Текст книги "Клиника в роще"

Автор книги: Антон Грановский

Соавторы: Евгения Грановская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

5

Спустя десять минут народ рассыпался по полянке, сбившись в «кучки по интересам», и Алексей с Верой снова остались наедине.

– Песок у него сыпется… – проворчал Алексей. – Не рановато ли?

– Ты чего такой злой? – насмешливо поинтересовалась Вера.

– Да ничего. Придумали тоже: переселение душ, родовое проклятие… А еще ученые называются!

Вера окинула мужа удивленным взглядом.

– А ты, я вижу, воинствующий сциентолог?

Тенишев подозрительно прищурился:

– Кто-кто?

– Тот, кто верит только в науку и готов надавать по шее любому, кто скажет, что наука – это ерунда.

Алексей усмехнулся:

– Да, как раз про меня. Я такой, – он отхлебнул из пластикового стаканчика. – Слава богу, хоть ты на моей стороне. Арнгольц, ты ведь на моей стороне?

– Я всегда на твоей стороне, – заверила мужа Вера и в доказательство поцеловала его в покрасневший от холода нос. – Слушай, ты пока погуляй, а я пойду поищу туалет.

– Туалет? – переспросил Тенишев насмешливо. – А, в смысле, кустики! Не заходи далеко, а то заблудишься. И не сядь на шиповник или репей. Я не хочу провести всю ночь, выдергивая у тебя из попки колючки.

– Постараюсь, – пообещала Вера.

Она сунула ему в руку свой стаканчик и двинулась к видневшимся в отдалении зарослям бузины. Вера довольно далеко углубилась в лес, но ей все казалось, что ее будет видно с поляны, и скромность гнала девушку дальше и дальше. Постепенно голоса позади стихали.

Наконец Вера остановилась. Огляделась и решила, что место подходящее. Спрятавшись за толстый ствол дуба, расстегнула джинсы и присела на корточки. Ей хотелось поскорее покинуть мрачноватое место, и она торопилась.

Метрах в пятнадцати от себя Вера увидела столб с прибитой к нему доской, извещавшей о том, что здесь начинается Гатинское болото. От столь опасного соседства ей стало немного не по себе.

Она уже сделала свое дело и собиралась встать, как вдруг чей-то голос окликнул ее – негромко, но четко:

– Вера!

Девушка вздрогнула, выпрямилась, быстро натянула джинсы и испуганно огляделась. Вокруг никого не было. Только темные стволы дубов с сухой, жухлой листвой да влажная трава с черным мокрым валежником.

– Здесь кто-то есть? – дрогнувшим голосом спросила Вера.

Ей никто не ответил. Подул ветер, и листва тихо зашумела, отзываясь на его порыв протяжным вздохом. Но за шумом листвы Вере снова почудился чей-то тихий шепот:

– Вера… Вера…

По спине девушки пробежала ледяная волна. Она повернулась и быстро зашагала назад к поляне.

Новый порыв ветра зашелестел листвой, и Вера прибавила шагу. Она почти физически ощущала, что кто-то смотрит ей вслед.

Пройдя метров десять, Вера вдруг остановилась. Ей стало стыдно. Она, современная молодая женщина, дипломированный врач, атеистка, презирающая суеверия, бежит непонятно от чего. Видели бы ее сейчас пациенты, которых она пытается излечить от приступов немотивированной паники… Грош цена психиатру, который не может привести в порядок свои собственные нервы.

Не давая себе опомниться, Вера быстро оглянулась. Лес был пуст, темен и непригляден. Девушка облегченно вздохнула. «Ну вот, – сказала она себе, – а ты боялась…»

И снова зашагала к полянке, теперь уже беззаботной и неторопливой походкой.

Дойдя до зарослей бузины, Вера вдруг услышала приглушенные голоса и замедлила шаг. Говорили двое – мужчина и женщина. Мужчину она узнала сразу – Антон Сташевский. А вот женский голос, юный, звенящий, был Вере не знаком.

– Какого черта ты держишь «кокс» в кармане куртки? – сердито проговорил Сташевский.

– Ну, извини, – ответила девушка капризно. – Я не знала, что этот кретин найдет его.

– «Не знала…» – передразнил Сташевский. – Он устроил мне сцену прямо во дворе клиники. Слава богу, нас никто не видел.

– Хватит о нем говорить. Ты принес то, что я просила?

– А ты как думаешь? Конечно, принес. Не могу же я оставить без «сладкого» мою лучшую покупательницу. Деньги принесла?

– Разумеется.

Послышался легких шорох. Видимо, девушка отсчитывала деньги.

– В расчете, – хрипло сказал Сташевский. – Когда приспичит – обращайся. Кстати… У меня есть особенный товар. Вещь улетная! Раз попробуешь – ничего другого не захочешь.

– Что за товар?

– Холотропин. Уволок пару таблеток из лаборатории.

– У тебя же нет допуска.

– Ну и что? Для такого ловкого парня, как я, не существует закрытых дверей.

– Если Черневицкий или Шевердук узнают, они тебе голову оторвут.

– Они? Мне? – Антон хмыкнул. – Ты меня недооцениваешь. Одно мое слово – и духа их не будет в лаборатории. Ты ведь знаешь – у меня даже ключ от аппаратной имеется.

– Муж рассказывал мне про холотропин. Ты знаешь, что он опасен?

– Любое лекарство опасно, если превысить дозу. А эту штуку я на себе испытал. Мне хватило четвертинки таблетки, чтобы улететь в облака. Говорю тебе: обалденная вещь!

– И сколько ты за него просишь?

– Триста баксов.

– За одну таблетку?

– Нет, за тонну! За одну, конечно. Будешь брать?

– У меня сейчас туго с деньгами. Дашь в долг?

– Прости, малышка, но в долг я не даю. Обращайся, когда будут деньги.

– А если я расскажу про холотропин мужу?

– Не расскажешь. Потому что тогда я перестану снабжать тебя «коксом», а ты без него и недели не протянешь.

– Я могу купить кокаин в городе. У меня там много друзей.

– Угу. Только у них товар разбодяженный, и впарят они его тебе втридорога. А у меня «кокс» чистый, без дряни. Да что я тебе говорю, ты и сама знаешь.

– Ох, Антошка, надают тебе когда-нибудь по шее!

Сташевский тихо засмеялся.

– Ну, это с любым может случиться. И с тобой, кстати, тоже.

– Что ты имеешь в виду?

– А то ты сама не знаешь! Ты бы не любезничала так откровенно с Астаховым. Если Шевердук узнает – задушит обоих. Он ведь у тебя настоящий Отелло.

– Хм, вот это не твое собачье дело.

– Слава богу, что не мое. Кстати, Катюш, я ничем не хуже Астахова. Если наша дружба перерастет во что-то большее, я смогу делать тебе хорошую скидку на «кокс».

– Перебьешься!

– Ну, как хочешь. Однако ведь карманы твоего мужа не бездонны. Как только будешь готова к тесным отношениям – дай знать.

– Дурак!

– Нет, я серьезно. Правда, почему бы тебе со мной не переспать? Я симпатичный парень. Это раз. Я – сын Сташевской. Это два. И я сделаю тебе хорошую скидку. Это три.

– Да я скорее отдамся первому встречному, чем лягу с тобой в постель!

– Почему?

– Да потому что ты похож на болотную ящерицу. Такой же скользкий, мокрый и противный!

Антон засмеялся.

– Дура ты, Катюха! Ладно, топай к своему Отелло…

Сквозь заросли бузины Вера увидела белый полушубок Кати. Как только ее шаги стихли в отдалении, Сташевский беззаботно проговорил вслух:

– Ничего, сама ко мне приползешь… На коленях! И муженек твой приползет. Тогда и посмотрим, кто из нас скользкий и противный.

Антон презрительно сплюнул под ноги и неторопливо зашагал вслед за Катей.

Вера выглянула из-за куста в тот момент, когда Сташевский вытягивал из кармана куртки платок, и увидела, как что-то выпало в траву. Девушка чуть было не окликнула молодого человека, но вовремя сдержалась.

Дождавшись, пока тот отойдет подальше, она выскользнула из-за кустов и подняла из травы вещицу, которую выронил белобрысый кретин.

Это был кусочек блистера с белой таблеткой внутри. На блистере не имелось ни надписи, ни значка фирмы-изготовителя. Вера, немного поколебавшись, выдавила таблетку, осмотрела ее, понюхала, сама понимая, что смысла во всех этих действиях нет никакого.

Вера усмехнулась, достала из кармана флакон с валиумом и бросила таблетку в него. По форме она отличалась от таблеток валиума, и при желании Вера легко могла ее отыскать.

6

Выпили много. Больше всех напился Тимур Альбертович, поскольку смешал вино, водку и коньяк. Он так часто целовал рыжеволосую жену, что та даже раскраснелась. А близнецы бегали вокруг родителей с криком «тили-тили-тесто, жених и невеста!»

Расходились уже затемно. Первым уехал Черневицкий. С ним вместе, вернее – в машине профессора, уехали Сташевский и Шевердук с женой. А за ними уже и прочие засобирались по домам.

Вера возвращалась домой с двойственным чувством. С одной стороны, отдохнули неплохо. С другой – ей так и не удалось побеседовать с Черневицким и уговорить его дать ей наконец допуск в лабораторию.

Вера и Алексей пили только вино, и к тому моменту, когда они вернулись домой, свежий сентябрьский ветер окончательно выветрил хмель из их голов.

Дома Тенишев принял горячий душ, закутался в халат и развалился в кресле с журналом в руках. Сидя перед зеркалом и протирая лицо тампоном, смоченным тоником, Вера поинтересовалась у мужа:

– Как тебе мои коллеги?

– Нормально, – откликнулся Алексей, лениво листая журнал. – С Астаховым весело. Да и Шевердук ничего, хотя и ходит с такой физиономией, будто у него кол в заднице. Он на работе такой же?

– Еще хуже. Кстати… – Вера лукаво улыбнулась. – Тимур Астахов пытался за мной ухаживать.

– Да ну?

– Точно! В самый первый день, во дворе клиники.

Алексей окинул взглядом стройную фигурку жены и сказал:

– Что ж, я его понимаю. И что ты сделала? Ответила на его ухаживания?

Вера покачала головой:

– Нет. Я оттолкнула его, и он упал в лужу. Представляешь?

Тенишев посмотрел на жену уважительно.

– Ну, Арнгольц, ты просто зверь!

– Я просто замужняя женщина. Надеюсь, и ты поступишь так же, если кто-то вздумает тебя кадрить.

– Если это будет Астахов, то безусловно.

Вера прыснула со смеху:

– Представляю себе картинку! Кстати, а какое впечатление на тебя произвел Черневицкий? Солидный дядька, правда?

– Не то слово. Когда он говорил тосты, у меня было такое ощущение, словно я попал на какую-то конференцию и слушаю доклад, в котором ни черта не понимаю.

Вера засмеялась.

– Да, это он может! Ну а как тебе в целом?

– Да все нормально. Не грузись.

Вера убрала тампон, взглянула на отражение мужа в зеркале.

– Слушай, я тут такое узнала… – она нахмурилась и тряхнула головой. – Нет, не буду тебе рассказывать. А то получится, будто я сплетничаю.

– Ну и что? Ты же знаешь: я обожаю сплетни!

Однако Вера все еще сомневалась.

– Даже не знаю… Ладно, расскажу. Когда я ходила в кустики…

– А зачем ты туда ходила?

– Тенишев, заткнись! Так вот, я услышала один интересный разговор. Беседовали Антон Сташевский и жена Шевердука.

– Юная нимфа по имени Катя?

– Да. Сташевский впаривал Кате кокаин.

– Кокаин?

– Угу. Видимо, он постоянно снабжает ее «коксом». За что Шевердук и дал ему по морде.

– Прямо шекспировские страсти, – усмехнулся Алексей.

– Постой, еще не все. Сташевский в разговоре с Катей намекнул, что знает о ее любовной связи с Тимуром Астаховым.

Алексей удивленно уставился на Веру.

– Ну… По крайней мере, ее можно понять, – пожал плечами художник. – Астахов симпатяга.

– Он – женатый симпатяга! – поправила Вера с упреком в голосе. – К тому же, у него дети, забавные близнецы. И жена хорошая.

– Да, я знаю. Рыжеволосая дама с лицом христианской мученицы. Неудивительно, что он променял ее на юную жизнерадостную нимфу.

– Тенишев, еще слово, и я запущу в тебя расческой!

– Запускай. Все равно не попадешь.

– Ах, так?

Вера размахнулась и действительно бросила в мужа расческой. Попала. Тенишев ойкнул и потер пальцами ушибленный лоб:

– Надо же, не промахнулась. Где ты научилась так метко швыряться расческами?

– На работе. Мы там с утра до вечера только тем и занимаемся. Хочешь, еще чем-нибудь запущу?

– Нет. Давай лучше посплетничаем. Значит, Катя покупает у Сташевского «кокс» и изменяет мужу с Астаховым. Весело! А кто она вообще такая? Работает, учится?

– Ну, я слышала, что она бывшая балерина или что-то в таком роде. Сейчас преподает танцы подросткам. Ездит в город пару раз в неделю, остальное время мается дома.

– Понятно. То, что называется – быть домохозяйкой.

– Точно, – кивнула Вера. – Видимо, от безделья она и пустилась во все тяжкие: «кокс», адюльтер…

– Адюль… что?

– Есть такое заграничное слово, но ты его все равно не запомнишь.

Алексей усмехнулся:

– Ты меня недооцениваешь. А как к выкрутасам женушки относится Шевердук?

– А ты сам у него спроси. При встрече. И если он даст тебе по физиономии, я его пойму.

Алексей встал с кресла, подошел к трюмо, нагнулся, поцеловал жену в щеку и весело сказал:

– Понятливая ты моя… Во всей этой истории меня удивляет одно: почему Сташевский действует так нагло и неприкрыто?

– Ну, во-первых, его мать – владелица клиники.

– А во-вторых?

– А во-вторых, он просто дурак. То есть таково собственное о нем мнение.

Алексей посмотрел на отражение жены в зеркале и задумчиво проговорил:

– Интересно, в вашей клинике все спят с чужими женами?

– Тенишев! – предупреждающе произнесла Вера.

– А что, может быть, у них тут так принято. Традиция-то хорошая.

– Не намекай! Застукаю тебя с чужой женой – выцарапаю глаза.

Алексей вздохнул:

– Ты можешь.

Поцеловал Веру в шею, она поежилась.

– Что-то мы слишком громко разговариваем. Не разбудить бы Ольгу.

– Не разбудим, – уверенно заявил Алексей. – Твоя сестренка весь вечер сражалась с бутылкой «Мартини», и та отправила ее в нокаут.

Вера вскинула бровь:

– Где ты нахватался таких мудреных фраз?

– Провел ночь с энциклопедией в обнимку. Больше-то было не с кем.

Алексей сжал Веру в объятиях и зарылся лицом в ее мягкие волосы.

– Мне нравятся твои духи, – объявил он через минуту. – Как насчет бурного секса?

Вера улыбнулась и погладила мужа по вихрастой голове.

– А ты разве не устал? – игриво осведомилась она.

– Устал. Но разве меня это когда-нибудь останавливало? – он поднял голову и снова взглянул на отражение Веры. – Скорее заканчивай и – марш в постель. А я пока погрею тебе местечко.

Он поцеловал жену в губы, выпрямился и вышел из комнаты.

7

Голоса доносились из-за двери приглушенно, но слова легко можно было различить.

– Что-то мы слишком громко разговариваем, – услышала она мягкий голос Веры. – Не разбудить бы Ольгу.

– Не разбудим. Твоя сестренка весь вечер сражалась с бутылкой «Мартини», и та отправила ее в нокаут…

Ольга поморщилась и отшатнулась от двери. Все-таки Тенишев – настоящая свинья.

Она приспособила костыль поудобнее и захромала к себе в комнату, стараясь не поднимать шума. Благо, костыль, наконечник которого был обвязан шарфом, стучал по полу мягко, почти беззвучно.

У себя в комнате Ольга села на кровать и принялась раздеваться – неторопливо, задумчиво. Полностью раздевшись, она немного посидела, размышляя о чем-то, потом встала, оперлась на костыль и прошла к большому зеркалу. Окинула себя внимательным взглядом и усмехнулась.

Фигура у нее все еще хороша. Главное – не смотреть на ужасные шрамы на животе. Впрочем, шрамы – пустяк. Время – вот ее главный враг. Совсем скоро тело подернется жирком, груди обвиснут, под глазами появятся мешки. Выпивка и малоподвижный образ жизни сделают свое дело.

Ольга вздохнула.

Ладно… Жалеть, по большому счету, не о чем. К своим двадцати восьми годам Ольга успела насладиться жизнью. И нет такой порочной и извращенной вещи, какую бы не испробовала на себе Ольга.

Припоминая прошлые шалости, она вновь осмотрела свое тело и остановила взгляд на вялых ногах. Они уже не так великолепны, как год назад, а еще через пару лет на них страшно будет смотреть. И почему ужасная авария случилась именно с ней?

Соседка по палате в больнице сказала ей, что за все приходится расплачиваться. Однако сама Ольга склонна была считать, что ей просто не повезло.

Ольга повернулась к столу, взяла со стола бутылку, наполнила стакан и поднесла ко рту. На несколько мгновений унеслась мыслями куда-то далеко, и на губах ее заиграла улыбка.

Она хорошо помнила ту ночь, которую Тенишев изо всех сил пытался забыть. В ту ночь он шептал ей на ухо восхитительные вещи. Что он никогда не мог смотреть на нее спокойно, что боялся ее, любил и ненавидел, что ревновал ко всем мужчинам, хотя не имел на то никакого права, что он часто видел во сне, как он… как она… как они…

Ольга слушала его слова, зажмурив глаза и запрокинув голову. Она прекрасно знала, чего стоят слова пьяного мужчины. Но это не имело значения. В тот момент, когда он вошел в нее, ей вдруг до смерти захотелось, чтобы Алексей увидел шрамы и рубцы, избороздившие ее живот. Пока он в ней, пока они – одно целое, ее шрамы станут его шрамами, ее уродство станет его уродством. В желании Ольги было что-то настолько извращенное и порочное, что она даже задрожала от предвкушения. Быстро протянула руку к настольной лампе и нажала на кнопку.

В комнате вспыхнул свет.

Алексей на мгновение замер, уставившись на ее голый, потный живот, словно он ослепил его. И в то же мгновение – необыкновенно долгое, страшное в своей противоестественности – ее уродство словно бы отразилось на его лице. Ее шрамы и рубцы запечатлелись на его лице морщинами, которые теперь, отныне, с того момента, навсегда останутся при ней, даже если никто другой, кроме самой Ольги, их не разглядит.

Он замер всего на секунду, а затем продолжил движения, известные каждому взрослому мужчине, движения, суть которых – любовь, похоть, страсть. И он завершил свои движения, довел дело до конца, до последней мучительной и сладостной судороги. А потом поднялся с кровати, молча, угрюмо, и отвернулся от нее, стал приводить в порядок одежду.

Ольга лежала в постели, потная, раскрасневшаяся, раскинув белые бедра, в бесстыдной и уродливо-прекрасной своей наготе, и с усмешкой смотрела на его спину.

– Когда ты снова придешь ко мне? – спросила она.

– Никогда.

– Ты меня уже разлюбил?

– Я никогда тебя не любил, – ответил он угрюмо.

Ольга холодно улыбнулась.

– Тогда почему ты переспал со мной?

Алексей взглянул на нее искоса, увидел, что она не укрыта, и снова отвернулся.

– Я слишком много выпил, – он говорил резко, неприязненно. – И… и пожалел тебя.

Она взялась за край одеяла, потянула на себя. Потом произнесла – спокойно, холодно:

– Пошел вон.

Тенишев подчинился. Когда он вышел, Ольга упала лицом в подушку и прорыдала до самого рассвета. В ту ночь она оплакала все – навеки ушедшую красоту, любимого человека, который остался лежать в овраге с разбитой головой, когда ее, полумертвую, искалеченную, вытащили из машины и погрузили на носилки, любовь к матери и сестре, которая когда-то была (ведь была же!) в ее сердце. Она оплакала все. И главное, свою жизнь. Выплакала в ту ночь все слезы и с тех пор не пролила ни слезинки.

…Ольга качнула головой, выходя из задумчивости, и снова взглянула на свое отражение.

Еще год назад мужчины готовы были драться из-за нее, а теперь она калека, с которой спят из жалости. Черт бы побрал их проклятую жалость!

Когда-то Ольга обожала мужчин, жила любовью, а теперь готова была убить их всех. Искоренить весь поганый мужской род, выкосить, как выкашивают сорняки. Ах, если бы она и правда могла!

Ольга хотела швырнуть стакан в свое отражение, но сдержалась. Вместо этого она взяла со стола бутылку и наполнила стакан до самых краев.

Как бы она хотела поменяться местами с Верой… Пожалуй, за такое стоило бы продать душу дьяволу. Ольга усмехнулась и отсалютовала своему отражению стаканом.

– За любовь! – тихо проговорила она и залпом осушила его.

8

Промаявшись бессонницей до двух часов ночи, Алексей Тенишев встал с кровати и зашлепал босыми ногами в комнату с окнами на север, которую превратил в мастерскую.

Там он щелкнул выключателем, в очередной раз подумав о том, что надо заменить лампочку на более яркую, затем подтащил мольберт с картиной поближе к свету.

Мальчишка, сын Натальи Астаховой, разглядел в кустах какого-то мужчину… Разумеется, никого там нет. Просто игра света и тени на влажной листве. Но, черт возьми, какой интересный эффект!

Тенишев усмехнулся. Поднял руки к лицу и с силой сжал виски. Ему не давала покоя какая-то мысль, вернее – какое-то странное ощущение. Ощущение того, что все это уже было и когда-то он вот так же стоял посреди комнаты, сжимал пальцами виски и старался что-то вспомнить… Но что вспомнить? О чем вспомнить?

Внезапно Алексею захотелось пить. Он зашагал на кухню. Идя через прихожую, споткнулся о сумочку жены, которая упала с тумбочки, машинально поднял сумку с пола и повесил ее на вешалку. Повернулся, чтобы идти, но вдруг увидел на полу флакон валиума. Вероятно, выкатился из сумочки.

Подобрав его, Алексей открыл крышку, достал одну таблетку и швырнул ее в рот.

На кухне, подставив под струю воды стакан, Тенишев вспомнил недавний приступ паники, охвативший его жену. Ей померещилось, что на кухне кто-то был. Наверное, задремала, стоя у холодильника. И потом еще лужица на линолеуме… Вера закатила по этому поводу настоящую истерику.

Вера, конечно, сильная, умная и все такое, но нервы у нее ни к черту. Определенно. А с валиумом ей надо завязывать. Что бы ни говорили психиатры, но от таблеток, любых, больше вреда, чем пользы.

Напившись, Алексей вернулся в мастерскую. Спать по-прежнему не хотелось, и он решил немного поработать. Прицепив к футболке плеер и надев наушники, он подтащил к мольберту столик с палитрой и красками, взял в руку кисть и неторопливо принялся за работу.

Музыку он выбрал самую нейтральную – популярные джазовые мелодии в современной обработке. Алексей любил джаз, хотя ни черта в нем не смыслил и не мог запомнить ни одного имени, кроме, конечно же, Луи Армстронга и Эллы Фицджералд (кто не знает Луи Армстронга и Эллу Фицджералд!).

Одна мелодия сменялась другой, работа набирала обороты и вскоре полностью захватила Тенишева. Спустя двадцать минут он позабыл о времени, о слишком тусклом освещении, о том, что на дворе ночь…

Лицо девушки на полотне наполнялось жизнью. Оживал и пейзаж у нее за спиной.

Краски, картина, комната, вибрирующие звуки саксофона – все сливалось и кружилось вокруг Алексея. В какой-то момент он опустил кисть и, закрыв глаза, приказал себе дышать глубоко и размеренно, чтобы избавиться от внезапно охватившего его страха. Ему вдруг показалось, что он находится внутри картины и что девушка стоит рядом с ним.

Проработав почти час, Алексей отложил кисть и решил отдохнуть. Выключил верхний свет, оставив гореть лишь настольную лампу, и уселся на диван.

В мастерской царил полумрак, среди которого выделялось только одно яркое пятно: портрет молодой женщины, стоящий на мольберте и освещенный настольной лампой. Тиканье часов на стене, сопровождавшееся легким металлическим призвуком всякий раз, когда маятник достигал крайнего левого положения, действовало на Тенишева успокаивающе.

Алексей подобрал босые ноги и обхватил руками колени. На лицо ему упала прядь волос, глаза с расширенными зрачками были устремлены на картину, но видели ее нечетко, словно сквозь легкую пелену.

Он не знал, сколько времени уже сидел так, не меняя позы, чувствуя, как музыка колышется в его мозгу вместе с парами растворителей и красок, и ощущая кожей обнаженных рук тепло своих коленей…