Текст книги "Катализ"

Автор книги: Ант Скаландис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

11

Они лежали утомленные, не одеваясь, лень было даже встать и пойти в душ.

В голове у Женьки внезапно с удивительной четкостью проступили вопросы. Вопросов было много, и Женька выбрал главный:

– А где ребята?

– Чернов спит в соседней комнате, а Эдик и Цанев в разных номерах с женщинами. Любомиру я сама подобрала подружку.

Некоторое время Женька переваривал эту информацию. Потом спросил:

– Так значит, ты уже разговаривала с ними?

– Разговаривала! – хмыкнула Ли. – Вы все укушались в сосиску, задавали массу совершенно идиотских вопросов. Особенно Цанев.

– А я?

– Да и ты что-то вякал.

Женьке стало совестно. Ничего себе, гости из прошлого!

– Слушай, Крошка, мы же были нужны тебе для чего-то. Так?

– Так. Вы мне и сейчас нужны.

– Зачем?

Она помолчала.

– Ты не поймешь, если я просто отвечу. Тут надо начинать с азов.

– Ну так и начинай с азов.

– Я думаю, – сказала Ли. – Я думаю, как начать. Это очень сложно, зайчик.

– Почему зайчик?

– Не знаю, по-моему, ты похож на зайчика.

– Ради Бога. Хоть на крокодильчика. Только расскажи мне, как вы тут дошли до жизни такой.

– Погоди, – Ли вдруг помрачнела. – Это очень долгая история. У нас может не хватить времени.

– А мы куда-то спешим? – удивился Женька.

– Нет, но я боюсь, что очень скоро нас поторопят.

– Кто?

– Кто? – она призадумалась на мгновение. – Люди Кротова.

Женька не знал, кто такой Кротов, хотя где-то и, кажется, даже не раз уже слышал это имя, но от этой новости пахнуло родным и знакомым духом двадцатого века. Придут, скрутят, доставят пред светлые очи большого начальника, допросят по форме, может быть, даже будут бить. Но все это, в сущности, не страшно. Потому что понятно. Потому что знакомо. А по-настоящему страшна только холодная жуть неведомого и, быть может, непостижимого, с которым здесь им пришлось столкнуться лицом к лицу.

– Кротов – это ваш… – Женька замялся, – хозяин?

– Н-ну, в каком-то смысле. Игнатий Кротов – председатель партии зеленых.

– А партия зеленых – это правящая партия?

– Да. То есть, нет. Погоди. Это дурацкий вопрос. Ты меня сбиваешь.

Я хотела что-то сказать. Да!

Она поднялась и подошла к столу. Взяла еще один стакан похмелина из своей «обувной коробки», предложила Женьке, он взял; потом нажала кнопочку, и коробочка съежилась до первоначального размера (стала величиной эдак с ластик), при этом из нее вырывался плотный, но постепенно ослабевающий поток воздуха. Из сумочки Ли извлекла еще три таких же предмета разных цветов, собрала их в кулак и, сказав: «Не ходи за мной», – вышла из комнаты. Вернулась она тут же, но уже без этих штучек, и Женька не стал любопытствовать, куда они девались, он просто спросил:

– Что это?

– Это? – Ли опять призадумалась (говорить – не говорить). – Это – сибры.

– Сибры?

– Ну, сеймеры.

– Сеймеры, – повторил Женька. – Значит это и есть сеймеры. А что это?

– Горе ты мое, – вздохнула Ли, – неужели ты еще не поняла?

– Откуда?!

– Не знаю, откуда. Но было бы лучше, если бы это объяснил тебе кто-нибудь другой. Понимаешь, это все равно, что рассказывать ребенку, откуда берутся дети. Или представь, в твой двадцатый век является дикарь из древних времен и просит объяснить, что такое деньги. Ты бы объяснил?

– По-моему, да. Ну, деньги – это такой универсальный товар…

– И ни черта не понял бы твой дикарь. Потому что деньги – это была первооснова вашей жизни в двадцатом веке. Понятие о них всасывалось с молоком матери, не нужно было объяснять, что это такое…

– Постой! – перебил ее Женька, ошарашенный внезапно возникшей мыслью. – А откуда ты знаешь, что я из двадцатого века? Ребята сказали?

– Нет, ребята твои ничего толкового сказать не могли. Я сама начала догадываться еще там, в ресторане, когда ты читал стихи и я узнала твое имя, а потом вспомнила Станского по картинке из учебника, но все боялась поверить. Все же знали, что вы погибли. Я и думала, что это просто красивый розыгрыш: кто-то подобрал двойников и устроил весь этот спектакль. А теперь, с тобой… я окончательно поняла, что вы – та самая знаменитая четверка. Ведь так?

Вот это был номер! Впрочем, чего-то подобного и следовало ожидать.

Станский вошел в учебники. Изобретатель анафа – это вам не хухры – мухры. Ну и они трое нахалявку проскочили в великие. Ну, дела!

– Слушай, Ли, но почему же нас никто не узнал, кроме тебя, раз мы такие знаменитые?

– Да потому, что здесь, в Норде, некому вас узнавать. Вся эта пьянь, приехавшая сюда, чтобы сдохнуть послаще, ничего не помнит, ничем не интересуется и ничего не принимает всерьез. Вообще-то, я думаю, узнали вас многие, но здесь не принято ничему удивляться, и потом, я же говорю, большинство, наверняка, решило, что вы не настоящая четверка Черного, а группа артистов.

– Да у вас тут одни психи! – вырвалось у Женьки.

– Не одни, – сказала Ли. – Есть еще люди Кротова. И люди Шейлы.

Они вас наверняка заметили, знают, кто вы, и им не до шуток.

– И что они с нами сделают? – Женька не испугался (сам тон разговора с Ли действовал успокаивающе), но все-таки спросил настороженно.

– Ничего они с вами не сделают. Пылинки будут сдувать. Но свободу перемещений, думаю, сильно ограничат.

– Арестуют что ли?

– Что-то вроде.

– Ну и ладно. Мы давно этого ждем. Надо же, наконец, выяснить свои отношения с властями.

Женька взглянул на Ли (они опять лежали рядом) и почувствовал, что все бесчисленные и очень важные вопросы, которые он еще не задал, вновь теряют для него всякое значение.

– Ли, – попросил он, – оденься, а то я не смогу с тобой больше разговаривать.

Она окинула его оценивающим взглядом, хмыкнула и сказала:

– Есть способ более приятный.

– Но у нас же мало времени!

– Ерунда, – улыбнулась Ли и прижалась к нему.

Потом, когда сумасшедшая карусель событий завертелась опять, когда новые потрясения, радостные и страшные, посыпались на него одно за другим, когда мир вокруг оказался еще сложнее, еще непонятнее, чем представлялся поначалу, он часто вспоминал эти самые прекрасные в своей жизни минуты. И он никогда не сомневался, он знал наверняка, что ничего прекраснее просто не может быть. Потому что в объятиях Ли он почувствовал себя в том самом светлом будущем, о котором только мечтали фантасты его времени. Потому что Ли была не просто женщиной – она была женщиной совершенной, идеальной, и она была женщиной, созданной для него. И теперь уже не было никакого обмана. Не было. А была только любовь. Настоящая, более чем настоящая – любовь женщины нового века. Мир, в котором существовала такая любовь, не мог быть плохим.

– А ты растешь на глазах, зайчик, – сказала Ли. – Это было потрясающе! Пожалуй, я останусь с тобой.

Что значит «останусь»? Он побоялся спросить, потому что боялся верить в самое лучшее, но слова ее звучали эхом в его мозгу, как дивная музыка, и он их слушал и наслаждался.

И вдруг как будто проснулся:

– А люди Кротова?

– Да ну их к черту! Они нас не разлучат.

Это было не совсем понятно, но он не стал интересоваться, почему не разлучат. Люди Кротова были еще где-то очень далеко. Они еще просто не существовали реально, а Ли, нежная, теплая, ласковая, была тут, рядом, и он сказал:

– Знаешь, почему я полюбил тебя?

– А ты всегда любишь по какой-то причине? – лукаво улыбнулась Ли.

– Нет. Я вообще никогда еще никого не любил. Я не знаю, по какой причине это происходит. Но в тебя я влюбился не случайно.

Она смотрела на него и ждала продолжения.

– Знаешь, Ли, ты удивительно похожа на героиню моего любимого фильма. Это очень старый фильм. Его снимали, когда еще я был маленьким. Ты себе не представляешь, какое это было время – 1966 год! А фильм назывался «Кавказская пленница». Может быть, ты видела его? (Она отрицательно покачала головой). Ну, конечно, о чем я? Он, наверно, давно похоронен в архивы… Так вот. Первый раз я его смотрел в детстве. А потом детство кончилось, и вместе с ним ушли шестидесятые годы. Все стало гораздо хуже. Но фильм остался. Понимаешь? И героиня его была все такой же: юной, веселой, красивой. Как ты. И я любил этот фильм и ее в фильме больше всего на свете.

– А та актриса, – спросила Ли, – ты познакомился с ней?

– Нет. Но я ее встретил спустя двенадцать лет. Ты понимаешь, она осталась красивой, даже молодой, но она была уже другая, понимаешь, совсем другой человек, а той, «кавказской пленницы», не было, она исчезла безвозвратно, она продолжала жить только в фильме и в прошлом, с которого фильм был снят, как яблоко с дерева. И потому я знал, что никогда не встречу ее. Но вот встретил. Тебя встретил. И я люблю тебя, Крошка.

Ли ничего не ответила. Он только почувствовал, как приближаются ее губы и поймал их своими.

Потом он сказал:

– Между прочим, «Песенка о медведях» как раз была написана для этого фильма.

– Для какого фильма?

– Для «Кавказской пленницы».

– А… Ну, тогда будет очень просто разыскать его. Я обязательно разыщу. Обязательно, – повторила она. – А вообще, зайчик, мы все очень плохо знаем историю. По совести говоря, стыдно не знать, из какого фильма взят супершлягер. Их ведь не так много, супершлягеров. Я в музыке профан и, кроме «Yesterday» Леннона и Маккартни, «Grunlied» Штарвица да «Апельсинов с неба» Чачина, пожалуй, ничего больше и не назову.

Женька потом удивлялся, о какой чепухе ухитрялись они говорить, в то время как он не знал, что такое сеймер, а она даже не представляла себе, как четверка Черного попала в Норд и что они намерены делать дальше.

– Слушай, – вспомнил вдруг Женька, – ты говорила про этого дикаря, которому я не смог бы объяснить, что такое деньги. Я вот что хотел спросить: что же, люди двадцатого века для вас теперь дикари?

– В каком-то смысле – да. Понимаешь, мы ушли от вас дальше, чем вы от дикарей. Это трудно понять, но это так. Не обижайся.

Мурашки пробежали по коже у Женьки. «Вот оно, настоящее объяснение сверхчеловеческих способностей Ли: четверо сапиенсов в мире гомо супер! Их посадят в клетку и будут изучать». Стало зябко. Он потянулся за рубашкой и надел ее. «Да нет, чушь, не может быть, не верю. Это обыкновенные люди, и у них все так же, и хорошее и плохое».

– А я не верю, – сказал Женька вслух. – Люди в ресторане – такие же, как мы. Они меня слушали, разинув рот.

– Ты не понимаешь, зайчик, это же Норд.

– Что значит «Норд»? – вспомнились рассуждения Цанева и Станского.

– Это резервация для слабоумных?

– Не резервация, но что-то вроде. Понимаешь, здесь центр зеленых, поэтому…

– Черт возьми, но ты же не объяснила мне, кто такие зеленые!

Женька начал нервничать, вскочил, принялся почему-то одеваться. Ли все так же лежала на постели.

– Зеленые, – сказала она, – это те, кто выступает против сеймеров.

– Ура! – воскликнул Женька. – Теперь мне все понятно. А сеймеры – это то, против чего выступают зеленые. Ну, а если серьезно, Ли, что же такое сеймеры? Они же сибры. Я правильно запомнил?

– Правильно. Сеймеры… – Ли замялась. – Сеймеры – это все.

Сеймеры – это основа жизни.

– Черт возьми! – снова взорвался Женька. – Но как же, в таком случае, можно против них выступать? Как можно выступать против основы жизни?

– Очень просто, – сказала Ли. – Жили же вы без сеймеров – и ничего. Так вот, зеленые считают, что надо и сейчас без них жить.

– Интересно, – произнес Женька. Он уже отчаялся понять, что такое сеймер (наверно, какой-то новый источник энергии), да и так ли это важно? – А можно без них жить на самом деле, без сеймеров?

– На самом деле – нельзя. Ну вот подумай, можно было в конце прошлого века жить без электричества? Теоретически, наверно, можно, а на самом деле – нельзя.

– Я понял! – объявил Женька.

– Молодец, – похвалила Ли.

И тут раздался стук в дверь.

12

Собственно это был не стук, а удар в дверь. Никто не спрашивал разрешения войти – они просто ворвались в номер. И за те короткие секунды, что прошли от первого услышанного Женькой громкого звука до появления зеленых в проеме двери, он успел подумать с горьким чувством обиды на самого себя о том, что так и не спросил у Ли о главном. Теперь, по мгновенной ассоциации с этим грубым вторжением, главные для Женьки вопросы – об отрубленных руках, о девушке в лифте, о каннибальском блюде – всплыли в мозгу во всей кошмарности их обнаженной сути, и нелепое, но вместе с тем страшное ощущение захлестнуло Женьку: поздно, теперь уже поздно, теперь он никогда не узнает ответов на свои вопросы. И это не было ожиданием смерти или страхом лишения свободы без права задавать вопросы – о такого рода последствиях Женька подумать не успел, – а была это именно обида, наивная, смешная, детская обида на то, что он не успел спросить у Ли обо всем, о чем хотелось, и теперь, как бы ни повернулись события, все будет уже не так, не так, не так…

Гостей было шестеро. Сначала в комнату буквально впрыгнули двое в зеленой одежде, являвшей собой странную смесь военной формы и спортивного костюма. Они замерли в напряженных позах, равно готовые к стрельбе и рукопашной. В вытянутой правой руке каждый из них держал небольшую плоскую коробочку с выемкой для указательного пальца, с кнопкой под большим и с угрожающим отверстием в торце.

Следом в комнату величественно вступил чернявый красавчик в элегантнейшем темно-зеленом костюме-тройке с ярким изумрудным галстуком на белоснежной рубашке. Женька отметил его тонкие руки, очень бледное, до синевы выбритое лицо, тонкие словно поджатые губы, прямой нос и большие светлые, почти бесцветные, глаза.

– Сам Кротов, – шепнула Ли, и Женька удивился: красавчик с бесцветными глазами был удивительно молод – лет двадцати пяти, не больше.

«Черт знает что, – подумал Женька. – Резервация для чокнутой молодежи, борющейся с прогрессом, и юный маньяк во главе».

С некоторым запозданием и с громкой бранью ввалился в комнату следующий типчик. Вот это был экземпляр! Крупный, рыжий, с длинными волосатыми ручищами, с жирным красным лицом, тоже очень молодой и… в форме полковника погранвойск. То есть, скорее всего, этот детина и сам не понимал, какой китель напялил, но Женька, увидевший погоны советского офицера, тут же отметил и зеленые просветы на них. За «пограничником» вошли еще двое с огнестрельными коробочками и неслышно встали сзади.

И только тогда до Женьки дошло, что милая, славная Крошка Ли лежит перед этими подонками совершенно раздетая, а он сидит на постели рядом и даже не пытается прикрыть ее. Однако Ли совсем не смутилась.

– Привет, Кротов! – сказала она, не вставая.

– Встань, шлюха!! – взревел «пограничник».

Женька невольно вскочил, но Ли поймала его за руку: дескать, спокойно. Сама она и бровью не повела. И, не удостаивая вниманием орущего бугая, вновь перешедшего на мат, обратилась к Кротову:

– Игнат, утихомирь Китариса. Он мне надоел.

– Помолчите, пожалуйста, полковник, – негромко произнес Кротов, и громила в офицерской форме затих. – А ты, Крошка – шлюшка не очень-то выступай.

– Фи, господин Кротов, от вас такое слышать! – с притворным возмущением воскликнула Ли.

И тогда Кротов взорвался:

– Хватит, грязная потаскуха, корчить из себя принцессу!

«Интересно, – подумал Женька, – что будет, если я сейчас возьму и врежу по зубам этому зеленому недоноску?»

Идея показалась настолько привлекательной, что, не раздумывая более, Женька сделал два быстрых шага и провел очень резкий прямой правой.

Дальше ничего интересного не было. Председатель еще летел в угол комнаты, а Женьку уже держали за скрученные руки двое зеленых.

– Не бить! – крикнул вскочивший Кротов. – Не бить его! Слышали?

Расстреляю мерзавцев! Спят на работе! На кого засмотрелись? Бабу не видели?! Кретины!

Губа у босса зеленых была разбита, и он то и дело прикладывал к ней тыльную сторону ладони и смотрел на пятнышко крови.

– Ты что, родной, – обратился он, наконец, к Женьке, – ты вообще соображаешь? Руками махать! Они должны были убить тебя. Тебе просто повезло. Так веди себя прилично, родной. Ты не дома!

Женькины руки были вывернуты, двигаться ему было почти невозможно, и он злился. С другой стороны, видя спокойствие Ли и вспоминая крик председателя «Не бить!», он почувствовал себя довольно уверенно. Он поднял глаза на этого юного предводителя психопатов и четко произнес:

– Вы тоже не дома, господин Кротов. Вы у меня в гостях. Поэтому: первое. Попрошу обращаться ко мне на «вы». Второе. Попрошу не оскорблять мою Ли. Третье. Скажите вашим болванам, чтобы они меня отпустили (при соблюдении первых двух условий я не намерен драться).

– Ого! – удивился Кротов. – А вы держитесь молодцом! Отпустите его, ребята.

Женьку отпустили, и он многозначительно помассировал кисти.

– Сволочь ископаемая! – проворчал Китарис.

– Товарищ полковник! – рявкнул Кротов. – Я прошу вас помолчать вплоть до особого распоряжения. – И продолжил уже спокойно. – Собственно говоря, никто никому не желает зла. Мы пришли просто познакомиться. Что поделаешь, если мой друг Китарис чуточку слишком горяч… Итак. Мы узнали о вашем счастливом возвращении… м-м-м… с того света и поспешили засвидетельствовать свое почтение от имени партии, а так же администрации вольного города Норда, с тем чтобы как можно скорее ввести вас в курс событий и присвоить вам статус полноправных граждан нового мира. Я понятно излагаю?

– Вполне, – сказал Женька. Он решил не иронизировать по поводу методов знакомства.

– А вот эта женщина, – Кротов встал у постели, и Женька весь напрягся, – хочет нам помешать. Она пытается перебежать нам дорогу. – Председатель нажал что-то на стене, и в ней открылась ниша, вверху которой мигали лампочки и блестели кнопки.

– Эта женщина думает, что способна одна решать за всех.

Он набрал какой-то цифровой код, и из ниши выпал прозрачный пакет с чем-то серебряным.

– Никто не имеет права решать за всех. За всех могут решать только все. Или, в крайнем случае, партия. На, оденься.

Он швырнул пакет Ли.

– Сначала – душ, – напомнила она с достоинством и встала. – Скажи своим людям, чтобы они отошли от двери минимум на два метра. Я этим кобелям не доверяю.

– Отойдите, товарищи, – сказал Кротов. – А ты шагай, Крошка, и не надо грубить. Твой клиент из прошлого – товарищ Вознесенко – просит нас не оскорблять тебя. Так будем же взаимно вежливы.

Крошка Ли вышла, и все стояли как вкопанные. Было слышно, как щелкнул замок на двери ванной. Потом Кротов вяло приказал:

– Обыщите помещение.

Зеленые принялись за работу. Между собой они переговаривались на незнакомом Женьке языке, но он смутно догадывался, что именно ищут эти люди. А когда один из них, повертев в пальцах стакан с остатками похмелина, подозвал к себе жирного борова Китариса и они все вместе принялись громко говорить и кивать головами, догадка переросла в уверенность. Люди Кротова искали сибры.

– Поднимите второго, – распорядился Кротов, и двое открыли дверь в комнату Черного. Оттуда послышалось нечленораздельное ворчание.

– Послушайте, Вознесенко, – сказал председатель, – Евгений… Как вас по батюшке?

– Валентинович.

– … Валентинович. Вы о многом успели с ней поговорить, Евгений Валентинович?

– А что? – осведомился Женька агрессивно.

– А то, что вы об этом сами пожалеете. Крошка Ли – не совсем тот человек, который вам сейчас нужен.

Женька не знал, о чем идет речь, и потому допускал, что Кротов может быть прав, – во всяком случае частично, – но тем большую злобу вызывал его самоуверенный тон.

– А почему вы, собственно, решаете, когда и какой человек мне нужен? А если я о чем-то и сожалею, то лишь о том, что местные власти – в вашем лице, господин Кротов! – начинают переговоры с нами с оскорблений дорогого для меня человека.

Председатель смотрел на него, подняв брови. Женька добавил:

– И больше я ни о чем жалеть не намерен!

– Ну-ну, – покивал головою Кротов. – А у вас что, простите, какие-то серьезные виды на крошку Ли?

– Для наших с вами переговоров, – в Женькином голосе слышалась тихая ярость, – это не имеет никакого значения.

– Не имеет, – согласился Кротов, – просто я хотел объяснить вам: Крошка Ли – проститутка. Разумеется, высочайшего, «серебряного» класса, но ведь проститутка же. Вот видите, а вы и не знали.

Женька смотрел на председателя, приоткрыв рот и не мигая. Зеленые обернулись и приготовились к прыжку. Но Женька и не думал драться.

Он почему-то сразу поверил. Должно быть, он уже давно был внутренне готов к такому известию и только сам себе не признавался в этом. А теперь Кротов с цинизмом сутенера объявил ему правду. И это был лишь еще один штрих, пусть несколько диковатый, но – делающий безумную картину мира, в который они попали, все более и более стройной.

– Ну и чем же, по вашему мнению, я смогу заплатить? У меня же нет денег.

И в этом вопросе прозвучала последняя робкая и наивная надежда на то, во что Женька уже почти не верил: а вдруг все-таки блеф? Но Кротов рассмеялся, и надежда рухнула.

– Санкта симплицитас! – воскликнул председатель зеленых. – Да ведь Крошка Ли – старейшая из гетер Норда. Ей сто два года, и сорок из них отданы нашему городу. У нее за плечами, точнее, за бедрами, больше пяти тысяч мужчин. И каких! В ее копилке… побывали, – добавил Кротов, хихикнул, – почти все политические деятели последних двух десятилетий, крупнейшие художники, артисты, спортсмены… И вы могли подумать, что эта женщина отдается вам за просто так?! Вот уж воистину, святая простота! Да вы же – один из богатейших людей на планете. Вы можете купить всех серебряных проституток чохом. Смешно останавливаться на одной, Евгений Валентинович!

В этот момент почти одновременно из смежной спальни вышел помятый Рюша, а из ванной появилась Ли со свежей, еще влажной кожей, элегантно подпоясанная ярко-оранжевым полотенцем и трогательно прикрывающая грудь ладонями.

Женька взглянул на нее, потом на Кротова. (Сто два года и пять тысяч мужчин.) Снова на нее и снова на Кротова. (Могу купить всех серебряных проституток чохом. Зачем именно эта?) И еще раз на нее.

Нет, старейшая из гетер города Норда не сделалась ему неприятна.

Он вспомнил героев Достоевского, он вспомнил апдайковского Кролика, он вспомнил проституток Ремарка, становившихся верными женами. А возраст? Возраст просто не воспринимался. Сто два, так сто два. Подумаешь! Да хоть тысяча два. Ведь ничего не изменилось.

Это все та же Крошка Ли, все та же «кавказская пленница», все та же…

И он сказал:

– Товарищ Кротов, вы дурак!

А Кротов не успел ответить, потому что Черный, смотревшийся необычайно импозантно в одних кальсонах, громогласно объявил:

– Господа! В качестве командира полярной экспедиции я торжественно и официально хочу приветствовать всех вас, как представителей власти, и искренне надеюсь обнаружить в вашем лице горячую поддержку и всемерное содействие…

– Не проспался еще, – тихо прокомментировал Женька и взял со стола стакан с похмелином на донышке. – На вот, Рюша, глотни.

Черный умолк и глотнул. Кротов собрался ответить, но вновь не успел – заговорила Ли:

– Тебе тут все про меня рассказали?

Но и Женька не успел ответить. Распахнулась входная дверь, и в сопровождении еще двух зеленых вошли Станский и Цанев.

– Ребята, – объявил Эдик, – я уже кое-что знаю об этом мире. Это кошмар, ребята. Считайте, что мы в преисподней.

– Чушь, – возразил Цанев, – считайте, что мы в садах Эдема. Именно такой рай и представляли себе всегда мы и нам подобные. Да здравствуют сеймеры! – добавил он голосом ведомого на расстрел революционера.

– Тихо! – рявкнул Кротов.

И все как-то вдруг разом поняли, кто здесь хозяин. В воздухе повисло напряженное молчание. Гости из прошлого переглянулись. Ли поежилась, обхватив себя за плечи. Зеленые передвигались по комнатам неслышными шагами. Китарис ругался и громыхал чем-то в ванной.

– Сядьте все, – уже спокойно сказал Кротов. – А ты оденься, наконец, Крошка. Вы ничего не обнаружили, полковник? Я так и знал, у нее все с собой, – на этой фразе Кротов глупо улыбнуться. – Можете быть свободны.

И когда Китарис и шестеро зеленых покинули номер, а Ли вновь ушла в ванную, прихватив новый костюм в пакете, председатель партии зеленых Игнатий Кротов произнес доверительным вкрадчивым голосом, словно решился, наконец, сообщить оставшимся некую страшную тайну (Женьке даже почудилось, что он подмигнул ему):

– Ну вот, друзья. А теперь я хочу показать вам одну презабавную книжицу. Дело в том, – он посмотрел на часы, – что я вынужден вас оставить на время. Так вот, чтобы вы не скучали…

Но и с забавной книжицей ничего не получилось.

Со страшным грохотом, словно не открывая, а вышибая дверь, в номер опять ввалился Китарис. Китель его был забрызган кровью и еще чем-то светлым, глаза блестели, руки беспорядочно мелькали перед лицом.

– Белые смертники! – крикнул он.

Реакция Кротова была неожиданной. Он сначала метнулся в сторону, потом рухнул на пол с явным намерением залезть под кровать, затем передумал и, чуть ли не стоя на четвереньках, визгливо осведомился:

– Где Колберг?!

– Колберг? – Китарис как-то сразу сник, потом обернулся и сказал:

– Да вот он, Колберг…

В дверях появился один из той четверки зеленых, что ворвались давеча, то есть, по-видимому, один из них: узнать вошедшего в лицо не представлялось возможным. Немного осталось от его лица: левый глаз, левая щека, левая часть носа и широко раскрытый рот. А вместо правой стороны зияла в черепе жуткая, размером с кулак, дыра, в глубине которой бордовая кровь густо перемешалась с желтовато-серым веществом мозга.

– Белые… камикадзе… ушли… – прохрипел этот кошмарный зомби и тихо осел в углу прихожей.

– Дурак, – произнес Кротов в наступающей тишине, – испачкал стену в хорошем номере. Извините, товарищи.

И от этих слов председателя Женьке сделалось даже страшнее, чем от вида изуродованного трупа. «Бред, – подумал он, – опять дикий бред. А ведь уже казалось, что все позади…»

– Унесите, – скомандовал Кротов, показав на мертвого двум живым зеленым охранникам, вошедшим в номер.

И обратился к гостям Норда:

– Придется нам пойти вместе, товарищи. Просто не могу бросить вас одних в такой обстановке. Кругом грин-уайты.

– И что же? – насмешливо спросила Крошка Ли, уже вернувшаяся к этому моменту в комнату.

– А то, что я не отдам им полярников так сразу! – огрызнулся Кротов. – Хватит того, что ты Вознесенко мозги крутила.

И вдруг Китарис сказал с немыслимой для него вежливостью:

– Оденьтесь, пожалуйста. Мы спешим.

Вконец растерявшиеся полярники начали торопливо собираться.

– Я с вами, – шепнула Ли на ухо Женьке, но Китарис расслышал и процедил сквозь зубы:

– Зараза.