные симптомы влюблённости. Смешно, что практически каждый человек реагирует на неё одинаково, ведь понятия любви, в силу опыта и воспитания, должны быть разные.

«Ну что с тобой, – я пытался вернуть Данилу к реальности. – Неужели девушка?». Данила молча смотрел в потолок, пока Демьян пытался нарезать картошку. «Эх, сейчас бы бутылочку вина, да вприкуску, – выразил Демьян свои желания». «Так сходи, – логичный ответ от Данилы». Демьян задумался, резал картошку с полминуты, а потом резко собрался и ушёл. Видимо, препятствий не было, как то казалось изначально.

«Так это девушка?». «Да, и очень хорошая, – было заметно, что Данила буквально выдавливал из себя по слову». Дальше ничего сверхъестественного я не услышал от мечтательного товарища. Суть истории в том, что девушка настолько понравилась Даниле, что он не решился даже познакомиться с ней. Самый смех двадцать первого века – ненужные слабости и сиюминутная неуверенность в твёрдости ступней. Тут действие происходит исключительно в силу ваших способностей – если коммуникации легко поддаются, то всё будет в порядке, правда, от разочарований вы всё равно не застрахованы.

За что ты её любил – действительно, убеждался. Однажды Данила присоединился к осуществлению студенческого обычая – идти вместе с первокурсниками в лес и праздновать прощание статуса абитуры. Как и полагает, старшие организовывают процесс, а младшие в нём активно участвуют. Да, это планировалось как незатейливый пикник с некоторыми элементами употребления алкоголя. На деле получалось оставить только элементы, да и то, масштабируя, усугубляя, накопляя. Совершать обряд полнейшей свободы, ритуал всего дозволенного сегодняшним днём.

Там он и встретил её – любовь Данилы была не в состоянии продолжать нести на себе тот очаровательный дух восторга. Где-то растерялась волшебная пыль на пути ладони к очередному пластиковому стакану. Где-то разрушился назидательный облик влюблённого равноденствия. Ты летел вихрем по небу, мой друг, но внезапно ощутил всю мощь скалистых скал, особенно, когда дождь только посетил их. Когда его бездушный оттенок, вкупе с туманом, оставил только капли росы на острие приземлённости.

Но я, мой друг, не смог тебе помочь. Не смог познакомить тебя с оголтелой дистанцией, когда легкоатлету проще передумать заниматься бегом и приступить к совершенствованию в кулинарии. Всегда есть шанс стать спортсменом – и твои воздыхательные позывы не более, чем издержки спорта. Может быть, любовь – тот же бокс: при дебютном выходе на ринг ты сразу был отправлен в нокаут, считай, карьера не задалась. Счастливчики дистанций всё же существуют – только многим удаётся убедить себя в собственной победе, будто лишь упорство и трудолюбие принесли медаль, но никак не допинг.

Спасибо Вам за всё, мои прошлые друзья и товарищи. За торопливое знакомство с уличной жизнью, за медленный экскурс в хаос андеграунда. За воспитание множественных личностей и борьбы между ними. За формирование амбивалентного восприятия, за декаданс, деменцию и диаметральные противоположности. Я помню всё – от милицейского футбола до свежих тульских пряников, от загаженной плитки в баре до соревновательных переправ через реку. Помню весь диапазон эмоций и поступков – от предательства и глупости до альтернативных чувств и действий, которые не имеют ценности для прошлого, но формируют смысл в будущем. Помню вас всех – оставивших своё эго моим воспоминаниям, своё пустословное добро на съедение памяти, свои лучшие нравственные душевные отмычки. Надеюсь, у Вас всё хорошо.