355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анри Шарьер » ПАПИЙОН. ВА-БАНК » Текст книги (страница 14)
ПАПИЙОН. ВА-БАНК
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 21:31

Текст книги "ПАПИЙОН. ВА-БАНК"


Автор книги: Анри Шарьер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

АРАБ, СЬЕДЕННЫЙ МУРАВЬЯМИ

В этой большой камере было два человека, которые никогда ни с кем не разговаривали. Они держались рядом, переговаривались только друг с другом, да и то шепотом. Как-то раз я угостил одного из них американской сигаретой из пачки, принесенной Серра. Он поблагодарил и после паузы сказал:

– Что, Франсис Серра ваш друг?

– Да. Лучший друг из всех.

– Может, если дела станут совсем плохи, можно будет передать вам через него одну вещь?

– Какую вещь?

– Ну, мы, я и мой друг, решили, что, если нас приговорят к гильотине, отдать вам наш патрон. Может, вам пригодится для побега. Лучше отдать Серра, а он передаст вам.

– Вы уверены, что получите смертный приговор?

– Да, наверняка. Шанс отвертеться равен почти нулю.

– Но если вас наверняка приговорят к казни, почему вы в общей камере?

– Видать, боятся, что мы покончим с собой в одиночке.

– Возможно. Что ж такое вы натворили?

– Отдали араба на съеденье муравьям. Это я говорю только потому, что у них, к несчастью, есть неопровержимые доказательства. Нас застукали.

– А где это произошло?

– На 42-м километре, в «Лагере смерти».

Тут к нам подошел его товарищ, оказавшийся родом из Тулузы. Я и его угостил сигаретой. Он сел рядом.

– Мы ни с кем по этому поводу не советовались, – сказал тулузец. – Хотелось бы знать ваше мнение.

– Но я же ничего о вас не знаю. Откуда мне знать, правильно ли вы поступили, отдав живого человека, пусть даже араба, на съеденье муравьям? Я должен знать все, от А до Я.

– Ладно, расскажу, – ответил тулузец. – 42-й километр – это лесоповал. В сорока двух километрах от Сен-Лорана, в джунглях. Заключенный должен вырабатывать в день один кубометр древесины. Вечером каждый должен стоять возле аккуратно уложенных в штабель поленьев. Приходят охранники, среди них есть и арабы, и проверяют, кто сколько сделал. Если работа принята, каждый кубометр метят красной, зеленой или желтой краской, в зависимости от дня недели. Короче, чтоб управиться, мы работали вместе. Но часто кубометра на человека не выходило. И тогда вечером нас сажали в карцер и не давали есть, а назавтра ты снова отправлялся в джунгли на пустой желудок. И надо было выполнить дневную норму да еще недостающее за вчерашний день. От такой работы и подохнуть недолго. Обращались с нами хуже, чем с собаками.

И чем дальше, тем слабей мы становились и меньше вырабатывали. К тому же к нам приставили отдельного охранника, араба. Он приходил на вырубку, садился на бревно, свесив свой бычий член между ног, и всю дорогу нас оскорблял. Жрал и чавкал, нарочно облизываясь при этом, а ведь мы голодные... Короче, ад да и только. У нас было два патрона с четырьмя тысячами на каждого, приберегли на случай побега. И вот как-то мы решили подкупить этого араба. Но только хуже сделали. К счастью, он поверил, что у нас лишь один патрон. Тут была вот какая система: за пятьдесят франков он разрешил нам красть поленья из чужих штабелей, уже принятых накануне. Мы отбирали поленья, не меченные краской, и таким образом справлялись с нормой. Так ему удалось выкачать из нас две тысячи. Но тут, раз мы начали справляться с нормой, араба от нас убрали. Мы, были уверены – не донесет, ведь он выцыганил у нас столько денег, и пошли в лес искать принятые поленницы, ну, чтоб проделать тот же трюк. А он, оказывается, следил за нами и, прячась за деревьями, видел, как мы крадем поленья. И как выскочит!

– Ага! Воруете и не платите! А ну, гоните полтинник, не то донесу!

Но мы думали, он только пугает, и не дали. На следующий день та же история:

– Гоните деньги, не то в карцере сгною!

Короче, он явился с охраной. Это было ужасно, Папийон! Они нас раздели, отвели к поленницам, из которых мы таскали, а потом заставили разобрать свои и гоняли так без перерыва два дня. Мы работали без еды и питья. И когда валились с ног, араб хлестал нас бичом или бил ногами под ребра. Наконец, мы уже просто в лежку лежали на земле, и ни битье, ни крики не могли заставить нас подняться. И знаете, что он тогда сделал? Принес осиное гнездо, в таких живут красные осы. И вытряс его на нас. Боль была такая, что мы не только вскочили, но и забегали по лесу как безумные. Словами не передать, что это было! Имеешь представление, как жалит красная оса? А тут их было штук пятьдесят – шестьдесят, если не больше.

Потом десять дней мы сидели в карцере на хлебе и воде, нас оставили в покое. Мы втирали в ужаленные места мочу, три дня они страшно горели и чесались – просто сил никаких не было! Я потерял левый глаз, куда меня ужалила, наверное, целая дюжина ос. Когда нас снова отправили на лесоповал, другие заключенные, жалея нас, решили помочь – стали делиться с нами поленьями. И мы начали вырабатывать норму. Мы много ели, понемногу поправлялись, и тут нам в голову пришла идея отомстить арабу с помощью огненных мух. Просто как-то в лесу мы увидели их гнездо, огромное. Эти твари похожи на муравьев, только с крыльями, настоящие людоеды, способны сожрать целого оленя! А араб так и шнырял вокруг, проверял работу. И вот однажды мы огрели его топором по голове и потащили к тому гнезду. Там раздели, привязали к пригнутому к земле дереву толстыми веревками, какими увязывают поленницы. Потом нанесли ему несколько ран топором, набили рот травой, чтоб не орал, и стали ждать. Правда, мухи на него сразу не полезли, пришлось поворошить гнездо палкой. Ну, в общем, много времени не понадобилось... Через полчаса тысячи и тысячи этих тварей уже делали свое дело. Ты когда-нибудь видел мух-людоедов, Папийон? Так вот, эти были крошечные и красные как кровь. Они отрывают от тела микроскопические кусочки мяса и тащат в гнездо. Да, мы здорово настрадались от этих ос, но только представь, через какие муки прошел он, когда его съедали заживо тысячи и тысячи этих насекомых! Он умирал двое суток и еще полдня. Через сутки они выели ему глаза... Признаю, мы отомстили жестоко. Но как он обошелся с нами! Это чудо, что мы вообще выжили!.. Араба, ясное дело, везде искали. Ну и охрана сообразила, что без нас тут не обошлось. Неподалеку в чаще мы вырыли яму – захоронить что от него осталось. Рыли несколько дней, понемногу. А его все искали. И вот однажды один охранник увидел, как мы копаем яму. И нам настал конец.

Утром, придя на место, мы увидели араба, он все еще был покрыт мухами, хотя превратился почти в скелет. И потащили его к яме (а мухи так и кусались, аж до крови)! Тут и явились трое арабов и еще два охранника. Они сидели в засаде, дожидаясь, когда мы начнем его хоронить.

Ну вот, собственно, и все. На суде мы твердили, что сначала убили его, а уж потом бросили мухам. Но медэкспертиза не обнаружила смертельной раны – сказали, что его просто съели заживо. Так что надежды у нас нет. Мы выбираем тебя своим наследником.

– Будем надеяться, что я так и не стану им, искренне вам говорю.

Мы закурили, и тут я прочитал в их глазах: вопрос: «Ну и что ты на все это скажешь?»

– Вот что, братья, я вижу, вы хотите знать, что я думаю о вашем деле, просто, по-человечески. Один последний вопрос, который на мое мнение не повлияет: что думают об этом люди здесь, в камере, и почему вы с ними не разговариваете?

– Большинство думает: правильно сделали, что убили, но вот мухам отдавать не надо было. А говорить мы ни с кем не хотим, потому что однажды был шанс устроить бунт и побег, но они нас не поддержали.

– Ладно, ребята, я вам вот что скажу: вы правильно сделали, что отплатили ему за ваши мучения. Этих ос, или как их там, прощать было нельзя. И если вас все-таки приговорят к гильотине, то в последнюю минуту думайте вот о чем, думайте из последних сил: «Мне отрубают голову, но с того момента, как меня привязали к этой штуке, и до падения ножа пройдет тридцать секунд. А его агония длилась шестьдесят часов. Так что, выходит, победа за мной!»

А что касается других ребят в камере, то не знаю, правы вы или нет. Вы могли считать, что именно этот день подходит для массового побега и бунта, другие – иначе. Кроме того, в такой заварухе, как правило, кого-то убивают. Лично я считаю, что лишь четверым здесь грозит казнь – вам двоим и братьям Гравиль. Так что, друзья, все относительно.

Бедняги остались страшно довольны нашей беседой и вновь вернулись к своей замкнутой жизни.


ПОБЕГ КАННИБАЛОВ

«Где моя деревянная нога? Они ее сожрали! Порцию студня из деревянной ноги, будьте любезны!» Или голос, имитирующий женский, нежный и просительный: «Пожалуйста, порцию хорошо пропеченного мужчины, шеф, только без перца, если можно!»

Ночью в темноте и тишине часто раздавались подобные крики. Мы с Клозио не могли понять, кому они адресованы.

Сегодня я получил ключ к разгадке этой тайны. И дал мне его один из главных участников этого представления, Мариус де ля Сет, специалист по взлому сейфов. Когда он услышал, что я знаю его отца, Титина, то решился заговорить со мной. Я рассказал ему о своем побеге, а потом спросил: – Ну а как у тебя все складывалось?

– О, у меня... В такую вляпался историю. Светит пять лет за побег. Я ведь участвовал, как здесь говорят, в побеге каннибалов. Слыхал, наверное: «Где моя деревянная нога, одну порцию студня» – и прочее? Так вот, это они дразнят братьев Гравиль. Нас было шестеро. Бежали с 42-го километра. В побеге участвовали Деде и Жан Гравили, братья тридцати и тридцати пяти лет из Лиона, один неаполитанец из Марселя и я. И еще с нами был один тип на деревянной ноге из Анжера, а с ним паренек лет двадцати трех, вроде как его жена. Мы вышли по Марони к морю, но не справились с волнами, и нас прибило к берегам Голландской Гвианы.

Во время кораблекрушения мы лишились всего – еды, припасов. И снова оказались в джунглях, хорошо, хоть одежда на нас уцелела. Да, забыл сказать, там берега как такового нет, море заходит прямо в джунгли, продраться через которые почти невозможно.

Мы шли весь день и наконец добрались до более сухого места. Там разделились на три группы: Гравили, неаполитанец Джузеппе и я, и одноногий со своей «приятельницей». И направились в разные стороны. Короче, через двенадцать дней Гравили и мы с Джузеппе встретились почти на том же самом месте, откуда ушли. Вокруг простирались болота, дороги через них найти не удалось. Мы страшно отощали – за тринадцать дней ни крошки еды, если не считать корешков каких-то растений. Просто с голоду подыхали, дошли до ручки. Было решено, что самые крепкие, Джузеппе и я, будут снова пробиваться к морю. Там мы должны как можно выше забраться на дерево и привязать к нему рубашку, чтобы нас заметили, а после сдаться береговой охране с голландской стороны. Передохнув немного, братья Гравили должны были попробовать разыскать остальных. Перед тем как разойтись, мы договорились, что каждый будет отмечать свой путь сломанными ветками. Однако через несколько часов Гравили повстречали лишь одноногого, без спутника.

– А где парнишка?

– Оставил там, сзади. Идти больше не может.

– Ну и сука же ты! Разве можно оставлять товарища!

– Сам виноват. Все тянул меня обратно, откуда пришли.

В этот момент Деде заметил на единственной его ноге ботинок парнишки.

– И ты бросил его одного, босого, в такой чащобе, чтобы забрать его ботинок? Поздравляю! К тому же и выглядишь ты вовсе неплохо... Не как мы, доходяги. Сразу видно, раздобыл пожрать.

– Ага. Нашел большую обезьяну, она ранена была.

– Повезло тебе. – С этими словами Деде встал, сжимая в ладони нож. Он успел заметить, что рюкзак одноногого чем-то плотно набит, и сообразил, что произошло. – А ну, открой мешок! Что у тебя там?

Тот развязал рюкзак, и мы увидели мясо.

– Что это?

– Кусок той обезьяны.

– Врешь, сука! Ты убил паренька, чтобы его сожрать! – Да нет, Деде, нет, клянусь! Он был так измучен, что умер сам. И я отъел от него всего один кусочек... Вы уж меня простите...

Не успел он договорить, как в живот ему вонзился нож. Потом они обыскали его шмотки и нашли кожаную сумочку со спичками и огнивом. И разозлились еще больше, получалось, что одноногий не поделился спичками перед уходом, как все остальные. Короче, злые и голодные, они развели костер и стали жарить этого типа.

Джузеппе поспел к разгару трапезы. Его тоже пригласили отведать мяса, но он отказался. На берегу он наелся крабов и сырой рыбы. Поэтому он просто сидел и смотрел, как, Гравили жарят кусок мяса на углях, приспособив деревянную ногу вместо вертела. И в этот день, и на следующий он сидел и смотрел, как Гравили поедают человека, и замечал даже, какие куски: бедро, половинка задницы.

– А я, – продолжал Мариус, – я в это время был у моря. Наконец за мной пришел Джузеппе. Мы наловили полную шляпу крабов и мелкой рыбешки, пришли и стали жарить на костре, разведенном Гравилями, и видели на углях куски человеческого мяса.

Три дня спустя нас арестовала береговая охрана и передала тюремным властям в Сен-Лоране. Джузеппе не мог молчать, и вскоре все в камере знали о происшедшем, даже охрана знала. Вот... Эти Гравили – мерзкие типы, их все здесь ненавидят, поэтому и дразнят по ночам.

Нас обвинили в побеге, отягощенном каннибализмом. Хуже всего, что я могу защититься, только обвиняя других, а это невозможно. Потому что все, в том числе и Джузеппе, на допросах все отрицают. Твердят, что эти двое просто потерялись в джунглях. Вот такие дела, Папийон.

– Мне жаль тебя, брат. Жаль, что ты не можешь отмазаться.

Месяц спустя Джузепне убили. Ночью, ударом ножа, прямо в сердце. Чьих это рук было дело, думаю, ясно.

Вот вам правдивая история о каннибалах, которые съели, зажарив на его собственной деревянной ноге, человека, съевшего перед этим парнишку, своего напарника и возлюбленного.


ПРИГОВОР

В то утро, свежевыбритые и тщательно подстриженные, одетые в новую форму с красными полосками и туфли, мы ждали во дворе вызова в суд. Клозио сняли гипс недели две назад. Он ходил совершенно нормально, даже не хромал.

Заседание суда началось в понедельник. Сегодня суббота, утро – за пять дней они рассмотрели несколько дел. Так, например, разбирательство дела парней с огненными мухами заняло целый день. Обоих приговорили к гильотине. Я их больше никогда не видел. А братья Гравиль получили всего по четыре года – не было доказательств акта каннибализма. Их разбирательство заняло полдня. Другие убийцы получили по четыре-пять лет. Если смотреть в целом, то приговоры были суровыми, но справедливыми. Наше разбирательство началось в половине восьмого. Мы уже были в зале, когда появился майор в военно-полевой форме в сопровождении пожилого капитана сухопутных войск и лейтенанта.

– Дело Шарьера, Клозио и Матуретта!

Мы находились метрах в четырех от судей. У меня было время хорошенько разглядеть этого майора: лет сорока – сорока пяти, пустыня иссушила его лицо, волосы на висках серебрились, красивые черные глаза под густыми бровями открыто и прямо смотрели на всех. Настоящий солдат. Мы встретились с ним взглядом, и я отвел глаза первым.

Капитан, представитель местной администрации, навалился на нас изо всех сил. Он квалифицировал нападение на охрану как попытку преднамеренного убийства. Он назвал чудом тот факт, что араб не умер от тяжелейших побоев. И сделал еще одну ошибку, заявив, что такие заключенные, как мы, выносят сор из избы и бесчестят свою страну больше, чем кто-либо. Короче, он потребовал сплюсовать два срока: по пять лет за покушение на убийство и три за побег – итого восемь. Это для меня и Клозио. Для Матуретта он попросил всего три года за побег, поскольку выяснилось, что он не принимал участия в покушении.

Я коротко поведал присутствующим о своей одиссее, после чего объявили первый перерыв на пятнадцать минут. Перед этим судья спросил.

– Я что-то не вижу ваших защитников. Где они?

– У нас их нет. Прошу вашего разрешения дать мне возможность самому защищать себя и своих товарищей.

– Разрешаю. Законом это не возбраняется.

– Благодарю вас.

Через четверть часа заседание возобновилось. Председательствующий сказал:

– Шарьер, суд разрешает вам вести свою защиту и защиту ваших друзей. Однако предупреждаю: в случае, если вы будете неуважительно выражаться в адрес администрации, мы лишим вас слова. Вы имеете право защищаться, но должны при этом выбирать выражения. Можете начинать

– Я прошу суд сразу же отвести обвинение в покушении на убийство. Оно абсолютно безосновательно, и я объясню почему. В прошлом году мне исполнилось двадцать семь. Клозио – тридцать. Мы только что прибыли сюда из Франции и были крепкими и сильными. Мой рост метр семьдесят четыре, у Клозио – метр семьдесят пять. Мы нанесли удары арабу и охранникам железными ножками от кроватей. Ни один из них не был ранен сколь-нибудь серьезно. Мы не собирались причинять им вреда, действовали осторожно, чтобы просто оглушить их. Именно это и произошло. Обвинитель забыл упомянуть, а возможно, просто не знал, что железные ножки были обернуты тряпками, чтобы не нанести тяжелых повреждений. Думаю, суд, состоящий из истинных солдат регулярной армии, вполне отдает себе отчет в том, что может натворить молодой крепкий человек, когда наносит удар по голове другому плашмя штыком. А представьте, что можно натворить железной ножкой от кровати. Я хотел бы также обратить внимание суда на то, что ни один из четверых атакованных не был отправлен в больницу.

Учитывая, что мы приговорены к пожизненному заключению, побег считается преступлением менее серьезным, чем если бы его совершили люди с более короткими сроками заключения, В нашем возрасте крайне трудно переносить самую мысль о том, что нам никогда не вернуться к нормальной жизни. Я прошу снисхождения суда для всех троих.

Майор пошептался с двумя своими помощниками, затем стукнул молотком по столу.

– Подсудимые, встать! Мы встали и замерли.

Председательствующий сказал:

– Трибунал отводит обвинение в покушении на убийство. Вы признаетесь виновными в побеге второй степени тяжести. За это преступление трибунал приговаривает вас к двум годам тюремного заключения.

И тут мы все вместе хором сказали:

– Спасибо вам, господин майор! А я добавил:

– Спасибо трибуналу.

Охранников, присутствовавших на процессе, словно громом поразило. Мы вернулись в камеру.

Все радовались и поздравляли нас. Искренне, без всякой злобы или зависти. Даже те, кто получил на полную катушку. Пришел Серра и обнял меня. Он тоже был страшно рад.


Тетрадь шестая
ОСТРОВА СПАСЕНИЯ
ПРИБЫТИЕ НА ОСТРОВА

На следующий же день нас должны были отправить морем на острова Спасения. На одном из них, Сен-Жозефе, мне предстояло отбыть два года в камере-одиночке. Заключенные называли эту тюрьму людоедской. Я надеялся доказать, что название это ошибочно.

Я слышал, что бежали с островов крайне редко, побеги можно было пересчитать по пальцам. И все же бежали. И я тоже убегу, это уж точно. Через два года я сбегу с этих островов. Я твердил это Клозио, который сидел рядом со мной.

– Да, трудно тебя укротить, Папийон, старый ты мой дружище! Хотел бы и я так верить, что однажды обрету свободу. Смотри, ведь у тебя за год – побег за побегом. И ты ни разу не сдался. Я даже удивляюсь, как это ты здесь не пытался.

– Здесь был возможен только один путь – устроить бунт. А для этого надо объединить всех этих, таких разных людей, и времени на это у меня не было.

– Но ведь на островах будут точно такие же люди!

– Да, но я убегу оттуда без чьей-либо помощи. Один. Ну, в крайнем случае с напарником. Ты чего улыбаешься, Клозио?

– Улыбаюсь тому, что ты никак не сдаешься.

Наутро мы отплыли на острова на борту посудины водоизмещением четыреста тонн под названием «Танон», курсировавшей между Кайенной, островами и Сен-Лораном. Мы были скованы по двое и в наручниках. Две группы по восемь человек, каждая охраняемая четырьмя охранниками, расположились на носу, еще десять заключенных – на корме, с шестью охранниками и двумя начальниками этапа. Даже сидя на палубе этой посудины, было ясно, что она настолько стара, что развалится и пойдет на дно при первом же намеке на шторм.

Чтобы хоть как-то развлечься, я начал комментировать состояние «Танона».

– Эта посудина того и гляди на куски распадется! Да на ней просто опасно плыть! – Наступило общее молчание, и охранники, и заключенные навострила уши. – Мало того, мы закованы в цепи, к если что стрясется... Если б не цепи, у нас был бы шанс. Да и охрана тоже – в этой форме, тяжелых ботинках и с ружьями... Тоже почти нет шансов.

– В случае кораблекрушения ружье можно и выкинуть, – вставил один охранник.

Видя, что они клюнули на эту удочку, я продолжил:

– Ну а где спасательные лодки? Лично я вижу только одну, да и то маленькую, человек на восемь. Как раз для капитана и команды, а все остальные, выходит, тю-тю?..

Один из начальников конвоя посмотрел на меня и спросил:

– Это ты тот самый Папийон, которого привезли из Колумбии?

– Да.

– Неудивительно, что так далеко забрался. Похоже, в морском деле разбираешься.

– Еще бы! – хвастливо воскликнул я, но в этот момент на палубе появился капитан. Небольшого роста, толстенький, угольно-черный негр с удивительно юным лицом. И спросил, где тут те самые ребята, что доплыли до Колумбии на бревне.

– Вот этот, вон тот и тот еще, – показал начальник конвоя.

– А капитан кто? – осведомился капитан.

– Я, месье.

– Что ж, поздравляю вас, коллега. Сразу видно, вы человек незаурядный. – Он сунул руку в карман. – Вот, возьмите табак и папиросную бумагу. Курите и желайте мне удачи.

– Спасибо, капитан. Я тоже поздравляю вас. Плавать на такой посудине не шутка. Тем более, мне сказали, вы проделываете этот путь дважды в неделю.

Он так и покатился со смеху.

– О, вы правы! – воскликнул он. – Эту калошу давно следовало отправить на слом. Но компания все надеется, что она того и гляди потонет сама, и тогда они получат страховку.

К десяти утра волнение на море не усилилось, но ветер был неблагоприятным. Мы плыли на северо-восток, то есть против волн и против бриза, поэтому качало больше обычного. Многих охранников и заключенных тошнило. К счастью, скованного со мной напарника не укачало – нет ничего хуже, когда рядом с тобой кто-то блюет. Это был типичный парижанин – лихой парень и проныра. В Гвиану попал в 1927 году и был сравнительно молод – лет тридцати восьми.

– Меня прозвали Тити Белот. Надо признаться, я замечательно играю в белот. Во всяком случае, на жизнь на островах хватает. Белот всю ночь напролет по два франка за очко. При удачном раскладе можно заработать до четырехсот франков.

– Ты что, хочешь сказать, что на островах водятся деньги?

– А как же, Папийон! Остров набит патронами, а патроны – наличными! Некоторые привозят с собой, другие добывают через охранников за пятьдесят процентов. А ты, похоже, совсем еще зеленый, приятель. Будто в первый раз слышишь о таких вещах.

– Я и правда ничего не знаю об островах. Кроме, того, что с них трудно бежать.

– Бежать! – воскликнул Тити. – Об этом даже и думать нечего! Я семь лет торчу здесь, и за все это время было только два побега. А результат? Три трупа и двоих вернули обратно. Вот чем это кончается, браток. Никому еще не удавалось.

– А зачем тебя возили на материк?

– На рентген. Узнать, есть язва или нет.

– А почему ты не попробовал из больницы бежать?

– Верно, не пробовал. После того, что вы там натворили, Папийон, и думать об этом нечего. К тому же меня засунули в ту самую палату, откуда вы свалили. Так что можешь представить, какая там была охрана. Даже к окну было не подойти, чтобы глотнуть свежего воздуха. Сразу же отгоняли...

Морское путешествие подходило к концу. Вот они, острова! Они образовывали как бы треугольник с островами Руаяль и Сен-Жозеф в основании и островом Дьявола у вершины. Солнце стояло уже довольно низко и освещало их с той необыкновенной отчетливостью и блеском, когда видны все подробности, как бывает только в тропиках. Руаяль представлял собой плоскую возвышенность с примерно двухсотметровым холмом в центре. Вершина его тоже была плоской. Остров напоминал мексиканскую шляпу с частично оторванной тульей на поверхности моря. И повсюду высокие кокосовые пальмы. Особую привлекательность придавали острову маленькие домики с красными крышами – путешественник, не знающий, что там находится, обязательно возмечтал бы провести на этом райском берегу всю оставшуюся жизнь. На плато был маяк.

Когда мы подошли совсем близко, я различил пять длинных строений. Тити объяснил, что первые два – бараки, где размещалось до четырехсот заключенных в каждом. Затем шел дисциплинарный блок с карцерами, окруженный белой стеной. Четвертое здание – больница, в пятом размещалась охрана.

Остров Сен-Жозеф, отделенный нешироким проливом, располагался чуть поодаль. Меньше пальм, меньше домов, а в самом центре – некое громоздкое сооружение, отчетливо видное издалека. И тут я сообразил, что это такое. Тюрьма одиночного заключения, Тити Белот подтвердил мою догадку. Он указал также на бараки, где жили обычные заключенные, они располагались чуть ниже, поближе к морю Видны были сторожевые вышки. Ну а все остальные строения представляли собой точно такие же хорошенькие домики с белыми стенами и красными крышами.

Так как посудина наша подходила к Руаялю с юга, остров Дьявола мы не видели. Чуть раньше я лишь мельком заметил его. Похоже, это была огромная, сплошь заросшая пальмами скала с несколькими желтыми домиками у самого моря. Позже выяснилось, что в этих домах жили политические.

Три гудка сирены, и «Танон» бросил якорь в четверти мили от пристани, длинного сооружения из скрепленных цементом круглых камней, поднимавшегося над уровнем моря на десять метров. Чуть подальше, параллельно пристани, тянулась цепочка белых зданий. Я прочитал названия вывесок: «Пункт охраны», «Пароходное управление», «Пекарня», «Портовое управление».

С пристани на нашу посудину глазели заключенные. На них не было обычных полосатых костюмов, все в брюках и белых куртках. Тити объяснил, что на островах люди с деньгами устраивались вполне прилично и даже могли шить у портных на заказ, причем материалом служила мешковина, с которой предварительно выводились буквы.

К «Танону» подошла лодка. Один охранник у румпеля, два с ружьями по бокам, а позади на корме – шестеро заключенных. Обнаженные до пояса, в белых брюках, они стоя гребли огромными веслами. Пришвартовались. Сперва к ним спустился начальник конвоя. У нас сняли цепи с ног, но наручники оставили. И мы попарно начали спускаться в лодку. Добравшись до пристани, выстроились в ряд перед Портовым управлением и стали ждать. На набережной появился Шапар, которого я знал еще по Парижу, он попался на каких-то биржевых махинациях. Не обращая ни малейшего внимания на охрану, он закричал:

– Не дрейфь, Папийон! Можешь рассчитывать на друзей! В одиночке у тебя будет все! Сколько тебе закатали?

– Два года.

– Прекрасно. Тем скорее выйдешь. А потом придешь к нам и увидишь, что жизнь здесь не так уж плоха!

– Спасибо, Шапар. Как Дега?

– Работает здесь бухгалтером.. Странно, что он не пришел. Расстроится, что не повидались.

А потом появился Гальгани. Охранник пытался остановить его, но он протолкался к нам, крича:

– Должен же я обнять своего брата или нет? Какого черта... – И, обнимая меня, шепнул: – Можешь на меня положиться.

– А ты что здесь делаешь? – спросил я.

– Почтальон. Письмами занимаюсь.

– Ну и как? В порядке?

– Живу спокойно.

С нас сняли наручники. Тити Белота и еще нескольких человек, которых я не знал, отвели в сторону. Охранник скомандовал: «В лагерь!» – и они вышли на дорогу, идущую в гору.

Тут появился комендант островов в сопровождении шести охранников. Началась перекличка. Все оказались на месте. Эскорт удалился.

– Где бухгалтер? – спросил комендант.

– Идет, господин начальник.

И тут я увидел Дега в хорошем белом костюме, застегнутом на все пуговицы. Рядом с ним шагал охранник. У каждого под мышкой – книга регистрации. Они начали выкликать нас по одному и объявлять номер.

Когда очередь дошла до меня, мы с Дега обнялись. Подошел комендант.

– Это и есть Папийон?

– Да, господин комендант, – ответил Дега.

– Смотрите, берегите себя в одиночке. Два года пролетят незаметно.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю