355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анри Труайя » Дочь писателя » Текст книги (страница 4)
Дочь писателя
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 01:42

Текст книги "Дочь писателя"


Автор книги: Анри Труайя



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

VI

Комиссия по премиям в области литературы, в составе пятнадцати членов Французской Академии, собралась на очередное заседание. Как обычно, оно проходило в четверг, в тринадцать тридцать, в одном из небольших рабочих залов Института Франции. Арман Буазье и его коллеги заняли места за большим столом зеленого сукна. На столе высилась гора книг. Из них предстояло отобрать несколько сочинений, которые в дальнейшем будут состязаться за главную премию. По традиции на заседании председательствовала пожизненный секретарь, г-жа Элен Каррер д'Анкосс [10]10
  Каррер д'Анкосс Элен (урожд. Елена Георгиевна Зурабишвили) (род. 1929) – французский историк, политолог, специалист по СССР и России. Родилась в семье русских и грузинских аристократов, эмигрировавших во Францию после революции 1917 г. Член Французской академии с 1990 г.


[Закрыть]
, недавно избранная на эту должность. Кандидатов на второстепенные награды и призы от различных фондов находили быстро, присуждение происходило мгновенно. Зато, когда перешли к основным премиям, внимание участников заметно заострилось. У каждого члена Академии был свой кандидат, и он с упорством отстаивал его заслуги. Верный своему обещанию, Арман до начала дискуссии старался не распространяться о самой желанной награде – «Гран-При за лучший роман».

С первых минут обсуждения мнения за столом существенно разделились. Арман с нарочитой непринужденностью расписывал достоинства «Пощечины»,а его сосед, Бертран Пуаро-Дельпеш [11]11
  Пуаро-Дельпеш Бертран (род. 1929) – французский писатель. Член Французской академии с 1986 г.


[Закрыть]
, решительно противопоставлял ему сочинение неизвестного автора, в основу которого было положено темное судебное дело. Жан д'Ормессон в преувеличенных тонах расхваливал рассказ о злоключениях моряка-одиночки, ищущего инвестора для нового корабля. К счастью, на помощь Арману пришел Жан Дютур. Он горячо заявил, что ЖВД заслуживает лавров Академии, поскольку его книга – самая неакадемическая из всех, с которыми он ознакомился. Со своей стороны Мишель Мор [12]12
  Мор Мишель (род. 1914) – французский писатель. Член Французской академии с 1985 г.


[Закрыть]
выразил удивление и спросил, зачем награждать автора, который уже и так трижды коронован журналистами.

– Сложится впечатление, будто мы пошли на поводу у «гласа народа», – сказал он. – Между тем наша с вами роль заключается в том, чтобы опередить читательский выбор и вести его за собой.

Арман придерживался того же мнения. Желая показаться беспристрастным, он признал всю обоснованность последнего довода, но при этом подчеркнул, что ЖВД – случай особый и не нужно пренебрегать такой возможностью продемонстрировать интерес Академии к развитию молодых талантов.

– Я считаю, что мы должны открыто заявить о том, что нам нравится, не страшась запретов, – произнес он с пафосом, заменявшим ему убеждение.

Морис Дрюон так горячо поддержал Армана, что он уже видел победу в своих руках. Между тем Фелисьен Марсо [13]13
  Mapсо Фелисьен (род. 1913) – французский писатель, сценарист. Член Французской академии с 1975 г. Гонкуровская премия за роман «Кризи».


[Закрыть]
выдвинул серьезное возражение. Он считал, что сочинение Дезормье, несмотря на очевидные достоинства, никак не соответствует концепции «Гран-при за лучший роман»: ведь эта книга представляет собой смешной рассказ о злоключениях неудачника, восстающего на тех, кто ему помогает.

– Что вы здесь нашли от романа? Ведь это же просто язвительный и гневный монолог! – произнес он, обводя взглядом собравшихся.

Задетый за живое, Арман возразил:

– Ну как же, дорогой коллега! В «Пощечине»есть сентиментальная интрига. Она просто скрывается за маской шутовства. Своим смелым рассказом автор хотел, посредством персонажей, выразить собственную философию!

– Если так рассуждать, то все наши книги, даже очерки и биографии – тоже романы! – сказал Жан д'Ормессон.

Видя, что дебаты затягиваются и могут длиться без конца, Жан Дютур призвал всех к здравомыслию.

– Давайте же не будем тратить время на придирки! – воскликнул он. – Одно из двух: или книга ЖВД вам нравится, и тогда ей надо присудить «Гран-при» не раздумывая, или же она вам не нравится, и в таком случае ее нужно отбросить без сожалений!

Морис Дрюон, который украдкой поглядывал на часы, решительно произнес:

– До сих пор у Жана-Виктора Дезормье не было ни одной награды. Будет неплохо, если первое официальное признание он получит от нас.

После чего провели голосование. Решили, что имена трех лидеров, как обычно, будут переданы на всеобщее голосование членов, которое состоится на пленарном заседании через две недели. Таким образом, члены Академии смогут ознакомиться с сочинениями, вынесенными на их суд. К тому же общее решение редко идет вразрез с мнением комиссии. Чтобы лучше сориентировать голосующих, имена трех соискателей будут указаны в порядке предпочтения пятнадцати членов комиссии. Во время предварительного испытания Жан-Виктор Дезормье в последний момент обогнал двух других претендентов.

Когда Элен Каррер д'Анкосс сообщила результаты, Арман почувствовал, что удовлетворен и вместе с тем наказан. Покидая зал, он присоединился к коллегам, которые, как и он, направлялись к выходу. Будто желая оправдаться в нечистой игре, он произнес:

– В общем, все прошло неплохо!

– Вы волнуетесь? – спросила Элен Каррер д'Анкосс по наитию, присущему только женщинам.

Ее улыбка, чуть доброжелательная, чуть насмешливая, совершенно обезоружила Армана.

– Нет-нет… Ничуть! – пробормотал он.

И поспешил выйти. Позади себя он услышал голос Мориса Дрюона, который говорил:

– Не будем забывать о том, что это еще не окончательное решение. Завтра наши коллеги получат три книги и ознакомятся с ними, если еще не успели это сделать. Академия вынесет свой вердикт не раньше чем через две недели. До тех пор все успокоится, и много воды утечет!

Две недели спустя много воды утекло, но успокоения так и не наступило. Пленарное заседание началось в напряженной обстановке. Из глубины зала кардинал Ришелье, изображенный на портрете в полный рост, наблюдал за почтенным собранием сорока разгоряченных умов. Многие критиковали Дезормье, и кто-то назвал его «скандалистом, который не осмеливается действовать в открытую». По мнению недовольных, Академия дискредитирует себя, если одна из главных ее наград достанется писателю, который только и знает что провоцировать да пускать пыль в глаза. Удар ниже пояса, нанесенный ЖВД, обрадовал Армана, но он все равно продолжал изо всех сил защищать человека, которого считал недостойной партией для своей дочери. Вскоре после столь оживленного, но учтивого обмена мнениями перешли к голосованию. Пока служащий с урной в руках проходил по рядам и собирал бюллетени, Арман замирал от страха. Можно было подумать, что решалась судьба его собственной книги. Он никому не мог признаться, но надеялся на отрицательный результат. Что ж, тем хуже для дочери! Справедливость прежде всего! Обойдя весь зал, служащий высыпал свой урожай на кафедру, и Ален Деко [14]14
  Деко Ален (род. 1925) – французский историк. Член Французской академии с 1979 г. Почетный президент Сорбонны.


[Закрыть]
, избранный председателем на ближайшие три месяца, приступил к делу. Он проводил подсчет и сообщал о количестве голосов, отданных за каждого претендента. В конце концов победителем вышел Жан-Виктор Дезормье, которому достались три решающих голоса. Это никого не удивило. Арман не ощущал особой радости. По выходе из зала заседаний Морис Дрюон взял его под руку и сказал:

– Ты выиграл, мой милый!

Невольная ирония коллеги стала для Армана последней каплей.

Вернувшись домой, он выпил рюмку виски, чтобы оправиться от переживаний, надел тапочки, потому что новые туфли натирали ноги, и позвонил Санди, которая с тревогой ожидала новостей.

– Есть! – сказал он просто. – Он ее получил!

В ответ раздался радостный крик. Столько веселья из-за такого пустяка! Арман был уязвлен, он устал и не хотел никого видеть. Особенно ЖВД! Особенно Санди! Чтобы оправиться от потрясения, он выпил еще две рюмки и включил телевизор. Шел выпуск новостей. Где-то между сообщениями о лесном пожаре, о победе марсельской футбольной команды, о расследовании деятельности члена правительства, обвиняемого в укрывательстве и злоупотреблении общественным имуществом, гладко выбритый и невозмутимый комментатор, устремив взгляд куда-то вдаль, объявил, что Французская академия только что присудила несколько наград. Премия за лучший роман досталась блестящему автору «Пощечины».Когда Арман слушал это заявление, его охватило нелепое чувство, что название этой книги означает пощечину, которую получил он сам.

На следующий день новость была подхвачена прессой, радио и телевидением. Подогретый славословиями, Бертран Лебрук организовал в издательстве «Дю Пертюи» прием в честь лауреата. Весь Париж был приглашен. Посреди всей этой суматохи ЖВД важно расхаживал, с блеском в глазах, с бородкой завоевателя, в обнимку с Санди. Вид у нее был по-дурацки влюбленный. Каждую минуту она поднимала восторженные глаза на эту редкостную птицу, с которой ей посчастливилось разделить общество и постель. Теперь они, не стесняясь, демонстрировали свои отношения. Приглашенные один за другим подходили к ним, будто к молодоженам после венчания. Рукопожатия, фальшивые поцелуи, лживые объятия, притворные поздравления – в общем, все светские ужимки! Нервы Армана были на пределе, и он бы с радостью вышвырнул вон всю эту шайку марионеток, начиная с Бертрана Лебрука. Безответственный издатель с сияющим лицом слишком быстро позабыл, что истинным виновником этого величия был он, Арман Буазье, чьи книги больше не продавались. Как и полагается, журналисты толпились вокруг героя дня. Официанты разносили в толпе подносы с бокалами шампанского. Когда все бокалы были разобраны, Бертран Лебрук взял слово и предложил тост за лауреата. Арман выпил шампанское, размышляя о том, что никогда еще не чувствовал себя столь нелепо и не в своей тарелке. После чего признался, что его возмущение было бы гораздо меньше, будь любовник Санди кем угодно, только не писателем. Да-да, если бы ЖВД был обычным адвокатом, врачом, мясником, пилотом или даже банкиром, как Билл Нейсторг, он бы принял его успех без колебаний. Какой черт дернул его дочь связаться с романистом? Поступая так, она бросала вызов отцу, она ранила не только его чувства, но и профессиональную гордость и этим усугубляла свою вину. Она положила к себе в постель не кого-нибудь, а нынешнего фаворита прессы и любимца публики, прямого конкурента Армана Буазье. Занимаясь любовью, она убивала того, кому была обязана жизнью. Такие «фокусы» привлекательной женщины на пороге пятого десятка хуже святотатства. Это отцеубийство. Арман признавал, что преувеличивает и собственное несчастье, и неблагодарность Санди. И все же присутствие дочери в момент триумфа соперника было для него самым глубоким унижением. Очередной поток новоприбывших потеснил Армана. Никто не обращал на него внимания. Все взоры были устремлены на ЖВД. Продажи его книги стали закономерно снижаться, но после всей этой шумихи вокруг молодого честолюбца они снова подпрыгнут до небес. И Арман, истинный дирижер этого нового успеха, первый же и пострадает от него! Какая несправедливость! Фотографы проталкивались в первый ряд, чтобы сделать снимок виновника торжества и его подруги. Слово «подруга» раздражало Армана, как несуразность или ошибка. Вдруг он услышал голос дочери, – она звала его. Вот как! Значит, Санди помнила о нем в этот славный день! Она делала ему знаки и настойчиво просила подойти, хотела, чтобы их сфотографировали втроем (дочь, папу и любовника) для журнала «Пари-Матч». От такой чести не отказываются. Взволнованный, Арман подошел к паре. Фотографы уже отдавали указания «третьему лицу»:

– Немного левее, господин Буазье… Пожалуйста, обнимите вашу дочь за плечи… Господин Дезормье… Да, ЖВД, обнимите ее за талию… Санди, улыбайтесь отцу… А теперь вы, ЖВД… Так, великолепно… Придвиньтесь немного друг к другу… Весело, непринужденно, по-семейному…

Арман повиновался, позабыв стыд. Фотографы снимали все больше. Во время съемки, Санди заметила, что галстук у отца сместился набок. Она поправила его легким движением. Это вошло у нее в привычку, когда она с ног до головы осматривала отца перед «выходом в свет». Жест Санди напомнил Арману о времени, когда все ее внимание принадлежало ему. При этом воспоминании сердце Армана заколотилось, ноги подкосились. Но вот уже она отвернулась от отца, державшегося по левую руку, обернулась к любовнику, стоявшему справа, и тем же игривым жестом поправила ему галстук. Арман подтянулся, услышав голос фотографа. В тот момент, когда вновь засверкали молнии фотоаппаратов, он принял надменный вид, чтобы как-то отомстить за последнее разочарование. После чего, сославшись на легкое недомогание, Арман оставил любовника дочери, дочь, издателя, пресс-атташе, репортеров и всех тех, кто упорно считал, что он исписался. Никто не стал удерживать его, и он незаметно выскользнул на свежий уличный воздух.

VII

День за днем Армана все более тревожил оборот, который принимали его отношения с Санди. Раньше она не знала других забот, кроме заботы о счастье и здоровье отца. Теперь создавалось впечатление, что Санди нашла новый интерес и с каждой минутой открывала для себя новые обязанности, которые еще более поглощали ее и позволяли чувствовать себя женщиной. Она приходила к нему все реже и, уходя, забывала отдавать распоряжения Анжель на следующий день. В былое время дочь прекрасно заменяла мать в ведении хозяйства, решала, какие покупки сделать в ближайших магазинах и какие приготовить блюда, чтобы угодить вкусу «месье» и не повредить его диете, тщательно проверяла расходные книги. Теперь ее дочернее рвение угасало, и Санди забывала о своей роли любящего дублера Изабель, чтобы с головой окунуться в приключения вдали от семейного очага. Оставшись без руководителя, Анжель выбивалась из сил. Отсутствие дочери и все эти экспромты внесли разлад в некогда размеренную жизнь Армана. Легкомысленная Санди в ее вечной спешке думала явно не об отце. Но о ком? Она скупилась на слова, когда говорила о себе, но газеты бойко разносили слухи о ее личной жизни. Три месяца спустя после встречи в Довиле женская пресса назвала Санди и ЖВД «идеальной парой». Обворожительная дама на исходе четвертого десятка и отчаянный интеллектуал: он на шесть лет моложе своей подруги, но любит и желает ее, не прекращая жонглировать философскими теориями. Вместе они стали для читателей неопровержимым доказательством триумфа любви над людской молвой. Публике особенно нравился мужественный вид бородатого героя и неизменная свежесть его избранницы. Благодаря им вся Франция стала свидетельницей увлекательной истории любви, о которой мечтает каждая женщина не первой молодости. Листая глянцевый журнал в своей спальне, в приемной дантиста или в сушилке парикмахерской, даже самые скептические читательницы не могли не согласиться с тем, что жизнь некоторых людей не менее пикантна, чем иные романы. И как сказала одна маникюрша на страницах сатирической газетенки, есть женщины, «которым очень повезло, хотя они ничем этого не заслужили». Еще бы! Санди и ЖВД были на всех приемах, на всех премьерах, на всех торжественных открытиях, на всех демонстрациях мод, на всех парадах снобизма, чревоугодия, элегантности и спорта. Незаменимые и неутомимые звезды, они стали воплощением мечты для несчастных, обделенных любовью. Они дарили отблески роскоши и славы тысячам людей, желавших приобщиться к удовольствиям большого света, не потратив ни копейки и не выходя из дому. На фотографиях они обнимались или пожирали друг друга глазами, позировали со звездами кино или спорта, со знаменитыми аристократами или политиками. Большую часть времени они, вне всякого сомнения, проводили в ночных клубах, на ипподроме, за кулисами театров и во дворцах Пятой Республики под восхищенными взглядами репортеров. Журналисты дрались за их улыбки и откровения. У звездной пары брали интервью на самые разнообразные темы: о свободной любви, о кулинарии, о сексуальном воспитании или о последнем литературном открытии, – каждому из них было что сказать, и они высказывались, если не со знанием дела, то с уверенностью. Армана приводило в замешательство то, что эта образцовая псевдосупружеская чета мелькала всюду и у нее на все был готов ответ. Когда в газете ему попадался очередной репортаж о «неразлучных», он про себя возмущался тому, как безудержно они выставляли напоказ свои чувства. И в то же время он удивлялся, почему его дочь во время бесконечных излияний для газет не могла вставить несколько слов об отце. Но ни она, ни ее любовник ни разу не упомянули о нем. Арман был готов смириться с предательством и неблагодарностью ЖВД, но равнодушие и отчужденность Санди поражали его. Этот молодец вскружил ей голову своими манерами «интеллектуала с принципами». Она смотрела на мир его глазами. То, что она чувствовала теперь, – не любовь, а душевная болезнь. Психоз, наподобие паранойи. Как вылечить Санди, пока не будет слишком поздно? И все же Арман не мог унизиться до того, чтобы нанести ей визит, когда она сама несколько недель не показывалась на улице Сен-Пер.

Наивысшей сублимацией [15]15
  От лат. sublimo– возношу.


[Закрыть]
пары стало появление на первой странице одного женского журнала огромной фотографии Санди и ЖВД. Он – с серьезным взглядом и легкой иронией на губах, как подобает профессиональному мыслителю, она – с блаженной улыбкой. Статья называлась: «Когда любовь шагает рука об руку с культурой». Сущий бред, на потребу безымянных фанатов модных «голубков». В толпах читателей, вероятно, было немало мужчин, мечтавших оказаться рядом с Санди, и женщин, готовых отдать все, лишь бы вознестись на седьмое небо в объятиях ЖВД. Первым порывом Армана было выбросить ненавистный журнал в мусор. Но во время уборки Анжель выудила его оттуда и, потрясая своей находкой перед самым носом «месье», воскликнула:

– Вы видели? Мадам Санди и месье Жан-Виктор на обложке! Какие они красивые! Какой у них счастливый вид! А как хорошо они смотрятся вместе! Вы мне позволите забрать этот номер? Я хочу показать его племяннице!

– Берите, берите, – буркнул Арман.

Анжель заморгала и уже приготовилась дальше говорить о «мадам Санди» и «месье Жане-Викторе», как он сухо попросил оставить его одного в кабинете. По словам Армана, у него «работа в самом разгаре». Малоправдоподобное извинение, поскольку с некоторых пор Арман прекратил писать, и Анжель могла это заметить. Еще недавно писать было для него так же необходимо, как дышать, а сегодня пальцы немели в бездействии, а ум отказывался работать. Как больной теряет обоняние и вкус, так и он потерял и потребность рассказывать истории, и то невинное удовольствие, которое получал от сочинительства. Ни о чем не думая, устав от всего, он передвигался, как автомат, в бесцветной вселенной. Ближайший круг людей изменился. Все, от дочери до издателя, от соседей по площадке до коллег по Французской академии, от горничной до пресс-атташе, негласно давали понять, что ему не место среди них. Это ли не знак решительной отставки? Неужели он должен уйти из эпохи прежде, чем покинет землю? Так, на склоне лет он узнал, что в литературе легче пробиться молодому, нежели удержаться старику. Бросив Армана, Санди убила в нем писателя. Остался только отец. Но он рожден не для того, чтобы быть отцом! Без своего пера он больше не существует: он может, он долженисчезнуть. Чтобы оставить место – кому? Какому-нибудь Дезормье? Ну уж нет! Все что угодно, только не это!

На следующий день после приступа отчаяния, Анжель принесла ему журнал, посвященный звездной паре. Элоиза и Абеляр [16]16
  Речь идет о знаменитых возлюбленных, чьи письма и размышления, изданные в середине XVIII века, стали почти культовым произведением.


[Закрыть]
в новом духе. Дочь почтенного члена Французской академии, влюбленная в молодого преуспевающего писателя. Будущее и прошлое литературы, озаренные красотой ультрасовременной женщины. Трио «топ-моделей»,способное вызвать восторг толпы.

– Я купила один для себя и один для племянницы, – пояснила Анжель. – А этот возвращаю вам. Какая будет память!

Чаша терпения Армана переполнилась. В тот же вечер он позвонил дочери. Он думал попенять ей за шумиху вокруг ее личной жизни, но не успел. Не дав ему вымолвить ни слова, Санди с жаром заговорила:

– Ты звонишь из-за фотографии на обложке? У меня тут звонки не смолкают, и письма идут без конца! Все просто ужас как довольны! Поднялась такая суматоха! Больше чем от книги ЖВД! Он в восторге! К тому же завтра мы вместе идем на радио. Я скажу тебе, на какой станции и в какое время это будет. Ты как там? Я тебя в последнее время немного забросила, но ты уж меня прости, папа, я так перегружена, так замучена! У меня с ЖВД нет ни одного свободного вечера! Нас везде хотят видеть! Бертран Лебрук говорит, что для будущего романа ЖВД это превосходно…

Она заикалась от счастья. Изменилась даже ее манера говорить. Как если бы она вернулась из путешествия и объяснялась на чужом языке. А ведь Арман знал ее рассудительной, остроумной, язвительной при желании. Возможно ли, чтобы от любви женщина так глупела?

Сначала он был твердо намерен отчитать ее, а теперь понял, что любая попытка призвать дочь к благоразумию будет бесполезной. Страстный порыв женщины словами не умеришь. Когда наконец представилась возможность сменить тему, он просто спросил:

– Кстати, Санди, а что с этой работой главного редактора, о которой подумывал ЖВД?.. В Тулузе, если не ошибаюсь…

– А, это старая история! Он к этому больше не возвращается!

– А как с биографией?

Она поколебалась минуту:

– С какой биографией, папа?

– Ну ты же знаешь… Книга, которую Жан-Виктор Дезормье хотел обо мне написать!

Арман намеренно назвал Дезормье полным именем, а не одними инициалами. Санди растерялась. Она сосредоточилась, покопалась в памяти, потом вдруг оживленно встрепенулась:

– Ах да. Но ведь ЖВД сейчас так занят, он не может этим заниматься… Он написал несколько страниц и был вынужден остановиться… Сейчас он работает над сценарием фильма… Потрясающая вещь! Идея родилась у него этим летом… Думаю, он сам будет его снимать… Да ты же его знаешь! За что ни возьмется, все у него получается!.. Уже и продюсера нашли. ЖВД теперь ищет громкие имена для афиш. Поговаривают о Депардье, об Аджани [17]17
  Жерар Депардье и Изабель Аджани – популярные французские актеры.


[Закрыть]
… Возможно, я тоже буду в составе исполнителей… Конечно, я никогда не играла, но научусь! Мне так этого хочется! ЖВД считает, что я идеально подхожу на роль. Он надеется на то, что я буду естественной. Если у нас получится, какая суматоха поднимется в прессе! Теперь ты видишь: в такой обстановке мы просто вынуждены на время отложить «Скорпиона по Зодиаку»…Только не беспокойся, ЖВД не забыл про эту книгу! Он никогда ничего не забывает! Просто оставил на время свои записи… Уж ты-то должен это понять, самому же случалось перескакивать с одного романа на другой!

– Да, да, я понимаю, – согласился Арман.

У него больше не было семьи. Он разговаривал с посторонним человеком. Стараясь убедить ее, Арман только понапрасну терял время. Готовый кончить разговор обидной фразой, он в последний момент взял себя в руки. Может быть, не все еще потеряно. Ему следует быть помягче, делать вид, что он поддерживает Санди в ее заблуждениях и постепенно вернуть себе былое влияние на дочь, отнятое авантюристом. Отныне он вступает в схватку нового рода, схватку с бесшумными нападениями и искусной защитой: поединок отца с любовником. Чтобы привести в действие свою стратегию, он для начала пригласил Санди и Жана-Виктора Дезормье к себе на ужин, в один из ближайших дней. Это удивило и взволновало Санди, и она воскликнула:

– Ну конечно, папа!.. А когда?

– Тебе решать, – сказал он. – Вы оба так заняты!

– Ты прав. Как говорит ЖВД: «Нас рвут на части!» Подожди минутку, я спрошу у него.

Он услышал, как она что-то сказала в сторону. К сожалению, ему не удалось разобрать ни слова. Когда Санди взяла трубку, Арман был измучен, на ладонях выступил пот, а на губах застыли горькие слова. Однако дочь так обрадовалась результату, что он на минуту позабыл о своей обиде.

– Да! – сказала она. – Мы все-таки нашли один свободный вечер и можем прийти к тебе на ужин. Что, если мы зайдем в следующую пятницу, в девять часов?

– Отлично! – воскликнул он с облегчением, которое вскоре показалось ему несколько преувеличенным.

Как только он положил трубку, дурные мысли вновь одолели его. Он обозвал себя неисправимым простаком, которому суждено поддаваться на обман любовника дочери, самой дочери или собственного издателя. В какой-то момент Арман подумал, что, возможно, отнесся бы к поведению Санди более спокойно, если бы она вышла за ЖВД замуж, вместо того чтобы афишировать свою связь с ним перед всеми фотографами и журналистами Франции. Она кичилась своим непристойным поведением, и это было для него оскорбительным. Дочь превратила свою страсть в орудие рекламы и пользовалась ею, чтобы привлечь внимание к книгам любовника. Такое поведение еще можно простить замужней женщине, но никак не любовнице, и она не может пойти на это, не задевая порядочных людей. Стоило Арману произнести этот приговор, как он счел его приметой старомодной морали. Если он хочет оставаться современным, ему просто необходимо смягчить суждения. Сегодня только мертвые имеют право на твердость.

В последующие два дня он обсудил с Анжель предстоящий ужин. Арману хотелось, чтобы он был простым, но при этом оригинальным и сытным. Вопреки возражениям горничной Арман трижды переделывал меню. В конце концов он остановился на утке с оливками, а в качестве гарнира выбрал картофель с молоком, маслом и сыром. На десерт – шоколадный торт, приготовленный по старинному рецепту Изабель. Ужин будет несколько тяжеловат, но, насколько заметил Арман, у ЖВД очень хороший аппетит.

В назначенный день Анжель посвятила все свое время хозяйственным делам и кухне. Арман прохаживался от письменного стола до плиты и обратно, хотя ни в том, ни в другом месте ему нечего было делать. С половины девятого вечера он стал прислушиваться к звукам на лестнице, к стуку дверей лифта. Ровно в девять гости все еще не приходили, и он всерьез забеспокоился. Десять минут десятого, пятнадцать минут – по-прежнему никого. Арман выглянул в окно гостиной. Ничего необычного. На улицах беззаботного города суетились прохожие, машины проходили одна за другой, а он, сидя в своей берлоге, воображал самые ужасные несчастья. В половине десятого он не удержался и набрал номер дочери. Телефон зазвонил в пустоту. Сработал автоответчик, и Арман услышал: «Вы позвонили Санди Буазье и Жану-Виктору Дезормье. Нас нет дома. Оставьте, пожалуйста, сообщение после короткого гудка. До свидания».

Арман растерялся и повесил трубку. Лучше молчание, чем этот неживой голос дочери, произносящий банальную фразу. Они ушли. Наверное, к нему. Небольшое опоздание. Все не так серьезно. Но нет: в десять часов их по-прежнему не было. Неужели они забыли о нем? Они получали столько приглашений, немудрено и перепутать! Но их ждал не какой-нибудь светский знакомый, а отец Санди! Если она вдруг и не вспомнила о нем (Санди всегда жаловалась на память), то ЖВД, он-то помнил за двоих! К тому же он поминутно заглядывал в записную книжку. Нет, их поведение непростительно. Они не имеют права, думал Арман, обращаться так с человеком его возраста, его положения. В половине одиннадцатого Анжель робко спросила его, что делать:

– Вы же знаете, месье, у них это могло просто вылететь из головы! Им ведь столько всего надо помнить! В любом случае, на кухне все готово. Я поставила разогревать утку в микроволновую печь. Я подам вам ужин.

Арман выпрямился и произнес, стараясь казаться спокойным:

– Нет-нет, Анжель. Оставьте…

– Вы правда ничего не хотите? Через минутку все будет готово. И пахнет так хорошо!

– Верю, но я не голоден. Уже поздно. Идите.

– Ну хоть кусочек!

– Я же говорю вам: нет! Спасибо. Идите домой. До свиданья, Анжель.

Горничная ушла расстроенной, будто ее лишили праздника. Оставшись один, Арман снова позвонил Санди. Опять автоответчик! Она не вернулась. У кого проводит она этот вечер, которого он так дожидался? Возможно, однажды он узнает об этом из иллюстрированного журнала. А вдруг ей просто что-то помешало, вдруг произошел несчастный случай? Но ведь улица Висконти и улица Сен-Пер находятся по соседству. Вероятно, они решили пойти пешком. И что тогда? Пешеходы не застрахованы от лихача-водителя, от нападения хулигана, да и просто от недомогания на улице… Поборов тревогу, Арман еще раз позвонил дочери, по-прежнему безрезультатно, выпил стакан воды и лег спать без ужина.

В три часа ночи он проснулся, хотел зажечь лампу у изголовья, но снова упал на подушки в изнеможении и забытьи, как это с ним иногда бывало. Он вдруг захотел умереть этой ночью, чтобы наказать дочь за нанесенную обиду. Однако ему стало лучше. Он уснул, сожалея о том, что его болезнь не так серьезна, чтобы заслужить ее внимание.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю