Текст книги "Хроники провинциальной инквизиции. История первая. Медная бабушка (СИ)"

Автор книги: Аноним Волынская-Кащеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

За его спиной кто-то размеренно хлопал в ладоши:

– Браво! Браво! Браво!

Роман замер, будто окаменев. Потом медленно обернулся. Все оказалось еще хуже, чем он думал. За его спиной была не пепельноволосая, и не грозный Рико. Привалившись к дверной притолоке, там стоял шеф.

– Здрас-си, – растерянно пробормотал Роман.

– Вечер добрый, – приветливо откликнулся шеф и неторопливо прошествовал к компьютеру. Роман тоскливо наблюдал как шеф близоруко склонился к экрану, вчитываясь в его пометки. Неуверенно поводив пальцем над клавиатурой, отыскал кнопку "вниз", дочитал до конца и покачал головой:

– Надо же, а я старухе не поверил. Неизвестное стихотворение Пушкина в руках сумасшедшей бабки – все равно что пиратский клад на заднем дворе ЖЭКа. Ни один серьезный ученый на такое не купится. А вы, выходит, решили проверить, – он задумчиво поглядел на Романа.

Роману на миг показалось, что перед ним открылась крохотная лазейка к спасению:

– Ну что вы, Иван Алексеевич, вы совершенно правы, Иван Алексеевич, – заторопился он, – Действительно, ни один серьезный ученый... Какой еще Пушкин? Просто смешно! Это я так... Ну, что-то вроде фантазии...

– Решили перейти от литературоведения к собственно литературе? – насмешливо поинтересовался шеф и по-хозяйски устроился возле кафедрального компьютера. В движении его рук, охвативших клавиатуру, было нечто собачье. Мое! Не подходи!

– Видите ли, Роман, – не глядя на своего аспиранта, шеф принялся что-то разыскивать в ящике стола, – С тех пор как вы, полностью проигнорировав советы и предостережения старших коллег, отправили своей проект на американский конкурс и даже умудрились выиграть его, – шеф на мгновение оторвался от раскопок в столе и поглядел на Романа укоризненно. Кажется, главная вина аспиранта состояла не в пренебрежении советами старших, а именно в том, что он выиграл, – С этих пор я стал довольно серьезно относится к вашим, гм, фантазиям. – шеф вытащил из стола флешку. Пошарил взглядом, разыскивая подходящую щель и осторожным движением новичка вставил в дисковод, – Потерянное пушкинское стихотворение, здесь, в Днепропетровске – это весьма, весьма интересно, – поводив стрелкой по меню, он, наконец, отыскал опцию "Сохранить как..." и принялся сосредоточенно выбирать диск, – Очень серьезные перспективы для исследования, – компьютер загудел, сохраняя записи Романа на флешке.

– Да откуда бы оно взялось, это стихотворение? – с отчаянием пробормотал Роман, наблюдая, как шеф закрывает файл и снова лезет в меню, открывая записи на винчестере.

– Если не ошибаюсь, в Екатеринославе жила какая-то родня Пушкина. Теща, кажется? – шеф недовольно морщился, нужный файл никак не находился.

– Здесь жила Луиза Матвеевна Павлищева, урожденная фон Зейдфельд. Ее сын Николай женился на сестре Пушкина Ольге. Но Павлищев и Пушкин не ладили, поссорились при разделе села Михайловское.

– Раз поссорились, значит, раньше дружили, – шеф продолжал кропотливые поиски.

– Дружили, – угрюмо кивнул Роман, – Родители были против брака, а Пушкин помог Николаю и Ольге тайно обвенчаться.

– Ну вот видите, – шеф воодушевленно кивнул, – Мог подарить родственнику стихотворение. А тот хранил его у матушки в родовом имении. Так скорее всего и было. Все-таки без профессуры, вам, молодым, не обойтись, – в этот момент стрелка нашарила Ромкин файл с записями. Шеф щелкнул на "удалить", выхватил флешку из компьютера и сунул себе в карман. Теперь материалы Романа существовали в единственном экземпляре и принадлежал он шефу.

Заведующий мило улыбнулся и направился к дверям. Не дойдя до них пары шагов, он вдруг остановился, и даже не глядя на Романа, небрежно протянул к нему раскрытую ладонь.

– Стихотворение, – скомандовал он. Похоже, шеф ни секунды не сомневался, что Роман сию же минуту отдаст находку ему. И Роман с ужасом и стыдом ощутил – шеф прав! Если бы стихотворение у него было, он бы не выдержал – покорно положил его на простертую начальственную длань.

– А нету, Иван Алексеевич, – злорадно сообщил Роман.

Шеф еще мгновение стоял в молчаливом ожидании, словно надеясь, что Роман одумается. Потом его раскрытая ладонь захлопнулась, конечно же, почти беззвучно, но измученному воображению Романа представилось, что она сомкнулась со звучным лязгом тюремных ворот. Шеф тяжко вздохнул и поглядел на Романа. Так смотрят на капризных, невыносимо непослушных детей.

– Присядем, – сказал он, возвращаясь к столу. Подождал, пока настороженный Роман усядется напротив.

– Дорогой мой мальчик, – задушевно начал шеф, – Вы же умница, и я искренне надеялся, что вы поймете меня с первого раза. Но долг преподавателя – учить, и я готов повторять, пока вы не усвоите. Обсуждая ваш американский грант, мы уже говорили, что младший научный сотрудник без степени ни в коем случае не может руководить таким значимым проектом. То же самое касается и вашей необыкновенной находки. Младший научный просто не может стать первооткрывателем неизвестного стихотворения Пушкина! Поймите, его ведь недостаточно просто найти, надо доказать подлинность! А здесь слово профессора будет куда весомее вашего. Что бы вы ни надумали делать с пушкинским автографом – продать, передать музею, представить научной общественности, вам трудно будет это сделать без одобрения ваших старших коллег. Вы понимаете меня?

Роман мрачно кивнул. Все было совершенно ясно. Его просто объявят фальсификатором. Правда, можно поехать в Киев...

– С другой стороны, вы, конечно, можете обратиться к другим людям, например, в Киеве, – шеф был достаточно умен и опытен, чтобы с легкостью догадаться, о чем думает непокорный аспирант, – Но в таком случае ваши связи с нашим университетом скажем так, ослабнут, и защита вашей диссертации станет практически невозможной. А в Киеве сами знаете – на защиты такая очередь... До вас она может и не дойти.

Роман смотрел на шефа с бессильной ненавистью. Да уж понятно, не дойдет, при том количестве шефовых друзей-приятелей, что пристроились в Киеве.

– С третьей стороны, учитывая, как много пользы ваши работы могут принести университету, я, пожалуй, сумею убедить деканат и ректорат, что вам должны быть предоставлены более солидные средства. Барышню из издательства можно поддержать и из каких-нибудь других денег, не за счет вашего гранта. Возможны и другие "великие дела". Памятник, которому посвящено стихотворение... Неплохо бы его поискать.

– Статуя исчезла в войну, – устало сказал Роман, – Предположительно, вывезена в Германию.

– Тем лучше, мой мальчик! Значит, поиски надо проводить на немецкой территории. Вы составите очередной проект, мы получим деньги... Немецким владеете?

– Слабо, – откликнулся Роман. Его уже шатало.

– Справитесь, – отмахнулся шеф, – Сами видите, какие перспективы. Решайте, мой милый, хотите ли вы стать... одним из первооткрывателей пушкинского стихотворения, или предпочтете... Ну, вы меня поняли, – шеф поднялся. Поглядел на низко склоненную голову Романа и укоризненно покачал головой, – Торопитесь вы. Подвернулась удача и сразу в великие исследователи охота. А вы как все, поэтапно: сперва статьи, потом кандидатская, книга, докторская, а уж потом придет время великих открытий. А пока оставьте их тем, кто заработал это право годами труда, – и шеф вновь направился к двери. И вновь остановился у порога в ожидании. Роман молчал – что он мог сказать? Тогда сказал шеф:

– Кстати, мне понравилась речь, которую вы тут произнесли, – он махнул рукой в сторону компьютера, – Хотя мне кажется лишним впутывать в серьезное исследование непрофессионалов, поэтому не станем больше вспоминать этого молодого человека, книготорговца... Как там его фамилия – Внук?

– Фамилия Внук? – растерялся Роман, – Ах, вы про Валика? Нет, внук – это, пожалуй, должность.

– Шутите, – утвердительно кивнул шеф, – Рад вашему хорошему настроению, сохраняйте его и дальше. Я не тороплю вас. Но если в течении недели я не получу, скажем так, главную часть открытия, – он похлопал себя по карману с флешкой, – то буду считать, что вы опять не слушаетесь моих советов, и тогда... приму соответствующие меры. Будете уходить, кафедру запереть не забудьте.

Дверь захлопнулась, Роман остался один.

– Интересно, это теперь в моей жизни закономерность такая – стоит мне отыскать выход из лажи, тут же оказывается, что это вовсе не выход, а еще большая лажа? – спросил Роман в пустоту кафедры. Ответом ему было молчание, лишь темными провалами глядели громадные окна. Роман поднялся и принялся бродить по проходу, слепо натыкаясь на кафедральные столы:

– Ну вот, внучок Валик, мы с тобой в одной лодке, – тихо бормотал Роман, – Никто никогда не узнает, что ты нашел пушкинский автограф, о тебе даже упоминать запретили. И со мной будет то же самое, потому как стихотворения у меня нет, и где его искать, я понятия не имею. Господи, ну что они все впились в этого многострадального Пушкина? – Роман готов был завыть.

Сплошные пушкинисты вокруг! А впрочем, все закономерно. Старушонка в белом потому и явилась на их кафедру, что там изучали Пушкина. И Роман влез в темную историю с убийствами потому что Пушкин – его научная тема. Пожалуй, единственная случайность во всей этой пушкинской истории, что его давние знакомые жили в одном доме с убиенной Анной Степановной. Но и в подобном совпадении коренной екатеринославец углядел бы всего лишь привычную для города закономерность. Такая уж особенность у миллионной громады Днепропетровска. Заходишь в незнакомый дом, встречаешься с незнакомыми тебе людьми, а через несколько минут выясняется, что твой лучший друг детей у них крестил, а двоюродный дядя десять лет назад им физику преподавал. Видишь на улице первого попавшегося прохожего и точно знаешь: если поискать – общие знакомые обязательно найдутся. Вполне обычно для города, что милая Танечка со своим никчемным муженьком, любителем пушкинского порно, живут этажом ниже владелицы подлинного пушкинского автографа. Странно как раз, что бабка пошла к ним на кафедру, вместо того, чтобы с Павлом посоветоваться. Он ведь, несмотря на эротический уклон, неплохо в пушкинской теме ориентируется, и Анна Степановна об этом знала. Соседу все же довериться проще, чем совсем неизвестным людям.

А почему, собственно, он решил, что покойная с Павлом не советовалась? Только потому, что Павел ничего об этом не рассказывал? А сам Роман разве трепался о своих поисках? Тут Роману стало так стыдно, что он даже застонал. Вот он-то как раз трепался. Иначе фиг бы шеф про пушкинский автограф дознался. Выдрючивался перед компьютером, великого мэтра изображал! Доизображался.

Роман мучительно посопел, чувствуя, что сейчас для вящего позора он еще и по-детски разревется. Так, не расслабляться, думать, а не хныкать. Вот он приходит к Танечке, вот появляется заспанный Павел... Было же что-то такое сказано, что его тогда насторожило! Он спросил, ходил ли кто к старушке, а Танечка занервничала, на мужа стала странно поглядывать, даже кофе у нее убежал... Нет, раньше, до этого, что-то такое Павел сказал, а он пропустил мимо ушей, не стал задумываться, весь ушел в поиски внука Валика. Так, что ж Павел тогда сказал?

Роман сосредоточился, фраза за фразой пытаясь воспроизвести разговор. Павел говорил о своем знакомстве с Анной Степановной, жалел старушку, а потом спросил, за что, мол, ее. А Роман ответил... Он тогда сказал, что в ее квартире искали ценности. И вот тут... Точно! Роман стремительно вскочил, сдернул куртку с вешалки и едва попадая в рукава, бросился к выходу. Он вылетел на пустынный, словно вымерший ночной проспект и быстро пошел вниз, в сторону серого старого дома на улице Клары Цеткин. Ночная наледь слабо похрустывала под подошвами. Время от времени Роман оглядывался в надежде подкараулить позднюю маршрутку. Он шел, почти бежал и корил себя не переставая. Идиот! Сидеть за одним столом с человеком, в чьих руках как раз и был пушкинский автограф – и не догадаться!

Он должен был сразу сообразить, как только Павел вообще произнес слово "ваза". Будто наяву он слышал, как Павел говорит: "Да какие у нее ценности. Пенсионная книжка? Разбитая ваза?" и видел тошнотворно-праздничный блеск хрустальных осколков возле мертвого тела старухи. Вряд ли ваза всегда была в осколках, вряд ли эти осколки всегда, год за годом, лежали на ковре. Скорее всего вазу расколотил убийца или сама Анна Степановна, в безуспешных попытках спастись. Так почему же Павел назвал вазу разбитой? Откуда ему знать, что она разбита, если, конечно, Танечка не лгала, говоря, что они не ходили к Анне Степановне. Если это не Павел переворошил шкафы бедной бабки в поисках заветного конверта, скрывающего бесценный листок! Если вообще не сам Павел... По Бернарду Шоу: "Кто шляпку спер, тот и тетку пришил!"

Ну если только это Павел... Роман чувствовал, как ярость дурманит голову. Загадочный Рико отлупил, совсем не загадочный собственный шеф – обломал, но уж рисователь пушкинских панталон ответит Роману за всех!

Естественно, маршрутка догнала его уже возле самого дома Павла. Еще и притормаживать стала, надеясь прихватить позднего пассажира. Роман лишь злобно зыркнул на водителя, и свернул во двор. Он в очередной раз споткнулся о развороченный асфальт вокруг открытого канализационного люка – починят они его когда-нибудь? – и остановился. На скамейке возле детской площадки, той самой, где вчера утром – неужели только вчера? – сидели Рико и его спутница, и сейчас тоже виднелась темная, сгорбленная фигурка. И слышался тихий, задушенный плач.

– Танечка? Что случилось, Танечка? Почему ты здесь?

Она подняла мокрое лицо с заплывшими от долгого плача глазами, шморгнула носом и безнадежно ответила:

– Не нашла. Искала, искала, все вокруг оббегала – и не нашла. Ведь я же не знаю, куда он пошел, – и она снова заплакала.

Роман бессильно опустился рядом на скамейку. Он просто чувствовал как ярость выходит из него с тихим свистом умирающего воздушного шарика. Он вытащил сигарету, потом неловко покосился на Танечку и воткнул сигарету обратно в пачку.

– Давно ушел?

Танечка покачала головой.

– Около одиннадцати. И оделся, будто на прием – костюм, галстук, туфли итальянские, он их и не носил никогда, они ему жали.

– Так может он и правда на прием, или в ночной клуб?

– Один? Без меня? Что ты говоришь? – Танечка возмущенно взглянула на Романа. Потом гневный блеск ее глас потемнел, она нервно теребила полу своего зимнего пальто, – А хоть бы и в клуб... Я на все согласна. Лишь бы... – тихо пробормотала она, – Думаешь, я зря волнуюсь? Но ведь ночь, а еще грохот этот...

– Какой грохот?

– Ну как Павел ушел, сразу треск на улице, будто ломают что-то, а потом бух-бух, вроде сваи забивают. Под окнами у нас бухнуло, а потом все слабее и слабее, словно ушло.

– Ушло, – задумчиво повторил Роман, вспоминая ступеньки к квартире Анны Степановны, растрескавшиеся под невыносимо тяжкими шагами, – Не иначе как "Тайд" приходил.

– Какой еще "Тайд"! – снова рассердилась Танечка, – Павел не взял денег! – она резко вскочила, – Разве в клуб ходят без денег!? Да и вообще, что за глупости – не мог он пойти в клуб и мне не сказать, он же знает, что я волнуюсь!

Роман поймал ее за рукав и почти силой усадил обратно на скамью.

– Танечка, – осторожно начал он, – А вообще-то Павел тебе все рассказывал?

Он не столько увидел, сколько почувствовал как жалко и смущенно она улыбнулась.

– Ты насчет Анны Степановны, да? Ну был у нее Павел в ту ночь. Я проснулась, сама не знаю от чего, чувствую, дом прямо трясется весь. Я со сна не соображаю ничего, в коридор выбралась, подошла к двери. А потом мне показалось, что наверху, от Анны Степановны, вроде вскрикнули. И снова по лестнице – бух-бух. Мимо глазка что-то темное проплыло, непонятное. Я не выдержала, Павла растолкала. Все-таки она наша соседка, одинокая женщина. Он пошел проверить, что там с ней – ты же знаешь, какой он храбрый. Его долго не было, а вернулся он совершенно невменяемый.

– В руках у него ничего не было? – быстро спросил Роман.

– Ты что такое говоришь, Роман? Ты что думаешь, Павел мог ограбить мертвую старуху? Павел стал бы брать у нее ее нищие гроши? Или, может, вещи?

– Ну что ты, Танечка, я так совершенно не думаю. Я просто хочу тебе помочь.

– Извини, Рома, я сама не своя. Павел стал такой странный. Велел никому не рассказывать, что он подымался к Анне Степановне. Я думал, он не хочет с милицией разговаривать, но он, кажется, совсем не думал про милицию. Говорил странные вещи, просто бредил. Что мы теперь по-другому заживем, купим все, что я пожелаю, поедем в какие-то невозможные заграницы, я смогу бросить работу, он больше не будет сидеть у меня на шее... Я просила его замолчать, он ведь вовсе не сидит у меня на шее! Но он только смеялся и все время названивал кому-то. Вечером дозвонился и вот – ушел. Нет его и нет. Ты не знаешь, куда он мог пойти?

Роман почувствовал как охотничий азарт снова горячими волнами вспыхивает в крови. Конечно, Павел не стал бы брать у мертвой соседки ни денег, ни вещей, но вот пушкинский автограф... Ради него стоило переворошить шкафы. И похоже, Павел не зря рылся в штопаном старушечьем бельишке.

Хорошо, что большой Днепропетровск на самом деле такой маленький город. Хорошо, что в нем все всех знают. Роман совершенно точно знал, куда Павел мог отнести пушкинский автограф, если желал обратить его в деньги. А Павел желал, уж это несомненно. Значит, он ушел совсем недалеко, через площадь и сквер, к парку Шевченко, туда, где высились громады новых элитных домов. К единственному человеку в городе, который всерьез интересовался Пушкиным и при этом имел достаточно денег, чтобы купить подлинный пушкинский автограф, да еще неизвестного стихотворения. Когда-то этот человек купил у Павла его единственную стоящую картину. Называлась она длинно: "Семья генерала Раевского находит больного Пушкина в доме на Мандрыковке", а изображен на ней был нынешний, современный массив Победа, сменивший старую Мандрыковку. В ярко освещенном окне обычной блочной многоэтажки виднелся хрестоматийно известный пушкинский профиль – курчавая голова и бакенбарды. А по асфальтовой дорожке мимо мусорных баков к подъезду шагало семейство Раевских. Кринолины, шляпки, мундиры, блеск пышных эполет.

Роману эта картина ужасно нравилась, вот он и повесил ее в зале международной конференции пушкинистов, что проводила Романова кафедра. Меценатствовал конференцию как раз тот самый человек, а организовывал шеф. То есть шеф давал ценные указания и любезно порхал вокруг богатого спонсора, а Роман носился бешенной колбасой, выполняя, утрясая и согласовывая все, в том числе и покупку спонсором приглянувшейся ему картины. Но нет худа без добра, личный, закрытый телефон того человека теперь был у Романа в контактах.

– Так ты не знаешь? – спросили сбоку.

Роман чуть не подскочил на месте. Он совершенно позабыл о сидящей рядом Танечке. Ему стало стыдно – у него охотничий азарт, а у нее любимый человек пропал, ей больно и страшно. Он крепко взял Танечку за влажную, холодную руку.

– Иди домой, Танюша, а я кое-что проверю. Я не знаю точно, но я постараюсь найти Павла, честное слово.

– Я с тобой, – быстро сказала Танечка.

Роман покачал головой:

– Нет. Если он пошел туда, куда я думаю, то там серьезный человек, к нему нельзя вот так всей толпой и в растрепанных чувствах.

Танечка испуганно вскрикнула, видно, тут же вообразив Павла в руках мафии.

– Ты не волнуйся, этот человек – он не агрессивный, – поторопился успокоить ее Роман, – Просто серьезный. К тому же Павла у него может и не быть. Иди, пожалуйста, Танечка. Ты Павлу ничем не поможешь, а я... попробую.

Она кивнула и неверными шагами пошла к подъезду. Роман с жалостью смотрел как невыносимо долгими, каким-то старушечьими движениями она нашаривает кнопки замка. Наконец дверь за ней клацнула, закрываясь, и Роман медленно вытащил из кармана старенькую мобилку с треснувшим стеклом. И нашел в списке контактов заветный номер.

Ему ответили сразу, словно ждали звонка.

– Здравствуйте, – Роман вдруг растерялся, не зная, что говорить, – Я... Меня зовут Роман. Вы меня, наверное, не помните. Мы встречались почти год назад, на конференции пушкинистов...

– Почему же, помню. – ответила трубка, – Вы все организовывали.

Роман вдруг испытал мгновенный прилив любви к человеку по ту сторону телефонного провода. Надо же, хоть кто-то заметил! Заметил, что всю работу волок он! Приободрившись, Роман продолжал:

– Извините ради бога, но... Мой друг Павел, художник... Вы еще купили у него картину... Скажите, он с вами ни о чем не договаривался? – и тут же подумал, что подобный вопрос, пожалуй, изрядная наглость. Особенно когда имеешь дело с бизнесменом. Вот сейчас пошлют его... дальше чем видно. И он торопливо добавил, – Ответьте, пожалуйста, это очень важно! – и видно, столько было в его голосе убедительности и мольбы, что после долгой паузы его собеседник пробурчал:

– Я его ждал. Сегодня. Но он не явился.

– И вы о нем ничего не знаете? – осторожно поинтересовался Роман.

В трубке длинно вздохнули.

– Павел мне звонил, – кажется, тот человек тоже испытывал некоторое смущение, – Вроде бы.

Роман молчал, ожидая продолжения. Наконец его собеседник выдавил.

– На мобилке его номер высветился. Только разговаривать он не стал. Я ответил и... молчание. Поймите меня правильно, я... не очень хотел ему перезванивать, ведь это он меня нашел, но... Потом не выдержал. Но мобилка Павла больше не отвечала.

– Ага, – растерянно буркнул Роман. Если то, что он услышал – правда, получается, Павел просто исчез где-то на невеликом пространстве площади и сквера. Но только правда ли это? Покупка пушкинского раритета не та сделка, о которой станут кричать на всех перекрестках.

– Молодой человек, – решительный голос в трубке прервал лихорадочные раздумья Романа, – Если то, с чем шел ко мне Павел, у вас, я готов встретиться.

Роман покачал головой, потом сообразил, что видеть его собеседник никак не может и хрипло выдавил:

– Нет, у меня этого нет.

– Жаль, – голос звучал разочарованно, – Но если этот... скажем так, предмет... вдруг окажется у вас – мой номер вы знаете.

– Да, конечно, – пробормотал Роман. Он понимал, что сейчас должен идти к площади и скверу, но вместо этого застыл, прижав ко лбу прохладный пластик телефона. Тошнотворное предчувствие шевелилась где-то на краешке сознания, но Роман гнал его прочь, одновременно ясно понимая, что не хочет искать Павла. Не хочет его... находить.

– Ну допустим, – с хорошо знакомой безапелляционностью заявили сзади, – Допустим, стихотворения у вас действительно нет. Но теперь-то вы знаете, где его искать?

Роман устало обернулся и уставился в возбужденно-жаждущую физиономию шефа. Ну надо же, как человеку славы и денег хочется! Не случайно ведь он здесь очутился. Небось в засаде сидел, не поленился. Видел, как Романа из университета будто вихрем вынесло. Жаль, он по дороге своими мыслями занят был, не оборачивался, а то наверняка бы шефа засек. Или тот по-шпионски двигался – короткими перебежками, прячась в тени домов? Да ладно, на такое пузо, как у шефа, никакой тени не хватит, все равно торчать будет. Коротко хмыкнув, Роман выбрался из-под козырька таксофона.

– Не рыскали бы вы тут, Иван Алексеевич. Несолидно.

Даже в неверном свете фонаря видно было как лицо шефа налилось дурной кровью. Он открыл рот, намереваясь стереть в порошок обнаглевшего аспиранта, но вдруг замер, а потом захлопнул рот с глухим звуком, с каким опускается крышка чемодана. И на его физиономии даже проступила неуверенная и чуть заискивающая улыбка. Конечно, наорать на подчиненного всегда можно, а тот возьмет, да и взбрыкнет, и не видать желанного открытия, как своих ушей. Нет уж, сперва шеф доберется до стихотворения, а уж потом, только потом – до Романа. Самому Романы шефовы расчеты были ясны, как божий день, но почему-то нисколько не волновали. Он смотрел туда, где, за площадью начинались деревья старого сквера, где даже во тьме золотился купол Преображенского собора. Ему предстояло идти туда, в темноту аллей, зловещих, словно пасть чудовища. Ему предстояло найти Павла. А потом сказать об этом Танечке. Перед этой перспективой все шефовы хитрые расклады были всего лишь ничего не значащей ерундой.

Роман на мгновение прикрыл глаза, собираясь, будто перед схваткой, и двинулся вперед – через трамвайные пути, через площадь, к скверу. Пухлые пальцы шефа ухватили его за локоть.

– Роман, не пытайтесь меня обмануть! – неотвязный шеф мерной трусцой следовал за Романом, – Вам не удастся присвоить себе всю честь открытия! Это стихотворение, оно не ваше! Вы всего лишь знаете, где его искать!

– Знает? О, как мило! Говорил я тебе, Янка, весьма многообещающий юноша!

– Авжеж, прыткий!

Роман не слышал ни шагов, ни движения, будто сама окрестная тьма выпустила Рико и его пепельноволосую спутницу прямо на плиты площади. Они просто вдруг очутились у Романа за плечом, оба в наглухо застегнутых темных куртках и с тяжелыми рюкзаками на плечах, и бесшумно зашагали рядом.

Роман встал как вкопанный. Он и сам не знал, чего в его душе было больше – обреченности или облегчения. Ну вот, все и закончилось. Мафия, спецслужбы или просто маньяки-пушкинисты, сейчас они сделают с ним то же, что и с предыдущими жертвами. Но с другой стороны – мгновение боли, и все! Павла ему не находить, Танечке в заплаканные глаза не смотреть. И шефа, шефа тоже больше никогда не видеть! Но пока еще шеф был рядом:

– Кто это такие, Роман? Ваши друзья?

– Знакомцы, – пепельноволосая Янка зло усмехнулась, а Роман неожиданно для себя усмехнулся ей в ответ, подумав, что в обтягивающих черных брючках она выглядит даже эффектнее, чем в облике элегантной дамы.

– Попросите их оставить нас, – раздраженно потребовал шеф, – Мы заняты, мы работаем.

– Изволите ли видеть, сударь, мы тоже работаем, – грассируя сильнее, чем обычно, процедил Рико. Видно было, что шеф не нравится ему также сильно, как он – шефу.

Во второй раз за последние десять минут шеф готов был взорваться, и сдержался. Не добился бы он ни профессорства, ни должности завкафедрой, если бы нутром не чуял, с кем можно давать волю темпераменту, а с кем не следует. От Рико же исходила такая спокойная, безусловная уверенность, что хамить ему поостерегся бы и более отважный человек.

– Да поймите же, речь идет о культурных ценностях, интересных только профессионалу! – шеф изрядно волновался, неожиданные, и похоже, весьма опасные конкуренты начали пугать его.

– Вы ошибаетесь, милейший, – обронил Рико, – Речь идет об опасности. Справиться с которой способны только профессионалы. А вы что стали, юноша? Извольте продолжать движение!

– Куда? – изумился Роман. Им что, для расплющивания жертвы площади мало или они случайных свидетелей опасаются? Так, может, они тогда и шефа придавят? То-то удача для следующих поколений аспирантов!

– А вот куда двигались, туда и продолжайте, – склочно потребовал Рико.

– Шагай соби, хлопче, а мы компанию составим, – добавила Янка.

– Что за крайняя невоспитанность! Да поймите же, мы не нуждаемся в вашей компании! – кипятился шеф.

– Замолчите, вы! – с досадой прикрикнул Роман. Голые ветви деревьев пропускали неверный свет далеких фонарей, но в простирающейся перед ним аллее было темно, словно там жил собственный, только ей присущий мрак. Роман с тоской глянул влево, на открытое пространство мемориального кладбища, потом так же тоскливо покосился вправо, где сквозь сплетение ветвей виднелась старая военная техника на открытой площадке перед диорамой "Битвы за Днепр". Но обманывать себя не имело смысла, он слишком давно и хорошо знал Павла. Тот всегда, принципиально ходил короткой дорогой, срезая все возможные углы. Наверняка вместо освещенного обходного пути он выбрал короткую темную аллею. Роман вздохнул и медленно ступил под сень ветвей.

Он шел, настороженно оглядываясь по сторонам, но все равно, чуть было не прошел мимо. Темная груда на краю аллеи была почти не различима. В руках Рико вспыхнул мощный фонарь, усач молча склонил голову и перекрестился – двоеперстным католическим крестом.

Павел лежал на спине и лицо его было искажено гримасой ужаса. Окрашенные кровью зубы жутко белели между мучительно раскрытых губ. Присохшая кровавя струйка тянулась из угла рта за ворот куртки.

Роман присел на корточки рядом с телом и преодолевая страх и отвращение, потянул молнию на куртке Павла.

– Что вы делаете? – возмущенно взвизгнул шеф, – Как вы можете?

– Оставьте его, – коротко буркнул Рико, и передвинул фонарь так, чтобы Роману было лучше видно.

Под курткой у Павла действительно оказался темный вечерний пиджак и сорочка с галстуком. Бедняга, он очень хотел произвести впечатление на покупателя. Кончиками пальцев Роман развел в стороны полы пиджака и намертво прикусив губу, потянулся к пуговицам рубашки.

– Та не мучай сэбэ так, – Янка присела рядом, и со сноровкой старого патологоанатома принялась расстегивать пуговицы. Кончик ее толстой пепельной косы скользил по груди мертвеца. – Ну той що, довольный? – она распахнула на Павле рубашку.

Роман смотрел и понимал: то, что лежало перед ним, уже не было человеческим телом. Это был мешок беспощадно переломанных костей. Поперек груди, словно перевязывая этот мешок, проступала темно-бордовая полоса.

– Будто передавили чем-то, – заметил шеф. От его возмущения не осталось и следа, даже очки поблескивали любопытно.

Роман бешено глядел на Рико:

– У него жена осталась. Она весь вечер вокруг дома бродит, все надеется его найти. Пьяного, избитого, какого угодно, лишь бы живого! Ей шаги мерещатся...

– Тяжелые, гулкие? – быстро спросил Рико. – Ну отвечайте же – жена покойного слышала тяжелые гулкие шаги? Она сможет определить, с какой примерно скоростью они перемещались?

– Вы с ума сошли! – Роман уже орал, – У вас совесть есть?

Рико успокаивающим жестом коснулся плеча Романа:

– Поверьте, молодой человек, самое страшное из проклятий – приходить вот так, слишком поздно! Но если мы не разберемся, будут еще жертвы...

– Прекратите морочить мне голову, – теперь Роман уже не кричал, он ненавидяще шипел, – Вы убиваете людей ради клочка бумажки...

– Как вы смеете! – крикнули все трое: Янка, Рико и шеф. Только повод для возмущения у них был разный.

– Как вы смеете называть пушкинский автограф клочком бумажки? – вопил шеф, – Я начинаю подозревать, что вы не столь уж профессиональны, Роман!

Но Роман не обращал внимания на шефа. Он смотрел лишь на высокомерно вздернутый подбородок Рико:

– Вы меня с кем-то путаете, юноша. Давленные сливы, давленная картошка, давленные люди одинаково не в моем вкусе.