Текст книги "Как сумели - так смогли. Сказки из Скородумовки (СИ)"

Автор книги: Аноним Скифа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Скифа
Как сумели – так смогли. Сказки из Скородумовки

– Вот так гриб, прямо всем грибам царь – государь. – Чур, мой, – завопил Протасик, – я его первый увидел. – Мамка похлебки наварит, – на всю улицу пахнуть будет.

– Нет, мой это гриб, – не уступал Власик, -твоя мамка моей по части готовки и в подметки не годится. В Скородумовке говорят: Фрося до того печь и варить мастерица, что хоть дым из трубы ложкой хлебай.

–Так значит моя мамка твоей и в подметки?– щеки Протасика раскраснелись, казалось, от них сейчас полетят искры. – Да из нашей трубы такой густой и ароматный дым идет, что вся деревня из него калачи лепит, ест и нахваливает.

–Врешь!

–Сам врешь!

Власик и Протасик набычив головы, нахмурив светлые бровки, стояли друг против друга, уступать не хотел ни один. В глазах Протасика мелькнула веселая искра:

–Получай свой гриб,– крикнул мальчуган и с силой опустил босую пятку на огромную светло-коричневую шапку, с прилипшими березовыми листочками.

–Ах вы, шалуны,– послышался раздасованный голос. Шапка слетела с гриба, и перед изумленными мальчиками появился старик. Одной рукой он потирал макушку, другой опирался на суковатую палку.

–Разморило на осеннем солнышке, так глаза и закрылись, но от вас, озорников, разве спрячешься? Ишь, как по голове стукнули, до сих пор гудит. Ты что ль такой смелый, дедушек обижать? – старик сердито глянул на Власика.

–Не-а, это все он, – отказался Власик, – хотел из тебя, дедушка, похлебки наварить.

–Врешь, – тут же вскипел Протасик, – сам хвастался, что твоя мамка любого старика так в печке запечет, что пальчики оближешь.

–Когда я такое говорил, когда? – наседал на товарища Власик.

–Э, – вас не поймешь, – неприязненно сказал старик, нахлобучил шапку и опять стал грибом.

Край шапки приподнялся, озорные глаза с осенней желтинкой глянули на мальчишек.

– Рвать меня больше не будете?

– Не-а.

– Скажите -ка, мальцы-удальцы, что за деревня на бугорочке?

– Скородумовка.

– А у кого можно ночку скоротать?

Власик и Протасик переглянулись.

– А ты сказки-побасенки знаешь?

– У меня их целая котомка, – старик, смеясь, тряхнул холщовой сумочкой, – любую выбирай.

– А то бабка Евлашка к себе только тех пускает, кто ее сказочкой потешить может.

– Далеко ль ее избушка, сыночки, я ж с утра в пути. Старость в дороге плохой товарищ. Один шажок сделаю – передохну, второй сделаю – под кустиком полежу.

– Не, здесь близко, бабка около леса живет.

Перед избушкой бабки Евлашки росли три молоденькие березки, золотистые пряди вились в зеленой кроне. Березки слегка качнулись, словно приветствуя старичка, он тоже снял шапку, поклонился:

– Здравствуйте, мои хорошие.

Низкая скособоченная дверь отворилась со скрипом, бабка Евлашка выглянула, прищурила старые глаза.

– Опять вы, сорванцы, а ну идите отсюда, пока метлой не навернула. Ишь, устроили катание по моей крыше. Зимы, говорят, долго ждать, мы с крыши, как с горки ездить будем. Всю солому свернули. Теперь как зайдет дождь, зальет избушку.

– А ты, бабка, в ушат садись и плыви, – захихикали Власик и Протасик.

Евлашка укоризненно качнула головой.

– Отцы ваши Влас и Протас на проделки всегда первые были, но чтоб стариков обижать, такого за ними не водилось. Слышь, дедок, что еще учудили, – бабка повернулась к старичку, – петуха моего красавца ощипали, один хвост оставили и по деревне пустили, это говорят, птичка райская.

– Да мы не подумавши, – наклонили головы Власик и Протасик, но глаза их при этом искрились озорным смехом.

– Близко к дому моему не подходите, поросята, – сердилась бабка, – не то палкой своей каждому по шишке на лоб подвешу. Отцы с матерями день-деньской в поле, а вы, лодыри, только на баловство и готовы.

– Ты зря на нас сердишься, бабушка, – заговорил Протасик, ему очень хотелось послушать стариковы сказки, а для этого нужно было помириться с Евлашкой. – Мы сегодня знаешь, сколько ржи накосили, умаялись, пошли на опушке леса отдохнуть, увидали грибок...

– Не, это мы думали, что грибок, – перебил товарища Власик, – стукнули его по шапке, а это не грибок, а дедок!

И мальчишки, ухватившись за животы, захохотали.

Старичок стоял у березки, улыбался, личико покрылось морщинами.

– Ступайте по домам, там озорничайте, – замахнулась рукой Евлашка, – а ты, старичок, проходи в избу, отдохнешь на лавочке.

Вечерело, месяц выплыл на небо и застыл, поблескивая золотыми рожками.

Власик и Протасик переглянулись, они куда как хорошо помнили про старикову котомочку полную сказок.

– Давай послушаем о чем дед с Евлашкой говорит, – предложил Власик. Протасик кивнул и, приоткрыв дверь, мальчуганы сунули любопытные носы в избу.

– Поесть бы, – послышался тихий голос старика, – весь день только ягоды терновые жевал, они сейчас кислые, невкусные, вот морозцем ударит, наберутся сладости, тогда ими полакомиться можно.

Евлашка была прижимиста и потому, притворно вздохнув, пожаловалась:

– Вот горе-то, а у меня от обеда только ложка засохшей каши в чугунке осталась.

Старик принюхался, хитро усмехнулся:

– Благодари небеса, хозяюшка, что я к тебе в гости зашел, откинь крышку сундука, увидишь каравай.

Евлашка даже подпрыгнула. Ей ли было не знать, что в сундуке, завернутая в чистое льняное полотенце, отдыхала коврига пшеничного хлеба. Пришлось бабке, скрепя сердце, выставлять хлеб на стол. Старик отломил горбушку, разинул рот, показавшийся старухе огромным, как яма, мигом проглотил кусок

– Лучше пережевывай, – кисло проговорила Евлашка, – а то кабы не подавился.

Старик подмигнул бабке и отломил еще кусок.

– Вредно на ночь наедаться-то, – пыталась спасти ковригу Евлашка.

– Богатыри есть? – вдруг брякнул старик.

– Чево? – вытаращила глазки бабка, – какие еще богатыри, тебе что хлеба мало, да я и варить их не умею.

– Тьфу ты, бестолковая дуреха, сковорода немазаная, – заругался старик, – в деревне вашей богатыри имеются?

– Аа-а-а, – бабка раскрыла рот и задумалась.

– Ой, – ногу наколол, – зашипел Власик, – у Евлашкиного порога чего только не валяется.

– Ну – ка, глянем, – Протасик поднял колючку.

– А пойдем в избу, – радостно взвизгнул Власик, – покажем старому, как над нами, скородумовскими, потешаться, а то прикрылся шапкой, чисто гриб.

Мальчики отворили дверь, остановились на пороге.

– Чего воротились? – сердито прикрикнула Евлашка. Думая, она чесала голову, и узел платка сполз на ухо.

– Темноты боимся, – заныли Власик и Протасик, – кабы не заблудиться. Прости нас, бабушка.

– Э, ладно, на печке переночуете, а пока на лавку садитесь.

Евлашка, заметив, что старик перестал жевать, быстро завернула остатки ковриги в полотенце и спрятала.

– Ну, – старик прищурил глаза, – есть в вашей деревне богатыри?

– Были, отцы их, – старуха мотнула головой в сторону мальчишек, – сколько дел добрых совершили. Да с тех пор времени много пробежало, у каждого детишек по пятаку народились. Старшеньких-то они в честь друг друга назвали. У Протаса стало быть, растет Власик, а у Власа Протасик.

– Что мне до того, кто у кого растет, – старик начал сердиться.

Бабка хлопнула себя по лбу, – так Егорша же. Он с Власом и Протасом тоже в подвигах участвовал, теперь в силу вошел, парень красавец, в избушку мою только бочком протиснется, а уж во весь рост не выпрямится. На кой он тебе?

Старичок от радости приподнялся, потер довольно руки, чем и воспользовались Власик и Протасик, подставив ему колючку. Дед плюхнулся на лавку и взвыл от боли.

– Ну, я вам, – из глаз старика потекли слезы.

– Ты чего, иль ревешь? – удивилась Евлашка, – разве я тебе что плохое сказала?

– Над глупостью людской плачу, – хлюпнул носом старик,– прежде чем над человеком шутковать, подумали бы.

Власик и Протасик, дрыгавшие от смеха ногами, удивились.

– А мы чего, дедушка, мы ничего.

– Веселые я смотрю вы ребята, – недобро усмехнулся старик, – приходите в лес, в мою избушку, у меня там диковин видимо-невидимо. Придете? Есть у меня скатерть-самобранка. Как расстелю ее, чего ж только на ней не появится: и блины и пироги, и леденцы и орехи и меду кадушка. А еще имеется волшебная дудочка, посвистишь в нее, все тайны леса явными становятся.

Мальчишки закивали.

– Как найти тебя, дедушка?

– По черной березе с раздвоенной макушкой отыщете, прямо за ней мое логово.

– Егорша тебе за каким понадобился? – не успокаивалась бабка Евлашка.

– Невесту я ему присмотрел, Диву Горыновну, – глаза старика загорелись, из-за пазухи он достал свернутый шелковый платок, расправил его на столе.

– Ах, – Евлашка прижала морщинистые руки к груди, – неужто на свете такая красота бывает?

С платка смотрела на старуху девушка изумительной красоты, и казалось, в маленькой темной избушке, освещенной тусклой лучиной, стало светлей.

– Хороша, – повторила старуха, – да взгляд у нее холодный.

– Ох, – Власик и Протасик отталкивали друг друга, чтобы лучше рассмотреть изображение на шелке.

– Ослепнете, – проворчал старик, свернул платок, сунул его за пазуху. – Дива Горыновна жениха ждет, вот и отправился я по деревням, селеньицам, богатырям русским красоту несказанную показываю, чтоб в честном бою они за Диву Горыновну боролись.

– А не простой ты дед, – вдруг задумчиво молвила бабка Евлашка, – запах от тебя травный, пряный, лесной, и имени, своего ты не назвал, дедушка, да дедушка, хлеб жевал, а лба не перекрестил. И дело плохое ты ли задумал, иль тебе его исполнить велели. Зачем нашим парням Дива Горыновна, неужто в поле она спинку гнуть станет, с вечерней зори до свету волну чесать, у прялки сидеть. Зачем нашим богатырям друг с другом сражаться, ворог не дремлет, на Русь идти хочет, для него силушку богатырскую поберечь надо. Девки наши простые имена носят, а невеста твоя Горыновна, не змей ли Горыныч в ее родне?

– Братцем приходится. Послушай, старая, про Горына. Много горя он русским людям принес, как черный вихрь налетал, рушил города и села, людей без счету убивал. Собрались тогда богатыри русские, стали с ним биться, заключили Горына в черную яму, а ход в нее завалили камнем неподъемным. Ни один человек в ту сторону не ходил. Но нашелся один мужичонка. Прослышал он, что страшный колдун в той яме сидит и решил силой его воспользоваться.

– А чего он там, без еды и питья сидел? – встрял Протасик.

– Молчи, – шикнул на него старичок, – когда я про Горына рассказываю, вам, мальцам, нечего и рта раскрывать. Вот пошел тот мужичок к камню, а земля под его ногами колебалась, дрожала, словно пыталась о чем предупредить. Но мужичку очень хотелось волшебную силу получить. Над ним в деревне каждый потешался, ни во что не ставил, вот и хотел мужичок деревенским отомстить. Подошел он к камню, а из-под него голос слышится тихий-тихий:

– Наклонись ко мне, дотронься до камня.

Мужичок захихикал:

– Я не только дотронусь, но и сковырну его.

– Сам говорил, что камень неподъемный, – удивился Власик.

– Земля русская до тех пор Горына в себе держала и силы его лишала, покуда знала, что не хочет народ русский освобождения страшного колдуна. Дотронулся мужичок до камня, вздохнула земля, выгнулась дугой, и свалился стопудовый камень. Вышел из ямы Горын, расправил плечи, захохотал громко.

– Что с тем мужичком-то случилось? – пискнула бабка Евлашка.

– Раздавил его Горын ногой. Не заметил букашку на земле, крак и все.

– Вот оно что, – процедила сквозь сжатые зубы старуха, – и его дочку ты нашим парням сватать хочешь. Ох, недоброе дело задумано, на погибель русского народа.

– Спать тебе пора, старуха, догадлива ты. – Лесной старик дунул в лицо бабке Евлашке, и та снопом рухнула на лавку.

– Заснула, – усмехнулся старик, забираясь на печь, – переночую здесь, а утром в путь тронусь.

– А-а, – недоуменно переглянулись Власик и Протасик, – нам бабка на печку лезть велела. Лучина горела, едва освещая избушку. С печи донеслось похрапывание с присвистом.

– Соловей, – хихикнул Власик, – вишь, как коленца загибает.

– Еще бы на эту Горыновну посмотреть, – вздохнул Протасик.

– А чего, дед спит крепко, вытащим у него из-за пазухи платок и вволю налюбуемся, – предложил Власик.

Мальчишка осторожно забрался на печку, и уже через мгновение шелковый платок лежал на столе.

– Красивая, – важно произнес Власик, – а все ж у наших девок брови гуще и длинней.

– А давай подрисуем. – Протасик подобрал около печки уголек, чиркнул раз, другой.

– Брови прямо как коромысла, – прыснул со смеху Власик. Он тоже взял уголек, хотел подправить красавице ротик, но в угольке еще хранилась искра и на тонкой ткани появилась дыра.

– Ты чего наделал? – зашипел Протасик, – прямо посередке прореха.

– Ну и ладно, – Власик похлопал рукой по шелку, гася мелкие искры, быстренько свернул платок, залез на печку и сунул старику запазуху.

– Пойдем-ка домой, – вдруг решил Протасик, – чего это мы в чужой избушке ночевать решили. Сказок, видать, не дождемся, а мамка заволнуется.

– А пошли, в родной деревне и ночью не заблудимся, – согласился Власик. Мальчики тихонько выскользнули за дверь и со всех ног припустили домой.

В Егоршину избу старик пришел чуть свет.

– Дай отдохну чуток, – смиренно попросил он, но на лавку сел по хозяйски, крепко уперев ноги в старых лаптях в пол.

– Садись, дедушка, – Егорша провел пятерней по льняным волосам, – жаль угостить мне тебя нечем. Один живу, хозяйство сам веду, печь еще не топил, каши не варил.

Старик стянул шапку, хитро усмехнулся.

– Да я сам тебя, милый, накормлю, да такой сладостью, какую ты ввек не пробовал. Одинокому парню непременно жениться нужно.

– Ты как сестра моя Фетюшка, она сорокой трещит: женись да женись. Да не по сердцу мне наши девки, вроде всем хороши, а чтоб жизнь прожить, такого и представить не могу.

– Есть у меня на примете девица, уж такая красавица, – старик полез корявой коричневой рукой за пазуху.

В это время дверь приоткрылась, и любопытный вздернутый нос просунулся в узкую щель.

– Велено мне, мил человек, – таинственным голосом продолжал старик, – ходить по деревенькам, селеньицам и каждому молодцу доброму о красоте небывалой Дивы Горыновны поведывать, платок шелковый с ее ликом показывать. Вот достану его сейчас и солнышко, что в твое окошко весело заглядывает, застесняется, за тучку скроется.

– Солнцу-то чего стесняться, – усмехнулся Егорша.

– Совестно ему станет, что не так ярко красотой сияет.

– Краше солнышка нашего ничего нет, – сказал Егорша.

Старик покачал головой, словно говоря, то ли еще будет, резко вытащил руку с платом и раскинул шелк на столе.

У двери послышались возня и хихиканье, теперь второй нос просовывался в избу.

– Любуйся, – выдохнул старик и даже глаза прикрыл рыжими мохнатыми ресницами, словно боялся ослепнуть.

Егорша расхохотался,

– И впрямь Горыновна, – утирая слезы, проговорил он, – видать, родственница Змею Горынычу, что страх на люд православный наводит.

Старик распахнул глаза с осенней желтинкой и крякнул с досады

– Вот сорванцы чего учудили, весь платок испортили и не починишь.

– Видать долго такую красоту искал, – смеялся Егорша, – брови то на уши наматываются, рот перекосило, а вместо носа прореха, или девка эта как смерть безносая. А глаза, точно буркалы.

– Пойду я, – помрачнел старичок, – придется камень у дороги ставить. Словами рассусоливать я не мастак. Надо же, в первую деревню пришел и сразу неприятность случилась. А мальцам передай, буду ждать их у черной сухой березы с раздвоенной макушкой, пускай вечерком приходят, днем у меня и без них хлопот хватает. Покажу им чудеса всякие, каменья самоцветные.

– Не пойму я тебя, дед.

– Кому надо, тот понял, – старик замигал глазами, хрюкнул, и выскочил из избы так быстро, что Егоршу обдало ветром.

– Странный гость, – покрутил головой Егорша, вышел за дверь, чтобы посмотреть старику вслед, но уже никого не увидел. Власик и Протасик с озадаченными лицами сидели на земле, будто их кто-то сшиб с ног.

– Чудеса да и только, – пожал плечами парень, но чудеса ждали впереди.

Чтобы сотворить какое озорство Власик и Протасик были первые, но посидеть, подумать им было некогда. Поразмыслили бы, зачем старичок, даже имени которого они не знали, зовет их к себе в гости в дремучий лес, да еще и ночью. Едва дождавшись красок вечерней зари, друзья побежали к лесу. К вечеру похолодало, подул ветер, темные облака напирали друг на друга. Власик и Протасик ежились, зябко поводили плечами, но с пути не свернули. Лес шумел и волновался, скрипели старые осины. Но Власик и Протасик топали и топали по желтым и красным листьям. Темнело быстро и веселый лес, расцвеченный яркими красками, словно деревья собрались на праздник, вдруг насупился, ощетинился острыми сучьями, стал одинаково темным, вверху, в просветах между деревьями мелькнули звезды. Власику и Протасику стало страшно, но мальчишки храбрились, старались друг перед дружкой не показать боязни.

– Ты чего дрожишь? – спросил Власик товарища.

– Это ты, как овечий хвост бьешься, – хихикнул Протасик.

Ухнул филин, и друзья совсем струхнули, кинулись напролом куда-то. Взошел месяц, прямо перед мальчишками появилось сухое дерево с раздвоенной верхушкой. Голые ветви причудливо изгибались.

– Да вот же она, береза черная, – обрадовался Власик, – так, посмотрим, где дедово жилище.

Мальчишки завертели головами и увидели огромного медведя, готового броситься на них.

– А-а-а – завопили храбрецы, хватаясь друг за дружку. Но заметив, что медведь не движется, немного осмелели.

Протасик подошел к зверю.

– Подумаешь, валежник, – презрительно кинул он и пнул ногой трухлявое дерево, – только такой простофиля как ты и мог обмануться.

– Я простофиля, – завопил Протасик, – а сам-то...

– Змей, – сиплым голосом проговорил Власик.

И правда, огромная змея изогнула крюком спину и наставила страшную голову на мальчуганов.

– Подумаешь, дерево старое, вот тебе, – Протасик подошел к "змее" и стукнул ее по голове.

– Эй, дед куда спрятался, выходи, старый, от нас не укроешься, – крикнули ребята. Но вдруг на верхушке огромного дуба, росшего позади сухой березы, они заметили огонек.

– Окошко светится, – обрадовался Власик, – дед, наверное, как белка, с ветки на ветку прыгает.

– Высоковато будет, – поморщился Протасик.

– Ага, давай разбежимся и по стволу заберемся.

Набив шишки о деревья, почему-то оказывавшиеся на пути, мальчишки отказались от этой затеи. Месяц светил ярко, ствол дерева, на верхушке которого находилось жилище старика, был в наростах грибов трутовиков.

– А я вот так, – крикнул Протасик и, ловко цепляясь за грибы, поднялся наверх.

– Я тоже не отстану, – последовал за другом Власик.

Дверь избушки тихо отворилась, словно ждала гостей. В светце горела лучина, под ней стоял ушат с водой. Старичок сидел за столом и пил взвар. Пар поднимался над горячей чашкой. Старичок хлопал мохнатыми ресницами, с наслаждением втягивал в себя кипяток и крякал от удовольствия.

– Заходите гостюшки, – сказал он Власику и Протасику, застывшим на пороге. Что ж вы в чужих владениях озорничаете? Мишку моего обидели, слышите, как ревет, змеика по голове стукнули. Разве ж это дело? Криками своими все зверье распугали.

Власик и Протасик переглянулись, насупились.

– А мы не нарочно.

– Садитесь на лавку, гости дорогие.

Власик и Протасик плюхнулись на лавку и тут же их штаны оказались в чем-то липком.

– Совсем позабыл, – безмятежно прихлебывая взвар сказал старичок, – кисель я овсяный разлил. Не нарочно.

Власик и Протасик запыхтели от досады.

– Ничего, чтоб обиду подсластить медком вас угощу.

Мальчишки заулыбались, обрадовавшись лакомству.

Старик отодвинул чашку в сторону, полез под лавку, вытащил горшок, поставил его на стол, зачерпнул ложкой, ляпнул большой черный ком в миску. – Густо-о-ой.

Власик и Протасик вытянули шеи.

– Ты чего, дед, ополоумел, это же деготь.

– Вот беда, – бесхитростно качнул головой старик, – а я было угостить вас хотел. Но вы, мальцы, запомните, хозяину грубить негоже, сами от горшка два вершка, а туда, же старика ругаете.

– Помнится, обещал ты нам, дед, чудес показать, каменья драгоценные.

– Есть у меня такие, – усмехнулся старик и опять полез под лавку, вытащил ушат полный сверкающих камней.

– Видали вы ребята, как в летний полдень на озере вода так и пыхает, так и горит каменьями самоцветными. Водяной их сетью собирает и в сундуки к себе складывает. Вот и мне ушат отсыпал. Берите сколько хотите, все пряники в городе скупите.

Власик и Протасик не пожадничали, насыпали каменьев запазуху, в шапки, весь ушат до последнего камешка выгребли.

– Берите, берите, черпайте горстями, хорошие мои, уважительные, – приговаривал хозяин, посмеиваясь в рыжую спутанную бороду. И когда ушат опустел, старичок хлопнул в корявые ладони и драгоценные камни пролились обычной водой.

– Ой, – пискнул Власик, – мокро.

– Ого – поежился Протасик, – будто в речке искупался.

– Холодно, – заныли мальчишки.

– Ох-ох, – старик огорченно замахал руками, – обманул меня водяной. Но ничего, ребятки, есть у меня для вас другой подарок, он вас на всю жизнь прокормит.

– Что это?

– Пила да топор. – Увидев, вытянутые разочарованные лица мальчиков, старичок поспешил их утешить – не простые, волшебные. Тюк, тюк и готово.

– Небось и топор с пилой такие же как камни, – буркнул Протасик.

– Настоящие, – заверил старичок. – Сами всю работу сделают. Утречком на зорьке проверим. А сейчас спать пора. На лавке вытягивайтесь да зипунишком накрывайтесь.

– Во дела, – удивился Протасик, – сам на печку теплую полез, а мы, мокрые, на его лавке липкой спать должны? Эй, Власик, а давай сейчас топор и пилу испробуем. Пусть из этого стола нам скамейку соорудят.

Лучина потрескивала, месяц заглядывал в окошко, мальчишки покосились на печку, с которой доносился храп, потерли ручки.

– А ну-ка, пила и топор, смастерите нам из этого стола...

– Ларец, – вдруг послышался бодрый и властный голос с печи.

Тут же пила и топор будто приклеились к ладошкам Власика и Протасика, мальчишки принялись за дело с таким усердием, что их щечки раскраснелись. Старичок внимательно следил за работой мальчуганов и качал головой.

– Эх, ни к чему не приучены. Умаялись? – старичок слез с печи, посмотрел, что получилось.

– Ларец не ларец, короб, не короб, не пойми что, не обструганное, кособокое, кривое, кое – как сколоченное, только хороший стол испортили. Плохие вы работнички и домик себе неважный соорудили. Не мастера вы – мастетяпы.

Власик и Протасик переглянулись.

– Как сумели, так смогли.

– Вам теперь росту в аршин быть, в этом ларце жить, людям служить.

– Еще чего, – хотели сказать Власик и Протасик, как тут же уменьшились и оказались внутри своего изделия.

– А выйдете оттуда, когда добрые люди вам в ножки поклонятся и спасибо скажут.

– Звезды как сияют, видать ночью мороз ударит, – сказал Егорша, входя в избу к сестре.

Влас бросил лапоть, который почти доплел, и закрыл глаза рукой. Фотинья опустила голову, слезы капнули на юбку. На полатях сидели трое ребятишек, последний, пятый, агукал в люльке.

– Мамка, – спросила иаленькая Акуля, – когда Протасик домой вернется? Обещал мне лошадку смастерить, а сам куда-то ушел.

– Будет тебе лошадка, – Егорша взял чурочку, нож, принялся строгать.

– Нет, не вернется Протасик, – печально проговорила Фотинья. – Дед Дрема видел, как ребятишки вечером в сторону леса направлялись. Никак старик их созвал, тот, что у Евлашки ночевал. Наговорил мальцам небылиц, поманил чем-нибудь, они и поверили, несмышленыши.

Отец Фотиньи и Егорши, лежавший на печке, поднял седую всклоченную голову.

– Так ведь это сам леший был.

– Тш-ш-ш – Фотинья поднесла палец к губам, – разве можно на ночь его поминать, слышь, как ветер в трубе сразу завыл.

– Евлашка старая, а глаза у нее зоркие и нюх как у собаки. Чудной тот старик был, одежда на изнанку вывернутая, пояса нет, и запах от него шел, как от прелых листьев. Волосы не седые, как у нас, стариков, а сивые, ресницы рыжие, лохматые и борода как веник березовый.

– У тебя самого-веник, – досадливо отмахнулась Фотинья.

– Э, нет, у меня в бороде каша да щи, а у того старика листочки да веточки запутались. Не слушаете вы старых людей, а напрасно, – отец обиженно отвернулся к стене.

– Не сердись, отец, слезай, похлебка готова, – Фотинья подхватила ухватом чугун, поставила его на стол и заплакала, запричитала:

– Ох, а сыт ли сейчас мой сын, мой Протасик, накормлен ли.

Влас тяжело вздохнул, с каждым днем его вера вновь увидеть старшенького слабела.

– Сестрица, решил я по белу свету походить, – вдруг сказал Егорша. – Готова лошадка твоя, – парень протянул девочке игрушку. Акуля заулыбалась, ухватила лошадку и тот час на полатях началась возня, каждому хотелось поиграть с лошадкой.

– Егорша, одумайся, мало вы с Власом и Протасом находились. Три года дома не были. Из дома уйти – большого ума не надо – назад вернуться – вот задача.

– Да, было время, совершали и мы добрые дела, – сказал Влас,– а теперь другая пора – детей растить надо.

Глаза Егорши блеснули:

– Гляну я на вас с Фотиньей, как голубки воркуете, слова грубого друг другу не скажете, а в другой избе только горшки летят, да крик слышится, отчего так?

– По сердце невесту брать надо, – улыбнулся Влас.

– А мне нет здесь девок по сердцу, ни одна не трогает. С тех пор как зашел старик в мою избу, да показал платок, неспокойно мне, что-то мучает, куда-то тянет. Встану утром – один, вечером ложусь – опять один.

– Я тебе сколько раз говорила – переходи к нам в избу, все веселей, – сказала Фотинья.

– Нет, тяжелей у вас, гляну на ваше житье-бытье – и внутри защемит.

– Ты ж сам говорил, что на платке чудище было нарисовано, – старый отец, кряхтя слез с печи.

– Верно, чудище, но с тех пор нет мне покоя. А вдруг ждет меня девица– красавица, дождаться не может.

– Ага, все глазоньки проглядела,– задребезжал ехидным смехом старик.

– Эх, отец, видать позабыл ты свою молодость.

– Иди, Егорша, – вдруг глухо сказал Влас. – Парень ты смышленый, не потеряешься, вражью силу одолеешь. Плохо, что в пути товарища у тебя не будет. Мир велик, людей в нем много, кто-нибудь да слыхал про мальчишек наших.

Фотинья опять вытерла слезы.

– Сын пропал, теперь брат уходит. Садитесь за стол, похлебка стынет. Ты когда, Егорушка в дорогу?

– Утречком.

– Ко мне зайди, хлебушка с собой дам.

– Котомку перед уходом проверь, – усмехнулся Влас, – а то по ошибке унесешь кого-нибудь с собой.

Утром, когда солнце золотило последние листья на деревьях, Егорша отправился в путь. Он шел долго, пока не оказался на перекрестке дорог. Здесь стоял камень, а перед ним рос самый настоящий гриб с коричневой шапкой. Егорша протер глаза, помотал головой. Вдруг гриб вытянул руку, обмакнул палец в туесок с темной краской, стоящий рядом, и принялся выводить на камне корявые буквы.

– Прямо пойдешь, – потерянное найдешь, – скрипел грибок. – Вот ведь гадкие мальчишки, – пиши теперь, а я грамоте плохо обучен.

– Направо пойдешь – суженую найдешь, – продолжал грибок, проговаривая каждое слово по слогам. Он опять окунул палец в краску.

– Налево пойдешь – смерть лютую найдешь. – Грибок закончил писать, вытер палец о кафтан, подхватил туесок, повернулся к Егорше и оказался тем самым стариком, что приносил парню платок.

– Ой, – вздрогнул старичок.

– Ты что ли, – удивился Егорша.

Старичок осторожно обошел парня, и пустился было бежать, но Егорша ловко ухватил его за полу кафтанчика.

– Пусти, пусти, – отбивался старичок, – сила у тебя глупая, порвешь кафтан.

– Э, нет, не отпущу, пока не признаешься, куда мальцов сманил.

– Каких мальцов, грубиянов этих.

– Не грубиянов, а Власика и Протасика.

– Их уму-разуму учить надо, пока не поздно, – буркнул старичок.

– А ну, веди меня сейчас же к мальчишкам!

– Ох, ох, напужал, прямо как осинка трясусь, – насмешливо сказал старичок, его глаза с желтинкой вспыхнули, и вдруг старичок пропал, а Егорша держал колючую ветку терновника.

– До крови оцарапался, – воскликнул парень, – дедок – то кустом обернулся. И чего только в мире не бывает. Живешь в своей деревне и думаешь, как везде просто, а ступишь шаг в сторону, сразу чудес насмотришься.

Егорша задумался: что же делать, куда идти?

– Читать умеешь, на камне все написано, – послышался знакомый голос.

Егорша вздрогнул, обернулся, но старичка нигде не было, лишь ветки терновника качнул ветер.

–Дай– ка получше прочитаю, что здесь написано. Так, направо пойдешь, налево, прямо. А пойду я туда, где потерю свою отыщу – решил парень и двинулся по дороге. Дорога скоро превратилась в тропочку, она петляла, перебегала с бугорка на пригорок, спустилась к речке, через которую было переброшено узкое бревно и, наконец, привела в деревню. Дома здесь стояли добротные, крепкие, но видать буря озорничала в деревне, и теперь мужики чинили крыши, поправляли плетни, навешивали оторванные ставенки. Деревья буря повалила странно, не выворачивала с корнем, как обычно бывает, и не обламывала сучья, а будто топором под корень рубила. Егорша стукнул в окошко одного дома, чтобы попроситься переночевать.

– Мы бы тебя впустили, – сказала хозяйка, – странника грех не приветить, но ступай ты лучше к нерадивой Матрене, может, поможешь ей в беде. Мы всей деревней голову ломали, как Матрену выручить, а ты человек пришлый, глядишь, наведешь на ум. А где Матрена живет, сам догадаешься, – хозяйка вздохнула.

Егорша пошел вдоль деревни и увидел избу. Плетень перед ней плел кто – то криворукий, потому что колья клонились в стороны, натыкались друг на друга. Лоза была наверчена как зря, где густо, а где пусто. Изба стояла как баба, ухватившаяся за больной бок. Окошки перекошены, ставни повисли на одной петле, узор на них был не завитушками, а грубо вырезанными углами, скособоченная дверь едва закрывалась, солома на крыше была наброшена так небрежно, что сползла с угла, оголив жерди.

– Да, мимо избы нерадивой Матрены точно не пройдешь, – почесал в затылке Егорша, – это ж постараться надо так свое жилище изуродовать.

Егорша стукнул в дверь осторожно, но та все же слетела с петель, едва не ударив парня по носу. В избе было тихо, лишь слышалось какое-то хлюпанье.

– Хозяева, – крикнул парень, – дома вы, нет ли.

– Добрый человек заходи, злой мимо иди,– послышался плаксивый бабий голос.

Егорша переступил порог и замер в удивлении.

– Какая злая сила у вас тут хозяйничала? – ахнул парень.

– Вот, сидим, и встать не можем, – дребезжащим голосом возвестил хозяин. На лавке, рядом с толстой неопрятной бабой сидел мужичок. Баба держала на коленях ребенка, завернутого в мужнин кафтан. Ребенок сладко посапывал, перевернутая люлька валялась на полу, щедро засыпанном соломой, куриными перьями и нечесаной волной.

– Да вы ж дитя заморозите, – чего печку не затопили, на улице холодно, руки прихватывает, – возмутился Егорша.