Текст книги "Властелин видений"

Автор книги: Антон Грановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

3

– Варись, зелье, варись, темное… Гнилой болотной водой заклинаю тебя… Духом лесной чащобы и порванными рыбьими жабрами… Варись, зелье…

Помешивая варево деревянной ложкой, старуха тихо бормотала под нос заклинания. Улита, сидевшая за темным, дубовым столом смотрела на нее с благоговейным испугом.

В этой избе вообще все было темным. Стены, пол, лавки. Темен был широкий воронец, уставленный деревянными баклажками и глиняными горшками. Темно было одеяние ведьмы, и темно было ее страшное, морщинистое лицо, над которым нависали реденькие седые волосы.

Об этой ведьме Улита узнала случайно. Девки на торжке болтали, что есть-де у южной стены Хлынь-града одно заколдованное место, где время от времени, чаще всего после полуночи, прохожие видят черную избу. А в избе той – продолжали шептаться торговки – живет страшная старая ведьма, которая может охмурить любого парня. Нужно только принести старухе прядку его волос или обрезок его ногтя.

Конечно, все это было больше похоже на сказку, чем на быль, но Улита решила попробовать. Чем леший не шутит? В прошлый вечер она подошла к южной стене и спряталась за деревьями. Дождавшись темноты, Улита принялась ходить вдоль стены туда-сюда. Место было мрачное, грязное и зловонное. Кроме нищих да калик сюда никто ни добирался.

Два раза Улита натыкалась на этих нищих, но испугаться не успевала – они сами шарахались от нее, как леший от метелки, и, бормоча заклинания-обереги, спешили убраться вон. Любая другая девка на месте Улиты давно бы струхнула и убежала, но Улиту все это только позабавило.

Так ходила Улита вдоль южной стены добрых три часа, продрогла, проголодалась и хотела уж возвращаться домой, как вдруг что-то увидела.

В одном месте темный воздух еще больше сгустился, и вдруг – прямо на глазах у изумленной девки – на пустом месте, где не росла даже трава, появилась избушка.

Избушка эта была в точности такая, какой ее описывали девки с торжка. Маленькая, ветхая, с кривыми стрехами и широким крыльцом.

Обмирая от ужаса, Улита вошла в избу. Ведьму она увидела сразу, и та оказалась совсем не страшной. Просто маленькая, сгорбленная старушка с морщинистым лицом, похожим на запеченное яблоко.

Старушка сидела у печи и ворошила кочергой угли. А на печи варилось какое-то зелье, пахнущее травой и чем-то еще – незнакомым, но приятным. Заслышав Улиту, старушка повернула к ней свое морщинистое лицо и сказала:

– А, пришла. Ну, входи, входи.

Затем снова повернулась к печи. Улита удивленно моргнула и спросила севшим от страха голосом:

– А разве ты знала, что я приду, бабушка?

– Знала, – ответила старуха. – Все вы ко мне идете. Одни раньше, другие позже. Садись на лавку и рассказывай, чего тебе надобно.

Улита села и рассказала. Старуха внимательно выслушала ее, а затем пробурчала:

– Приходи завтра, в это же время. Да не забудь принести с собой прядку волос своего суженого. И золотой солид. Я за бесплатно не работаю.

И вот Улита второй раз в жизни переступила порог ведьминой избушки, и на этот раз в кармане у нее была прядка волос Глеба Первохода. Всучив прядку ведьме, Улита взволнованно спросила:

– Это поможет?

– До сих пор помогало, – мрачно ответила старуха. – Чем отплатишь мне за помощь?

Улита достала из кармана полушубка золотую монету и протянула ее ведьме. Та взяла монету, оглядела ее, попробовала на зуб и даже для чего-то понюхала, противно шевеля морщинистым носом. Потом кивнула и проговорила:

– Хорошая монета. Побывала в пяти кровавых кошелях и на глазу у мертвеца полежать успела.

Старуха посмотрела на вытянувшееся от ужаса лицо Улиты и засмеялась противным смехом, похожим на свиное хрюканье. Затем внезапно оборвала смех и велела:

– Сиди и жди. А я пока доварю зелье.

Улита видела, как ведьма сунула монету в черный короб, стоявший на столе, повернулась и заковыляла, пристукивая костяной ногой, к печи.

– Варись, зелье, варись, темное… Гнилой болотной водой заклинаю тебя… Духом лесной чащобы и порванными рыбьими жабрами… Варись, зелье…

Старуха перестала бормотать. Несколько минут она сосредоточенно мешала варево, потом повернула голову к Улите и вдруг сказала:

– Чего молчишь-то? Выкладывай, кто твой суженый и чего это тебе взбрело в голову его на себе женить?

– Мой суженый… – Улита осеклась и облизнула пересохшие от волнения губы. – Мой суженый – ходок. Самый сильный ходок в княжестве. Его кличут Первоходом. А женить хочу, потому что он мне люб.

– Вот как? – Старуха, продолжая помешивать ложкой варево, усмехнулась. – Значит, люб? Из-за этого и весь сыр-бор?

– А разве бывает по-другому? – удивилась Улита.

Ведьма прищурила маленькие глазки, глубоко упрятанные в морщинистое лицо и похожие на запутавшихся в паутине мух, и уверенно подтвердила:

– Бывает, милая, бывает. Знала бы ты, скольких девок я сосватала за богатых купцов и родовитых сударей.

Улита обдумала ее слова и удивленно спросила:

– Нешто они это из-за денег?

– Конечно, из-за денег. А из-за чего ж еще?

Улита нахмурилась и сухо заявила:

– Я не такая.

– Вижу, что не такая, – снова усмехнулась ведьма. – Ладно. Скоро зелье будет готово. Но знай: коли брошу в зелье прядку волос, прикипит твой суженый к тебе крепче, чем горячая смола. И не оторвешь уж его от себя никакими силами. Готова ли ты к такому?

Улита сдвинула брови, приподняла голову и заносчиво ответила:

– Я готова. Станет моим Первоход – сама его никуда от себя не отпущу!

– Ну, гляди, – усмехнулась ведьма и вновь повернулась к своему вареву.

Долго еще ждала Улита. И все нетерпеливее делалось ей на душе, все волнительнее – на сердце. Она уж готова была поторопить ведьму, но вдруг ей показалось, что за окошком промелькнула тень. Будто кто-то на миг прильнул к стеклу, а затем быстро отпрянул.

Улита насторожилась. Подумала было сказать об этом ведьме, но не решилась. Не хотелось ей отвлекать старуху от колдовского варева.

И тут вдруг дверь распахнулась, и в избу вошел человек, закутанный в плащ. Улита вздрогнула и сжалась на своей лавке, испуганно уставившись на гостя.

4

Ведьма перестала мешать зелье и повернула уродливую голову к двери. Человек шагнул на середину избы и произнес мягким, воркующим голосом:

– Сказал бы тебе «здравствуй», ведьма, но не хочу, чтобы ты здравствовала. Наконец-то я нашел твое логово!

Говор выдавал в нем иноземца. Мужчина был обычного роста, строен и гибок на вид. Черные, как смоль, и вьющиеся волосы его были схвачены на затылке ленточкой, а на смуглом, миловидном лице плясали тусклые отблески печного огня.

– Чего тебе нужно и кто ты такой? – резко спросила старуха.

Мужчина шагнул вперед и положил руки на рукояти двух кинжалов, торчащих из-за пояса.

– А ты не узнаешь? – холодно спросил он.

Ведьма качнула головой:

– Нет.

– Месяц назад мы приходили к тебе, ведьма. С купеческою дочкой Вырицей, которую Господь послал мне в утешение за все мои беды и несчастия. Неужели ты меня не помнишь, мерзкое исчадие тьмы?

Ведьма пристально вгляделась в лицо нежданного гостя.

– Толмач? – По морщинистым губам старухи скользнула усмешка. – Я могла бы сразу догадаться по твоей замысловатой речи. Значит, ты жив, «сеньор Рамон»?

– Как видишь.

Старуха выпустила из пальцев ложку и опустила руку. Со своего места Улита видела, что пальцы ведьмы потянулись к кочерге, но гость этого видеть не мог.

– А я слышала, что тебя бросили в темницу и что ты там сгинул, – сказала старуха.

Толмач Рамон нахмурился и сухо возразил:

– Люди склонны преувеличивать. Я вернулся, ведьма. И вернулся с единственной целью: отправить в ад ту, кто более всего этого заслуживает.

– Если хочешь, чтобы я тебя поняла, выражайся проще.

– Куда уж проще? Я обещал, что вернусь и убью тебя, ведьма. И я вернулся.

Улита, все это время сидевшая молча, почувствовала злость. Нежданный гость помешал осуществлению ее плана. Она вскочила с лавки и резко вопросила, обращаясь к старухе:

– Что нужно этому человеку? Почему он так разговаривает с тобой?

Незнакомец вынул из-за пояса два кинжала и выставил перед собой мерцающие клинки.

– Кем бы вы ни были, сеньора, стойте на месте! – велел он Улите. – Если вы ни в чем не виноваты, клянусь Девой Марией, я отпущу вас. А если виноваты… Что ж, тогда я помолюсь за вашу грешную душу.

Морщинистое лицо ведьмы перекосилось от злобы.

– Ворвался ко мне в дом, размахиваешь кинжалами! – свирепо выкрикнула она. – Да с чего ты решил, что я все это стерплю? И с чего ты решил, что на мне есть какая-то вина?

Рамон качнул головой, как бы заранее отметая все ее доводы, и сказал:

– Ты околдовала меня, ведьма.

– Чушь!

– Ты околдовала меня, и не смей этого отрицать. Я любил Вырицу. Но ты затуманила мне взор и заставила совершить гадость. Я никогда тебе этого не прощу.

Улита видела, как длинные, костлявые пальцы ведьмы обхватили рукоять кочерги. Старуха посмотрела на гостя холодным, неприязненным взглядом и сказала:

– Ты ошибаешься, толмач. Я ворожу, но не привораживаю.

– Да ну? А что за варево кипит у тебя в котле? Кого еще ты собралась приворожить, ведьма?

Колдовское варево в котле забулькало. Улита не смогла больше ждать. Она вскочила с лавки, подбежала к ведьме, выхватила у нее из пальцев прядку волос и швырнула ее в котел.

Ведьма схватила кочергу и попыталась ударить Рамона, но смазливый толмач легко выбил кочергу у нее из рук и приставил к горлу старухи острые кинжалы.

– Молись своим богам, ведьма, – яростно проговорил он. – Ибо в сей момент я отправляю твою черную душу в адское пек…

Вдруг толмач замолчал. Несколько секунд он стоял молча и неподвижно, как громом пораженный, затем повернулся и взглянул на Улиту.

– Диабло… – тихо прошептал Рамон и вложил кинжалы в ножны. – Non si sa mai… Как же я сразу не разглядел?

Он повернулся к Улите и медленно двинулся к ней.

– Ты чего? – испуганно выдохнула девка и попятилась к стене. – Чего задумал-то?

На оливковом лице Рамона появилось умиленное выражение.

– О, Боже, как мила она, – тихо проворковал он. – И нрав какой стыдливый. Как же я сразу сего не разглядел? Сударыня…

Рамон подошел к перепуганной Улите вплотную и вдруг опустился перед ней на колени.

– Сударыня, где были мои глаза? Почему я сразу не заметил вашей красоты?

– Ты это… – Улита продолжала пятиться, испуганно глядя на сумасшедшего толмача. – Ты не балуй.

– Вы – само совершенство, – с улыбкой продолжал смазливый толмач. – Позвольте мне преклонить пред вами голову, как перед самым красивым цветком в букете Господа.

И он склонил свою голову так низко, что длинные черные волосы его, выбившись из-под ленты, скользнули по дощатому полу.

– Я не понимаю… – пробормотала Улита и подняла взгляд на старуху: – Что это значит?

– Волосы, – просипела ведьма. – Где ты их взяла?

– С гребенки.

– С какой?

– Да вот с этой! – Улита выхватила из кармана маленький серебряный гребешок и показала его ведьме.

– Сударыня, где вы взяли этот гребешок? – взволнованно спросил Рамон.

– Нашла, – желчно проговорила Улита. – А тебе-то что?

– Воистину непостижимы дела твои, Господи, если ты так легко сводишь два юных сердца воедино в темном, проклятом доме, а помимо того, возвращаешь бедному страннику его вещь!

Он вынул из пальцев ослабевшей от изумления Улиты гребешок и убрал его в карман своего поношенного камзола.

– А теперь позвольте мне поцеловать вашу ручку, сеньорита, – с улыбкой умиления произнес Рамон, поймал руку Улиты и мягко приложился к ней губами.

Несколько мгновений Улита в полном изумлении таращилась на толмача, затем облизнула язычком пересохшие от волнения губы и хрипло спросила:

– Ты в самом деле так сильно меня любишь?

– Милая моя, я готов растерзать любого, кто осмелится сказать, что свет луны и солнца красивее блеска ваших прекрасных глаз.

Улита чуть прищурилась, внимательно разглядывая коленопреклоненного иноземца и о чем-то усиленно размышляя. Затем глаза ее блеснули, и она медленно проговорила:

– Один человек обесчестил и опозорил меня.

Рамон побледнел.

– Сударыня, вы говорите про мужчину? – взволнованно спросил он.

Улита кивнула:

– Да. Он опозорил меня. И некому было за меня заступиться. Но если ты…

– Скажите лишь слово, и я отправлю его прямиком в ад! – заверил ее толмач. – Но сперва, милая сударыня, позвольте мне убить эту старую ведьму.

Улита усмехнулась, бросила на ведьму злорадный взгляд и отчеканила:

– Делай, как считаешь нужным.

Рамон быстро поднялся на ноги и повернулся к ведьме.

– Хотелось бы мне волком стать и горло сгрызть колдунье… – продекламировал он, вновь доставая из-за пояса свои страшные кинжалы. – Мерзавку насмерть задушить…

– Остановись, чужеземец! – рявкнула старуха. – Заклинаю тебя болотным духом!

Толмач усмехнулся.

– Я не здешний, ведьма. Я не боюсь болотного духа, и твои заклинания на меня не действуют. Вот если бы ты призвала на помощь Азазеля или Велиара, я бы испугался.

– Я призову их!

Рамон, медленно приближаясь к ведьме, качнул головой.

– Ты не сможешь. Наша нечисть здесь не обитает. А ваша, как я уже сказал, мне вовсе не страшна.

Ведьма вновь схватила кочергу и хотела ударить ею Рамона, но промахнулась, потеряла равновесие и рухнула на пол. Падая, она ударилась головой об кованый угол сундука, и из разбитой головы брызнула черная кровь.

Когда Рамон и Улита подошли к старухе, та лежала на полу с неестественно вывернутой головой. Лоб и лицо ее были перепачканы кровью.

– Она мертва? – дрожащим голосом спросила Улита.

– Мертвее мертвого, – ответил, хмуря брови, Рамон. – Свернула себе шею.

– Какая страшная смерть.

– Любая смерть страшна, сударыня. Не видал я ни одной смерти, которая казалась бы прекрасной. Скорее уйдем отсюда.

– Сейчас, – сказала она. – Вот только…

Улита шагнула к столу, вынула из черной коробки свою золотую монету и сунула ее в карман полушубка. Улыбнулась чужеземцу и сказала:

– Теперь уведи меня отсюда, толмач!

Рамон взял девку за руку и повел ее к выходу.

Как только дверь за ними захлопнулась, в избушке стали происходить странные и страшные вещи. Лежащая на полу, в луже темной крови, ведьма вдруг зашевелилась. Пара мгновений – и вот она уже не лежит, а сидит на полу.

Голова ведьмы была неестественно вывернута. Старуха обхватила виски морщинистыми руками, похожими на куриные лапы, затем резко дернула голову вбок и с отвратительным хрустом поставила ее на место.

– Леший… – выругалась ведьма, поморщившись. – Уж в который раз это делаю, а все не привыкну. Черныш! – резко позвала она. – Поди сюда, бездельник!

Стопка тряпья в углу избы превратилась в черного пса. Пес поднялся с пола и с готовностью подошел к ведьме.

– Помоги мне подняться, – хрипло проговорила старуха.

Пес подставил ведьме лохматый загривок. Ухватившись за него, старуха, кряхтя и ругаясь, поднялась на ноги.

– Ну вот, – хрипло произнесла она затем. – Теперь Первоходу конец. Хорошая сегодня ночка, Черныш. Но пора нам отсюда убираться. Одион! Двойчан! Калоста! – прокричала ведьма Мамелфа и трижды хлопнула в ладоши.

Избушка тут же стала таять в воздухе. Вот она стала прозрачной, как темная вода, потом – прозрачной, как белая вода, а потом, издав легкий хлопок, исчезла вовсе, оставив после себя облачко вонючего дыма, которое секунду спустя развеялось по ветру.

5

У дома своего сожителя Молчуна девка Улита остановилась, взглянула на Рамона и сказала:

– Здесь мы расстанемся.

– Расстанемся? – Брови красавчика толмача дрогнули. – Сударыня, неужто вы не позволите мне войти в ваш дом?

– Видишь ли… – Улита положила иноземцу руку на грудь и улыбнулась. – Я живу с братом. А он очень не любит, когда я привожу в дом парней.

– Парней? Милая моя, но больше не будет никаких парней. Я войду в этот дом как ваш жених. Я хочу породниться с вашим братом, и прямо скажу ему об этом.

Улита улыбнулась и покачала головой.

– Не сейчас, Рамон. Дай мне время рассказать все брату и приучить его к этой мысли. Я не хочу, чтобы вы поссорились.

Рамон поймал ее руки и поднес их к своим губам.

– Милая… – Он коснулся губами ее пальцев. – Когда же мы увидимся снова?

– Завтра, – ответила Улита.

– Где?

– В кружале у Озара.

– В «Трех бурундуках»?

– Да.

– Хорошо. Я буду ждать вас в кружале. Но знайте, сударыня, если вы не придете, мое сердце будет разбито.

– Я приду, Рамон. Приду. Обещаю.

Она хотела отстраниться, но Рамон удержал ее руки.

– Один поцелуй, – попросил он умоляющим голосом. – Один ваш поцелуй, и я стану самым счастливым мужчиной на земле.

Улита тихо засмеялась.

– Не думала, что на земле бывают такие парни, как ты, Рамон. Ну, хорошо. Если это и правда сделает тебя счастливым…

Она обняла смазливого толмача и крепко поцеловала его в губы.

– О, Диана, богов чаровница… – восторженно выдохнул он. – Как же я счастлив!

И вдруг по лицу Рамона, освещенному светом смоляного факела, пробежала тень.

– Donna Mia! – воскликнул он. – Я совсем забыл про вашего обидчика! Назовите мне его имя, и я расквитаюсь с ним!

– Это вполне может подождать до завтра, – сказала Улита и высвободила руки. – Мне пора, Рамон. До завтра.

– До завтра!

Улита повернулась, стукнула калиткой и скрылась во дворе.

Несколько секунд толмач стоял молча, вглядываясь в тускло освещенные окна дома. Потом пробормотал:

– Она само очарованье. Как низко должен пасть человек, чтобы обидеть такого ангела. Господь, помоги мне расправиться с ее обидчиком. Клянусь святым крестом, завтра же я отправлю его к тебе и надеюсь, что и на небесах он получит то, что заслужил.

6

Когда белый чародей окликнул Хлопушу, верзила от неожиданности оцепенел.

– Хлопуша! – повторил Пастырь своим властным, спокойным и добрым голосом. – Ты меня слышишь?

– Да… – промямлил парень, сжимая в руке топор, которым только что колол дрова. – Слышу, отче.

Белый чародей окинул рослую, широкоплечую фигуру Хлопуши задумчивым взглядом и сказал:

– Ты, я вижу, парень здоровый. Не надоело тебе таскать помои да рубить дрова?

Хлопуша неуверенно повел плечами.

– Ты сам говорил, отче, что всякий труд хорош, коли делается на благо общины.

– Ты прав, – спокойно согласился Пастырь. – Но Господь дал тебе крепкие руки и широкие плечи не для того, чтобы ты бегал с ведрами к вонючему оврагу. Есть у меня для тебя другое задание, парень.

Верзила сглотнул слюну и взволнованно пообещал:

– Я сделаю все, что ты велишь, отче.

– Это само собой, – кивнул белый чародей. – Дело вот в чем. Ты, конечно, знаешь, что человек, которого кличут Вичкутом Шкуродером, стал недавно членом нашей общины?

– Знаю.

– Вичкут Шкуродер был разбойником и грабил со своей шайкой купцов ради личной прибыли. Знаешь об этом?

– Как не знать. Вичкут Шкуродер – самый известный разбойник в нашей округе. Купцы назначили за его голову богатую награду.

– Так было до недавних пор. Но теперь Вичкут не разбойник. Он – такой же воин Божий, как я. И ему нужны крепкие парни. Такие, как ты, Хлопуша. Так как, пойдешь к Шкуродеру в ватагу?

– Так ведь он…

– Что? – прищурился чародей.

Хлопуша стушевался.

– Должно быть, все это чушь и пустая болтовня, но я слышал, что Вичкут по сию пору проливает людскую кровь.

Пастырь посмотрел на Хлопушу взглядом прямым и спокойным и произнес своим удивительным голосом:

– Ради великой цели и кровь пролить не жалко, сын мой. Если бы твой друг угодил в медвежий капкан, а за вами по пятам неслись волколаки – нешто ты не отрезал бы другу ногу, чтобы помочь ему выбраться и спастись?

– Отрезал бы, – согласился Хлопуша.

Белый чародей улыбнулся:

– Вичкут делает то же самое. Легче ослу протиснуться сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в царствие Божие. Вичкут со своей ватагой помогает купцам очистить их алчные души.

– Что ж… – Хлопуша нахмурился. – Ежели это благая цель…

– Это благая цель, – заверил его Пастырь. – Но если ты сомневаешься, давай обратимся к Господу. Хочешь ли ты этого?

Верзила заморгал.

– Я… никогда прежде не разговаривал с богом, – вымолвил он.

– И вряд ли захочешь впредь, – усмехнулся Пастырь. – Но сейчас мы обратимся прямо к нему.

Хлопуша не успел на это ничего сказать, потому что Пастырь выпрямился, прикрыл глаза и вдруг заговорил – негромко, густо, монотонно и страшно:

– Господь мой, Иисус, к тебе обращаюсь я, недостойный раб и воин твой, прозванный Пастырем. Здесь, передо мной, стоит человек по имени Хлопуша. Я хочу послать его к Вичкуту, который проливает кровь за-ради славы Твоей. Благое ли это дело? Угодное ли тебе?

Прошла секунда. Другая. И вдруг громоподобный голос ответил, да так громко, что Хлопуша застонал от боли и поспешно зажал уши ладонями:

– СИЕ БЛАГОЕ ДЕЛО И УГОДНОЕ МНЕ!

Пастырь открыл глаза и посмотрел на Хлопушу своими светлыми, добрыми глазами.

– Ну вот, – сказал он. – Теперь ты и сам это слышал. Ступай к Вичкуту, в дом Игната Полея, и не подведи меня. Ежели он скажет тебе пролить кровь – проливай не задумываясь. Я на тебя надеюсь, сын мой. Я на тебя надеюсь.

* * *

Ох и нехорошо было на сердце у Хлопуши, когда он шагал к дому Игната Полея. Да еще и проклятое небо – темное, сумеречное, было обложено тучами, и тучи эти давили на Хлопушу тяжелее, чем давили бы три пудовых мешка, взваленных ему на горб.

Стоило верзиле закрыть глаза, как он тут же видел перед собой объятого пламенем Уголька. Остальные общинники об сем не шептались, а ежели шептались, то тут же начинали винить бедного Уголька во всех смертных грехах. А у Хлопуши ком подкатывал к горлу, когда он об этом думал. Уголек ведь не собирался делать ничего плохого. Он просто хотел уйти. За что же Господь так жестоко наказал его?

К горестным мыслям об Угольке все время примешивалась и другая, не менее горестная мысль, – о жратве.

«Дурак ты, парень, – ругал себя Хлопуша. – С тобой сам Господь говорил, а ты все про жареного цыпленка. Ни стыда у тебя, ни совести».

Остановившись перед дверью, ведущей в комнату Шкуродера, Хлопуша поднял кулак, чтоб постучаться, но тут дверь открылась сама собой. На пороге стоял Вичкут Шкуродер – рослый мужик с широкой и серой, будто сотканной из пепла, бородой и недобрым, хмельным взглядом.

– Тебя прислал Пастырь? – сухо спросил он, обдав Хлопушу запахом перегара.

Тот кивнул.

– Да. Он велел мне прийти сюда и слушаться тебя во всем.

– Как кличут?

– Хлопуша.

Шкуродер прищурил хмельные глаза и усмехнулся.

– Здоров же ты, паря. Бычка-двухлетку, небось, на горбу подымаешь?

– Подымаю, – признался Хлопуша.

– Это хорошо. Такой-то молодец мне и надобен. Проходи в логово.

Комната была большая, сплошь уставленная свечами и лучинами, от света которых тут было ясно, как днем. В дальнем углу комнаты стоял стол, уставленный ествой и кувшинами, а за ним сидели мужики. С полдюжины, не меньше. Все крепкие, краснорожие, угрюмые.

При виде жратвы в брюхе у Хлопуши скрутило.

– Гляди, ребята, какого медведя нам Пастырь прислал! – весело сказал Шкуродер и подтолкнул Хлопушу в спину.

– Здравствуйте, люди добрые, – смущенно проговорил Хлопуша и низко поклонился разбойникам.

Те, однако, молчали, усердно работая челюстями и разглядывая Хлопушу холодными глазами. Один из них вдруг щелкнул пальцем по пустому кувшину и посмотрел на атамана. Тот усмехнулся, глянул на Хлопушу и сказал ему:

– Сегодня ночью отправимся на дело, парень. А пока вот что: сбегай-ка ты в кружало и купи баклажку водки.

Хлопуша удивился.

– А разве Пастырь…

– Пастырь ничего не узнает, коли ты не будешь болтать, – заверил его Шкуродер. – Подставь-ка ладонь.

Хлопуша сделал, как он просил. Атаман Вичкут высыпал ему на ладонь медяки. Заглянул в его растерянное лицо и усмехнулся.

– Ну? Чего стоишь? Дуй за водкой!

Хлопуша нахмурился и неуверенно произнес:

– В «кущах» Пастырь запрещает нам пить хмель.

Вичкут прищурил шальные глаза, несколько секунд в упор разглядывал Хлопушу, потом сказал:

– Ладно. – После чего сунул руку в карман расстегнутого кафтана, достал еще несколько медяшек и всучил Хлопуше. – На это купишь себе чего-нибудь пожрать. Ты ведь хочешь жрать?

– Хочу, – признался Хлопуша. – Так голоден, что, кажись, сожрал бы сейчас и тебя, не будь ты страшным разбойником.

Шкуродер засмеялся.

– А ты лихой парень! Ночью посмотрим, каков ты в деле. А пока купи себе цыпленка. Да гляди, не проговорись Пастырю. Коли ты об нас не скажешь, я об тебе тоже ничего не скажу. Идет?

Хлопуша представил себе жареного цыпленка, облизнулся и кивнул.

– Идет.

– Ну, ступай. Ступай, богатырь Хлопуша. Но смотри не задерживайся, а то мои ребятки не любят ждать.