Текст книги "Проклятие Раффы"

Автор книги: Анри Бертьен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

* * *

...Тем временем поезд подъехал к какому-то полустанку. – Приехали.– Будто извиняясь, развёл руками монах. Мы вышли на перрон. Из всего поезда, кроме нас, вышли всего две старушки и уныло разбрелись в разные стороны. Поезд ушёл. Близился полдень. – Вы не передумали?– Улыбнулся монах. – Пока нет...– Вздохнул я.– Хотя, признаться честно, мурашки по коже уже бегают... – А ты не блуди!– Улыбнулась Алёна.– И не лги мне! Никогда... Ладно?Нерешительно, почти заискивающе, попросила она. Монах вздохнул. В эту минуту мне показалось, что из всех троих только я один не знаю, чем это кончится...

* * *

...Мы долго шли, петляя по просёлочным дорогам, бегущим между перелесками. Чтобы сократить путь, монах понемногу вводил нас в курс дела. – Текст обращения должен быть краток.– Говорил он.– Вы можете говорить совершенно произвольно, но должны понимать, что, слушая Вас одну минуту, Бог Раффа теряет почти сто лет своего времени. – А разве он не вне времени?– Решил было проявить свою осведомлённость я. – Слушать нужно было...– Вздохнул старик.– Вне времени только Творец... А Раффа уже есть результат его труда – подручный, созданный для управления мирами... Как, впрочем, и Хаос, и другие... Они не могут быть вне времени совсем, ибо они просто 'начала' – для наших миров, а не 'начала всех начал'...– Старик недовольно пожевал губами. – А почему мы обращаемся к Творцу, а не к Раффе?– С некоторым недоумением спросила Алёна. – Так принято...– Пожал плечами старик.– Смертный ведь обычно не знает всей иерархии отношений. Но каждый, кто додумался, что вселенная имеет разумное начало, может... имеет право обратиться к Творцу непосредственно. Для этого нужно просто найти уединённое место – чтобы тебя можно было услышать в хоре других вопиющих – и обратиться. – Вслух?– Нерешительно спросила невеста. – Можно и вслух,– пожал плечами старик.– Но лучше – мысленно. Воздев очи к небу... – Зачем? – Чтобы обеспечить нужный настрой.– Улыбнулся монах.– Чем отчаяннее, чем искренне просьба – тем больше вероятность, что тебя услышат. Чем чище и бескорыстнее она – тем больше вероятность, что её исполнят. – Любую-любую просьбу?– Недоверчиво округлив глаза, по-детски спросила Алёна. – Любую...– Улыбнулся дед.– Просить можешь всё, что угодно. Сделают только то, что сочтут нужным. – Из каких соображений?– Поинтересовался я. – Из соображений высшей справедливости, из соображений планирования людских судеб, из многих иных соображений, даже приблизительного перечня которых не знаю и я – могу только догадываться...– развёл руками старик.Разумы таких уровней оперируют понятиями, принципиально непостижимыми на нашем с вами уровне. Чтобы получить возможность их понять, нужно самому подняться до их уровня – иного пути нет... – То есть – стать одним из начал?– Озадаченно предположил я. – Примерно...– улыбнулся старик. – А там – что, есть ещё вакантные места?– Игриво усмехнулась Алёна. – Творец располагает бесконечным множеством миров...– Уклончиво ответил старик.– Но – мы пришли.– Развёл руками он.– Вот он – ручей, вы можете испить воды: родник недалеко, и он чист.– Мы тут же охотно воспользовались этим предложением. Должен сказать, что такой вкусной воды я в жизни никогда не пил – ни до, ни после... – За тем кустом ручей делает поворот, и там вода намыла в глубину почти по колено,– бесстрастно продолжал старик.– Вам надлежит войти в ручей, совлекши с себя одежды, и совершить омовение...– Заметив наше недоумение, он добавил:– Если вы действительно готовы к браку и жаждете единения и соитий – вам уже сейчас следует отбросить стыд, ибо он порочен: стыдно лишь делать зло – вы же идёте к тому, что считаете благом... Превозмогите свой стыд – и увидите, насколько вам станет легче.– С доброй улыбкой закончил он, и, заметив смущение и растерянность на лице Алёны, добавил:А я... на своём веку уже столько всего повидал... Что можете считать меня... одиноко стоящим деревом...– И он отвернулся. Надо сказать, что раздевались мы очень нерешительно. Наши ощущения в этот миг лучше всего определить так: 'и хочется, и колется'... Дед не поворачивался и молчал. Наконец мы сообразили и, встав лицом к лицу, начали раздевать друг друга. Это оказалось лучше. И, надо сказать – приятнее. Наконец мы решились идти в воду. – Все, все одежды совлеките...– не оборачиваясь, подал голос старик.– Так же – помогая друг другу...– Видимо, чтобы снова не ждать нас целую вечность, поспешил добавить он. Эта фраза нас почему-то приободрила, и Алёна уже с готовностью предоставила мне возможность развязать её купальник, хотя и зарделась при этом... Нет нужды говорить, что было, когда она стащила с меня плавки... – В воду, в воду скорее!– Прикрикнул, не оборачиваясь, старик – затылком он видел, что ли? Мы несмело вошли в ледяную воду ручья. – Окунитесь, присев,– продолжал старик,– а затем пусть каждый из вас омоет другого своими руками – черпая, когда нужно, пригоршнями воду...– Это было выше наших сил. Но старик поторапливал: – Быстрее, быстрее – а то замёрзнете... И удовольствие превратится в сомнительное занятие выбивать зубами барабанную дробь!– Мы, зажмурившись, окунулись. Места было мало, и под водой я вдруг ощутил рядом её тело нагое, упругое, тёплое... Впервые... Я прижался к нему, обнял – не смог устоять. Алёна, дрожа – от холода ли? – вцепилась в меня. – Не спешите,– вдруг услышали мы исполненный доброжелательности голос старика:– для этого у вас ещё будет время...– Мы поднялись из воды, встав на ноги. Вода была действительно ледяной, но сверху это как-то не ощущалось. Только ноги начали замерзать. – Мойтесь, плескайтесь – быстрее, а то замёрзнете!– Поторапливал старик. Мы несмело начали трогать ладонями друг друга. Стало теплее... Заметно теплее... И вдруг – 'О, небо! Я не переживу такого позора!'– едва не возопил я: мой член, который упорно стоял, как молодой дубок, с тех самых пор, когда я начал развязывать купальник Алёны, член, который вогнал её в краску, выпрыгнув из плавок, когда она их снимала – вдруг забился в судорогах и белая струя обрызгала её бедро... Я, не в силах оторваться от её тела, обнимая её, стал сползать в воду, пряча взгляд. Она дрожала от возбуждения, прижимая мою голову к своему телу. Опустившись на колени, но так и не сумев выпустить Алёну из своих объятий, я, продолжая прижимать её живот к своему лицу левой рукой, правой стал смывать с неё сперму... – Правильно, правильно...– Вдруг почти ласково сказал старик.– Только смывай-то двумя руками: наобниматься вы ещё успеете... Не волнуйтесь ничего страшного не произошло – всё в полном порядке. Когда ваши соития станут регулярными – вы уже не будете сливать семя на землю: оно должно попадать во чрево, и этому все очень быстро учатся...– Убаюкивающим голосом продолжал он.– Присядь и ты – омой его член проточной водой: и поостынет, и чище будет...– Обратился он к Алёне. Послушно присев, она несмело взяла мой член в свою руку. Столь сладостной истомы я в жизни ещё не испытывал – тихо застонав, я просто сполз в воду. – Закати кожу – обнажи головку-то...– Улыбнулся старик.– Не бойся – не боги горшки обжигают...– Совсем ласково подбодрил он.– И уж, тем более делать детей людям всегда приходится самим...– Разрядил обстановку он. Алёна несмело заулыбалась. Мне тоже стало легче – я как-то перестал считать происшедшее неудачей. 'Разумеется – при чём здесь 'неудачи' просто слишком долгое воздержание, вот и вышло самопроизвольное извержение семени,– услышал я в голове голос монаха.– Это всё совершенно нормально...'– Вслух же спокойно произнёс:– Как только смоете с себя всё вытирайтесь: нам уже пора.– И, подтащив наш рюкзак поближе, бесцеремонно вынул из него два больших махровых полотенца и положил сверху. Почувствовав, что замерзаем, мы наспех обнялись под водой – инстинктивно; видимо, решив, что так будет больше пользы – для омовения, разумеется... Монах только улыбался. – Не забудьте как следует омыть промежность. Друг другу.– Улыбаясь, подсказывал он. Мы, краснея, не хотели противиться... Наконец, стуча зубами, мы расхватали полотенца и стали вытираться. – Друг друга, друг друга!– С улыбкой подсказывал монах. Член мой, омытый нежными Алёниными руками, к тому времени уже принял прежнее положение. Бросив на него короткий взгляд, монах улыбнулся. 'Вишь, каков... – а ты боялся... А ведь мог и поартачиться с полчаса...'– 'услышал' я его комментарий. Тем временем мы закончили растирать раскрасневшиеся тела и нам стало жарко. Я откровенно любовался её телом, будучи абсолютно неспособным отвести от него взгляд. – Не сотвори себе кумира – ни на земле, ни на небе, ни под землёй...Медленно, с расстановкой произнёс монах. – О чём это вы?– Поинтересовалась совершенно пунцовая невеста. – О том, как он на тебя смотрит...– Улыбнулся старик.– Плохо быть кумиром. Особенно – низвёргнутым.– Вздохнул он. – Надеюсь, нам это не грозит?– Улыбнулся я. – Это всё зависит только от вас...– Уклончиво ответил старик. Он спокойно, по-хозяйски, вынул из рюкзака наши тапочки и поставил на берегу ручья: – Ополосните ноги, оботрите, обувайтесь...– Деловито бормотал он, вытряхивая 'свадебные наряды'. – Облачи невесту-то...– Протянул он мне её наряд. От вида Алёны здесь, на берегу этого ручья, в этой полупрозрачной ночной рубашке с кружевами, надетой на голое тело, можно было просто сойти с ума. Монах с видимым удовлетворением оглядел её: – Хороша... Самое время...– Что именно 'самое время', он объяснять не стал. Заставив надеть на себя все приготовленные одеяния, он повёл нас на близлежащий холм. Мы всходили на него довольно долго – минут двадцать, наверное. Признаться, именно тогда у меня впервые появилось ко всему этому какое-то... Я бы сказал – пренебрежительное отношение. Представьте: идут зачем-то на холм монах с клюкой, полуголая красавица, покрытая скатертью, да изнывающий от вожделения молодой 'жеребец', укутанный в кусок материи. Оба последних – в домашних тапочках. Бред! К тому же у 'жеребца' член уже начал побаливать... с непривычки-то к подобным мероприятиям... Наконец достигнута вершина холма. Впереди – обрыв. За ним – огромная долина, в которой раскинулись сёла, луга, пашни, пруд, небольшая речушка... Величие настораживало: как будто над всем этим нам предстояло воспарить... Монах расстелил неподалёку два коврика: – Это для вас... Не рядом – чтобы вы думали о том, что будете говорить, а не о теле, дышащем рядом...– Мы смущённо опустили очи долу. – Встаньте каждый посредине своего коврика на колени, лицом к обрыву... а затем согнитесь в поклоне, вытянув руки как можно дальше вперёд...Продолжал старик. Мы выполнили это – нельзя сказать, что очень охотно или сколько-нибудь серьёзно.– А теперь медленно поднимайте вытянутые руки так, чтобы видеть кончики пальцев...– Продолжал инструктировать старец.– Что чувствуете?– Неожиданно спросил он. – Жуть...– Передёрнула плечами Алёна. – Брррр...– Вынужден был согласиться я. – Вот и прекрасно, улыбнулся монах.– Значит, вы оба – вполне 'коммуникабельны'. Раз почувствовали 'голос места'... Вы придумали, что будете говорить?– Неожиданно быстро спросил он.– Не забудьте, что времени у вас – ровно минута. Минуту Раффа будет внимать вам, в миллисекунду обратится он к Творцу за советом и осмыслит им сказанное; и, наконец, несколько секунд понадобится мне, чтобы узнать ответ Раффы.– Мы в нерешительности переглянулись. Заметив эти 'переглядки', старик вздохнул: – Так я и думал... Ладно, я буду говорить текст – тихо, чтобы не сбивать а вы мысленно повторяйте – слово в слово. При этом, приняв 'позу моления' – с воздетыми кверху руками... или – смотрите сами, как вам самим покажется удобнее – представляйте себе, что вы на самом деле обращаетесь к тому, кто несоизмеримо выше и сильнее вас – пусть он находится хотя бы и прямо здесь, в этом мире...– Мы не возражали. Старец встал между нами видимо, чтобы окончательно лишить нас возможности думать о вожделённом, а не о Боге – и, положив клюку перед собой, воздел руки к небу. – Слушайте...– вскоре тихо сказал он. Мы прислушались.– И повторяйте...добавил он шёпотом. Мы едва не прыснули, вспомнив о том, что только что в ответ на его 'слушайте' оба ожидали услышать 'откровения свыше'. – О, вездесущий Отче наш!– Начал ровно, без надрыва и какого-либо преклонения, но – с известной долей какой-то торжественной искренности говорить монах. – О, вездесущий Отче наш!– Молча вторили ему мы, воздев руки к небу. – Обрати взор свой на взалкавших счастия Любви отпрысков своих!– Продолжил монах, едва мы мысленно закончили предыдущую фразу. Я сказал 'едва мы закончили' – это верно: я почему-то 'слышал' Алёну, а она – меня. Мы действительно 'говорили' хором, и, если кто-то запинался – другой терпеливо ждал. А монах ждал нас обоих – чтобы, едва мы выговоримся, предложить следующую порцию 'обращения'... – Защити Любовь нашу от всех, кто вольно или невольно может или хочет разрушить её и дай нам силы жить в союзе до самой смерти...– Здесь мы уже начали проникаться серьёзностью момента. Жаль, что мы не могли видеть лица друг друга – каждый был уверен, что в этот момент оба выглядели растеряно. А потом на глазах каждого вдруг появились слёзы... – Обещаем тебе, Отче, что мы сами не посмеем согрешить против Любви своей, против взглядов наших сегодняшних, против добра и счастия в мире этом, ибо на чашу весов ставит каждый из нас и свою Судьбу, и судьбу своих детей... Мы знаем, что ждёт всякого, кто не сдержит слова своего, тебе данного, но не видим для себя сегодня никакой иной судьбы. Мы чисты перед тобой, Отче, в делах и помыслах наших, и не грешим против совести своей, обращаясь к тебе... Миг, когда ты услышишь нас и соединишь навеки, мы ждём, как самый желанный час нашей жизни... Аминь!– Закончил монах и несколько секунд стоял, склонив голову, как бы к чему-то прислушиваясь, сделав нам предостерегающий жест рукой, чтобы мы не мешали его мыслям. Куда там – до того ли нам было! Мы забыли и о происшедшем только что у ручья, и о полунаготе своей – даже член мой безвольно повис, как будто ничего интересного для него совсем недавно и не было... Глаза застилали слёзы, не то – умиления, не то – радости, не то – вообще непонятно, чего...

* * *

...Рассказчик ненадолго замолк и замер, глядя на море. Свежий бриз трепал его кудри, о которых могли мечтать многие женщины. А он стоял и только с тоской смотрел вдаль... И я не видел в жизни более переполненного безнадёжностью взгляда... Наконец он, встрепенувшись, продолжил рассказ.

* * *

...Вскоре монах закрыл глаза и поднял взгляд к небу, будто чему-то внимая, а спустя несколько секунд утвердительно кивнул. – Вам обещано покровительство Раффы.– Повернувшись к нам, просто и твёрдо сказал он. А потому – продолжим...– И, согнав нас с ковриков, он быстро расположил их рядом. – Исполним формальную часть обряда...– Просто сказал он, приглашая нас вновь встать на свои коврики.– Возьмитесь за руки, друзья... Ибо с этого момента в судьбе каждого из вас произойдёт ряд изменений... Я, исполняя обряд, буду задавать вам вопросы, а вы будете на них отвечать 'да' или 'нет' – обдуманно, взвешено, но – без иных вариантов или каких-то оговорок. И всякий раз,– старик выдержал паузу,– когда вы оба ответите 'да',– снова пауза,– в вашей судьбе будет произведена та или иная коррекция. Мною – сейчас я имею на это право. Многие из этих коррекций необратимы. Так что – слушайте внимательно. И – думайте, прежде чем отвечать.– Мы в нерешительности переглянулись: ещё не улеглась эмоциональность самого обращения, и теперь строгий и серьёзный тон монаха ставил наши ощущения от происходящего почти на грань ужаса... – Итак, дети мои...– Неожиданно ободряюще улыбнувшись, начал он,– слушайте и отвечайте... Готов ли ты, Гарри, перед лицом создателя своего засвидетельствовать, что хочешь взять в жёны девицу сию, которую за руку держишь? Можешь ли ты утверждать, что жаждешь этого более, чем свободы своей, и готов ли ты отдать жизнь свою в полное её распоряжение? Отвечай! – Дд...А!– Запнувшись, почти выкрикнул я. – Готова ли ты, Алёна, перед лицом создателя своего засвидетельствовать, что хочешь стать женою отроку, которого за руку держишь? Можешь ли ты утверждать, что жаждешь этого более, чем свободы своей, и готова ли ты отдать жизнь свою в полное его распоряжение? Отвечай! – Да...– Тихо и просто, не задумываясь, сказала невеста, светящимися от счастья глазами изливая бальзам на мою душу. Я был просто уверен тогда, что мне стало буквально физически теплее под её взглядом... – Готов ли ты, Гарри, перед лицом создателя своего засвидетельствовать, что намерен беречь и хранить вновь обретённую жену свою пуще самой жизни? Можешь ли ты утверждать, что готов выкупить жизнью своей жизнь её и её детей, если это потребуется? Отвечай! – Да.– Уже обретя уверенность под обволакивающим любовью взглядом Алёны, совершенно твёрдо произнёс я. – Готова ли ты, Алёна, перед лицом создателя своего засвидетельствовать, что намерена беречь и хранить вновь обретённого мужа своего всю свою жизнь? Можешь ли ты утверждать, что готова выкупить жизнью своей жизнь детей ваших, если такое потребуется, а жизнь его будет отдана и этого окажется недостаточно? Отвечай! – Да...– Нерешительно сказала Алёна, видимо, продолжая вдумываться в изощрённость формулировок. – Готов ли ты, Гарри, перед лицом создателя своего засвидетельствовать, что намерен всю жизнь трудиться на благо вновь созданной семьи твоей даже если угаснет любовь меж вами и это понадобиться только для детей ваших? Можешь ли ты утверждать, что любые невзгоды, порождённые несовершенством отношений между вами, никогда не коснутся ваших детей? Отвечай! – Да...– Теперь уже нерешительно сказал я, а сам вдруг понял, что я ведь об этом раньше совершенно не задумывался... – Готова ли ты, Алёна, перед лицом создателя своего засвидетельствовать, что намерена всю жизнь преумножать плоды труда мужа своего ради блага вновь созданной семьи твоей – даже если угаснет любовь меж вами и это понадобиться только для детей ваших? Можешь ли ты утверждать, что любые невзгоды, порождённые несовершенством отношений между вами, никогда не коснутся ваших детей? Отвечай! – Да...– Совсем неуверенно произнесла невеста. – Готов ли ты, Гарри, перед лицом создателя своего засвидетельствовать, что намерен всю жизнь прощать жене своей вольные и невольные прегрешения её, как создатель прощает? Можешь ли ты утверждать, что любой проступок её может быть прощён тобой, если она, раскаявшись, придёт к тебе в надежде на прощение? Отвечай!– Я хотел было сказать 'я подумаю...', но под твёрдым взглядом монаха не посмел, и, памятуя требование отвечать только 'да' или 'нет', с трудом выбрал 'да'... – Готова ли ты, Алёна, перед лицом создателя своего засвидетельствовать, что намерена всю жизнь прощать мужу своему вольные и невольные прегрешения его, как создатель прощает? Можешь ли ты утверждать, что любой проступок его может быть прощён тобой, если он, раскаявшись, придёт к тебе в надежде на прощение? Отвечай! – Да...– С не меньшими, видимо, колебаниями, выбрала Алёна. ...Так он допрашивал нас, казалось, целую вечность. Если вначале мы были уверены, что легко ответим 'да' на любые вопросы – нам казалось, что любовь наша может служить тому порукой, то по мере перечисления им невзгод, которые могут встретиться нам в жизни, мы постепенно теряли уверенность в этом... И всё же – на все вопросы мы упорно выбирали более или менее твёрдое, но – 'да'. Иногда он на секунду замирал с прикрытыми глазами, как будто утверждая про себя что-то, потом всё продолжалось дальше. Казалось, этому не будет конца... – Что ж – я свою работу закончил.– Наконец устало произнёс монах и опустился на траву.– Повернитесь друг к другу, дети мои...– Мы с облегчением выполнили его волю. – Теперь возьмитесь за руки... и встаньте так близко, что любое движение уже заставит вас соприкоснуться...– Мы с интересом выполнили и это. – Теперь, если в вас ещё осталось то чувство, которое привело вас сюда вы можете поцеловаться...– Сказал он.– Только – очень нежно... как бы награждая друг друга нежностью за долготерпение...– Признаться, фраза 'если в вас ещё осталось то чувство, которое привело вас сюда', озадачившая нас тогда, на самом деле была не столь уж бессмысленной: мы очень устали, мы были просто измочалены 'перекрёстным допросом', который нам устроил старик и деморализованы обвалом сведений об ожидающих нас жизненных трудностях... Мы были разбиты настолько, что нам и впрямь уже было не до любви... Старик пристально наблюдал за нами – пожалуй, он это заметил... – Притроньтесь висками друг к другу – так, чтобы не вы, а лишь дуновение ветерка от вашего приближения освежило кожу того, кого вы держите за руки...– Неожиданно пришёл нам на помощь старик. Мы повиновались. И чудо: постепенно, по мере овевания этим 'ветерком', к нам начала возвращаться нежность... А за ней – скромно, нерешительно, с оглядкой осмелилась войти в наш мир Любовь... Старик сидел и грустно улыбался... – Только смотрите – не коснитесь...– С улыбкой предостерёг он. Какое-то время он наблюдал за нами, изредка бросая короткий взгляд из-под приспущенных век. – Ну, что – разобрались?– Наконец поднялся он.– Целоваться-то будете или, может, домой пойдём? Пока не поздно... Мы улыбнулись этой его нарочитой простоте... и поцеловались. Так нежно, осторожно и несмело, как это не могло быть и в первый раз. – Ну, слава Богу...– Вздохнул старик.– А я уже начал подумывать, что вы струсили...– Мы смотрели на него, обнявшись, и улыбались. Он в ответ тепло улыбался тоже. Наконец ему это надоело и он взглянул на солнце: – Пора, однако... – Что именно?– Буквально одним взглядом спросили его мы. – Приступать к завершающему этапу...– Улыбнулся он.– Итак – никто из вас не передумал? Не испугался? Пока ещё не поздно вернуться назад, чтобы избежать проклятия Раффы...– Мы тогда подумали, что он неудачно пошутил... Ну разве мы могли передумать? После всего того, что мы только что пережили, после того, как любовь наша буквально угасла и вдруг каким-то чудом возродилась вновь, обогатившись какой-то немыслимой, неизвестной раньше нам нежностью – разве могли мы остановиться на полпути? Или, тем более – повернуть назад? – Мы готовы...– Тихо сказал я, переглянувшись мимоходом с невестой: действительно ли готовы? 'Действительно',– подтвердила взглядом она. ...Старик снова отобрал у нас коврики и расположил их в длину – так, чтобы получилось подобие дорожки, в центре которой он расстелил вынутую из рюкзака простынку. Нам велел разуться и стать лицом друг к другу у противоположных её краёв. Затем подошёл к Алёне и, закрыв ей рукой глаза, спросил: – Любишь? – Да...– Прошептала она. Тогда старик убрал руку и сказал: – Сбрось с себя покрывало. Просто сбрось с плеч, чтобы оно соскользнуло на землю...– Добавил он, видя её нерешительность. Алёна несмело передёрнула плечами и покрывало оказалось на траве. – Теперь сбрось бретельку с одного плеча – не совсем, а лишь чуть-чуть... Чтобы она потом сама могла опадать дальше...– Алёна исполнила и это. Краска понемногу начала заливать её лицо, груди подтянулись и напряглись, соски выпирали очаровательнейшими пупырышками сквозь тонкую полупрозрачную ткань... – Теперь погладь себя...– Продолжал монах. – В смысле?– Не поняла Алёна. – Доставь себе удовольствие... И – покажи ему, как ты это делаешь...Улыбнулся старик. – Я не могу так...– Алёна замотала головой – казалось, она готова была расплакаться. – Нееет...– Доброжелательно прямо в глаза ей произнес старик:– Ты можешь. И – хочешь. Ты просто стесняешься. Но время стеснений уже прошло – поверь мне. Сейчас настало время оргий... И ты вправе не только не скрывать своих желаний, но и демонстрировать их, требуя их удовлетворения...– Алёна несмело улыбнулась. – Так что – давай, давай...– Приветливо подзадорил её старик.– Покажи ему, что ты умеешь с собой делать. Доставь ему удовольствие... – Правда?– Нерешительно спросила она. В это время опущенная бретелька упала, обнажив очаровательную, трепещущую грудь. – Ой...– Испугалась невеста, пытаясь прикрыть срам рукой. – Не надо...– Улыбнулся старик и сделал мне знак: подойди, мол. Я охотно приблизился. – Опусти её руку...– Тихо попросил он. Я сделал это. Алёна поддалась. Дыхание её участилось, полуобнажённая грудь в волнении вздымалась, выдавая быстро нарастающее волнение. Я нерешительно провёл руками по её плечам 'правильно, правильно',– подбодрил старик.– А теперь погладь её тело – всё – один раз – быстро – но очень осторожно, практически не касаясь – и отходи – пусть она сама продолжит...– Он оказался прав: Алёна не выдержала, и, постепенно забываясь, начал себя гладить – сначала несмело по бёдрам, потом по прикрытой груди, потом добралась до обнажённой, взяла пальцами соски... Выставив груди вперёд и полузакрыв глаза, она начала играть сосками, поглаживать груди... Дыхание стало неровным, прерывистым, частым... – Откинь полы плаща на плечи...– шепнул старик. Он был прав: мой член, не в силах снести такое зрелище, вновь взыграл и уверенно смотрел вверх... Алёна, увидев его, почти обезумела... – Не подходите...– предостерёг старик,– а то это будет слишком просто...Мы неистовствовали, готовые забыть обо всём и броситься друг другу в объятия. Алёна скользнула рукой в промежность... – Возьми его в руку...– Шепнул мне дед.– Возьми – пусть она тоже посмотрит... Сейчас ей это наверняка понравится... И сделай несколько движений рукой – туда, сюда... Только не спеши – ты ведь просто ей показываешь... Самоудовлетворяться теперь нет смысла: ведь тебя ждёт она... Спустя минут пять таких самоистязаний, показавшихся нам тогда вечностью, Алёна уже лежала на простыне, и, не в силах оторвать руку от живота, тихо постанывала. Другой рукой она потихоньку теребила сосок. Глаза её были прикрыты, губы подрагивали... -...А теперь поцелуй её пальцы... на ногах...– Прошептал старик.– Сначала нежно, едва касаясь губами, затем – возьми каждый в рот, и, нежно обхватив губами, сожми...– Я даже не мог себе представить, какой дикий, сладострастный стон может испустить при этом женщина... Теперь я это знаю... А старик не умолкал: – Пройдись губами по внутренней стороне ног – от ступней до колен, то по одной, то по другой ноге, только нежно – едва касаясь...– Я делал это, а Алёна сходила с ума, извиваясь... Неожиданно старик сказал: – А теперь поцелуй её... Туда... Да не туда,– улыбнувшись моей неопытности, он кивнул взглядом:– Вон туда...– Увидев мою нерешительность, он подтвердил:– Туда, туда... Чай – сам мыл всего час назад...– Я нерешительно приблизился к лобку – Алёна неожиданно сжала ноги и задрожала, как в столбняке... – Целуй, целуй...– подзадоривал монах.– Из вас двоих именно ты должен сделать это первым...– Я поцеловал. В волосы. Алёна дрожала.– Теперь рядом, то слева, то справа...– Подсказывал старец. Я послушно следовал его советам. Ноги девушки нерешительно разжались, она стала несмело подтягивать колени и разводить их в стороны. Монах, подбадривая меня взглядом, кивнул: туда, мол! – я повиновался. Несмело коснулись мои губы приоткрытых 'губ' девушки... Сладкий стон прокатился по округе... Ноги нерешительно раздвинулись ещё шире...– 'Смелее, смелее...'– подбадривал взглядом монах.– 'Языком...'– 'услышал' я очередной совет. Алёна лежала, уже попросту раскинув ноги и теребя соски... Я осторожно лизал влажную внутреннюю поверхность губ...– 'Языком... Глубже!'– снова почудился мне голос монаха. Я с силой вогнал язык в нежную глубину... Алёна в ответ взвыла и сжала мою голову ногами так, что ушам стало больно. Остановить проникновение я не посмел – сил не было... Уши горели, я выпученными глазами смотрел на монаха, ожидая следующей подсказки, а язык лихорадочно пытался проникнуть всё глубже и глубже... Наконец ноги невесты ослабли, движения языка стали, видимо, более желанными – она даже стала нерешительно сама подставлять себя так, чтобы ему было удобнее выполнять свою миссию... Всё тело невесты, казалось, источало вожделение; по нему перекатывались волны дрожи, лицо пылало, сквозь стиснутые губы вырывались стоны... – Рот открой,– с улыбкой шепнул ей старик.– А то, чего доброго, задохнёшься...– шутливо добавил он. Алёна нерешительно попыталась исполнить его совет.– Шире, шире...– Ободрял монах.– Открой рот так, чтобы могла свободно дышать. Как во время бега...– Невольно мы рассмеялись этому сравнению, но долго отвлекаться от своего занятия, сами понимаете, не могли. Буквально через пару секунд мы уже, совершенно забывшись, продолжали свои занятия, но теперь Алёна глубоко дышала широко открытым ртом, а её стоны и вскрикивания разносились по округе... – Как хорошо...– Мечтательно произнёс монах.– Вот так бы всю жизнь, а?Полунасмешливо обратился он к нам. Смущёнными, но сияющими физиономиями мы охотно подтвердили своё согласие. Я поднял голову и уселся, обняв её колени. Мы немного – буквально с полминуты – передохнули. Снова почувствовав в себе силы, я уставился на её колени и нерешительно поцеловал их – сперва одно, затем – другое. Алёна одарила меня благодарным взглядом. – Поцелуй её в живот...– Предложил старик. Я охотно повиновался.– Выше...шепнул старик.– Выше... Ещё выше...– Мы поцеловались.– Теперь ты его...шепнул старик Алёне.– Ниже...– Губы девушки коснулись моей груди.– Ниже... Ещё ниже...– Мой член оказался у её лица. Она нерешительно прикоснулась руками к мошонке. Попыталась её погладить. Та в ответ сжалась, превратившись в крошечный комок.– Поцелуй...– шепнул Алёне монах. 'Куда?'– Взглядом нерешительно спросила она.– 'Туда, туда...'– тоже взглядом подтвердил тот. Алёна нерешительно коснулась губами головки члена. 'Ещё...'– Улыбнулся монах. Алёна поцеловала его ещё. И ещё. И ещё раз. Мне нравилось. Налившийся кровью член дрожал. Раскрасневшаяся девушка, казалось, входила во вкус. Вдруг она несмело взяла головку губами. И... мой член, моя... гордость – то, что я только что с таким желанием демонстрировал девушке, любуясь её вожделением – вдруг обмяк, съёжился, превратившись в безвольного червяка. И только боль напоминала о том, в каком виде он пребывал всё последнее время... – Что с ним?– Испуганно взглянув на монаха, нерешительно спросила невеста. – Ничего.– Улыбнулся тот.– Просто непривычно ему это – вот он и испугался... – Кто 'он'?– Девушка переводила недоумевающий взгляд с меня на 'него', как бы пытаясь угадать, кто же из нас оказался столь пугливым. – 'Инструмент'.– Улыбнулся монах.– Не привык он к такому обращению. Вот и испугался. Ничего,– ободряюще кивнул нам 'инструктор',– пообвыкнет понравится. Даже наоборот – когда у него 'настроения' не будет, так вы его таким способом поднимать будете... – То есть?– Не поняла Алёна. – То есть...– вздохнул монах,– соси!– Неожиданно сказал он. – Как это?– Зарделась невеста. – Да так... Как ты только что делала... Возьми его в руку... Оттяни назад кожицу... Возьми губами головку... Втяни её в рот... Оближи её там... Пососи немного... Поиграй с ней языком... Втяни в рот его весь... Короче говоря – делай с ним всё, что тебе вздумается – лишь бы он вновь 'осмелел'...– Закончил 'инструктаж' учитель. Совершенно красная, Алёна несмело пыталась следовать его советам. И – чудо: спустя несколько минут таких её развлечений 'инструмент' начал оживать. – Пока больше не надо.– Подсказал монах.– Он к этим развлечениям ещё не привык, не освоился, так что большего вы от него сегодня таким способом и не добьётесь... Ложись на спину,– обратился он ко мне.– А ты вставай...он подал руку невесте. Та сделала попытку вскочить и, зашатавшись, едва не упала. – Но, но... Не так быстро...– Взял её за плечи учитель.– Стань на четвереньки, пообвыкни... Если всё нормально – поднимись, оставаясь на коленях... Только так... Постепенно...– Я тем временем улёгся. Стоя рядом на четвереньках, Алёна стала игриво щекотать меня волосами. Она смеялась. Она довольно улыбалась. Она целовала меня – в губы, в плечи... Она обцеловывала меня всего. – Присядь на него верхом...– Снова посоветовал монах. Алёна осторожно пристроилась сверху.– Возьми член рукой...– Она, хоть и потупив стыдливо глаза, но – уже охотно – взяла.– Поводи его головкой у себя между ног...Зардевшись, девушка исполнила и это. Инструмент заметно приободрился.Вставь его туда...– Она несмело ввела головку внутрь и едва не вскочила, вскрикнув. 'Чего это она?'– недоумённо взглянул я на учителя. 'Ничего',улыбнулся тот. 'Просто несмелая ещё, нерешительная... Это пройдёт...'Алёна тем временем сумела ввести головку и, закусив губу и подрагивая всем телом, осторожно водила ею туда-сюда... – Глубже, глубже...– прошептал монах. Невеста повиновалась. Похоже, она начинала терять голову – глаза прикрыты, голова чуть откинута назад... Шумно дыша чуть приоткрытым ртом, она то нерешительно пыталась присесть на член, то почти вскакивала с него, повторяя это настолько часто, что вызвала наши улыбки. Я тихо блаженствовал. – Обними её,– тихо сказал монах. Я протянул к ней руки. Алёна подалась ко мне всем телом, прижалась, отстранилась, прижалась ещё – и вжалась в меня, пристроив голову у меня на плече. Я обнял её руками. – Перевернитесь,– шепнул мне монах. После нескольких бесплодных попыток мне это удалось. Теперь я оказался сверху. – Та поза, в которой вы только что находились,– улыбнулся монах,– хороша, чтобы свести женщину с ума... Называется она 'наездница'... Женщина в этой позе чувствует себя свободной, её движения не скованы – и она может, легко предаваясь любым фантазиям, довести себя до экстаза... Но лишаться девственности так сложновато – решиться трудно... – Угу...– пытаясь спрятать свою голову у меня на груди, стыдливо подтвердила Алёна. – Поэтому эту функцию мужчине приходится выполнять самому...– развёл руками учитель. 'А как?'– едва не спросил я, но он продолжал: – Приподнимись над ней на руках... не стесняй её движений... Введи головку и осторожно, неглубоко, води ей туда-сюда... Потом опустись на локти и возьми её руками за плечи... Только не ложись на неё совсем – просто едва касайся... Осторожно... Всем телом... Или – теми его частями, которые касаются...– Улыбнулся старик, видя мои прилежные попытки слишком точно исполнять его предписания.– Вот так и продолжай... Пока не почувствуешь, что через секунду всё закончится...– Старик сделал паузу – видимо, пытаясь оценить, правильно ли я его понимаю.– А как почувствуешь, что пора – вонзи до предела, одним махом, решительно – и тем ты уничтожишь её девственность...– Так я и сделал. – ААх!– От неожиданности Алёна едва не вырвалась. Но за плечи я держал её крепко... Всаженный до основания член пульсировал в ней, выпуская сперму; я уже попросту лежал сверху, будучи совершенно неспособным находиться в напряжённом состоянии; но руки мои вцепились в её плечи мёртвой хваткой... Вырваться она просто не могла... По лицу её текли слёзы, а я целовал и целовал – глаза, виски, щёки, губы, шею... Меня совершенно переполняло какое-то новое, неизвестное мне ранее чувство благодарности к лежащей подо мной женщине... Я не могу его описать. Оно поработило меня, сделало своим... и её – рабом. Навеки. Как мне казалось тогда... О, боги! Если бы это было правдой...