Текст книги "Этаж шутов"

Автор книги: Анри Труайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

XI

C тех пор как со смертью Анны Иоанновны к власти пришла Анна Леопольдовна, Васе стало казаться, что безумие с этажа шутов перекинулось во дворец. Стране предлагалось уродливое, смешное и вместе с тем тревожное зрелище – клубок нелепых событий, который вот уже скоро как год наматывался вокруг трона. Каждый день случалось что-нибудь неожиданное. Люди осведомленные в узком кругу обсуждали внезапный приезд в Петербург любовника Анны Леопольдовны графа Линара, доселе еще не забытого, и дьявольскую затею правительницы свести его со своей старинной наперсницей Юлианой Менгден, дабы избежать подозрений болезненно ревнивого мужа; говорили о щедрости, с которой осыпан был титулами и землями генерал фон Миних, ставший теперь вторым лицом в государстве после Антона-Ульриха, обманутого супруга и отца будущего царя; было немало толков и о французском после маркизе де Шетарди, а также о его соотечественнике из Ганновера придворном медике Армане Лестоке,[15]15
  Придворный лейб-медик при Елизавете Петровне с 1725 г., родился в Ганновере во французской семье. – Примеч. переводчика.


[Закрыть] об их хитрых, почти неприкрытых действиях в пользу Елизаветы Петровны, давно и небезосновательно претендующей на престол. Народ затаив дыхание следил за неожиданными поворотами этого театрального зрелища, терпеливо ожидая конца представления. Наконец 25 ноября 1741 года отряд гвардейцев, подстрекаемый сторонниками Елизаветы Петровны, проник ночью в покои Анны Леопольдовны. Елизавета Петровна лично позаботилась об аресте правительницы, ее мужа Антона-Ульриха, а также малолетнего царя Иоанна VI, который был незамедлительно препровожден в надежное место. На следующий день после столь стремительной смены власти во всех церквях возгласили «Тебя, Господи, славим», войско присягнуло на верность царице-матушке, которая в одночасье уберегла Россию от иноземцев. Некоторые приверженцы Анны Леопольдовны были выдворены на родину, а иные приговорены к смерти. Самые верные исполнители заговора во главе с Разумовским, бывшим певчим царской капеллы, любовником, а теперь и советником победоносной царицы, были осыпаны милостями.

Даже не разобравшись до конца в этом хитросплетении интриг, Вася понял главное: новая царица управляла страной с благоговейной оглядкой на людей, не стеснительных в действиях. От них можно ждать самого худшего. Наталья, напротив, по своей склонности во всем видеть светлое радовалась победе Елизаветы Петровны: по крайней мере, к власти пришла прямая наследница – дочь Петра I. Продолжая все еще жить у родителей мужа на Мойке, она к тому же надеялась, что со сменой правления новые вельможи поторопятся с выселением жильца, занимавшего дом, обещанный Васе. Внешне рассудительная, Наталья восторженно верила в чудеса. Она утверждала, что якобы прочитала на небе тайные знаки, которые предвещали наступление счастливых времен для России, а значит, и для них с Васей. Родители Натальи разделяли ее надежды на лучшее. Сенявский, вспомнив, что когда-то был в наилучших отношениях с Елизаветой Петровной, теперь рассчитывал на благорасположение и даже некоторую щедрость с ее стороны. Пастухов тоже считал, что царица должна быть ему благодарна за то, что он в свое время не примкнул к сообщникам Анны Леопольдовны, когда те чинили препятствия дочери царя от царей, отказывая в народном доверии из-за ее родословной.

Чтобы узнать, чего держаться в общей неразберихе, Вася, как всегда, отправился во дворец, на этаж шутов. И, как всегда, Пузырь его просветил. Свободно захаживая во дворец, старый шут из разговоров с прислугой в несколько недель уяснил для себя достоинства и недостатки той, которая в тридцать два года унаследует одну из самых больших держав мира. Устроившись с Васей в общей зале за стаканом чая, он под самым строгим секретом поверял ему свои мысли, рассказывал об услышанном. Царица? Он не видел ее. Ни он и никто другой из шутов ни разу не были вызваны во дворец развлекать государыню с тех пор, как она там поселилась. Однако из того, что ему удалось узнать, выходило, что Елизавета Петровна, несомненно, человек примечательный. Легкомысленная, с переменчивым нравом, она была тем не менее, по словам Пузыря, женщиной весьма энергической. Балуясь по ночам с этим припускным жеребцом Разумовским, она днем находила силы ловко лавировать между Францией и Германией, тянувшими ее в разные стороны. Чего ей больше всего хотелось, так это быть коронованной в Москве по всем правилам, дабы положить конец ожиданиям тех, кто втайне еще мечтал посадить на трон малолетнего Иоанна VI, сосланного ею в Ригу вместе с родителями. В обычных беседах Елизавета Петровна старалась избегать разговоров о престолонаследии, хотя это сильно ее тревожило. Не перейдет ли после ее кончины корона Российской империи к этому незадачливому отпрыску, которого она имела слабость оставить в живых во время переворота? Дабы этого не случилось, она, если верить Пузырю, забрала себе в голову назначить своим наследником Гольштейн-Готторпского принца Карла-Петра-Ульриха,[16]16
  После принятия православия – Петр Федорович, впоследствии – российский император Петр III. – Примеч. переводчика.


[Закрыть] круглого сироту, воспитанного в немецком духе родным дядей епископом Любеком и жившего до поры до времени в Киле. Она даже послала за ним людей. Четырнадцатилетний отрок, продукт германского воспитания и духа, только что объявился во дворце на горе приверженцам Франции. Видевшие его впервые были поражены безобразной внешностью, неуклюжими манерами и высокомерием назначенного царевича. Что до Елизаветы Петровны, то она, заметив общую неприязнь к юноше, удвоила заботы о нем, очевидно, в память покойной сестры Анны.[17]17
  Анна Петровна (1708–1728) – вторая дочь Петра I и Екатерины Алексеевны. Умерла от чахотки. – Примеч. переводчика.


[Закрыть] Чтобы этот, по ее словам, словно с неба свалившийся племянник имел представление о главных событиях в жизни русских царей, она пожелала, чтобы он присутствовал на ее коронации.

Весь двор суматошно готовился переехать на время из Петербурга в прежнюю столицу русских царей, Москву, где в конце апреля 1742 года в Успенском соборе должна была состояться коронация. Но уже с конца марта по разбухшим от весенних оттепелей дорогам потянулись дормезы,[18]18
  Дормез – четырехколесная дорожная карета со спальным местом. – Примеч. А. Труайя.


[Закрыть] колымаги,[19]19
  Колымага – закрытый четырехколесный экипаж. – Примеч. переводчика.


[Закрыть] повозки с багажом и прислугой.

– Ты тоже едешь? – спросил Вася у Пузыря.

– К сожалению, нет, – со вздохом ответил старейшина шутов. – Нас не берут. Коли царица захочет посмеяться в Москве над нелепицами природы, с нее достаточно будет племянника.

– Конец шутовству?

– Думаю, что этого не случится. Просто нас на несколько месяцев положат под сукно, пока добрая русская шутка вновь не войдет в моду.

– А до той поры что собираетесь делать?

– Грызть ногти с досады, а не то рвать на себе волосы. Но я уверен, что государыня вновь призовет нас. Может, тебя тоже потребуют.

То, что могло Васю порадовать до женитьбы, сейчас показалось таким несуразным, что он возмутился:

– Как возможно, Пузырь! Не забывай, что я женатый человек!

– Ну и что? Все знают, что ты женат. Но твоя жена, к несчастью, не нашего племени.

– Ты ей это ставишь в упрек?

– Отнюдь! Просто хочу сказать, что брак, которым ты так гордишься и который, несомненно, тешит тебя как мужчину, мешает твоему ремеслу.

Вася возмущенно посмотрел на Пузыря, давая понять, что он не приемлет шуток подобного рода. А ведь Пузырь, кажется, не шутил. Он с задумчивым видом усердно дул на горячее, отхлебывая маленькими глоточками чай из большого стакана. Зная основательность суждений приятеля, Вася предпочел с ним не спорить и перевел разговор на другое.

Ему было не по себе. Вернувшись домой, он даже словом не намекнул Наталье, о чем судачил Пузырь. И все-таки какие-то слухи о его разговоре со старинным приятелем дошли до семьи. Но его домашних – жену, Евдокию, отца – сейчас занимало только одно: умонастроение Ее Величества накануне великих событий в Кремле. Обсуждая предстоящую коронацию и этот повальный отъезд высоких персон из столицы в Москву, Пастухов сокрушался, что его сын, столь прославленный шут, не был приглашен Елизаветой Петровной для увеселения близких к трону людей. Евдокия, напротив, считала, что в этом был знак тонкого обхождения царицы с одним из своих подданных. С женитьбой на красивой молодой женщине Вася для Ее Величества больше не шут, а простой человек, как все. Скроенный как обычные люди, он для нее не карлик, а малорослый мужчина. Что-нибудь, наверное, значит, что он теперь живет с молодой женой в доме отца, а не на этаже шутов во дворце. Наталья тоже была уверена, что за поступками Елизаветы Петровны надо усматривать перемены к лучшему: великодушный человек, государыня не могла не обласкать молодых супругов, к тому же таких необычных.

Так получилось, что этим вечером все собрались за одним столом в доме у Пастуховых: прекрасный случай поговорить, высказать наболевшее. Оказалось, что Сенявские тоже внимательно следили за бурной жизнью двора и огорчались, что их приглашают во дворец только на официальные приемы. Но они не разделяли радостных ожиданий хозяев дома, напротив, опасались, что женитьба Васи на их дочери, решенная когда-то Анной Иоанновной, придется не по душе новой императрице. Сенявский хорошо помнил, как Елизавета Петровна, царевной, ходила по струнке перед прежней правительницей. Злопамятная, она, по его словам, могла теперь отыграться на тех, кто был в милости у соперницы. Короче говоря, брак их детей, свершившийся в свое время по воле Анны Иоанновны, Елизавету Петровну мог только раздражать. Мысль о том, что над его горемычной головой могут вновь сойтись две самодержицы, живая и мертвая, возмущала Васю, и, однако же, он понимал: если битва случится, не в его силах будет ей помешать. Заметив, что муж опечалился, Наталья стала его увещать:

– Полно, Вася… Нас это не касается… Чем меньше мы будем думать о том, что затевается во дворце, тем счастливее будем жить.

Беспечность дочери рассердила Сенявского.

– Ты как малое дитя, Наталья! Возможно ли в наше время жить в своем гнездышке беззаботной птичкой? Впрочем, от бурь не убережет и гнездо! Не забывай, что над нами Бог, а по правую руку от Господа Бога – царица.

– Она там недавно устроилась! – усмехнулась Наталья. – Третьего дня там сидела другая!

Пастухов посчитал, что сейчас самое время вступить в разговор, добавить свою крупицу соли в общее варево. Охотник до высоких речений, напыщенных слов, актер, Иван Павлович, возвысив голос, непререкаемо, словно пророк, провещал:

– Запомни, Натальюшка, люди уходят, но их дела остаются. Цари и царицы смертны, бессмертны их высокие помыслы и Россия! Когда стоишь у высокой лестницы, не забывай сосчитать ступеньки. Умение оценить расстояние сделает тебя мудрой, а значит, счастливой. Не так ли, Виктор Сергеевич?

Сенявский, спохватившись, захлопал. Галина и Евдокия его поддержали. В этом единодушии зрелого опыта Вася с горечью усмотрел некий сговор времен объединять поколения родителей против своих не умудренных жизнью детей. Ему вдруг захотелось поскорей распрощаться с Сенявскими, пожелать доброй ночи отцу, Евдокии и, уединившись с Натальей, продолжить прерванный разговор, важность которого она одна могла сегодня понять. Однако, оказавшись с женой на своей половине, Вася почувствовал, что никакие слова не избавят его до конца от тревоги. Наталья поняла это первой. Она без слов взяла его ласково за руку и потянула к постели. Исполненный благодарности, Вася безропотно покорился. В очередной раз, прежде чем слиться душой, они сливались телами. Вася сжимал Наталью в объятиях, забывая в блаженстве обо всех неприятностях. Сейчас были только тела, такие разные и такие обоюдно желанные. Удивительно, страх перед завтрашним днем обострил чувства.

XII

Те, кто сопровождал Елизавету Петровну в Москву и присутствовал на торжествах, по возвращении все как один признавали, что ее коронация превзошла по блеску коронации всех предыдущих цариц и что городские гулянья, устроенные по этому случаю, свидетельствовали о любви народа к новой императрице. Конечно, когда наполовину выгорел дворец Головина, где временно остановилась Елизавета Петровна, некоторое смятение было… Но так как жертв при этом не обнаружилось, а дворец сразу же начали восстанавливать, страсти быстро утихли.

Уже на следующий день после пожара по всему городу были устроены балы и зрелища. Елизавете Петровне настолько полюбилось в Москве, что она решила там задержаться долее, чем было задумано. Эта непредусмотренная задержка императрицы раздражала Ивана Павловича. Дома среди своих он со всей решительностью осуждал государыню. Разумеется, ее место никак не в Москве, а в столице, где уже накопилась гора неотложных дел. В Москве всего и работы, что потехи да танцы! Послушать злые языки, так она там три раза на дню меняет платья, тратит деньги на украшенья, разоряя казну да слушает льстивых говорунов. Нетерпение Ивана Павловича на самом деле объяснялось иными причинами. Боярин очень надеялся, что государыня по приезде удостоит его вниманием и ему наконец-то будет позволено бывать во дворце во всякое время – особая милость, которой он столько лет ждал. В доверительном разговоре с Васей он даже как-то признался, что очень рассчитывает на него. Они с Натальей напомнят о нем Елизавете Петровне, а по возможности и расположат императрицу к нему.

– Понимаешь, сын, говорят, что Ее Величество любит людей молодых, а также игры и шутки. Вы с Натальей по всему ей подходите. Она обратит внимание на вас, а через вас на меня.

– Еще недавно ты меня уверял, что мы попадем к ней в немилость, потому что были в милости у покойной Анны Иоанновны, а также у недавней нашей правительницы Анны Леопольдовны.

– Оно и так, и не так! Все поменялось. Влечение души и тела нашей царицы, как теперь выяснилось, невозможно предугадать. Сначала она любила французов, потом сошлась с немцами, и это при том, что не доверяет ни тем ни другим. Значит, разум Ее Величества не в поводу у сердца. Так что надейся на лучшее. Вернее, будем вместе надеяться.

Эти путаные пророчества Пастухова не дошли до Васи, он посчитал их пустой болтовней. Ему было все равно, какой у царицы нрав, до той самой поры, пока она не вернулась в Петербург, пока дворец, доселе безлюдный и тихий, не наполнился мерным шумом двора, не засверкал ярким светом своих канделябров.

Вот что случилось три недели спустя после ее возвращения. В дом на Мойке, где в ожидании собственного жилья временно обретались Наталья и Вася, принесли коротенькую записку. Этим днем, к четырем часам пополудни, царица приглашала Васю вместе с женой на прием. Прием, весть о котором так восторженно приняли Евдокия и Пастухов и к которому Наталья, не разделяя их радости, кокетливо подбирала прическу и платье, страшил Васю загодя: ему предстояло вновь столкнуться с судьбой. Торопясь поскорее узнать неизбежное, он умолял Наталью поторопиться: лучше прийти минут за двадцать до назначенного им времени. Потом, томясь в приемной, Вася с завистью будет смотреть на жену, для которой время текло как обычно. В просторной приемной, всегда полной просителей, Вася с Натальей были одни. Наталья это заметила первой.

– Это хороший знак, – прошептала она, наклонившись к мужу, – еще одно доказательство особого интереса к нам со стороны государыни.

Вася не успел ей ответить. Перед ними уже склонился камергер, приглашая следовать за ним. С благоговейным трепетом, словно входил в церковь, Вася переступил порог царского кабинета. Он никогда не видел новой императрицы, разве только на тех картинках, которые ходили по городу перед ее коронацией. Елизавета Петровна сидела за рабочим столом. Расшитый золотом и серебром лиф малинового платья с избытком открывал молочной белизны грудь. Румяное полное лицо, яркие, словно спелая вишня, губы, взгляд прямой, но скорее чувственный, чем властный. Странно, она понравилась Васе. Обычно рассеянный, он разглядел сейчас в неприступной царице обыкновенную женщину из плоти и крови. Невольно сравнив ее с Анной Иоанновной, он чутьем угадал, что обе царицы, такие разные с виду, были похожи удивительной верой в безграничность монаршей власти, безмерностью аппетита к земным удовольствиям, изобретательностью по части жестокостей и полным отсутствием сострадания к подданным. Однако не в пример грубой, напыщенной Анне Иоанновне и даже Анне Леопольдовне, недавно отправленной с малолетним сыном и мужем в изгнание, Елизавета Петровна казалась более человечной, веселой и утонченной, более офранцуженной.

Она усадила их напротив себя и стала молча разглядывать. Заметив, что царицу больше интересует Наталья, Вася вспомнил ходившую по городу сплетню о сомнительных отношениях императрицы с некогда самой близкой своей подругой Юлианой Менгден. Но Ее Величество уже очнулась от молчаливого созерцания, громко заговорила – в отличие от Анны Иоанновны, без акцента, что Вася непроизвольно отнес ей в заслугу. Эта уж точно рождена на земле своих предков! Начало хорошее! Елизавета Петровна говорила спокойным приятным голосом. Она обратилась к Наталье, назвав ее не без умысла девичьей фамилией:

– Да ты, Наталья Сенявская, и в самом деле красавица! – сказала она. – Мне доподлинно известно, что до Васи ты многим кружила голову!

Заметно смущенная, Наталья опустила глаза, закраснелась, однако не растерялась, ответила:

– Если это и так, Ваше Величество, то я не придавала тому значения.

Елизавета Петровна нахмурилась.

– Почему же вышла за Васю? – сухо спросила она.

– Потому что… потому что мы полюбили друг друга, – пролепетала Наталья.

– А не потому ли, что сумасшедшая Анна Иоанновна решила развлечься?

– Напротив, Ваше Величество, она была благосклонна к нам.

– Настолько, что даже первую брачную ночь устроила вам в парилке! – брезгливо сказала царица.

– Но это была лишь шутка! – возразила Наталья с такой поспешностью, как будто она сама эту шутку придумала.

Императрица упрямо продолжала свое, ее взгляд стал более жестким:

– А то, что она тебе выбрала такого безобразного мужа, это тоже шутка? Не глупи, перестань ее защищать! Думаю, она здорово посмеялась в день вашей свадьбы.

– Да, Ваше Величество, она смеялась, наверное… Но без злого умысла.

– Ты небось тоже смеялась тем вечером и тоже без злого умысла?

Вася был возмущен. Но еще больше он беспокоился за жену. Потоком слез или вспышкой гнева ответит она на обидные измышления царицы? Он бросил на Наталью умоляющий взгляд. Покорно склонив голову, она стояла перед своей мучительницей, равнодушно слушая колкости. Наконец со вздохом ответила:

– Да простит меня Ваше Величество за дерзость, но то, что я думала в день моей свадьбы, не имеет большого значения… Я была довольна… и довольна сейчас, потому что это послал мне Господь… или царица…

– Даже если они подложили тебе в постель урода?

– Мы с Васей венчаны в церкви. Господь нас благословил. Все остальное не в счет.

Услышав, как правдиво и вдохновенно говорила Наталья о своей преданности мужу-калеке, ласки которого не снесла бы никакая другая женщина, Вася подумал, когда же она была искренней? Сейчас, когда стояла с видом святой, отказавшейся от земных радостей, или тогда, когда стонала в его объятиях? Может быть, в ней уживались две крайности, талант, который раскрылся в супружестве с карликом? Милосердно, по-христиански приносить себя в жертву, не чураясь языческих радостей. Презирать, осмеивать и сразу же ублажать. Глядя на ее прекрасное лицо, Вася только сейчас осознал, что Наталья была для него существом еще более непонятным и таинственным, чем государыня. После стольких ночей, проведенных в одной постели, он полагал, что изучил ее до конца. Однако, несмотря на ночную близость, он знал о жене не больше, чем о Елизавете Петровне, в лицо которой сейчас жадно вглядывался в надежде прочитать на нем тайные мысли царицы. Дружеский тон беседы не позволял ему заподозрить ее в неприязненных чувствах.

Елизавета Петровна вдруг поднялась, обогнула стол, подошла к Наталье и, взяв ее за руки, внимательно посмотрела в глаза.

– Твоя история меня тронула. Хочу помочь тебе чем-нибудь! – сказала она покровительственно, однако тон настораживал.

Неожиданное участие царицы удивило Наталью.

– Благодарю вас, Ваше Величество, но я ни в чем не нуждаюсь… – робко сказала она. – К тому же теперь уже поздно…

– Добрые дела вершить никогда не поздно, – возразила царица.

И, обратившись к Васе, тихо выдала тайное:

– Не так ли, Вася?

– Вы правы, Ваше Величество, – едва слышно ответил Вася.

– Ну, коли все согласны, тогда надобно действовать. Я незамедлительно переговорю с церковниками, они в таких делах разбираются. Приходите ко мне завтра в это же время, я буду более подготовлена.

Простившись с императрицей, Наталья и Вася, крайне озадаченные, возвратились домой, где их с нетерпением ожидали, сгорая от любопытства, родители Натальи, Евдокия и Пастухов. Выслушав рассказ дочери, Сенявский повеселел.

– Понятно, куда клонит Ее Величество!

– Твое счастье, а вот мне непонятно, – сказала Галина.

– Однако же это так очевидно! – заметил Пастухов. – Ее Величество собирается расторгнуть брак наших детей. Церковь предусматривает такую возможность. Лишь бы не воспротивился митрополит. Если сумеют его уговорить, остальное не составит труда. А святой человек, по всему, не откажет царице.[20]20
  При набожной Елизавете Петровне духовенство получило значительные льготы. – Примеч. переводчика.


[Закрыть]

– Зачем она это делает? – спросила Евдокия.

– Чтобы порушить все то негодное, что было сделано прежней царицей, – сказал Сенявский тоном, не допускающим возражения. – Впрочем, если Ее Величество преуспеет в задуманном, мы все от этого выиграем. Для нашей любимой дочери, поскольку она будет считаться разведенной, мы подыщем в мужья человека, равного ей по обличью и по положению в обществе. Милый Вася заживет вольной жизнью, более подходящей его сложению и его талантам шута. Ну, а мы, родители, за то, что не чинили препятствий императрице, будем вознаграждены.

– Может, ты и прав, Виктор Сергеевич, – сказал Пастухов. – Однако я изрядно пожил на свете, чтобы поверить в серьезность намерений нашей царицы. В этом Елизавета Петровна схожа с Анной Иоанновной. Вполне может статься, что завтра она и не вспомнит об этом разводе, забудет о нем за множеством подобного рода дел.

– Будем надеяться… – прошептал Вася так тихо, что его никто не услышал.

Только Наталья легким кивком головы дала понять, что она с ним согласна, но обсуждать туманный разговор родителей отказалась и не ответила этой ночью на ласки.

На следующий день Наталья и Вася прибыли во дворец, как и накануне, за двадцать минут до приема. Во время томительного ожидания в приемной Вася заметил, что Наталья выглядела более напряженной, чем вчера. На ней было серое шерстяное платье, очень скромное, с белым воротником. Никаких украшений! В этом наряде жена казалась ему еще более молодой и желанной. Он похвалил ее туалет. Она промолчала, будто не слышала, затем неожиданно прошептала:

– Видишь ли, Вася, самый лучший женский наряд может обманывать. Ценят за искренность. Хотя порой бывает лучше соврать!

Вася хотел было попросить Наталью растолковать сказанное, но уже перед ними склонился вчерашний камергер, приглашая следовать к царскому кабинету.

Они застали царицу за тем же столом и с тем же выражением лица, одновременно приветливым и пугающим. Однако сегодня ее голову украшала диадема, а пальцы были унизаны кольцами. Словно она знала заранее, что на Наталье не будет драгоценностей, и приготовилась таким образом подчеркнуть несоизмеримость их положений. Кроме них, в этот раз на приеме присутствовал еще один человек. Вася с ним никогда не встречался, а потому мог только догадываться, что это знаменитый Алексей Разумовский, бывший певчий царской капеллы, а ныне любовник Елизаветы Петровны, прозванный ночным императором. Такого же могучего сложения, как и любовник предыдущей царицы, Алексей Разумовский, в отличие от последнего, был обречен на молчание. По-видимому, его роль сводилась к тому, чтобы наблюдать посетителей и передавать царице свои впечатления. Васю с Натальей долго молча разглядывали.

– Ну, вы подумали? – напрямик спросила царица.

У Васи словно ком застрял в горле. Пока он тщетно подыскивал слова оправдания, Наталья уже почтительно обратилась к царице:

– Пусть Ваше Величество не тревожится… Мы готовы послушаться ваших мудрых советов.

– В добрый час! – сказала царица. – Со своей стороны я получила подтверждение тому, на что так надеялась: церковь в виде исключения может расторгнуть ваш брак. Митрополит, после того как я ему рассказала о вашем визите, выразил готовность рассмотреть это дело по представлении причины.

При этих словах, сказанных ласковым голосом, Вася почувствовал, что его придавило к полу, словно на плечи всей своей тяжестью обрушился потолок. После стольких счастливых дней и ночей, после возможности чувствовать себя рослым красавцем он вновь очутился в тесном обличье карлика посреди обломков любви! Он поочередно смотрел то на стоявшую с покорной улыбкой Наталью, то на торжествующую императрицу, пытаясь понять, не жертва ли он ужасного розыгрыша. Однако и жена, и царица в силу непостижимых женских суждений находили вполне естественным завершившийся разговор. Царица, вероятно, желая смягчить только что вынесенный ему приговор, продолжала:

– Подобное участие в судьбе вашей пары – это свидетельство моего сердечного отношения к вам, а не того произвола, который был некогда учинен над вами из прихоти прежней царицей. Исправляя ее ошибку, я хочу дать вам возможность выбора, положить конец физическому неравенству в христианских браках, столь пагубному по своим последствиям. Обретая свободу, вы будете вольны, не переступая законов церкви, избрать себе нового спутника, более подходящего вашей природе и вкусам. Иными словами, все встанет вновь на свои места. Я уверена, что вы вскоре сами скажете мне спасибо за мои бескорыстные хлопоты.

У Васи замерло сердце, стало нечем дышать. Он думал лишь об одном – поскорей убежать из этого проклятого дворца и от этой императрицы, которая ему казалась сейчас страшнее смерти с косой. Не в силах вымолвить ни слова, он с удивлением смотрел, как его жена вдруг преклонила колена перед царицей, скрестила, словно в молитве, руки у подбородка, заговорила:

– Мы всегда будем благодарны Вашему Величеству за безграничную заботу о нас. Но сейчас есть одна причина, которая воспрепятствует вашим добрым намерениям.

– Что за причина? – резко, так что в диадеме сверкнули драгоценные камни, вскинулась Елизавета Петровна.

Опустив голову, Наталья тихо, одними губами ответила:

– Я жду ребенка.

Словно громом пораженный, Вася смотрел на жену. Уж не тронулась ли она? Почему не сказала ему про это чудо? Боялась сглазить или стыдилась? Он терялся в догадках. В голове вспыхивали поочередно радость, надежда, гордость, сомнение. Императрица, придя в себя, приказала Наталье подняться.

– А ты уверена? – значительно спросила она.

– Да, Ваше Величество! Более чем уверена.

– И давно?

– Около двух с половиной месяцев.

По-прежнему стоя перед императрицей, она оглаживала платье на животе. Ее лицо изменилось, стало решительным. Это у царицы сейчас был растерянный вид. Вася вновь почувствовал себя лишним. Он, мужчина, ничего не смыслил в подобного рода делах. Когда речь заходила о благополучии или о здоровье детей, у женщин было неоспоримое преимущество. Знаком материнства отмечена в той или иной мере каждая. Императрица никогда не имела детей, но это ей не мешало одержимо заботиться о потомстве. Не зря же она решила пригласить и обеспечить короной этого невзрачного немчика, своего племянника. Неплодущая, она, должно быть, испытывала чувство ущербности и тайную зависть к будущим матерям, таким, как Наталья. Словно угадав мысли мужа, Наталья вновь обратилась к царице.

– Ваше Величество, – смущенно сказала она, – я глубоко огорчена, что помешала вашим благородным замыслам, но у меня не было права скрывать от вас мое положение. Простите меня!

– И хорошо сделала, что призналась! Возможно ли осердиться на женщину, которая сама искренне обо всем рассказала! Благословенно дитя, которое ты носишь во чреве! В любом случае я сегодня узнала нечто весьма необычное: мой шут скоро станет счастливым отцом. Я вас больше не задерживаю. Возвращайтесь домой и живите в радости по-семейному, а я вновь примусь за дела. Моя семья – бумажки! И народ!

Вася чувствовал, что императрица завидовала Наталье. Обычная беременность будоражила сердце женщины больше, чем безграничная власть. Сопровождая жену, он пятился задом к двери. Наталья, присев в последнем реверансе, вдруг спохватилась, осмелилась спросить, не изменит ли Ее Величество принятого решения.

– Теперь уже нет, – раздраженно ответила Елизавета Петровна. – Сказано – сделано. Против природы пойти – все равно что пойти против Бога.

Разумовский трижды молча кивнул головой, давая понять, что он одобряет милостивое решение царицы.

Выйдя из кабинета, Вася не мог сдержать буйной радости, он страстно припал губами к рукам жены.

– Спасибо, Натальюшка! – шептал он. – Спасибо! Теперь я счастливейший из мужей. Ты ждешь ребенка! Но почему не сказала раньше?

В приемной не было посетителей. Наталья выждала, пока уйдет камергер, потом, глядя проникновенно мужу в глаза, сказала:

– Потому что это неправда!

Сброшенный с такой высоты, Вася не сразу пришел в себя.

– Ты не тяжелая? – наконец спросил он, оправившись от потрясения.

– Нет!

– А зачем прикинулась?

– Только это могло заставить царицу отказаться от ее затеи с разводом. И, как видишь, я своего добилась, причем без особых трудов! А теперь идем! Нам здесь нечего делать! Надеюсь, что мы не скоро сюда вернемся.

Вася был словно во сне. Опечаленного и очарованного, Наталья привычным путем повела его к дому. Однако он повернул назад, к Неве. Ему не хотелось показаться отцу с такой сумятицей в голове; надо было собраться с мыслями. Они вместе направились к Летнему саду и, присоединившись там к редким гуляющим, принялись на свежую голову обсуждать, как им держать себя перед родителями. Было начало лета. На лужайках, покрытых свежей травой, пестрели куртины цветов, а деревья были так пышно убраны зеленью, что Васе невольно подумалось, не его ли счастье встречает природа таким благолепием. Вышагивая рядом с безмятежно улыбающейся женой по дорожкам, посыпанным мелким песком, он ликовал, смутно чувствуя себя победителем, и готов был пожертвовать жизнью, не суть важно, ради кого, просто так, от избытка чувств. На какой-то миг его охватил суеверный страх. Задавая Наталье вопросы, он ждал откровенных ответов, как если бы разговаривал с собственной совестью.

– Что с нами будет?

– Не о том твои мысли, Вася! Когда любят, думают о любви!

– Зачем тебе это, коли можешь достойно уйти?

– А ты не догадываешься?

– Нет.

– Тем лучше, – сказала она. – Стало быть, у меня все впереди.

Вася не смог больше вытянуть из нее ни единого слова. Они возвратились домой, оба веселые и загадочные. Глядя на них, Пастухов с Евдокией подумали, что они принесли добрую весть.