Текст книги "Космонавты Сталина. Межпланетный прорыв Советской Империи"

Автор книги: Антон Первушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

О НАУКЕ И ФАНТАСТИКЕ

Как известно, Циолковский писал не только научные и научно-популярные статьи, но и фантастические повести.

Современные его критики обычно говорят, что не подобает настоящему ученому заниматься «бульварной литературой», которой считается фантастика. Значит, Циолковский был фантастом. И все его идеи и проекты – фантастика.

Современные любители этого жанра и литературоведы, наоборот, не считают произведения Циолковского художественной литературой. Указывают на то, что они скучны, написаны плохим языком, там нет живых персонажей, а только «бездушные схемы», которые велеречиво рассуждают на всякие малопонятные обывателю темы. Значит, Циолковский был ученым. И все его фантастические произведения – только лишь иллюстрации к его научным работам.

Попробуем ответить и тем, и другим.

Односторонний специалист подобен флюсу, но именно односторонними специалистами выглядят историки науки и литературоведы, когда пытаются рассуждать о фигурах уровня Циолковского. Культура многогранна. Наука, искусство, философия, этика, политика, социальные связи – лишь части единого целого, которое мы называем культурой. Когда человечество открывает для себя принципиально новый вид деятельности, культура начинает видоизменяться, принимая этот вид деятельности или отторгая его, при этом модифицируются все компоненты культуры. Этот процесс бывает быстрым, бывает медленным, но при любом раскладе он очевиден участникам событий только в тот сравнительно небольшой период времени, когда новаторство еще будоражит мысли, гоняет кровь, а от открывающихся перспектив перехватывает дыхание. Затем все успокаивается, новая терминология становится общепринятой, утрачивается ощущение перемен. А по прошествии десятков лет уже трудно найти точки соприкосновения между дисциплинами, которые проросли в этой области культуры, дав побеги и в другие. Ну скажите, какая связь между лампочкой накаливания и современной популярной музыкой? А вот какая. И лампочка, и поп-музыка могли возникнуть, но не возникли бы без электроэнергии, использование которой является следствием применения на практике теории электромагнитного поля, разработанной в XIX веке. Немногие из композиторов, пишущих электронную музыку, знают, как вообще «добывается электричество», но это им и не нужно – каждый должен заниматься своим делом. Но совсем по-другому процесс освоения электрической энергии выглядел на заре электрической эры.

Критики Циолковского и любители фантастики вновь пытаются выйти за рамки исторического контекста. Называя Циолковского то фантастом, то ученым, они забывают, что в начале XX века электрическая лампочка воспринималась не меньшей фантастикой, чем космический корабль. Грань между научным познанием и безудержным фантазированием выглядела стертой. Любой ученый, работавший тогда на передовом крае НТР, писал рассказы, облекая в форму художественного повествования видения, рождавшиеся у него в голове. Было важно не только сделать открытие, но и показать, какое практическое применение оно может иметь в будущем. Благодаря издателям, эти довольно беспомощные с позиций высокой литературы творения снабжались прекрасными иллюстрациями и становились наглядным пособием для тех, кто любил рассуждать о грядущих переменах, неизбежных с воцарением новых технологий. Многие из этих предсказаний кажутся из сегодняшнего дня смешными, другие поражают своей точностью, но одно не вызывает сомнений: без них не было бы современной фантастики. Ранние фантасты, к которым относился и Константин Циолковский, часто пренебрегали литературными ухищрениями, наработанными великими прозаиками XIX века, – чтобы поразить, захватить читателя, повести его за собой, достаточно было голых идей. Понимание, что фантастика – это тоже литература и авторы, работающие в этом жанре, должны соблюдать общелитературные законы, придет много позже и вызовет не одну бурю в гуманитарных кругах. Но в начале XX века все было по-другому, и Циолковский писал свою фантастику вполне в духе времени, будучи не самым плохим из тогдашних авторов.

Если в фантастических очерках «На Луне» (1893), («Изменение относительной тяжести на Земле» (1894) и «Грезы о Земле и небе» (1895) Циолковский еще не заботился о реалистическом обосновании сюжета, изобразив пребывание вне Земли лишь как условное допущение (например, персонажи очерка «На Луне» попадают туда во сне), то более поздняя повесть «Вне Земли» (1918) имеет уже развернутую фабулу, связанную с перипетиями межпланетного полета на составной пассажирской ракете по Солнечной системе и организацией «эфирной колонии.»

Тем не менее, художественность для Циолковского отступала на второй план перед доступностью и достоверностью.

«Хочу быть Чеховым в науке, – признавался он, – в небольших очерках, доступных подготовленному или неподготовленному читателю, дать серьезное логическое познание наиболее достоверного учения о космосе.»

Циолковский предоставлял полную свободу своему литературному редактору Якову Перельману, полагая, что суть научно-фантастического произведения – в полете мысли, а не в беллетристических достоинствах. При этом он, однако, хорошо чувствовал отличие этого жанра от «изящной словесности» и потому избегал, например, термина «роман», зачеркивая его и надписывая сверху «рассказ» (как он делал в черновиках писем к Александру Беляеву).

Это была принципиальная установка, вытекающая из задач научной фантастики, как их понимал Циолковский.

«Очень трудно издавать чисто научные работы, – жаловался он Перельману. – Поэтому я подумываю написать нечто вроде Вне Земли, только более занимательное, без трудных мест, в разговорной форме. Под видом фантастики можно сказать много правды.(...) Фантазию же пропустят гораздо легче.»

Популяризаторская фантастика Циолковского отличалась, однако, от более поздних произведений этого типа тем, что освещала не «узаконенные» истины, а прорывы воображения, рассчитанные на понимание со стороны потомков.

«Фантастические рассказы на темы межпланетных рейсов несут новую мысль в массы, – писал он. – Кто этим занимается, тот делает полезное дело: вызывает интерес, побуждает к деятельности мозг, рождает сочувствующих и будущих работников великих намерений.»

Впрочем, заслуга Циолковского как фантаста была не только в этом. Одним из первых в России он перенес в литературу важные элементы логики научного воображения. В повести «Грезы о Земле и небе» автор делает следующее допущение: «Тяжесть на Земле исчезла, но пусть воздух останется, и ни моря, ни реки не улетучиваются. Устроить это довольно трудно, предположить же все можно.» Поскольку явления природы фантастически перевернуты, они раскрываются особенно наглядно. В то же время этот заимствованный у науки прием доказательства от противного давал простор парадоксальному сюжету. Поэтика фантастического повествования не привносилась извне, за счет приключенческой фабулы, а как бы развивалась из самого невероятного допущения. Впоследствии такой прием получил самое широкое распространение...

Пользуясь тем, что Циолковский никогда не скрывал своего желания писать именно научную фантастику, его критики пытаются выставить дело таким образом, будто бы все творчество калужского мыслителя – это фантастика. Перебираются проекты: цельнометаллический дирижабль, птицевидный аэроплан, простейшая ракета с прямой дюзой, ракетный поезд, эскадра ракет, космическая оранжерея, замкнутая система жизнеобеспечения и так далее, – а затем на основе современных научных представлений делается вывод о несостоятельности проектов, их априорной фантастичности.

И опять критики берут грех на душу, пытаясь изобразить историю науки чем-то статичным, существующим только здесь и сейчас. Да, время отвергло большинство из идей Циолковского, но на них выросли новые и вполне жизнеспособные проекты, на них выросла школа советских ракетчиков, сумевших добиться первенства в космической гонке. А пользуясь логикой критиков, можно, например, отрицать заслуги Ньютона после того, как явился Эйнштейн.

Более того, история науки еще не закончилась, и сегодняшние догматы завтра тоже могут быть пересмотрены. Скажем, идея цельнометаллического дирижабля с изменяемым объемом находит все больше сторонников среди современных воздухоплавателей, и не исключено, что он все-таки будет построен на новом технологическом уровне и с учетом накопленного опыта. Или взять пресловутую «эскадру ракет.» Уж казалось бы, идея огромной связки из пилотируемых ракет, отделяющихся при полете и возвращающихся на космодром, фантастична по определению. Но чем, как не упрощенной «эскадрой ракет» является перспективный многоразовый носитель «Байкал-Ангара»?..

О ГУМАНИЗМЕ И ФАШИЗМЕ

Однако главные обвинения против Циолковского были выдвинуты его критиками после того, как свет увидели скрытые в архивах мировоззренческие статьи калужского мыслителя. При советской власти они были доступны только узкому кругу специалистов, ведь многие положения «космической философии» разительно расходились с марксизмом-ленинизмом. Теперь, в эпоху безудержной гласности, они стали достоянием широких масс населения и, разумеется, немедленно вызвали кривотолки.

Как только не называют Циолковского! Расистом. Фашистом. Человеконенавистником. Мистиком. Мракобесом. Антихристом. Хорошо хоть не маньяком-убийцей!

Безусловно, многие из мировоззренческих идей Константина Эдуардовича может вызвать отторжение у современного либерально мыслящего интеллигента. Например, отдавая дань модной в 1920-е годы евгенике, Циолковский говорил о необходимости совершенствования человеческого рода, которую видел, прежде всего, в принудительной стерилизации «неполноценных» людей. Но обратите внимание, как он это делал:

«Произвести несчастного значит сделать величайшее зло невинной душе, равное примерно убийству или еще хуже. Так пускай же его не будет. Пусть общество, не препятствуя бракам, решительно воспротивится неудачному деторождению. Не преступник виноват в своих злодеяниях, не несчастный – причина своих горестей, а то общество, которое допустило в своей среде жалкое потомство. Поэтому неодобренное деторождение – ужасное преступление против людей, родителей и невинной души. Все общества, в особенности высшие, зорко следят за благоприятным деторождением. Насколько они и сами просвещенные родители мешают произведению слабых особей, настолько они всячески способствуют многочисленному и здоровому деторождению. Право родить не должно быть предоставлено мне, но обществу, на которое и ложатся все последствия. Самая же большая ответственность общества и родителей – по отношению к самому неудачнику, который неизвестно за что обречен на мучения»

(1916).

«Надо всем стремиться к тому, чтобы не было несовершенных существ, например насильников, калек, больных, слабоумных, несознательных и т.п. О них должны быть исключительные заботы, но они не должны давать потомства. Так безболезненно, в возможном счастье, они угаснут»

(1928).

– Ax, какой ужас! – воскликнет либеральный интеллигент. И поторопится.

Я, например, тоже противник принудительной стерилизации, поскольку уважаю права людей и считаю, что два взрослых человека по обоюдному согласию могут завести потомство в любой удобный для них момент времени, особенно если они готовы нести ответственность за свое решение. С другой стороны, я не знаю ни одного либерального интеллигента, который взял бы на воспитание слабоумного ребенка. На Западе такие есть, но на Западе и не возмущаются трудами Циолковского. Более того, в западных странах уже давно идет дискуссия о введении обязательного дородового обследования с целью предотвращения появления на свет «несовершенных существ»: до самых отъявленных правозащитников, похоже, дошло, что неприлично бороться за права еще не рожденных калек в то время, когда по всему миру умирают от голода и бомбежек сотни тысяч вполне здоровых детей.

Но пункт о евгенике – еще цветочки. Главным камнем преткновения для доморощенных гуманистов стал тезис Циолковского о том, что в космосе давным-давно обитают некие существа, которые расселяются по планетам, уничтожая местные низшие формы жизни и низшие расы, освобождая место для высших. Поскольку низшими формами жизни Циолковский называл насекомых, рыб, птиц, животных, а низшими расами – негров и индейцев, то делается вывод, что он был фашист-расист и так далее. И разумеется, все снова забывают о контексте, вырывая цитаты и трактуя их как заблагорассудится, но обязательно – в поддержку собственного понимания наследия Циолковского.

Известно, что таким способом можно извратить кого угодно, но мы не станем уподобляться злонамеренным критикам, а попробуем разобраться, почему Циолковский, будучи по жизни добрым и тихим человеком, предлагал «уничтожать низшие расы.»

Начнем с того, что в самой основе космической философии Циолковского (называемой иногда панпсихизмом) лежала вера в одухотворенность атома, но с определенными оговорками:

«Атом эфира есть примитивный, простейший дух, – писал Константин Эдуардович в 1928 году, – но не в смысле(...) известных религий, которые приписывают ему сложные свойства человеческого или другого мозга, а в смысле зачаточной способности ощущать в зависимости от окружающей его обстановки. Когда он попадает (случайно) в мозг человека, то ощущает как человек, когда попадает в мозг коровы, то и думает по-коровьему. В собаке, крысе, мухе и ощущения его будут соответствовать этим животным: человеческого ничего не останется. При разрушении (смерти) или ранее (обмен веществ) атом попадает в неорганическую природу и ощущение его так слабо, так невообразимо для человека, что лучшим названием ему служат слова: небытие, смерть, покой, отсутствие мысли и времени. Это род сна, глубокого обморока и даже еще чего-то более отрицательного. Название духа атому подходит только в том отношении, что он вечен, неразрушим, всегда был, есть и будет, никогда не перестает ощущать сообразно обстановке или мозгу, в который он попадает. Атом есть при всех условиях только атом. К научному его определению остается только прибавить его примитивную способность ощущать.»

Итак, если мы соглашаемся с теорией панпсихизма (а соглашаться или нет – это личный выбор и никто его вам не навязывает), то должны признать, что, оказываясь в неблагоприятных условиях, атом-дух испытывает невообразимые страдания и лучше было бы для него освободиться и получить новый шанс на реализацию в другом, более счастливом, месте. Следовательно, подлинный гуманист должен стремиться к тому, чтобы неблагоприятных мест становилось как можно меньше, а счастливых – как можно больше. В нормальном человеке, здоровом духовно и физически, рядовому атому живется куда приятнее, чем в больном человеке. Чем в недолговечном животном. Чем в примитивном растении. А существование в неорганике вообще неотличимо от смерти. Таким образом, безболезненное умерщвление низших форм и размножение на освободившемся пространстве высших форм есть акт благодеяния и обеспечения собственного безбедного существования при последующих реинкарнациях.

Дальнейшие рассуждения Циолковского довольно логичны и опираются на теорию подобия, выраженную в монизме (предположении о едином общем начале) Вселенной. Монизм подразумевает, что все в окружающем мире: и в макрокосме, и в микрокосме – строится по одному и тому же эталону. Вселенная похожа по строению на атом, атом же включает в себя целую Вселенную. Из монизма выводится логичное предположение, что и человеческое общество формируется по некоему образцу, одинаковому и для высших цивилизаций (если он вправду существует), и для низших, вроде нашей. Пытаясь понять, какие цели ставит перед собой космическая сверхцивилизация, возникшая задолго до появления человека, Циолковский пишет, что, скорее всего, они сродни нашему желанию сделать окружающий мир более комфортным, более приспособленным для проживания в нем человека и человечества. А как мы делаем это? Уничтожаем естественные ландшафты, чтобы создать поля и огороды. Выпалываем сорняки, чтобы они не задушили культурные растения. Истребляем хищников, которые могут нам угрожать, и разводим домашних животных, которые помогают вести хозяйство. Так же должны поступать и высшие цивилизации, но в космических масштабах.

"Что мы имеем право ожидать от нашей планеты, то с таким же правом можем ждать и от других.

На всех планетах с атмосферами в свое время проявились зачатки жизни. Но на некоторых из них, в силу старшего возраста и условий, она пышнее и быстрое расцвела, дала существам техническое и умственное могущество и стала источником высшей жизни для других планет вселенной. Они стали центрами распространения совершенной жизни. Эти потоки встречались между собой, не тормозя друг друга, и заселяли Млечный Путь. У всех была одна цель: заселить вселенную совершенным миром для общей выгоды. Какое же может быть несогласие? Они встречали на пути и зачаточные культуры, и уродливые, и отставшие, и нормально развивающиеся. Где ликвидировали жизнь, а где оставляли ее для развития и собственного обновления. В огромном большинстве случаев они заставали жизнь отставшую, в форме мягкотелых, червей, одноклеточных или еще более низкой.

Не было никакого смысла дождаться от нее миллиарды лет мучительного развития и получения сознательных и разумных существ. Гораздо скорее, проще и безболезненнее размножить уже готовые, более совершенные породы. Я думаю, мы на Земле не будем дожидаться, когда из волков или бактерий получится человек, а лучше размножим наиболее удачных его представителей.

Также рассуждали и сеятели высшей жизни. Кое-где уничтожали зачатки примитивной жизни или уродливо развившейся, кое-где ждали хороших плодов и обновления жизни космоса.

Так без страданий заселялись и другие млечные пути (группы солнц или спиральные туманности). То же происходило и во всех эфирных островах и во всей беспредельной Вселенной. Из счастливых наиболее благоприятствуемых пунктов она, без мучительного процесса самозарождения, распространялась по окрестности соседних солнц и быстро заполняла бесконечные пустыни..."

(1925).

Понятно, что аналогия аналогией, но смелые предположения Циолковского о мотивациях и методиках сверхцивилизаций остаются предположениями. «Космическая философия» таким образом – это не столько наука, сколько религия. И чтобы принять ее, нужно верить – как верят иудеи, христиане и мусульмане в Единого Бога, создавшего мир и человека.

Критики, разумеется, отказывают Циолковскому в праве создания и проповедования собственной религии.

При этом осуждают они его почему-то не с позиций науки, откуда следовало бы, а с позиций православных ценностей. Это выглядит странно, ведь людей, живущих в соответствии с христианским нравственным законом на планете Земля не так уж и много, а истинно православных – и того меньше.

Да, Циолковский пытался разработать новую религию, – в XX веке только самый ленивый мыслитель не разрабатывал новую религию. Изнутри вероучение Циолковского выглядит логически завершенным и гуманистическим. А снаружи – любая религия, включая самые древние и наиболее распространенные, вызывает нарекания у правоведов и гуманистов.

За «космическую философию» критики часто сравнивают Циолковского с Адольфом Гитлером и Иосифом Сталиным. Мол, и те были жуткие тираны, уничтожавшие миллионы людей, и этот желал того же. Но в том-то и дело, что для Гитлера со Сталиным была существенна только одна идея в целом свете – идея их личной и абсолютной власти. Ни в одной из философских работ Циолковского при всех их недостатках мы такой идеи не находим. И об этом тоже нужно помнить...

Глава 2
Космические корабли Советской России

2.1. ВЕЛИКАЯ МАРСИАНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

«В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один...»

Именно так книга книг Библия описывает великий момент сотворения мира. Однако Библия – это предмет веры, а не точного знания. И понятно, что ученые не могли удовлетвориться столь скудной информацией по важнейшей теме. Уже несколько веков они пытаются хотя бы нащупать ответ на вопрос, как же сформировались звезды с планетами. Из этого получаются необычные коллизии и даже мировые революции...

По-видимому, одна из самых старинных гипотез о возникновении Солнечной системы принадлежит шведскому ученому и теософу-мистику XVIII века Эмануэлю Сведенборгу. Позднее ее развил знаменитый немецкий философ Иммануил Кант в очерке «Всеобщая естественная история и теория неба» (1755).

Следуя идеям Сведенборга, Кант предположил, что до образования планет и Солнца существовала огромная рассеянная туманность (по терминологии астрономов, «диффузная туманность»). Она обязательно должна была вращаться, чтобы из нее могло возникнуть большое центральное тело и малые планеты.

Кант, правда, не сумел внятно объяснить причину вращения этой первичной туманности. Он предположил, что сначала туманность была совершенно неподвижной, а движение ее возникло из местных «локальных» вращений.

Через сорок лет после выхода в свет очерка Канта великий французский математик Пьер Лаплас в дополнении к «Изложению системы мира» сформулировал гипотезу о том, что первичная туманность вращалась с самого начала и была изначально горячей. По мере охлаждения она сжималась, а скорость ее вращения росла. С увеличением скорости вращения возрастали центробежные силы, что привело к удалению части туманности от центрального тела к периферии и к ее расслоению на кольца. Из этих колец впоследствии образовались планеты и спутники.

Эта схема хорошо объясняла, почему планеты Солнечной планеты лежат в плоскости эклиптики и движутся в одном общем направлении. Кроме того, теория Канта-Лапласа позволяла определить сравнительный возраст планет. Считалось, что более удаленные от Солнца планеты имеют более почтенный возраст, поскольку за счет центробежной силы удалились и сформировались раньше тех, которые ныне находятся ближе к Солнцу.

Таким образом, если брать современную Землю за точку отсчета, то Венера должна быть горячим молодым миром, планетой хвощей и динозавров, а Марс – холодным высушенным старым миром, обиталищем древней и мудрой цивилизации. Именно так целое столетие земляне и будут представлять себе устройство Солнечной системы. Это видение станет частью культуры и вплоть до 1970-х годов будет восприниматься европейскими и американскими обывателями как нечто само собой разумеющееся.

Тут следует отметить, что сами авторы теории происхождения Солнечной системы не считали марсиан существами, сильно отличающимися от людей. Тот же Иммануил Кант писал, что они вряд ли умнее нас. А до середины XIX века преобладало мнение ученых богословов, которые писали, что если Бог и населил Марс какими-то существами, то, скорее всего, это мерзкие неразумные создания или мрачные духи, губительно влияющие на окружающее пространство.

Однако усилиями Камилла Фламмариона, французского астронома-популяризатора, идея о превосходстве марсиан над людьми стала постепенно овладевать умами европейских читателей. И казалось, что эта гипотеза подтверждается

В 1854 году Уильям Вевелл, профессор Кембриджского университета и философ науки, проанализировав данные астрономов, заявил, что темные пятна на Марсе – это моря, а светлые поверхности покрыты красной растительностью. Если на Марсе есть вода и растительность, значит, там есть и более развитые формы жизни.

В 1858 году монах-иезуит Анджело Секки, составляя карту Марса, назвал замеченное им темное вытянутое пятно Большого Сырта «Атлантическим каналом.» Кстати, этот астроном верил в множественность обитаемых миров. И хотя считал, что признаки инопланетной жизни невозможно заметить с помощью телескопа, но доказывал: пример земного человечества говорит о возможности существования где-то во Вселенной и других планет, населенных разумными созданиями.

В 1877 году, в период великого противостояния Марса, было сделано два важнейших астрономических открытия. Астроном Вашингтонской обсерватории Асаф Холл после долгих поисков открыл два спутника Марса – Фобос и Деймос, а итальянец Джованни Скиапарелли объявил об обнаружении марсианских каналов.

Поначалу Скиапарелли не считал каналы искусственными сооружениями. Итальянское слово «canali» означает вообще любой узкий водный проток. Предположение об их искусственном происхождении, породившее в свое время так много споров, было высказано Скиапарелли гораздо позже – в 1895 году, фактически он согласился с общепринятой и чрезвычайно популярной теорией.

Итак, Скиапарелли нанес на свою карту Марса тридцать тонких линий, которые он назвал каналами. Оказалось, что его открытие попало на подготовленную почву.

Карта Марса по Джованни Скиапарелли

Карта Марса по Персивалю Лоуэллу

В то время строительство каналов было излюбленной темой для прессы. За восемь лет до этого началось судоходство в Суэцком канале, а за два года до этого было принято решение о строительстве Панамского канала и его проект активно обсуждался. Понятно, что корреспонденты всевозможных изданий немедленно раструбили сенсационную новость: итальянец открыл доказательство существования высокоразвитой цивилизации марсиан! Кстати, первым мир об этом оповестил автор статьи-передовицы «Нью-Йорк Таймс» от 12 августа 1877 года, которая так и называлась: «Неужели Марс населен?»

Сеть марсианских каналов действительно впечатляла. Протяженность некоторых из них составляла 5000 км при ширине в 3000 км. Но больше всего поражала необыкновенная геометрическая правильность, которой они обладали. Земному человечеству создать такую сеть было не под силу.

Открытие Скиапарелли дало толчок к работам другого исследователя – американского дипломата Персиваля Лоуэлла, который был настолько потрясен сообщениями о каналах, что забросил карьеру и потратил все свое немаленькое состояние на постройку в пустыне Аризоны специальной обсерватории Флагстафф для наблюдений Марса. Лоуэлл нанес на карту около 600 каналов и стал самым горячим защитником гипотезы их искусственного происхождения.

«Чем лучше удавалось разглядеть планету, – писал он, – тем явственнее выступала эта замечательная сеть. Точно вуаль покрывает всю поверхность Марса.(...) По-видимому, ни одна часть планеты не свободна от этой сети. Линии обрываются, упираясь в полярные пятна. Они имеют форму в такой мере геометрически правильную, что внушают мысль об искусственном происхождении их...»

Выяснилось, что некоторые из каналов свободно проходят по марсианским «морям», причем, переходя с «материка» на «море», они не меняют своего направления.

В местах пересечения каналов Лоуэлл обнаружил круглые зеленоватые пятна, названные им «оазисами», – в некоторые из «оазисов» сходилось до семнадцати каналов! Разглядеть и зафиксировать удалось 186 «оазисов.»

Однако самым удивительным из открытий Лоуэлла стало другое. Если Скиапарелли отмечал, что видимость каналов Марса в разные сезоны различна, то американцу удалось обнаружить закономерность в изменениях каналов. Для этого астроному и его помощникам пришлось сделать и сравнить более 11000 (!) зарисовок Марса. В ходе этой работы выяснилось, что каналы видны не всегда. С наступлением зимы в одном из полушарий Марса они блекнут настолько, что заметить их не удается. Зато в другом полушарии, где лето в разгаре, каналы видны отчетливо. Но допустим, пришло время и в том полушарии Марса, где царила зимняя стужа, наступает весна. Полярная шапка начинает быстро таять, уменьшаясь в размерах. И тогда появляются каналы, прилегающие к тающей полярной шапке планеты. Затем – будто бы темная волна расползается по планете от полюсов к экватору Марса. В этот период становятся видимыми все каналы, расположенные в экваториальном поясе Марса, включая множество «двойных каналов.» Проходит половина марсианского года, и все явления повторяются в обратном порядке. Теперь начинает таять другая полярная шапка Марса, и от нее к экватору с той же средней скоростью (около 3-4 км/ч) расползается по каналам загадочная темная волна.

Для объяснения наблюдаемых эффектов Лоуэлл выдвинул увлекательную гипотезу, которой нельзя было отказать в логичности.

Каналы, писал он, являются результатом творчества разумных обитателей Марса. Но остается вопрос: что заставило марсиан построить эту исполинскую сеть, которая вызывает восхищение любого земного инженера?

Лоуэлл рассуждал следующим образом. Марс старше Земли и в настоящую эпоху переживает такую стадию развития, которая предстоит нашей планете в далеком будущем. За счет своей древности и небольшой массы красная планета утратила большую часть атмосферы. Вода и ветер давно уже закончили свою разрушительную работу – на Марсе нет высоких гор или даже крупных возвышенностей. Вся его поверхность представляет собой гладкую песчано-каменистую пустыню, по размерам гораздо большую, чем любая из земных пустынь.

Вместе с атмосферой Марс терял и свою воду. Остатки влаги встречаются теперь на Марсе главным образом в виде снежно-ледяных полярных шапок. Что касается темных пятен, которые астрономы называют «морями», то это лишь дно когда-то бывших на Марсе настоящих морей. Современные марсианские «моря» представляют собой неглубокие впадины, покрытые скудными остатками растительности. Когда на Марсе наступает весна, его «моря» начинают зеленеть, а осенью они снова блекнут. Небо Марса почти всегда безоблачно. Лишенная слоя облаков, марсианская атмосфера почти не сохраняет тепло, получаемое грунтом от Солнца, поэтому климат на Марсе крайне суров.

Чтобы противостоять невзгодам, пришедшим с умиранием некогда цветущей планеты, марсиане должны были объединиться в единое государство, в единую дружную семью. Они построили гигантскую оросительную систему каналов. Эта ирригационная сеть берет влагу от тающих полярных шапок Марса и разносит ее по всей планете.

Строго говоря, писал Лоуэлл, самих каналов мы не видим. Скорее всего, настоящие каналы представляют собой трубопроводы, проложенные под поверхностью Марса на небольшой глубине. Иначе и быть не может, потому что при недостатке воды неразумно перемещать драгоценную влагу по открытым протокам, из которых она неизбежно испарилась бы. То, что мы называем каналами, – это полоски растительности вдоль скрытых трубопроводов. Вот почему так широки некоторые из каналов – то есть полосы растительности по обе стороны невидимого настоящего канала.