Текст книги "Атомный проект. История сверхоружия"

Автор книги: Антон Первушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Последняя попытка

В июне 1942 года началась очередная реорганизация. Теперь Научно-исследовательским советом и всеми работами по атомному проекту стал руководить сам рейхсмаршал Герман Геринг. При нем был создан и особый «президиум», куда вошли министры, высшие офицеры и руководители партии, в том числе Генрих Гиммлер. Но в президиуме не было ни одного ученого.

Нацистские бонзы принялись восстанавливать пошатнувшееся реноме немецкой науки. Ученые встретили реформы с опаской. Они прекрасно помнили, что благодаря активности этих самых бонз в период с 1933 по 1936 год было уволено 40 % университетских профессоров. Другие, опасаясь преследований по расовому признаку, покинули Германию. Среди изгоев были ведущие физики страны, в том числе те, кто делал сейчас в Америке атомную бомбу.

Профессор Пауль Хартек принял кадровые перестановки и переподчинения в штыки, считая их катастрофой. Он узнал, что большой реактор решено строить в Берлине, и понял, что его собственным экспериментам в Гамбурге приходит конец. Между тем опыты с центрифугой завершались. 1 июня 1942 года вместе с доктором Вильгельмом Гротом Хартек разделил изотопы ксенона. На очереди был гексафторид урана.

26 июня Пауль Хартек написал в Управление вооружений сухопутных войск, умоляя поддержать его план. «Урановые машины» могут быть двух типов, сообщал он. Машина первого типа состоит из 5 тонн обычного металлического урана и 5 тонн тяжелой воды. Машина второго типа содержит меньше урана и тяжелой воды, зато уран обогащен изотопом уран-235. Опыт покажет, какие из этих машин целесообразнее строить. Однако нельзя не отметить, что машины второго типа более компактны, поэтому ими будет удобнее оборудовать боевые транспортные средства типа субмарин. Кроме того, они более пригодны для производства «взрывчатых веществ». До сих пор обогащение урана казалось неразрешимой проблемой. Но вот теперь опыты Вильгельма Грота с «ультрацентрифугой» обнадеживают нас, и при успешном их завершении мы можем «со всей энергией взяться за создание машин второго типа».

Не дожидаясь ответа, ученые продолжили свои эксперименты. В начале августа 1942 года барабан центрифуги впервые заполнили гексафторидом урана. Во время первых опытов степень обогащения урана-235 составила 2,7 %. Через четыре дня скорость центрифуги увеличили – коэффициент вырос до 3,9 %. Хотя Хартек надеялся на лучшее, полученные показатели всё же внушали надежду: согласно расчетам Гейзенберга, достаточно обогатить уран-235 до 11 %, и тогда тяжелую воду в реакторе можно будет заменить обычной. Следовательно, надо выстроить батарею центрифуг для ступенчатого обогащения урана.

Идея понравилась и профессору Абрахаму Эзау, и Герману Герингу. Впрочем, Эзау в отличие от своего высокопоставленного патрона вовсе не хотел превращать идею «обогащения урана» в идею создания атомной бомбы. Нет, он не был пораженцем или пацифистом – он лишь любил покой и почет, не соглашаясь променять их на тяжелый труд. Когда молодой профессор Отто Хаксель из Научно-исследовательского центра Военно-морских сил завел однажды разговор о бомбе, Эзау немедленно цыкнул на него: «Вы что, не понимаете?! Если фюрер заинтересуется ей, мы все до конца войны будем сидеть за колючей проволокой и делать эту чертову бомбу! Не надо больше о ней говорить. Пусть все считают, что „урановая машина“ и есть подлинная цель нашего проекта».

Пока же не получалось и с «урановой машиной». Вернер Гейзенберг полагал, что для возбуждения цепной реакции в реакторе нужно как минимум пять тонн тяжелой воды. К концу июня 1942 года фабрика в Рьюкане изготовила всего 800 килограммов, то есть лишь шестую часть необходимого количества. Напомним, что уже два года фабрика была в руках немцев: при таких темпах производства говорить о расширении атомного проекта было просто бессмысленно.

В середине июля ведущие физики вновь обсудили, можно ли построить подобную фабрику в Германии. Вспомнили, что под Мюнхеном есть установка, способная выпускать до 200 килограммов тяжелой воды в год. Но там работают с обычным водородом. А что, если обогащать его дейтерием? Тут, правда, вмешался Пауль Хартек, напомнив, что расходы энергии будут очень велики, но его не слушали. Наоборот, вспомнили еще и гидроэлектростанцию в итальянском Мерано, где тоже можно развернуть производство. Оптимистичный расчет показывал, что совокупно можно будет получать до 1,5 тонны в год. Поэтому решено было действовать по всем направлениям.

Впрочем, и с ураном дела обстояли немногим лучше. Франкфуртской фирме «Дегусса» удавалось выпускать по тонне очищенного урана в месяц. Но годовые отчеты удручали: в 1940 году произведено 280,6 килограмма урана, в 1941 году – 2459,8 килограмма, в 1942 году – 5601,7 килограмма. При этом технологический процесс был прост, и объяснить неудачи можно лишь двумя причинами. Во-первых, постоянные перебои с сырьем, а во-вторых, к концу 1942 года атомный проект потерял первостепенное значение, и фирма «Дегусса» стала испытывать из-за этого проблемы со снабжением: стало трудно доставать запасные детали, новые вакуумные насосы, медь для трансформаторов и тому подобные элементы нормальной индустрии. Но худшее было еще впереди.

С начала 1940 года Вернер Гейзенберг числился научным консультантом Физического института Общества имени кайзера Вильгельма, что, конечно, не соответствовало репутации прославленного ученого. Летом 1942 года Карл фон Вайцзеккер и Карл Вирц наконец убедили руководителей Общества в том, что нобелевского лауреата подобает считать «фактическим директором» института. Обойтись без оговорки было нельзя, поскольку недавний директор Петер Дебай, уехав в США, так и не подал в отставку. Гейзенберг мог лишь «исполнять его обязанности», чем и стал заниматься с 1 октября 1942 года. Что же до прежнего «исполняющего обязанности», Курта Дибнера, то он надолго убыл в Готтов, где находился полигон Управления вооружений сухопутных войск. В итоге Гейзенберг и Дибнер стали непримиримыми врагами, за каждого из них выступала партия сторонников, которые отчаянно интриговали и писали доносы на конкурентов.

Доктор Курт Дибнер не был великим теоретиком, и сравнивать его с Гейзенбергом невозможно. Зато он был хорошим экспериментатором, обладал здравым практичным умом, и Гейзенберг своей неторопливостью давно раздражал его. Теперь отставленный от дел Дибнер сам решил построить реактор.

Его модель «урановой машины», построенная в Готтове, резко отличалась от конструкции Гейзенберга. Дибнер был уверен, что из урана надо изготавливать не цельнолитые пластины, а кубики – так, чтобы ядерное топливо было со всех сторон окружено замедлителем. Вот только для своего опыта Дибнеру не удалось разжиться ни металлическим ураном, ни тяжелой водой. Он использовал оксид урана (25 тонн), а в качестве замедлителя применил парафин (4,4 тонны). Внутри алюминиевого цилиндра его лаборанты соорудили «соты» из парафина и заполнили каждую ячейку кубиками оксида урана (всего их было 6802 штуки). Алюминиевую махину опустили в бетонированную яму, залитую дистиллированной водой, которая служила «отражателем». В реакторе имелись различные канальцы, в них разместили источники нейтронов и приборы.

Результат эксперимента оказался отрицательным: размножение нейтронов не удалось зафиксировать. Иного и не могло быть, раз опыт проводился с оксидом урана и парафином. Зато было доказано преимущество металлических кубиков над пластинами. В конце ноября 1942 года Курт Дибнер подготовил секретный «Отчет об эксперименте с оксидом урана и парафином, проведенном на полигоне Управления вооружений сухопутных войск».

Тем временем в Физическом институте затевали свой грандиозный эксперимент. На него готовились потратить 1,5 тонны тяжелой воды и 3 тонны урановых пластин. Начались долгие обсуждения, уточнения, проверки. Как уберечь институт от взрыва? Как избежать коррозии урана, его разъедания водой? Может быть, позолотить урановые пластины? Но золото поглощает слишком много нейтронов. Можно быть, нанести покрытие из никеля и хрома? Но оно должно быть стойким и однородным. Может быть, использовать вместо тяжелой воды тяжелый парафин, в котором атомы водорода заменены дейтерием? Но при расщеплении урана возникают альфа-частицы, и каждая из них разрушала бы до ста тысяч молекул парафина.

Никто из немецких физиков почему-то не догадался, что пластины можно было поместить внутри металлических «оболочек», стойких к коррозии и мало поглощающих нейтроны. Американцы пошли именно по этому пути, и 2 декабря 1942 года в Чикаго был пущен первый в мире ядерный реактор.

24 ноября 1942 года Абрахам Эзау обратился к новому начальству с предложением централизовать все работы по атомному проекту.

Профессор Рудольф Менцель, один из помощников Германа Геринга, втолковывал своему шефу: урановыми исследованиями занимаются все ведущие физики мира и особенно – американцы. Менцель предложил рейхсмаршалу назначить Эзау своим «уполномоченным по ядерной физике». Пусть тот и не физик-ядерщик, он все же хорошо разбирается в этой науке, но, главное, он сумеет найти компромисс между враждующими группами.

Уговоры возымели действие. Геринг подписал соответствующий приказ:

Я назначаю Вас моим уполномоченным по всем вопросам ядерной физики и прошу Вас уделить особое внимание следующим вопросам:

1. Продолжение работ в области ядерной физики с целью полезного использования ядерной энергии урана.

2. Изготовление люминесцентных красок без применения радия.

3. Изготовление мощных источников нейтронов.

4. Исследование мер безопасности при работе с нейтронами.

Несмотря на ясное выделение приоритетов, весь следующий год немецкую физику лихорадило – слишком много врагов оказалось у Абрахама Эзау. Физики всё больше погрязали в дрязгах и склоках вместо того, чтобы подчинить свои силы, ресурсы и интеллект единой цели.

4 февраля 1943 года председатель Общества имени кайзера Вильгельма, доктор Альберт Феглер, пригласил к себе Эзау и Менцеля. Он предложил им определиться, какими работами в области ядерной физики займется его Общество, а какими – Эзау с подчиненными ему учеными. К единому мнению сразу прийти не удалось, и атомный проект приостановился. Его участники изнывали от непрестанных раздоров.

Диверсия в Норвегии

В конце 1941 года Йомар Брун, работавший на заводе «Норск гидро» в должности главного инженера, узнал, что немцы приказали его фирме значительно расширить производство тяжелой воды. В начале января должен был начаться монтаж нового оборудования.

Однажды, находясь на Веморкской гидроэлектростанции, Брун воспользовался ночной сменой и сделал копии с секретных чертежей оборудования для производства тяжелой воды. Неделю спустя он встретился с молодым норвежцем Эйнаром Скиннарландом, сочувствующим Сопротивлению. Брун сообщил ему о приказе нацистов увеличить производство тяжелой воды и передал чертежи нового оборудования. Чтобы переправить материалы в Англию, пять местных патриотов решились на дерзкий шаг и 15 марта 1942 года захватили пароход «Гальтензунд». Через три дня норвежцы были в Лондоне.

Эйнар Скиннарланд оказался сущей находкой для британской разведки, которая давно интересовалась немецким атомным проектом. Он не только жаждал помогать союзникам по антигитлеровской коалиции, но и оказался жителем Рьюкана. Чтобы никто не успел обратить внимание на его отсутствие, требовалось как можно скорее переправить Скиннарланда назад. Он прошел ускоренное обучение на специальных курсах, и ранним утром 29 марта его сбросили с парашютом в Норвегии.

Вскоре новоиспеченный агент через Швецию сообщил об установлении прямого контакта с некоторыми техниками завода «Норск гидро» и с главным инженером Йомаром Бруном, а Лондон получил более ясную картину того, какой приоритет придают немцы увеличению производства тяжелой воды. По просьбе разведки Брун добыл чертежи и фотографии всего завода, а также узнал детали того, как немцы планируют увеличить производство тяжелой воды. Материалы были скопированы на микропленку, которую спрятали в тюбик зубной пасты и с курьером переправили через Швецию в Англию.

Насколько точно первоначальные разведывательные данные отражали истинное положение дел, остается открытым вопросом. Во всяком случае, в 1944 году Пауль Хартек считал, что «меры по предупреждению саботажа, принятые на заводе, подчинение завода военным инстанциям и то давление, которое они оказывали с целью ускорения работ, привели к тому, что норвежцы переоценили важность производства тяжелой воды для военных целей». Йомара Бруна тревожила возможность того, что тяжелая вода в конце концов может быть использована для создания оружия. Хотя немецкие физики, работавшие с ним, заверяли, что их деятельность направлена на развитие энергетики в послевоенной Германии, Брун продолжал сомневаться.

В июле 1942 года британский военный кабинет указал объединенному командованию на необходимость срочной атаки завода тяжелой воды «Норск гидро». Возможность уничтожения завода с воздуха была решительно отвергнута: в таком случае риску подвергались местные жители. Аргумент оказался решающим, и объединенное командование обратилось к начальнику штаба специальных операций. Норвежский отдел штаба сообщил, что им уже подготовлена диверсионная группа. Ее забросят в Норвегию, как только сложатся благоприятные условия. Диверсанты устроят базовый лагерь на пустынном плато Хардангервидда, примерно в 50 километрах к северо-западу от Рьюкана. Кроме нее, объединенное командование планировало отправить на планерах десант из солдат инженерных войск Первой воздушной дивизии. Им предстояло высадиться неподалеку от озера Мёсватн, питающего водой гидростанцию в Веморке, сгруппироваться на шоссе, проходящем по плато к Рьюкану, и в полной военной форме атаковать завод. Взорвав его, они должны были попытаться уйти в Швецию. Операции было присвоено название «Новичок».

Головная группа «Тетерев», состоявшая из четырех норвежцев, была сброшена на парашютах 18 октября. Двое суток им пришлось разыскивать и собирать сброшенное вслед за ними оружие, оборудование и провиант. Началась сильнейшая метель, связь со штабом наладить не удалось. После нескольких дней форсированного марша группа добралась до места своего базирования. Радист снова попытался связаться с Лондоном и почти преуспел в этом, когда сел аккумулятор. Свежий аккумулятор удалось заполучить в Мёсватне у брата Эйнара Скиннарланда, смотрителя Веморкской плотины. Потом четверка норвежцев соорудила хорошую радиомачту, и они снова стали вызывать Лондон. Но и на этот раз их постигла неудача – вышел из строя приемопередатчик. Только 9 ноября контакт со штабом специальных операций был наконец налажен.

В это время из Норвегии сбежал главный инженер Йомар Брун. Перед побегом ему удалось отобрать множество заводских документов и чертежей. 24 октября, прихватив с собой документы, он перешел границу, затем перебрался в Швецию, а оттуда на самолете в Англию. Официально было объявлено, что он поехал «на неделю в горы, чтобы навестить своих родителей». Брун стал советником по техническим вопросам в деле подготовки нападения на завод «Норск гидро».

Диверсанты провели разведку и 9 ноября доложили, что в районе расквартирован немецкий гарнизон, а все объекты – завод по производству тяжелой воды, электростанция и трубы – хорошо охраняются. Тем не менее операцию все-таки решено было довести до логического конца: Брун уверял, что тяжелая вода имеет принципиальное значение для дальнейшего развития немецкого атомного проекта.

В десантную группу «Новичка» вошли 34 специально обученных сапера-добровольца под командованием лейтенанта Месвена. Вечером 19 ноября их погрузили на два планера «Хорсас», каждый из которых буксировал бомбардировщик «Галифакс». Хотя прогноз погоды был благоприятным, пилот первого бомбардировщика не смог найти место, предназначенное для высадки, и повернул назад. Смена курса обернулась трагедией. В шестидесяти километрах западнее Рьюкана сцепка попала в тяжелую облачность, и вскоре началось обледенение. Когда самолет и планер пересекли береговую линию, буксирный трос лопнул. С борта «Галифакса» коротко сообщили о падении планера в воду. В действительности он разбился на северном берегу фиорда Лизе. Оба летчика планера, командир отряда и семь членов экипажа погибли на месте, четверо получили при падении серьезные ранения. Немцы взяли их в плен, отвезли в госпиталь, а затем на допрос в штаб. После этого врач отравил раненых. Трупы с привязанными к ним камнями были выброшены в море. Пятеро диверсантов при приземлении отделались легкими ушибами. На следующий день они попытались скрыться, добрались до ближайшей фермы, но были там окружены и взяты в плен. Поскольку в то время действовал приказ Гитлера, требовавший уничтожать диверсантов на месте, англичан расстреляли.

Вторая сцепка летела над Северным морем на небольшой высоте, стремясь все время оставаться под облаками. Они пересекли береговую линию в районе Эгерсунда и, не успев пролететь и двух десятков километров вглубь, врезались в горный склон. Все шестеро членов экипажа бомбардировщика и трое из тех, кто был на планере, погибли; несколько человек получили тяжелые ранения. Обломки самолета и планера лежали далеко друг от друга: возможно, в последние мгновения пилот «Галифакса», стремясь во что бы то ни стало набрать высоту, отцепил планер. Утром на место катастрофы подоспели немецкие войска. Они захватили четырнадцать оставшихся в живых десантников. Офицер немецкой контрразведки обнаружил «значительное количество материалов, необходимых для организации диверсионных актов, и соответствующего оборудования» и убедился, что «целью, несомненно, являлось совершение диверсионного акта». Захваченные диверсанты были доставлены в штаб немецкого батальона в Эгерсунде. Здесь им устроили короткий допрос, в ходе которого они сообщили лишь свои имена, звания и служебные номера. Их ждала та же участь, что и товарищей, – расстрел.

Поспешные казни вызвали возмущение гестапо, офицеры которого очень хотели бы узнать цель высадки. Впрочем, сложить один и один было нетрудно. Немцы оцепили и прочесали район, где намечалась высадка десанта. Англичан они там не обнаружили, но арестовали много норвежцев, у которых нашли оружие или радиоприемники. Более того, 9 декабря в Рьюкане немцы объявили ложную воздушную тревогу, и двести солдат обыскали все дома, пока их владельцев держали в бомбоубежищах. Позднее гарнизон в Рьюкане получил новые подкрепления, а вокруг завода начали создавать минные заграждения.

Отряд «Тетерев» терпеливо продолжал посылать информацию в Лондон, оставаясь среди снегов. Ситуация осложнялась еще и тем, что трое из четверых десантников простудились. Сухие пайки кончались, приходилось есть ягель.

Тем временем в британском штабе специальных операций прорабатывали новый план диверсии. Благодаря документам, привезенным Йомаром Бруном, у разведки появился общий план завода. Одной из важнейших подробностей стало сообщение Бруна о тайном и никем не охраняемом кабельном вводе, по которому диверсанты могли бы незаметно проникнуть в здание.

Вскоре было получено одобрение от военного кабинета плана операции небольшой диверсионной группы. Норвежцу Иоахиму Рёнебергу было поручено подобрать пять хороших лыжников, которые пошли бы с ним. Все они были добровольцами и прошли специальную подготовку. План операции, получившей условное наименование «Ганнерсайд», заключался в следующем. Диверсантов должны забросить в Норвегию, где они соединятся с четырьмя членами головной группы. Они должны дойти до Рьюкана и взорвать завод «Норск гидро» в Веморке. После диверсии четырем десантникам предстояло остаться в Норвегии, а остальным под командой Рёнеберга – попытаться уйти в Швецию.

Поскольку для успеха операции диверсантам необходимо было уметь опознавать оборудование объекта, в одной из хорошо охраняемых казарм на территории спецшколы построили точный макет помещений завода тяжелой воды. Диверсанты упорно и непрестанно тренировались, отрабатывая технику закладки зарядов даже в полной темноте и буквально на ощупь изучая расположение оборудования. Они сами приготовили два полных комплекта зарядов и детонаторов. В каждом комплекте было по восемнадцать зарядов, то есть по одному на каждую из восемнадцати ячеек электролиза.

23 января 1943 года состоялась первая попытка высадить новую группу диверсантов на плато Хардангервидда. Бомбардировщик, доставивший к цели шестерку смельчаков, два часа кружил над территорией, но так и не увидел сигнальных ракет, которые должны были запустить десантники «Тетерева». Раздосадованным неудачей норвежцам оставалось только ждать новой возможности.

К 16 февраля, когда шестерку снова доставили на аэродром, некоторые детали операции пришлось срочно поменять, так как передовой группе удалось получить самые последние данные о расположении всех караульных постов в Веморке и передать их в Лондон. Из этих данных следовало, что немцы явно ожидают нападения на завод. Поэтому было важно, чтобы самолет с десантом ни в коем случае не пролетел вблизи Рьюканской долины или плотины в Мёсватне. Новое место высадки было перенесено к озеру Скрикен.

На этот раз полет и высадка прошли без осложнений. Всю ночь напролет в начинающемся буране диверсанты разыскивали сброшенные за ними контейнеры, перетаскивая их к одинокой охотничьей хижине на берегу озера Скрикен. К утру поднялась пурга и замела все следы. Хотя через сутки после вылета группа достаточно отдохнула, чтобы двинуться в путь, сильный ветер, обрушившийся на плато, заставил диверсантов еще почти неделю прятаться в хижине.

Радостная встреча с десантниками из группы «Тетерев» состоялась около озера Каллунгсьё. Вместе они добрались до базового лагеря, откуда до Рьюкана оставалось около тридцати километров. Согласно последним разведывательным сведениям, в бараке, расположенном между турбинным залом и зданием электролизного завода, находились пятнадцать немцев, а за узким мостом, переброшенным через ущелье, местные жители видели еще два караульных поста. Смена караула производилась через каждые два часа. Если объявлялась тревога, на территорию завода посылали три дополнительных патруля, а дорогу, серпантином спускавшуюся из Веморка, освещали прожекторами. Помимо немецких часовых, на заводской территории дежурили два норвежских ночных сторожа, а еще двое находились у главных ворот и у водяных затворов. Все двери электролизного завода, кроме одной, выходившей во двор, держали на замке.

26 февраля группа диверсантов, одетых в белые маскхалаты, наконец-то выдвинулась к Веморку. В месте базирования остались двое. Под покровом темноты десантники добрались до исходного рубежа – двух хижин, затерявшихся в лесах на горном склоне к северу от Рьюкана. Еще день ушел на разведку и планирование отхода с учетом усиления немецких постов.

Вечером 27 февраля группа отправилась в рейд. У подвесного моста они свернули с дороги, которая в этом месте вилась особенно крутыми петлями, и, сокращая путь, стали спускаться прямо по склону. В Веморке кончилась вечерняя смена, и мимо диверсантов проехали два автобуса с рабочими. У просеки, по которой проходила линия электропередачи, группа свернула направо в лес. Здесь диверсанты скинули маскхалаты, сложили лыжи, рюкзаки, припасы – теперь на них оставалась только английская форма. Они взяли с собой оружие, ручные гранаты, ножницы для разрезания колючей проволоки, мотки веревки. Начался спуск по скале. Неожиданно потеплело, и от каждого шага в ущелье срывались снежные лавины.

Спуск прошел благополучно. Диверсанты вброд перешли через полузамерзшую речушку и подошли к почти отвесной скале, по которой предстояло подняться к станции. Шум воды, идущей сквозь турбины, все усиливался. Наконец, едва дыша от усталости, группа выбралась наверх. До станции оставалось несколько сот шагов по прямой. Но где-то здесь находилось минное поле. Перешеек скального выступа был столь узок, что почти весь был занят полотном железной дороги, соединявшей Веморк с Рьюканом и кончавшейся у озера Тинсьё. Здесь диверсанты разделились на группу прикрытия и группу подрыва. Первой предстояло проделать проход в заграждении и занять позиции, с которых в случае тревоги можно было встретить немцев огнем. Второй следовало проникнуть в здание электролизного завода. На крайний случай оставался кабельный ввод, который описал Йомар Брун.

Диверсанты ступали след в след по глубокому снегу. Перерезали цепь, запиравшую ворота, взяли под контроль караульную будку. Группа подрывников проделала проход в заграждении неподалеку от железнодорожного моста. Незамеченными подрывники подобрались к зданию электролизного завода. Но двери оказались запертыми. Пользуясь указаниями Бруна, двое диверсантов отыскали кабельный ввод и проникли в здание. Они шли по туннелю до тех пор, пока не увидели через колодец помещение с аппаратами высокой концентрации тяжелой воды. Там был всего лишь один рабочий. Диверсанты прошли по колодцу в соседнее помещение и только здесь выбрались на поверхность. Дверь в помещение завода высокой концентрации оказалась незапертой, и они захватили норвежца-рабочего врасплох. Один диверсант держал его под дулом пистолета, а Иоахим Рёнеберг начал закладывать заряды. Теперь он воочию мог убедиться, что модели, изготовленные штабом специальных операций, на которых они тренировались в Англии, ничем не отличаются от настоящих ячеек. Не успел Рёнеберг заминировать и половины ячеек, как у его ног раздался звон разбитого стекла: отставший подрывник выламывал снаружи подвальное окно. Рёнеберг помог ему проникнуть внутрь. Теперь они уже вдвоем завершили закладку зарядов под каждую из восемнадцати электролизных ячеек, сделанных из прочной нержавеющей стали. К каждому заряду они подводили быстродействующие запалы, а к ним – запалы более длительного действия.

В два часа ночи все было готово. Диверсанты крикнули рабочему, чтобы тот уходил, отперли подвальную дверь, раскидали по полу свои «визитные карточки» – несколько значков английских парашютистов – и начали поджигать запалы. Они не успели отбежать и двух десятков шагов от электролизного завода, как грохнул взрыв.

Когда на крыше завода взвыла сирена воздушной тревоги, группа прикрытия и группа подрыва успели соединиться и выйти к полотну железной дороги. Вскоре десантники начали спуск в ущелье.

Диверсия была исполнена блестяще. Дно каждой из электролизных ячеек было отбито, и бесценная жидкость затопила все стоки. Еще больше увеличило ущерб то, что разлетевшиеся по помещению осколки пробили трубы охладительной системы и через все помещение били бесчисленные струи обычной воды, которая быстро разбавила и смыла остатки воды тяжелой. Уйти от погони диверсантам помогла очередная снежная буря, бушевавшая двое суток. Все они благополучно добрались до Англии.

В связи со взрывом немцы арестовали пятьдесят человек. Их неоднократно допрашивали, но и они не сообщили ничего, что могло бы пролить свет на подробности диверсии. По итогам расследования в Рьюкане были приняты дополнительные жесткие меры охраны. До конца войны там не работала телефонная станция и никому не разрешалось выезжать из города по железной дороге. Рьюкан перевели на частичное военное положение, установили комендантский час. На дорогах ввели новые контрольные посты, еще больше усилили минные заграждения вокруг электростанции.

По оценкам английских экспертов, немцы могли бы возместить ущерб не ранее чем через два года. Фактически при взрыве из-за разрушения ячеек было потеряно около тонны тяжелой воды с концентрацией от 10,5 до 99,3 %, что эквивалентно 350 килограммам чистой тяжелой воды. Перед самым взрывом на заводе были завершены работы по модернизации и расширению: производство намечали повысить до 150 килограммов, а в следующем месяце – до 200 килограммов. Теперь весь март пришлось потратить на ремонт оборудования. При этом главный инженер Альф Ларсен всячески старался увильнуть от работы.

Завод «Норск гидро» пустили вновь лишь 17 апреля, а на выпуск первой партии тяжелой воды пришлось потратить еще несколько месяцев.