Текст книги "Охота на Эльфа [= Скрытая угроза]"
Автор книги: Ант Скаландис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
В какой-то момент, помимо очевидного плюса ночного штурма, то есть фактора внезапности, он отметил ещё и такую причину:
– Захватив Павленко, мы не сможем держать его долго. Хотим мы этого или нет, но известие о штурме пойдет по России, а то и по миру, как круги по воде. И последствия могут быть непредсказуемы. Нам следует практически сразу сформулировать наши требования и вступать с ним в переговоры. Но это может делать только Князь, а он раньше, чем к ночи сюда не успевает. Вести переговоры по телефону – явное не то.
Была ли это истинная причина или очередное вранье старого хитрюги, я так и не понял, но в любом случае пришлось тщательно продумывать все детали операции именно для темного времени суток.
Часам к восьми пополудни делать стало совершенно нечего. Землянику в такое время, кажется, уже не собирают, а грибы не выросли еще. Но было абсолютно светло, и спать совершенно не хотелось: нервы-то у всех на взводе, какие уж тут, к черту, бодрящие таблетки – впору транквилизаторы глотать. Ну, вот мы и успокаивали себя кто как умел, валялись на травке, беседовали о том, о сем. Иногда в таких случаях я завидую Филу с его неизменным «Кентом», и куда он только эти пачки рассовывает, чтоб сигареты всегда были под рукой? Курение, конечно, выручает в подобные тягучие минуты – и руки заняты, и сосредоточиться, как Фил считает, легче, и наоборот – отвлечься, если необходимо. Вот только здоровья это дело не прибавляет, а ведь в некоторых случаях, если, например, надо километр рвануть в предельном темпе с полной выкладкой или драться минут пятнадцать кряду, дыхалка играет далеко не последнюю роль. Но Фил уверяет, что он уже давно не спортсмен. Мол, годы не те, пора уже больше головой работать, а не мышцами, никотин же якобы стимулирует деятельность мозга. При этом он ссылается на рафинированных профи высочайшего класса – агентов «Моссада», которые, если верить слухам, курят все поголовно и очень много, против чего не возражает даже их хваленая медицина. Ну, а наша медицинская служба – это сам Фил, так что возражать по определению некому.
В общем, эту тему мы тоже в очередной раз обсудили. Потом Шкипер про свою любимую девушку Зину рассказывал, как она мигом почувствовала, что командировка у Володьки не от ОМОНа. Он ей какую-то нежную лапшу на уши вешал, а она возьми да и брякни: «Ну, что, теперь я тебя полгода не увижу!» «Типун тебе на язык, – добродушно пожелал Шкипер. – Через неделю вернусь». А про себя подумал: «Если б я ещё знал, куда и зачем теперь еду!» Да, конечно, каждому из нас хочется иногда пожить нормальной жизнью, как у всех – дом, семья, дети… Но именно иногда, потому что в обычном состоянии мы себя без этих смертельных приключений уже не мыслим. Одно слово – психи! Или, если по-научному, феномены. Высоколобые умники из конторы отбирали нас с любовью по всяким аномальным признакам. А дядя Воша, помню, входил по утрам в комнату, где обитала наша пятерка, и взревывал, как раненый зверь: «А ну, феномены, подъем! Выходи строиться!» А я среди феноменов был самый большой феномен: единственный благополучно женатый и даже папаша. Остальные при нашем безумном ритме жизни обходились случайными связями. Более или менее постоянными. Более или менее регулярными. Циркач – этот просто убежденный сторонник свободной любви и абсолютно ненасытный бабник. Фил – второе исключение. Он был женат три года, ещё в институте, перед Афганом, но эта мифическая Роксана (никто из нас ни разу не видел ее) бросила нашего Фила, ушла к другому, и он с горя рванул на войну, закрутив в безумную спираль всю свою дальнейшую жизнь. Это было двенадцать лет назад, но он вспоминает жену до сих пор, и всех девушек сравнивает только с ней.
Вот Шкипер, зараза, направил мои мысли в эту сентиментальную сторону, и я невольно начал задавать себе философские вопросы. Со мной это иногда случается перед серьезными операциями. То на эротические фантазии потянет, то умничать начинаю и к собственной совести взывать. Типа, имею ли я право, Господи, при такой работе любить свою жену и сына, оставаться для них мужем и отцом? Ведь получается, что как последний гад, доверяю их душевное спокойствие, а порой и сами жизни, слепому случаю… Риск, он всегда велик. Стреляющий в других обязательно знает, что могут попасть и в него. И почему я жив до сих пор?
Иногда отвечаю просто: потому что я Шуню мою люблю, и она хранит меня, как ангел. А вот если умничать начинаю, тогда вижу, что мы, все пятеро – совсем не простые ребята. Отбирали нас. И, подозреваю, не только в Конторе. Но ещё и где-то там, на небесах… Мышцы, навыки, знания – это все наживное, а вот совершенно особенное чутье на опасность – это, братцы, с рождения. Оно либо есть, либо нет его. И откуда такое берется, одному Богу известно, в которого я, скажу по совести, никогда не верил. Вот и умничаю периодически: кто ж это хранит нас? Кто?..
* * *
Я давно перестал слушать разговоры ребят, беседа ни о чем естественным образом угасала, а комментировать все открытым текстом почему-то не хотелось. Нет, прямой угрозы поблизости не ощущалось, но присутствовало гадкое чувство: кто-то смотрит за нами. Смотрит и слушает. Вообще-то, посторонних в зоне видимости не было, а врученные нам аппараты местной связи оказались самыми обычными переговорниками без всяких хитростей. Фил не поленился, раскрутил каждый из них и никаких дополнительных устройств для трансляции или записи не обнаружил. В одежде и пистолетах тоже ничего найти не удалось. Ну, если, конечно, где-нибудь в Японии не научились уже делать ультраминиатюрных, то есть практически не видимых «жучков». Было бы спокойнее, разумеется, убедиться в отсутствии прослушки с помощью специального детектора, но такой возможности нам не предоставили. Вот и беседовали мы обо всем и ни о чем. С одной стороны, не таясь, высказывали соображения о наших заказчиках, вспоминали какие-то эпизоды прошлых лет, не слишком рискуя раскрыться перед обеими мафиями (что бы там ни говорил Циркач, а я их про себя все равно бандитами считал); а с другой стороны, о двух самых важных вещах мы, не сговариваясь, молчали: о ЧГУ и Кулакове, а также о том, что узнали Эльфа в Платонове.
Потом мне все это надоело, я отстегнул свой аппарат, глазами предлагая Филу поступить также, и отозвал его в сторонку. Когда отошли метров на двести, сказал:
– Я и Циркач узнали в этом майоре не кого-нибудь, а самого суперагента Эльфа. Помнишь такого?
– Конечно, помню, – сказал Фил.
– Так вот, я попытался сообщить об этом дяде Воше, ну, тогда, когда ещё Маше звонил. Надеюсь, он поймет. А сейчас я хочу, чтобы вы знали все, с кем мы имеем дело. Эльф – это тебе не русская мафия, Эльф – это очень серьезно. Не удивлюсь, что это он и крутит всем хозяйством Аникеева-Мышкина. И после выполнения задания с его стороны могут начаться сюрпризы пострашнее цепных крокодилов. Вот, собственно, и все, передай ребятам по той же схеме. Не доверяю я этим аппаратикам. Слышал, наверно, сейчас научились монтировать «жуков» прямо в корпус. То есть даже микрофон является фрагментом оболочки. Высматривать бес толку – не только контактов, швов не разглядишь.
– А мне почему-то кажется, что они нас не слушают, – сказал Фил. – Не такие это люди, да и нас в двойной игре не подозревают. Так что все шпионские страсти с переодеванием и запретом на не санкционированные контакты – не более чем формальное соблюдение мер безопасности. Вот Эльф, коли это действительно Эльф, всегда и всех подозревает, но, мне кажется, он ещё не вступил в игру. Его выход следующий.
– Может быть, – задумался я.
Я же говорил, по части аналитических способностей Фил всегда опережает меня. И к его выводам я прислушиваюсь очень внимательно.
– И все равно. Сделай, как я сказал.
– Разумеется, – кивнул он.
Уже через полчаса мы все пятеро готовы были к возможной войне на два фронта. Эльф-то ведь уехал, не объясняя куда, да ещё загадочного старикана с собой потащил. Зачем вообще все это? К чему личное присутствие матерого шпиона здесь, в лесу? Ведь инструктаж, достаточно подробный мы прошли ещё в Москве. По дороге возникали некоторые уточнения, но только маленькие, несущественные. Конечно, в том эпизоде на разбитой дороге он был нам нужен – иначе просто не знали бы, как вести себя дальше. Но с другой стороны, по-прежнему нельзя было исключать, что он сам этот эпизод и подстроил…
Опять полная каша в голове, а уже начинало темнеть.
3
Подразделение старшины Круглова выдвинулось на исходные рубежи по ту сторону охраняемой территории, тоже в лесу, но сильно ближе к обрыву. Идти им следовало в целях безопасности по очень большому кругу, и времени на все оставалось только-только.
Мы же, если рассуждать строго логически, должны были услышать шум танка, ну хотя бы на несколько секунд раньше, чем охрана на внутренних воротах (охрану на КПП предполагалось нейтрализовать до того), а, едва услышав рев движка Т-80, мы обещали тут же подать сигнал старшине. Белая ракета – стрелять немедленно, зеленая – ждать повторного сигнала при полной готовности, красная – отбой и срочная эвакуация с места расположения.
Мы сверили часы и через сорок минут от начала передислокации подкрались к несерьезной будочке на внешних воротах. Там вежливо так попросили троих вооруженных людей немного отдохнуть – одного под столом, другого – с комфортом, на топчанчике, а третьего – тот самый шустрый оказался – прямо на ступенях, снаружи. Мы не знали, как часто принято было у охраны перезваниваться между собой, но в зону риска уже вступили в любом случае – на пропускной пункт могли позвонить когда угодно. К счастью, не позвонили. Танк появился раньше. Пиндрик первый уловил чутким ухом лязганье его гусениц вдалеке и лишь потом глухое низкое бормотание движка. Видно, какой-то специальный глушитель на этого монстра все-таки надели. «Броня крепка, и танки наши быстры!» – вспомнилась невольно строчка из старой песни. И когда на поляне возник этот тяжелый, приземистый, длинноствольный красавец, размалеванный чисто по-лесному, для средней полосы, я искренне порадовался тому, что все идет по плану.
Дав знак Круглову, мы быстро забрались внутрь, перед этим вся предыдущая команда покинула боевую машину и разместилась сверху на его броне, с тем, чтобы возле самых ворот попрыгать на землю и рассредоточиться в темноте. От новой базовой полянки до КПП было метров пятьсот, от КПП до ворот в бетонной стене – и того меньше. С противоположной стороны доносилась громкая и достаточно беспорядочная стрельба. Потом ударила тяжелая очередь и в нашу сторону. Шкипер, сидевший за рычагами, вильнул пару раз из стороны в сторону, на всякий случай, потом врубил фары, поймал в триплекс четкое изображение ворот впереди и пошел на форсаже.
– Заряжай, – скомандовал я.
Пиндрик резво дослал снаряд в ствол танка.
– Пли! – крикнул я.
Казалось, уже не успеем разнести ворота залпом из пушки и тупо протараним их броней, что было не лучшим вариантом, но все склеилось, как положено: Циркач успел вовремя рвануть гашетку, машина содрогнулась, в триплекс полыхнуло ослепительное пламя разрыва, а уж потом был удар, упрежденный на доли секунды воплем Шкипера:
– Полундра! Держитесь!
Тряхануло сильно, но мы приготовились. Хуже было другое: ярчайший свет, ни чуть не уступавший только что отсверкавшему взрыву у ворот, заливал все вокруг. Нас поймали в перекрестие нескольких мощных прожекторов, перебивавших лучи наших фар с легкостью необыкновенной. Мы были идеальной мишенью, и ясно стало, что трескотней пулеметов дело не ограничится – артиллерийский выстрел стал неизбежен. Вот только чем шарахнут? Впрочем, и так понятно, чем – танк уж слишком серьезный.
– У них, поди, снаряды кумулятивные, – предположил Циркач.
Он, видно, думал о том же, о чем и я.
– Зато у нас броня активная, – злорадно сообщил Шкипер. – «Жаба хитра, но маленький хрущ с винтом много хитрей ее!» Это один хороший писатель придумал взамен общеупотребимого выражения.
Ничего себе! По ходу боя выдавать такие изысканные эвфемизмы! Вот уж не ожидал от Шкипера. Значит, тоже начал книжки читать у себя в Твери.
– А что такое активная броня? – спросил Циркач.
И как это он не знал таких элементарных вещей? Впрочем, он ведь Циркач, а не танкист. В Чечне с подобной техникой нам встретиться как-то не довелось.
Разъяснения ему выдал Фил:
– Это двухслойная броня. А между слоями – взрывчатка. Кумулятивный заряд прожигает первый слой, а локальный взрыв останавливает этот процесс, и второй слой сохраняется. Понятно?
Ребята сошли с ума: Шкипер чуть ли не стихи читает, Фил устраивает Циркачу ликбез!
Потом был удар, неслабый, надо заметить. Ну, как будто врезались уже даже не в стальные ворота, а в толстую бетонную стенку. Танк уцелел, но в нем сделалось ощутимо жарче. Еще бы: активная не активная – любая броня будет греться от прямого артиллерийского попадания, то есть активная даже сильнее раскаляется, ведь над ней ещё и своя взрывчатка полыхает дополнительно. Зато Циркач быстро поймал в перекрестие прицела ту точку, из которой к нам прилетел снаряд. Светло было вокруг, как днем. Стало ещё светлее.
– Ну, вот и нет у них пушки! – удовлетворенно поведал Шкипер, начиная тормозить с разворотом.
И в этот момент шарахнуло с другой стороны. Хорошо еще, что мы не полезли наружу раньше времени. Циркач не готовился ко второму выстрелу и не успел так же точно отследить его направление, поэтому, скорее всего, наш ответный залп не достиг цели. Зато параллельно со всеми маневрами Пиндрик теперь поливал из пулемета по прожекторам, и не без успеха – гасил их один за другим. Однако после сгорания второго вонзившегося в нас термитного заряда и весьма значительной порции защитной взрывчатки внутри кабины сделалось совсем как в сауне, вот только сухим деревом и приятными травками не пахло, да и бассейн с холодной водицей в ближайшее время нам не светил – просто дышать стало практически нечем. Третьего снаряда машина могла и не выдержать – это мы все понимали. Так что Циркач бабахнул напоследок по центральному входу фасада почти в упор, и я приказал вылезать наверх всем по очереди. Первым пошел как раз Циркач, уставший быть артиллеристом, потом – заряжающий, Пиндрик, потом – я сам, наконец Шкипер, управлявший до последнего движением башни и Фил, на чьей совести оставался пулемет, ураганным огнем прикрывавший наш отход. Мы подъехали очень близко к развороченному входу в здание, и хотелось верить, что для уцелевшей пушки и гранатометов – это уже слепая зона.
Без света фар и перебитых нами прожекторов сделалось достаточно темно, и мы быстро скользнули в спасительную тень перед фасадом. При этом больше всего мне не понравилось, что стреляли не только навстречу, но и сзади. Все правильно, вот она и есть – ночная стрельба по своим. Кто же им, черт возьми, боевую задачу ставил?
Мы так не договаривались. Хорошо хоть наши стреляли по верхам и трассирующими, а между этими светящимися нитями в принципе легче проскакивать, что мы и совершили незамедлительно, но сами ребятишки подставлялись отчаянно, там просто не могло не быть жертв. Кто же их сюда направил? Мне требовалась поддержка этой группы только на воротах, чтобы не бросили, скажем, в спину противотанковую гранату, чтоб не шарахнули из того же РПГ по уязвимым точкам, а дальше они не должны были идти за нами. Мы так не договаривались. Но им почему-то приказали. Вот сволочи!
Через разбитый фасад мы ворвались в центральное фойе особняка. Там нас, конечно, ждали. Крокодилов пока не заметно было, но на шквальный огонь напоролись, сами ответили таким же. И залегли.
Неожиданно пришла помощь: двое в дверях возникли внезапно и красиво. Поливая очередями из «калашей» всю парадную лестницу. Полное сумасшествие! В Чечне примерно так ходили в атаку обкурившиеся. Этим двоим едва ли светило остаться в живых, но благородная миссия была выполнена, мы стремительно пересекли задымленный холл, взлетели по уцелевшей лестнице на второй этаж и снова залегли. Точнее попрятались в нишах и пустующих комнатах по сторонам прохода. Вот тут и полезли долгожданные крокодилы, то есть свалилась откуда-то целая дикая свора. Нет, не волкодавов, а мелких, но крепких и необычайно злобных бультерьеров, норовивших вцепиться в ноги. Мы едва успевали косить этих тварей, но, кажется, и тут обошлось. Затем падали какие-то двери, металлические решетки, почему-то мешки с цементом и ведра с раствором, метались люди вполне мирного вида в строительных спецовках, их явно застали врасплох (и почему они среди ночи занимались ремонтными работами?). Мы старались не стрелять лишний раз, но из темноты выскакивали всякие уроды с разнообразными пукалками наперевес и жизнь заставляла реагировать на них адекватно.
Наконец, второй этаж тоже был пройден, обошлось почему-то без газов, и вот мы, наконец, в верхней башенке, в цитадели, где должен обитать вожделенный хозяин. Стрелять уже не хочется никому – что может быть глупее, чем случайно пришить человека, от которого зависит судьба всей российской экономики, стоимость жизни которого исчисляется триллионами рублей? (Или триллионами долларов? Я уже запутался в этих астрономических цифрах.) Так или иначе, никаких случайностей здесь, в двух шагах от центральной фигуры быть не должно, но некоторые чудаки из личной охраны Павленко ещё пытаются стрелять, приходится на более или менее доступном языке объяснять им, что теперь это уже просто некрасиво. Вместо огнестрельного оружия в ход идут всякого рода специальные предметы, часть из которых можно назвать холодным оружием, а часть просто подручными средствами. Личная охрана быстро ориентируется и пытается не отставать. В маленьком коридорчике, а затем в длинной анфиладе из трех, если не из четырех предбанников перед кабинетом Павленко начинаются увлекательные соревнования по метанию всякой режущей и колющей дряни от тривиальных штык-ножей, до дикого вида трезубцев и добрых старых японских сёрикенов – зубастых колесиков, кроящих плоть не хуже циркулярной пилы. Вся эта гадость летает практически бесшумно или с тихим свистом, но крови получается много, едва ли не больше, чем от пуль. Самое неприятное, что одно из проклятых колесиков вонзается Шкиперу в плечо а ещё какая-то острая мерзость жалит меня в голень. Нет, не в кость, просто в мышцу.
Но именно в этот момент, мы обнаруживаем, что, наконец, прорвались.
* * *
Нас только шестеро в кабинете и шестой – тот самый комсомольский секретарь, товарищ Амин собственной персоной. Он сидит за огромным столом, невозмутимый, как Будда, и говорит нам:
– Ну, здравствуйте, ребята! Чем обязан?
От такого приема мы полностью обалдеваем и некоторое время молчим. Единственное, на что я оказываюсь способен – это жестом, то есть дулом «кедра», махнуть ему, мол, руки вверх, товарищ!
– У меня нет оружия, – просто и ласково отвечает Павленко. – Можно я не буду поднимать рук, тем более, что мне срочно надо позвонить.
Да он с ума сошел!
Эта его совершенно немыслимая просьба словно бы и расставила все по своим местам. Странность захваченного персонажа перестала быть просто странностью – она на глазах превращалась в опасность, и ко мне разом вернулся и дар речи и способность быстро соображать.
– Нет, – категорично заявил я. – Звонить отсюда будем как раз мы, а вы будете делать только то, что мы позволим. Для начала скажите, у вас есть какая-нибудь громкая связь с персоналом этой резиденции.
– Была, – кивнул он. – Не знаю только, работает ли после вашего штурма. И вообще, там ещё осталось с кем связываться?
– Осталось, – заверил я. – Объявите им: «Внимание! Террористы в моем кабинете. Всем оставаться на местах и не совершать резких движений. Любые попытки действовать самостоятельно, без моих указаний могут привести к необратимым трагическим последствиям».
Павленко дважды послушно повторил в микрофон продиктованный ему текст, и мы все слышали, как эта абракадабра громовым эхом прокатилась по необъятной территории резиденции.
А потом он обезоруживающе прямо, с какой-то буквально детской наивностью спросил:
– Но вы же не станете в меня стрелять? Нет? У вас же задача другая?
– Правильно, – не возражал я, – задача у нас другая, вы наш заложник, но если будете себя плохо вести, придется привязать вас к креслу, а то и заклеить рот скотчем. Ну и потом, вы же человек грамотный, знаете, что заложники – это потенциальные жертвы, заготовленные на случай невыполнения одной из сторон определенных условий.
– Хорошо трактует, собака! – похвалил меня Циркач, видимо, окончательно раскрепостившись в этой весьма творческой обстановке, и добавил, обращаясь к Павленко: – Учитесь, Киса!
Это он «Двенадцать стульев» цитировал, про монтера Мечникова. Я хоть и не сразу, но вспомнил. Однако с подобными шуточками мы рисковали далеко зайти, а бой-то ведь перед этим был нешуточный и я поспешил перевести разговор в деловое русло:
– Какой тут телефон с выходом на межгород.
Павленко лениво взмахнул ладошкой, указывая на громоздкий черный факс-аппарат, и глубоко задумался.
А мне по большому счету некогда было размышлять о его чудачествах. Главное – доложить об исполнении, и доложить срочно.
– Шкипер, Пиндрик! Возьмите на себя дверь! Фил, посмотри, что с рукой у Шкипера, со мной можно разобраться позже. Циркач, следи за этим типом, пока я телефон накручу.
Но Мышкин по сотовому на звонок не отвечал. Я набрал номер московского офиса на Арбате, однако там не поняли моего пароля, и от доклада я решил воздержаться. Оставался только резервный вариант – мобильный телефон Платонова. Этот откликнулся сразу, но как-то странно.
– Все в порядке? – переспросил он без энтузиазма. – Что ж, молодцы.
Но и вопрос, и даже похвала прозвучали удивительно вяло, бесцветно. Что-то у них случилось там за это время, что-то совершенно непредусмотренное. И Эльф поспешил подтвердить мои наихудшие опасения:
– Не покидайте кабинета, ждите дальнейших указаний. У нас проблемы.
И все. Разрыв связи. Настойчиво перезванивать было глупо – мы же люди военные. Приказ получен, сиди, жди. Вот когда, например, полдня пройдет и кушать захочется, тогда можно будет и самодеятельность проявить. А пока оставалось лишь одно – беседовать с господином Павленко.
А это был персонаж, заслуживающий всяческого внимания.
Сам он, что ли, и заказал разгром собственной дачи? Да нет, так не бывает, мы же могли со всей дури залепить из главного калибра прямо по его мезонину. Нет, человек, планирующий подобные мероприятия, как минимум, спрятался бы в бункере, который здесь наверняка есть, а этот крендель сидел наверху до последнего, как капитан боевого линкора в своей командной рубке. То ли верил безоглядно головорезам из личной охраны (это он зря!), то ли действительно не усматривал в нас реальной угрозы, потому что давно просчитал все возможные ходы противника. Но, так или иначе, невозмутимость он проявлял просто царственную.
– А кому вы хотели звонить? – нагло поинтересовался я на правах террориста.
Не ответит – свяжу его к чертовой матери и рот заклею! На хрен он мне сдался, такой не сговорчивый?
Но Павленко ответил:
– Хотел майору Платонову пару слов сказать. Это вы с ним, кажется, разговаривали? Но теперь я передумал. Раз у него какие-то проблемы, я лучше подожду, пока он их решит, а тогда уж сам и объявится. Так я думаю.
Хороший однако слух у Аристарха Николаевича Павленко! И информированность хорошая, даже чересчур. Это настораживало. Да не то слово! Вместе с загадочными проблемами Эльфа это просто наводило на мысль о резком повороте всей ситуации. Задача формально выполнена, деньги получены и пока никем не отняты, но вместо точки поставлено многоточие. Никто не выдвинул никаких требований к «Корпорации Феникс», Павленко сидит среди дымящихся развалин, залитых кровью, но совершенно не ощущает себя побежденным, а главное – абсолютно непонятно, где этот проклятый работодатель – Мышкин Алексей Филиппович со всеми своими триллионами и немыслимой техникой. Что, если уже через минуту придет распоряжение по телефону сложить оружие и перейти в полное подчинение нового хозяина всех рынков России, а именно господина Павленко? Вот тогда и денежки у нас конфискуют в счет погашения каких-нибудь долгов или, в лучшем случае, предложат отрабатывать их по новой на другой специальной операции…
Впрочем, был у нас один верняковый вариант: раздолбить этому доморощенному Амину все аппараты связи, спеленать его, как младенца, и быстро-быстро делать ноги. Я не сомневался, что мы успеем уйти на любой из подходящих машин, какие найдутся в гараже, а после пешком, или на чем-нибудь угнанном – да хоть на электричке – не проблема. Вот только… Я поймал себя на мысли, что даже четверть миллиона, лежащая в вещмешке за плечами, не заставит меня сейчас выйти из игры. If I feel… Осталось неудовлетворенное любопытство.
Благодаря Циркачу, мы слишком глубоко влезли в их макроэкономические проблемы, и не узнать всего – казалось теперь пошло и скучно. Я не обсуждал этого варианта с ребятами, но чувствовал, что и они меня поддержат. Дождаться звонка Эльфа было, помимо всего прочего, делом чести.
Но дождались мы другого звонка. И как это не смешно, я почти точно угадал сценарий дальнейших событий. Как говорится, я пошутил, а они всерьез…
Ожил все тот же большой черный телефон, и я мгновенно сдернул трубку опередив скорее рефлекторное, чем сделанное мне назло движение Павленко:
– Слушаю!
Это мог быть кто угодно, вплоть до президента России, но оказался наш Князь. Мышкин собственной персоной.
– Эндрю? Алекс на проводе.
– Да, Алекс, это я.
Мы договорились с ним в телефонном общения называть друг друга на английский манер.
– Слушайте меня очень внимательно. Моя жизнь в настоящий момент в руках людей «Феникса». Я не могу говорить, откуда звоню, и не пытайтесь определять, даже если наш разговор будет долгим. Связь идет через спутник, и перехват на этой частоте не возможен. А ваши попытки будут расценены, как нарушение условий.
Не очень-то я и собирался вытаскивать из переплета этого Мышкина, не за то он нам деньги платил. Влип – плати еще. А он, гад, видно, здорово трясся за свою поганую шкуру.
И с чего это вдруг на меня такая ненависть накатила? Вроде симпатичным казался, интеллигентным мужиком, радеющим за интересы России, её народа, простых людей. Да нет, какая там, к черту интеллигентность, при его-то деньгах! А интересы России у него давно с личными интересами срослись. Но дело было не в этом. Я вдруг вспомнил, за что так люто взъелся на Мышкина.
За обман и бессмысленную жестокость. За погибших мальчишек из подразделения Круглова и первого экипажа танка.
Этот демократ и рыночник, относился к людям совершенно по-сталински: ему ничего не стоило пустить в расход человеческий материал во имя высокой цели. К тому же он был ещё и хитрожоп. Алексей Филиппович слишком хорошо понимал: мы, простые, честные наемники такого подхода не одобрим – умный, гнида! – вот вместе со своим Эльфом и скрывал до поры истинные планы.
Я вдруг почувствовал себя зрителем на боксерском матче. Точнее на гладиаторском бою. Ну, крокодилы, ну, бультерьеры, кто кого?! Теперь мне было просто интересно.
И поединок начался.
Мышкин сам попросил передать трубку Павленко, а тот цинично вдавил клавишу селекторного режима, чтобы мы слышали разговор:
– Аристарх! – заверещал Мышкин. – Чего ты хочешь?
– Только одного: чтобы каждый занимался своим делом и не лез в чужое.
– А твое дело – это отстреливать наших лучших людей.
– Нет, – возразил Павленко, – отстреливать – вообще не мой стиль. А убирать с дороги я привык только тех, кто не хочет заниматься своим делом и мутит воду.
– Это Иван-то мутил воду? Аникеев?!
– Я сейчас не готов говорить о персоналиях, – ушел от ответа Павленко.
– О чем же ты готов говорить?
– Ну, пока меня держат под прицелом, уместнее всего поговорить о грамотном обмене по принципу «всех на всех».
Мышкин сделал паузу, очевидно пытаясь понять, что это значит – пустая трепотня, шутка или тонкий намек?
– Арик, ты себя уже во множественном числе рассматриваешь? «Мы, Николай Вторый»?
– Нет, это я тебя во множественном числе рассматриваю. Вы взяли только меня. А я взял вас двоих. Но великодушно готов отпустить обоих, если оставите меня в покое. Моя жизнь стоит двух ваших. А все дальнейшее обсудим как-нибудь в другой раз.
– Кто… второй? – едва не заикаясь от избытка смешанных чувств тихо проговорил Мышкин.
– Эльф.
Вот тут уже пауза возникла капитальная.
Я, конечно, попытался не подать виду. Другое дело, насколько мне это удалось. Что-то ведь обязательно отражается в глазах. Это Циркача ещё в театральном учили владеть собой по системе Станиславского (если он, конечно, не врет, что учился в театральном). А я так, самоучкой дошел, жизнь заставила.
В общем, надеюсь, Павленко наш ничего не заметил, тем более, что в тот момент он упивался своим превосходством над противником. Понятно, он был уверен, что для нас какой-то там Эльф с Платоновым никак не ассоциировался. Может, это и был совсем другой Эльф. В каждой сказке свои эльфы. Но мы-то с этими бармалеями, похоже, в одну сказку угодили. Так что же он, скотина, имеет в виду? Действительно уже захватил Эльфа? Чьими руками? Когда успел узнать? Как такое вообще может быть? Бред. Да нет, скорее прозвучал тонкий намек: мол, перевербовал я вашего Платонова, и никакой он не Платонов теперь, просто Эльф, а хотите обратно получить – платите. За покореженную дачу, за моральный ущерб, ну и так далее…
И все равно чепуха, не сходятся концы с концами.
– Не понимаю. Объясни, – разродился, наконец, Мышкин, и я вздохнул с облегчением: стало быть, зря так напрягался, уж коли сам бугор не въезжает…
– А чего тут понимать? Рядом с Эльфом постоянно находятся Ахман и Пак. А они…
– Кто?! – зашипел в трубку Мышкин, не дав Павленке договорить. – Откуда?!
– От верблюда, – презрительно ответил Павленко. – Они встретились по дороге. А тебе решили не докладывать. Неужели не ясно, что Эльф всегда ведет свою игру? Но Ахмана именно я вытащил с того света, поэтому при малейшей реальной угрозе для меня или по малейшему моему сигналу…
– Достаточно, Аристарх!
– Погоди. Это тебе достаточно. А у меня ещё есть вопросы. Ты полностью берешь на себя расходы по ликвидации последствий?
– Ты имеешь ввиду ремонт резиденции? – поинтересовался Мышкин.
– Ремонт я как раз готов финансировать, не твое дело, сколько я на него потрачу, и вообще – это мелочи. А вот информационную блокаду кто обеспечивает?
– Мои люди, разумеется.
– Понятно. Ты надеялся, что в итоге все это оплачу я. Так вот. Теперь я не выложу ни цента на газетчиков и телевидение. И если в итоге что-то вылезет в прессе, предпочту потратиться потом на компенсацию возникшего эффекта. А ты, братец, крутись, как хочешь. Сам решай, кому будет интереснее обнародовать информацию о маленьком танковом сражении во Владимирской губернии.
