Текст книги "Камуфлет"

Автор книги: Антон Чижъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Ходил слух, что в особо роскошном кабинете каждую неделю можно встретить и вовсе светлейшее лицо, в поэтических кругах известное под псевдонимом К.Р., а при дворе – как почтенный отец семейства. Тайной страстью поэта был банщик Павлуша, ласковый и плечистый. Впрочем, каких сплетен не придумают напрасно.

Что уж тут скрывать, репутацию бани заслужили прочную. То есть порочную.

Коллежский советник не горел желанием попасться на глаза знакомым, заходя в Соболевские. И Берс тоже. Потому решено было сделать вид, что господа невинно прогуливаются по Мойке, и неожиданно проникнуть внутрь.

Первым юркнул Николай Карлович, за ним – Ванзаров.

Нумера, бассейн и парная располагались на втором этаже, куда вела просторная лестница с колоннами и пальмами. Улыбчивый половой осведомился, что господа желают: отобедать, попариться или какие иные удовольствия. Не моргнув глазом, Родион Георгиевич сообщил, что господа желают проверить: верно ли им рассказывали о приятных развлечениях, принятых в бане? Половой по-кошачьи сожмурился и проворковал, что гостям у них не принято отказывать ни в чем, и вызвался проводить в самый покойный нумер.

Комната под цифрой «3» и впрямь оказалась уютной. Середину занимал изящный столик и квартет стульев из бамбука. Стену подпирал широкий диван в персидских подушках и коврах. Светильники на индийский манер рассеивали мягкий, волнующий свет. Дух из парной ощущался основательно.

Половой суетливо настлал простыни, выдал стопку свежайших для облачения и спросил, что господа желают еще. Господа желали брусничного квасу, а что до остального, так это не к спеху. Служитель понимающе улыбнулся и исчез.

Решительно скинув одежду, Ванзаров замотался в простыню и, ощутив себя то ли римским патрицием, то ли статуей сенатора, тревожно разгладил усы. Берс, успев облачиться в банное, тихонько хмыкнул.

– Что? – сурово буркнул коллежский советник. С голыми пятками он пребывал не в своей тарелке.

– Простите, у вас забавный вид.

– Похож на Диогена?

– Скорее на кота в простыне.

– А вы… – начал Родин Георгиевич, но так и не нашелся, чем ответить. – В каком нумере они бывают?

Берс хлопнул себя по лбу:

– Ах ты! Понятия не имею… Что же делать?

– В коридоре два ряда по девять дверей с каждой стороны?

– Кажется, да…

– Придется искать.

Берс героически перекинул край простыни через плечо:

– Я готов.

– Останетесь здесь.

– И не подумаю! Отсиживаться, когда вы рискуете жизнью? Ни за что! Пусть я коллежский асессор, но служу в Департаменте полиции!

Порой и кабинетному чиновнику хочется забросить перья и окунуться в жизнь настоящего полицейского. А то все интриги да подсиживания, когда же наконец под пули?!

В дверь постучали. Милейший половой втащил поднос с запотевшим графинчиком кваса, фруктами и баранками. Разлив по бокалам, подмигнул, сообщив, что вмиг будет к услугам, стоит лишь дернуть хвостик звонка. И уходить не спешил. Родион Георгиевич, спровадив «банный лист» рублем, приблизился к Берсу:

– Проверите четный ряд, я – нечетный. Открываете сразу, без стука. Запомните: просто офиблись нумером, долго не извиняйтесь. Увидите Аякса, сразу уходите, ради бога, ничего не предпринимайте, возврафайтесь в нумер. Повторите.

Помощник обещал исполнить в точности.

Простыня упрямо сползла с тела, Ванзаров нервно заткнул складку и спросил:

– Могу ли знать, как выглядит Аякс?

Берс признался, что видел его мельком, может ошибиться. Кажется, ниже среднего роста, на вид лет двадцать пять, худощавый, темные волосы. Описание не совпадало с господином, который промелькнул вчера в кабинете Одоленского. Но остался еще один шанс.

Из внутреннего кармана пиджака явилась «живая картина» и была представлена на опознание. Берс прикрыл один глаз, сощурил другой, отставил снимок на расстояние руки и быстро подтвердил, что это не «Аякс», а вот кто именно – он не знал. Особого удивления развлечениям князя Николай Карлович почему-то не высказал.

– Может, у Аякса есть приметная деталь, родинка или фрам? – Ванзаров вступил в схватку с простыней, проклятая опять сползала.

– Вспомнил! – крикнул Берс. – Под носом у него неприятная бородавка, фу!

Розыск начался с противоположных концов коридора.

В нумере «17» банщик менял мокрые простыни.

Пятнадцатый оказался пуст, господа ушли в парилку, оставив богатый стол.

Под цифрой «тринадцать» трое краснолицых купцов натягивали жилетки.

Одиннадцатый встретил сладостными стонами лысоватого мужчины.

В девятом дремал господин с обширным пузом и мокрой бородкой, прикрыв причинное место подушкой.

В седьмом двое распаренных господ потчевались на брудершафт шампанским.

Пятый оказался заперт.

В первом двое симпатичных банщиков делали старичку чувствительный массаж.

Ванзаров вернулся в нумер, следом вбежал Берс. Приключение взволновало коллежского асессора до румянца.

– Ничего! – с досадой выпалил он. – Два закрытых нумера, три пустых, что в остальных четырех – описывать не стану, извините. Возможно, Аякс в парилке или бассейне?

Белая плитка с греческим орнаментом покрывала купальню до потолка. Над прозрачной водой клубилось облачко тумана. Водные процедуры принимали трое мужчин. Бородавок на их лицах не замечалось. Остается парная. Лезть из дачной жары в пекло пара то еще удовольствие. Тело коллежского советника уже пошло каплями пота.

Берс решительно настоял на том, что в парную он отправится в одиночку. Родион Георгиевич не нашел сил возразить и с удовольствием уселся на мраморную прохладную скамейку, плотнее запахнув коварную простыню.

Купальщики лениво фланировали по голубой глади, с интересом поглядывали на новенького, оценивая и награждая улыбочками. Ванзаров скроил самую суровую гримасу и принялся внимательно разглядывать кафель.

Внезапно за дверью мыльной раздался грохот.

Родион Георгиевич подскочил как ужаленный и бросился кратчайшим путем, скользя и ловя равновесие. Он бежал по краю бассейна, шлепая по лужам. Простыня мешала ужасно, при этом норовя в любую секунду упасть. Приходилось держать узел, а другой рукой хвататься за воздух. Последние сажени коллежский советник героически проехал и угодил прямиком в дверь.

В полумраке мыльной коптила масляная лампа. Деревянные топчаны и тазы ожидали господ парящихся. А под лавкой, свороченной набок, кто-то корчился. Ванзаров подбежал, окончательно теряя простыню, и поднял рывком тело.

Николай Карлович, мокрый и красный, глотал воздух, выпучив глаза, но был жив.

– Доктора звать?

Берс отмахнулся, дышать стал ровнее и кое-как проговорил:

– Простите меня…

– Что случилось?

– Плеснул кипятком и душить… – Берс закашлялся мучительно.

В облачении Адама распахнув дверь парной, Ванзаров получил удар жаркого воздуха, но гаркнул в черноту:

– Всем выйти из пара! Сыскная полиция! Стреляю на поражение!

Не прошло и пяти минут, как в мыльной набилась толпа мужчин разной одетости. Вдоль стеночки были выстроены обнаженные сидельцы парной. Другие любители бани в мокрых простынях и взволнованные половые жались к двери.

Родион Георгиевич повязал треклятую простыню как юбку и, блистая потным торсом, вчинял строгий расспрос. Однако никто не видел злоумышленника. Банщики уверяли, что работали вениками, а красная кожа господ была их алиби. Во всяком случае, Аякса с бородавкой не нашлось. Выходило, что душитель улетучился с паром.

За спинами банных зевак раздался грубый окрик:

– Посторонись!

Раздвинув мужские тела, как пену, в мыльной явился суровый мужик в домотканой рубахе, с пиратской повязкой на левом глазу и кулаками в хорошую кружку. Недобро оглядев полуголую толпу целым оком, он «сурьезно» вопросил:

– Кто балует?

Ванзаров отважно шагнул вперед, чтобы разъяснить чудищу, кто тут главный. Но страшный мужик вдруг расплылся в улыбке и всплеснул ручищами:

– Родион Георгиевич, благодетель, как вы тут оказались?

Попытку обняться с циклопом коллежский советник счастливо избежал. Но Василида Ермолаева узнал. Года три назад мог упечь мужика за драку с приказчиком, но не стал. Василид заступился за бедную женщину, которой «прямой проборчик» недосыпал полфунта сахару да еще и наорал. Такой поступок был незаконным, но показался чиновнику полиции справедливым. Теперь Василид работал в бане «блюстителем порядка».

Вести на допрос всю толпу не было никакой возможности. Господа начали выражать недовольство и грозить жалобами. Поиски пришлось признать напрасными – покушавшийся воистину растворился.

Одевшись в нумере, Ванзаров позвал Василида и попросил Берса еще раз описать Аякса. Мужик подумал и вдруг сказал:

– Вроде как на Кирилла Васильевича смахивает. У того тоже бородавка.

Две буквы из акронима сошлись.

– На коленях он возлежит? – Родион Георгиевич показал снимок.

Василид склонил голову, словно собирался заглянуть за подбородок, скрывавший лицо Мемнона, печально вздохнул и подтвердил: совершенно не похож.

– Как фамилия Кирилла Васильевича?

– Фамилий тут не спрашиваем. С этим строго.

– Он с князем Одоленским бывает?

– Да по-всякому…

– Сегодня был?

– С час как ушел.

– Не знаефь, где служит?

– Где служит, не знаю. – Василид печально вздохнул. – А найдете в обычном месте.

– Это где же?

– В саду зоологическом. У них там под вечер променад, студентиков да солдатиков присматривают… – и мужик смачно выругался.

Карманный хронометр показал без четверти шесть. К Ягужинскому опаздывать нельзя, придется отложить.

Николай Карлович, до сих пор хранивший вежливое молчание, решительно надел шляпу:

– Вот что, Родион Георгиевич, поеду я. Он меня может вспомнить, а вы их перепугаете… И не пытайтесь отговаривать! Я пекусь о безопасности племянников… Буду телефонировать в управление…

Берс выскочил из нумера так шустро, словно испугался, что его геройства надолго не хватит.

Августа 7-го дня, лета 1905, в то же время, +25 °C.

I Выборгский участок IV Отделения С.-Петербургской столичной полиции, Тихвинская, 12

Еще не хватало, чтобы господин пристав торчал у двери морга в собственном участке! Вынужден подглядывать и подслушивать в замочную скважину, как простой школяр! Однако, как ни старался подполковник Шелкинг разъяснить, загадка не поддавалась.

Полчаса назад влетел «месье» Лебедев, задушил смрадом сигарки, распугал дежурных чиновников да задержанных мазуриков и потребовал немедленно открыть морг. Зачем и для чего – отвечать решительно отказывался. Более того, приказал доставить электрическую лампу из кабинета самого пристава. А хуже всего – закрылся и никого не впускал.

Шелкинг подслушал глухие звуки, будто ворочали тяжесть, наблюдал полоску яркого света под дверью, нюхал омерзительный дым, но это все. Так продолжалось с четверть часа. Наконец услышал, что Лебедев собирается, отскочил от двери, поднялся в дежурную часть и принял невозмутимый вид.

Аполлон Григорьевич явился с толстым окурком в зубах, пожелал приставу «бдить» и покинул участок, помахивая походным саквояжем. Но так и не соизволил объяснить, что все это значит.

Подполковник считал себя глубоко передовым человеком. Поэтому мордобой пользовал нечасто, раза три на неделю. Но его оскорбили в лучших чувствах. Так что участок дрожал и прятался. Досталось всем.

Наконец усталый, но успокоенный Ксаверий Игнатьевич плюхнулся в кресло, обмакнул перо и принялся дописывать дело на «чурку».

Как назло, ожил телефонный аппарат.

– Пристав Шелкинг слушает! – рявкнул подполковник.

– Здравствуйте, голубчик, как поживаете?

– Благодарю, ваше высокоблагородие, все слава богу.

– Ксаверий Игнатьевич, что собираетесь делать с обрубленным трупом? Дело-то глухое. Вести розыск неизвестно кого затруднительно.

– Что прикажете?

– Не прикажу, а хочу посоветоваться, не против?

– Никак нет.

– Я вот что подумал, давайте покажем его народу, может, кто и опознает?

– То есть как?

– Да как обычно, подполковник. Отправляйте тело в морг Медико-хирургической академии, дадим объявление, народ пойдет глазеть, может, кто признает. Будет хоть какая-то зацепка.

– Когда отправлять?

– Да прямо сейчас и отправляйте. К утру его приготовят, чтоб не совсем жутко смотреть было.

– Слушаюсь!

Шелкинг повесил рожок и ощутил, как дурное настроение разливается желчью. Ну как понять этих господ из сыска! Один в морге что-то мудрит, другой приказы отдает сомнительные. Эх, скорей бы пенсия!

Августа 7-го дня, лета 1905, после шести, +24 °C.

Недалеко от Финского вокзала Финляндской железной дороги

Отстали, всяко отстали филеры, уж если изловчились и приняли его у Соболевских бань. А все потому, что «ванька» гнал за обещанную «синенькую» так, что лихачи на тройках свистели вслед с завистью.

Эх, да не только они!

Городовые с Дворцовой набережной провожали недоуменным взглядом недозволенный ураган. Русалки на ограде моста Александра II, в просторечье Литейный, слились в живую фильму под топот копыт. А у самого вокзала семейство мирных дачников чудом избежало колес беспечного ездока. В общем, вылезая на ватных ногах, коллежский советник зарекся переплачивать извозчикам: в конце концов, жизнь дороже исполнения долга. Зато господин в черном посмотрел на Ванзарова без высокомерия.

На сей раз Ягужинский прибыл в скромном выезде с закрытым верхом. Полковник опять оделся в штатское, дорогого сукна. Пока Ванзаров запихивался в тесный диванчик, черный господин прыгнул на козлы.

Тронулись, к счастью, шагом.

– Опоздали на пятнадцать минут, – холодно заметил начальник охраны.

– Профу профения, задержался в бане…

Иван Алексеевич даже бровь согнул удивленно.

– Исключительно по служебной надобности… Но, полагаю, мое дознание окончено?

– То есть как?

– В связи с утренним событием.

– В чем дело? – раздраженно повысил голос Ягужинский.

Конечно, следовало потянуть еще, чтобы увериться. Но даже этого вопроса хватило, чтобы понять: полковник ничего не знает. Или играет настолько естественно, что приходится поверить. Ванзаров выложил новость.

Полковник выслушал молча, вопросы не задавал, ничему не удивился. Даже подрыв гремучей ртути оставил его внешне спокойным.

– Не могу сказать, что гибель князя меня опечалила, – наконец проговорил он. – Но в нашем договоре она ничего не меняет.

– Позвольте, мы договорились…

– Приняли обязательство, – поправил Ягужинский. – Прошу это учесть. Нам не важно, жив или мертв Одоленский. Перед вами поставлена задача установить лица, представляющие бо́льшую опасность, чем он. Они почувствовали угрозу и устранили князя. Да, дело осложняется. Но найти их надо. Хотя бы как убийц последнего отпрыска княжеского рода. Теперь очевидно: Одоленский был мелкой пешкой. Нам нужны ферзи и короли. До катастрофы два дня. Продолжайте розыск, умножив усилия.

– Для этого требуется попасть в особую картотеку министерства.

– Исключено. У меня нет полномочий. И никто их не даст. У вас всё?

Родион Георгиевич попросил минутку, неловко полез во внутренний карман, замешкался, а тут еще пролетку качнуло, он принялся извиняться, в общем, довести полковника до красного каления оказалось несложно. Наконец извлек снимок, уже помятый, и передал «живую картину» обратной стороной.

Иван Алексеевич прикоснулся к листку с неприязнью, перевернул и на секунду не совладал с собой.

– Где взяли? – зачем-то шепотом спросил он.

– В доме покойного князя Одоленского. – Ванзаров наивно улыбнулся. – А разве у вас нет такого же?

– Это невозможно.

– Снимок найден при осмотре места преступления.

– Спрятан в тайнике?

– Почти. Стоял на каминной полке.

– В гостиной?!

– В спальне. Снимок вложили в рамку, она находилась напротив постели, на которой князю взорвали горло. – Родион Георгиевич не врал, но мелкие детали не стал уточнять.

Шевелением губ Ягужинский послал проклятие на чью-то голову.

Это кое-что открыло. Во-первых, среди прислуги Одоленского у полковника есть свой человек, который ничего не знал о снимке. Значит, не он его ставил, и осведомитель точно не Бирюкин. Но, главное, в биографии князя этого снимка не должно было быть.

– Могу ли знать, кто этот юнофа? – вежливо спросил коллежский советник.

– К делу не относится, – отрезал Ягужинский и, пряча фотографию, добавил: – Об этом снимке не должен знать никто. Сыщите негатив, буду ваш личный должник.

– Сделаю, что смогу. И поэтому профу убрать вафих филеров.

– Каких филеров? – полковник опять выдал себя. – То есть где заметили?

– Напротив моего дома, напротив управления, и вообще болтаются под ногами. Если поручили дело мне, не стоит следить за каждым фагом.

Вот ведь как: не его это люди мелькали рядом с особняком и вчера ночью в переулке! Однако разбить наголову начальника дворцовой охраны – удовольствие редкое.

Пролетка, сделав круг, вернулась к вокзалу.

Родион Георгиевич фамильярно похлопал черного господина по спине:

– Любезный, останови-ка здесь.

Ягужинский заверил, что все уладит, и назначил прибыть завтра в то же время. Но Ванзаров использовал право победителя:

– Я вам телефонирую, тогда и договоримся. Возможно, у меня появятся кое-какие любопытные факты.

Родион Георгиевич пошел прочь, оставляя полковника «в глухом нокауте», как выразился бы чемпион кавалерийского полка по боксу Джуранский.

Августа 7-го дня, лета 1905, около семи, +24 °C.

Управление сыскной полиции С.-Петербурга, Офицерская улица, 28

Ротмистр пребывал в трудах. За стеклом телеграфной комнаты с решительным видом диктовал что-то, сосредоточенно следя за уползающей ленточкой. Кажется, ему не отдавалось подобных распоряжений. Пришлось интересоваться.

Оказалось, полицейский телеграф рассылал во все участки столицы срочную депешу о розыске какого-то Ивана Тимофеева Рябова с требованием задержать и немедленно доставить в сыскную. Портрет требуемого лица будет доставлен с нарочными. Взмыленный телеграфист полицейского резерва отбивал ключом десятую копию.

– Могу ли знать, кого ловите? – любезно поинтересовался Ванзаров.

– Балерунчика этого, Тальма! – запальчиво бросил Джуранский.

– Зачем?

– Так ведь он убийца!

– Кого?

– Да князя Одоленского!

Родион Георгиевич высоко ценил помощника, устраивать разнос при младшем чине не стал, а вежливо пригласил в кабинет. И уже там Джуранский основательно познал, что даже либеральный начальник может устроить пышную головомойку. При этом коллежский советник не терял чувства меры и контролировал каждое слово, которое кричал. Выволочка имеет пользу, когда подчиненный поймет: начальник переживает, что такой умный и талантливый сотрудник нелепо попал впросак.

Буря, однако, подходила к концу, тучи рассеивались:

– Ну, скажите на милость, с чего рефили, что Тальма убийца? С того, что у него в квартире все перевернуто вверх дном? Или потому, что он с четверга пропал? Где хоть одна улика?

– А премьера? – вяло защищался ротмистр. – Для театральных это святое.

– И что с того? У него могла быть сотня других дел. Да хоть сбежал за любовником в Москву!

– Но ведь его Одоленский устроил… а значит, ревность…

– Спрофу как военного: можете представить, что танцор умеет обрафаться с гремучей ртутью так, что не убьется на первой кочке?

Железный ротмистр поник духом.

Ну что тут поделаешь? Пусть полиция поищет Тальма. Наверняка он не убийца, при большом везении – «обрубок». Требуется вызвать на опознание его родителей.

– Слушаюсь! – тоскливо проговорил Джуранский.

Коллежский советник шагнул к окну глотнуть воздуха.

По Офицерской фланировали парочки, торопились молодые люди и неспешно шествовали почтенные отцы семейства в окружении домочадцев. И лишь одна фигура на другой стороне улице прилипла к стене, наблюдая за входом в управление.

– Мечислав Николаевич, мне срочно нужна вафа помофь…

Ротмистр готов был искупить свою оплошность кровью, но в этот раз она не требовалась.

– Следует изловить личность, которая маячит у бакалейной лавки.

Джуранский неодобрительно хмыкнул:

– Скрытно филерить не умеет, вся на виду.

– Вот и хорофо. Сделаем так: выйдете первым, завернете в переулок и добежите по каналу до Театральной плофади. Я выйду и поведу ее по Офицерской. На углу возьмем.

Но Джуранский пообещал доставить жертву собственноручно и выскочил из кабинета.

Публика, коротающая воскресный вечерок приятной прогулкой, могла наблюдать редкое происшествие. Из здания сыскной полиции выскочил худощавый господин, в два прыжка пересек мостовую, налетел на барышню в кругленьких очках, с размаху вывернул ей руку и потащил через дорогу. Пойманную оглушал несмолкаемый крик: «Пошла! Пошла! Рысью!»

Прохожие остались весьма довольны зрелищем. Слышались пересуды, что схватили известную воровку. А Родион Георгиевич убедился: отлучка в Москву на курсы джиу-джитсу барона Кистера ротмистру пошла на пользу. Джуранский блестяще освоил прием «залом прямой руки».

Задержанную девицу встретил суровый чиновник полиции, который грозно шевелил усами и скрестил на груди руки, как Наполеон:

– Ну-с, сударыня, фпионим?

Пойманная пташка испросила освободить руку, довольно жалобно. Путы пали, она расправила одежку и принялась лепетать оправдания, дескать, оказалась тут случайно, и вообще…

– Ай-ай, как некрасиво, Антонина Ильинична, обманывать! Везде за мной ходите, подсматриваете, теперь запираетесь, а ефе дядя в Департаменте полиции служит. Как нехорофо! Кто приказал фпионить?

– Я не шпионю…

– А вчера ночью зачем у моего дома стояли?

– Это не я, честное слово.

– Допустим. А на даче? У трактира тоже не вы?

Антонина опустила глаза.

– Я мечтала участвовать в настоящем криминальном расследовании какого-нибудь великого сыщика, как мистер Холмс или вы… – тихо проговорила она. – А вы меня отвергли. Что оставалось делать?

Нет уж, умиляться тут нечему. Не хватало, чтобы под ногами путалась девчонка, обчитавшаяся уголовных романов. Не ко времени шутки. Придется отвадить раз и навсегда.

– Госпожа Берс! – В голосе Ванзарова загремел гром Фемиды, или кто у них на Олимпе отвечает за молнии. – Уголовное уложение Российской империи определяет наказание за недозволенную слежку за государственным чиновником в виде трех лет тюрьмы или года каторги. Параграф девятьсот восемьдесят три, часть вторая. Поздравляю, доигрались.

Что скрывать, даже ротмистр поверил. Мечислав Николаевич раз в месяц заставлял себя читать свод законов, но тут же засыпал. А барышня так и вовсе задрожала, как в проруби.

– Слежка за коллежским советником – это революцией попахивает, больфой проступок… Господин ротмистр, препроводите задержанную в холодную и грязную камеру…

– Не надо в камеру… – в ужасе прошептала Антонина.

В самый неподходящий момент заглянул дежурный: коллежский асессор Берс просит срочно принять его.

Пришлось спрятать молнии в колчан.

Николай Карлович торопливо вошел в кабинет и застыл, уставившись на пленницу.

– Что вы здесь делаете? – проговорил он, тяжело дыша.

Кандидатка в арестанты с немой мольбой посмотрела на Ванзарова, но мучитель не сжалился:

– Антонина Ильинична изволят заниматься частным сыском, попросту филерит за мной. Так мы рефили голубицу вафу за рефетку спровадить. Не возражаете?

Берс, и так раскрасневшийся, побагровел. Однако ему хватило выдержки на то, чтобы принести глубочайшие извинения и испросить дозволения выставить оскандалившуюся родственницу за дверь. Антонина покинула кабинет, уныло протирая стекла очков и надув губки. А дядя ее без сил рухнул на стул.

– Никак от зоологического сада бежали? – спросил Родион Георгиевич, подавая воду.

Между глотками выяснилось, что нанятый извозчик въехал в империал, сломал ось, взять другого не получилось, и Берс действительно бежал, но лишь от Дворцового моста.

– Там его не было… – осушив стакан, выдохнул Николай Карлович. – Но я разузнал фамилию «Аякса»…

– Уж не томите нас с ротмистром.

– Меншиков.

Последняя буква совпала. Выходит, К.В.М. расшифрован. Завтра откроется адресный стол полиции, и верный содал к вечеру будет давать показания. А там, глядишь, и вся «Первая кровь» сыщется. Остается мелочь: найти, что ему предъявить. Ну, хоть крошку фульмината ртути.

– Я так понял, служит он при дворе, в канцелярии, кажется, – добавил Берс.

Телефонный справочник канцелярии двора Его Императорского Величества со списком всех служащих, даже не имевших телефонного аппарата, был немедленно извлечен с полки и перелистан. Господин Меншиков, оказывается, имел чин штабс-ротмистра, но не простого, а… инженерного. И самое любопытное, служил в отряде охраны Е.И.В., и не просто стражником, а помощником начальника отряда. То есть самого Ягужинского.

Джуранский, дисциплинированно молчавший, приметил, что начальник его еле заметно дернулся. Как будто собрался бежать, но вспомнил, что сапоги дома забыл. Лишь усы выдали предательским шевелением. Мечислав Николаевич изучил повадки командира: «превосходительство» бьет копытом в нетерпении!

Между тем Родион Георгиевич как ни в чем не бывало уселся около Берса и невинным образом подавил зевок:

– Устал я что-то, Николай Карлович. Да и вы, наверное, набегались?

– Вовсе нет…

– Тогда скажите, где найти господина Менфикова прямо сейчас. Вспомните любую мелочь, привычки. Где может проводить воскресный вечер? В бане был, теперь в опере?

Берс беззвучно пошевелил губами и вдруг резко вскочил:

– Наверняка в «Иллюзионе»! Там сейчас последний сеанс.

– Готовы его опознать?

– Располагайте мной!

Ротмистр не стал дожидаться команды, а сразу побежал за пролеткой.

Берс, испросив минутку, чтобы устроить племяннице головомойку, исчез в коридоре. А Родион Георгиевич отпер сейф и отправил в карман личный браунинг. Что случалось лишь в исключительных случаях.

Августа 7-го дня, лета 1905, в то же время, +24 °C.

Типография газеты «Новое время», Эртелев переулок, 6

Время такое исключительное! Воскресный вечер, когда самый распоследний приказчик надевает лучшее и идет гулять по Невскому, для наборщиков – горячая пора. В типографии сущий ад. Каждую минуту вбегают запоздавшие репортеришки, впихивают статейки, кричат и убегают, главный требует верстки, как назло, в набранном тексте корректоры раскапывают злокозненные ошибки, еще полагается подписать у цензора, оттиски фотографий выходят блекло, рекламное объявление зубоврачебного кабинета забыли вставить. Все орут, всем все надо в ту же секунду, а стрелка часов неумолимо приближается к часу, когда набранные полосы утреннего выпуска должны встать на печатный станок.

Среди кутерьмы сохранял невозмутимое спокойствие только один человек: Игнат Филиппович Проскурин. Старый и уважаемый печатник делал свое дело ровно, верно и без спешки. В заготовленную рамку статьи молниеносно сажал кегли свинцовых буковок, причем за долгие годы научился читать слова в зеркальном виде, как обычную страницу.

Проскурин сверстал колонку объявлений, когда подскочил помощник редактора, мальчишка, взятый с неделю.

– Филипыч, срочно в номер! – крикнул сопливый газетчик, размахивая бумажкой. – Сыщите местечко в объявлениях. Заголовок – кеглем полдюйма.

Наборщик нахмурился, что за срочность такая, но машинописный листок прочел:

«К опознанию. Обнаружен труп неизвестного мужчины лет двадцати отроду, крепкого телосложения, без конечностей и головы. Тело будет выставлено для опознания в морге Медико-хирургической академии на Загородном проспекте. Всех, кто может дать какие-либо сведения, сыскная полиция просит прибыть по указанному адресу с 9 утра до 2 часов дня сего числа. Лицам, не достигшим совершеннолетия, и дамам в положении осмотр возбраняется».

Дело и вправду важное. Против такого не поспоришь. Игнат Филиппович прикинул, куда можно вставить срочную замену: места не было, надо чем-то жертвовать.

Выход нашелся быстро. Объявление некоего доктора Звягинцева, лечащего методом фототерапии, было выкинуто из номера. Потому что за лето изрядно намозолило глаза наборщику.

Низ столбца заняло новое объявление.

Августа 7-го дня, лета 1905, начало девятого, +20 °C.

Театр синематографа «Иллюзион» на Невском проспекте

Бумажка кричала о душераздирающем зрелище: история несчастной любви бедной девушки к молодому офицеру, разбитые надежды и холодное безумство, старинное проклятие и жажда денег – в общем, «Максим, или Рок страсти», студия Пате. Афиша настоятельно просила дам снимать шляпы в зрительской зале.

Пыланию страстей на экране оставалось не более пяти минут. Выход для публики – только один. Джуранский и старший филер Курочкин, снаряженный в помощь, заняли места у двери. Берс находился невдалеке. Барышня Антонина была оставлена в пролетке на Невском с грознейшим приказом не сметь и туфельку высунуть. Ловушка готова.

Отгремели рыдающие аккорды таперного пианино. Стулья зашаркали. Выскочили капельдинеры, с поклоном провожая почтенную публику. В нынешний вечер фильма собрала хороший улов. Зрителей всех сословий набралось на аншлаг. За дамами в модных платьях топтался рабочий люд в простеньких пиджачках.

В разномастной толпе он выделялся идеальным смокингом. На первый взгляд и не сказать, что штабс-ротмистр когда-то служил сапером: росту низкого, тело щуплое и личико ангелочка. Салонный юноша, да и только. Бородавка над верхней губой слегка портила образ.

И тут почудилось, что господин Меншиков ожидал. Именно его. Чуть заметно кивнул, даже не кивнул, а так, неуловимое движение, тень, дуновение чувств. Нет, привиделось. Просто человек в отличном расположении духа.

Николай Карлович уверенно, хоть и нервно, подал условный знак.

Джуранский с Курочкиным исполнили партию блестяще. Зайдя с тыла, разом заломили руки, выдернули господина из толпы и отволокли в сторону. От неожиданности Меншиков не успел дать отпор, а как собрался, было поздно.

Берс, по уговору, исчез из виду, растворившись в толпе.

Против обыкновения задержанный не сыпал угрозами и даже не стремился вырваться. Казалось, покорился участи. Родион Георгиевич приказал отпустить и представился.

Меншиков неторопливо оправил лацканы, бабочку и котелок.

– Задерживать меня большая ошибка, – сказал он, спокойно улыбнувшись. – Права не имеете даже прикасаться ко мне.

– Почему же?

– Я старший стражник отряда охраны дворца Его Императорского Величества. Надеюсь, объяснений достаточно?

– Вот как? – коллежский советник скроил озабоченную мину. – Что ж, это меняет дело.

Меншиков покровительственно хлопнул непутевого чиновника полиции по плечу:

– Рад, что поняли, и даже готов принять извинения…

– …поэтому, Мечислав Николаевич, профу надеть на фтабс-ротмистра французские цепочки как можно вежливей.

Щелчок – и ухоженные ручки в крахмальных манжетах сковали полицейские наручники.

Меншиков тряхнул «браслетами» и опять улыбнулся:

– У вас будут большие неприятности.

– Это ничего, – добродушно согласился Ванзаров. – Главное, чтоб полковник Ягужинский остался доволен своим помофником. Ну а пока мои неприятности впереди, прокатитесь с нами, профу в экипаж…