Текст книги "Сила есть - ума хватает (СИ)"

Автор книги: Аноним Скифа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Теперь меня не проведешь, – Тит, прищурившись, глянул на Егоршу, – ведь ты меня тогда обманул. Не переносит, мол, княжна баранины. Ха-ха. – Тит потер толстые ладошки.

– Слышь, парень, – уныло оглядев еду, сказал Протас, – а гусь-то у меня ученый.

– Мне что до того? – отвечал Тит, нацеливаясь на золотистого перепела.

– Он и считать умеет.

– Врешь ты.

– Говорю ученый, давай спорить.

– Да тебе и поставить нечего.

– Гуся и проспорю.

Влас обиженно загоготал, захлопал крыльями.

– Птица хорошая, жирненькая, – Тит почесал макушку.

– А коли ты проспоришь, мне перепелов отдашь.

– Дело-то верное беспроигрышное, – решил Тит.

– Гусь мой считать умеет, скажу один – один раз головой качнет, скажу два – два раза.

– А три?

– Да хоть пять.

– Ты знаешь, что, помалкивай. Я вашу братию волшебников-хитрецов знаю, ты птичке тайный знак подашь или веревку к шее привяжешь и за нее тянуть станешь.

– Хочешь, сам ему говори.

Тит с радостью согласился.

– Ну-ка, гусек, посчитай до четырех.

Влас, сердито зыркнув на Протаса, четырежды наклонил голову.

– А до трех, – не сдавался Тит. – Постой, до пяти верно не сумеешь.

Но гусь смог и это. У Власа едва голова не отвалилась, Тит все заставлял и заставлял его считать.

Перепела исчезли в животе Протаса. Егорша, посмеиваясь, грыз ножку.

– Что еще твой гусь делать умеет, – мрачно спросил Тит. Он подумал, что если отыграть птицу, она заменит всех перепелов.

– Хочешь, спляшет. Что ставишь?

– Да пироги.

–Танцуй, товарищ мой любезный, – просил Протас, – коли голову свою бережешь.

Влас растопырил крылья, закружился на одном месте.

– Разве это пляска, – подпрыгнул торжествующе Тит, – я-то думал он вприсядку пойдет.

Влас сердито зашипел, и начал топать, приседать, выбрасывая в бок то одну красную лапку, то другую.

– Давай пироги сюда, – велел Протас. Пироги были хороши – с кашей, луком и яйцами. Влас, Протас и Егорша с удовольствием уплетали их. Тит с досадой на лице ел хлеб. У парня жалобно дрожали губы.

– Слышь, – с надеждой спросил он, – а петь твой гусь умеет?

Протас кинул взор на бутыль вина.

– Умеет.

Гусь зашипел, вытянув шею, двинулся на Протаса.

– А если не запоет, можешь его ощипать и съесть, – закончил Протас и закричал, потому что Влас пребольно его ущипнул.

– Га-га-гагагага,га-га-гагагага, гага-гага,га-га-га га.

– Слыхал, прямо соловей, – восторгался Протас.

– Разве это пение? Пускай со словами поет.

– Сдурел, парень, где ты слышал, чтоб птица словами пела.

Но Тит заупрямился, поэтому вино выпили вместе. Тит, укладываясь спать, с такой жадностью взирал на Власа, что тот отправился на речку от греха подальше.

Утром Тит был не в духе. Он сел на смирную каурую лошадку и даже не хотел прощаться с новыми друзьями.

– Ты куда? – спросил парня Егорша.

– Поеду в город Калачевск. Говорят, тамошний купец за излечение единственной дочки кучу золота сулит. Попытаю и я счастья. Не все же в дураках оставаться, женюсь на купеческой дочке, пряники, перинка, вино заморское – всего у меня в избытке будет.

– Подожди нас.

– Вот еще, да таких оборванцев никто в город не пустит. Протас, прямо нищий, рубаха порвана, грязная, на лбу шишка, ты Егорша для лекаря летами не вышел. А гуся вашего там непременно съедят.

– А ты что, лекарскому делу учился, – прищурился Егорша, – как купеческую дочку лечить будешь?

– Про это во всех сказках говорится, – ухмыльнулся Тит, – поцелую, она и выздоровеет. Но-о, – Тит пнул лошадку, и она потрусила к дороге.

– Обиделся, – зевнул Протас, – за вчерашнее.

– И как ты сообразил, а я-то думал...– Егорша осекся.

– Ага, знаю, что ты думал: сила есть – ума не надо. А у меня и силы достаточно, и ума хватает. Но вот, что я тебе, братец, скажу, когда брюхо к спине прилипнет, смекалка сразу откуда-то берется. Вспомнил я деда Малого, попросил дать ума большого. А пойдем и мы в город Калачевск, нам все равно, куда путь держать. Уж сколько по русской земле ходим, а до сих пор ни одного подвига не совершили.

– Калачевск, Калачевск, – задумался Егорша, – постой, да ведь купец, которого мы от Лиха спасли, о нем говорил. Не с его ли дочкой беда.

– Давай-ка, Егорша, садись на гуся и полетели.

Но Влас, вернувшийся с речки, неожиданно воспротивился, норовисто зашипел, намереваясь ущипнуть Протаса.

– Ладно, ладно, сами пойдем. А на тебе все же быстрей получилось бы.

Отправились в дорогу пешком. Путь был долгим. Солнце пекло, и путники, сорвав большие листья лопуха, соорудили из них шапочки.

– Га-га, – насмешничал Влас, летевший над головами Власа и Егорши.

На пригорках, поднимавшихся над речкой, ютились деревушки. Старушка из крайней хаты напоила Протаса и Егоршу молоком.

– Ух, хорошо, – Протас с наслаждением опустошил целый ковш, – молоко вкусное, травами душистыми пахнет.

– Хорошо, ой, как хорошо, – заулыбалась старушка, – а было плохо, ой, как плохо. – Бабушка приложила морщинистые ручки к дряблым щекам.

– Чего так? – промычал Протас, набивая рот хлебом.

– Задрал волк нашу коровку, детишки малые, внучата мои плачут, есть просят, мы им хлебушек крошили да водичкой заливали. Но проезжал мимо добрый человек, узнал о нашем горе, дал денежек, мы новую коровку купили. Велел тот человек Власа, Протаса и Егоршу благодарить. Я теперь каждый день их в молитве поминаю. Встретила бы – в ножки поклонилась. Много они добра сделали. Вы посидите пока, миленькие, отдохните, а я пока пойду, во дворе управлюсь.

Влас, спрятав голову под крыло, дремал на лавке.

– Во как мы, – вытянул ноги Протас. – Слышь, Егорша, может дальше идти и не надобно, слава впереди нас бежит.

– Хвастун ты, – подосадовал Егорша. – Чужое золото награбленное, чужими руками раздали и загордились. Слава и впрямь впереди бежит, да мы за ней не поспеваем. Всего и есть наша заслуга, что в яму к Лиху провалились, за одним столом с нечистью пили и ели. Нет, нечем нам кичиться, Протас.

До города Калачевска добрались за несколько дней. Около богатого терема с высокими витыми столбиками, решетчатыми окошечками, собрались люди разного возраста и звания. Внимание Егорши привлек старик, одетый в парчовый дорогой халат, с головой замотанной блестящей материей. К груди старик прижимал ларец и подозрительно поглядывал на соперников.

Двери терема распахнулись, по ступенькам резво, будто его хорошенько пнули пониже спины, сбежал...Тит. Парень был взъерошен, красен от гнева.

– Чурбан дочка твоя, купец, – в сердцах ругался он. – Такую в жизни не вылечишь. – А-а-а, и вы здесь со своим гусем.

В маленьких глазках Тита мелькнула злоба, парень бросился назад к дверям и закричал:

– Знаю лекарство, знаю. У Протаса гусь ученый и поет, и пляшет, и до пяти считает. Если его сварить, да тем бульоном болезную напоить, она вмиг выздоровеет.

– Врет он, – в один голос завопили Протас и Егорша, – обычный у нас гусь.

Влас настолько испугался, что даже шипеть не мог.

Двери опять распахнулись и двое дюжих купеческих слуг затащили в терем Власа, Протаса и Егоршу.

– Позволте, – заволновался старик с обернутой головой. – Сей моумент моя черед. Моя слыхаль купэц большой денги обешает за дочка сдоровье. Вэдите моя к дочка. В моя ларец, – старичок любовно погладил кованый ларчик, – волшэбный снадобья.

Недолго думая, слуги увели в терем и старика. В комнату, где находились все четверо, вошел купец.

– Евсей Андреич, – заулыбались Протас и Егорша, даже Влас, приветливо, но немного сипло гагакнул.

Купец, за то время, пока друзья его не видели, изменился, постарел, поседели виски и борода, ввалились глаза, на лбу появились морщины.

– Друзья мои, спасители, – на мгновение купец оживился, но тут же его взор снова потух, затуманился горем. – Трудно мне сейчас радоваться, ничто сердце не веселит. Дочка моя Аннушка, сильно болеет.

– Господын, – старик в халате низко поклонился, – позвол утишить твой горэ. Прогнать бэду. Вылечу я твой дочка. А они шарлатаны, гони в шею, не верь им, – вдруг зашептал старичок.

– День за днем идет, а помощи ни от кого дождаться не могу, сколько лекарей перебывало. Ступай ты теперь.

Старик, шаркая диковинными туфлями, шустро побежал в девичью светлицу. Купец тяжело опустился на лавку.

– Как ушли мы от Лиха, заметил я перемены в Аннушке, – монотонно говорил Евсей Андреич, уставившись на выскобленный до желтизны пол. – Сначала она примолкла. Я думал, что от усталости и пережитого страха. Но дальше – больше, как каменная сделалась. Напоить, накормить – зубы с трудом разжимаем. Слуги ее боятся – говорят мертвая. Сидит день-деньской на лавке – с места не стронется, глаза пустые, положат ночью на кровать – лежит, не шевелится, а подойдешь – смотрит. А то вдруг ярость на нее найдет, начнет ломать, бить, что под руку попадется, четверо дюжих молодцов с ней справиться не могут. Ох, горе мне, горе. Одна отрада осталась после смерти жены – дочка, да и ту, видать, не спасти. Значит и вы, друзья, решили мне помочь.

– Что ты, что ты, – замахал руками Протас, – какие из нас лекари. – Теперь парень запоздало ругал себя, зачем он вообще пошел в этот город.

– Нет, попробуйте, помню я, как вы с Лихом управились. Гусь, говорите, у вас волшебный.

– Не волшебный и не ученый. Тит это по глупости и злобе сказал, – оправдывался Протас, – все ему чудится.

– Эй, слуги, – крикнул купец, – берите гуся, если не удастся моим товарищам дочку вылечить, сварим птицу, напоим бульоном Аннушку, вдруг ей и правда полегчает.

Протас и Егорша переглянулись. Вдруг из светлицы раздался такой тоскливый нечеловеческий крик, что мурашки побежали по коже.

– Опять, – болезненно поморщился купец, – слуги, гоните этого шарлатана.

Но старичок сам с треском вылетел из светлицы. Полотно, обвивавшее голову, размоталось и волочилось следом по полу. Вид у старика был шальной, глаза вращались, халат порван. Ларец вылетел следом. Таинственные порошки рассыпались.

– Лечить нужно больных – уже без иностранного выговора плаксиво закричал старичок. – А в эту девушку нечистый дух вселился.

Едва не теряя туфли, лекарь кинулся вон с крыльца. Купец побелел.

– Слыхали? – прошептал он – мне тоже так думается. Ну, ступайте, с Богом.

Деваться было некуда, Протас шагнул в светлицу, Егорша спрятался за широкой спиной парня. В комнате было тихо. Купеческая дочка, склонив голову почти к коленям, сидела на лежанке. Дородная моложавая мамка, горестно подперев щеку рукой, поглядывала на девушку. Егорше поза девушки показалась странной. Мальчик достал глазок, украдкой глянул в него и увидел лохматое довольное Лихо. Прилепившись к спине девушки, безглазое скалило желтые зубы, беззвучно смеялось. Время от времени оно щипало девушку, тогда она охала и тяжело вздыхала, хуже стало, когда схватило за горло – Аннушка посинела и без чувств упала на ложе.

Мамка заволновалась, подбежала к купеческой дочке, подула в лицо, похлопала по щекам.

Егорша тихонько вышел.

– Евсей Андреич, если хочешь, чтоб дочка выздоровела, делай, как я скажу, да не расспрашивай ни о чем, времени на объяснения нет. Перво-наперво, растопи здесь жарко печь, на дверях и окнах нарисуй кресты. Найдите палку, оберните один конец паклей, окуните в смолу, подожгите и дайте мне.

Когда Егорше принесли горящую палку, мальчик вернулся в светлицу. Девушка пришла в себя и опять сидела на лежанке. Увидев Егоршу, Лихо заволновалось.

– Встань, Аннушка, – попросил мальчик.

Девушка хотела было подняться, но Лихо опять сжало ей горло, и девушка ткнулась носом в пол.

Мамка кинулась было на помощь, но Егорша закричал, чтоб не подходила. Огнем, он провел по спине Аннушки.

– А ну, отпусти девушку, – велел мальчик. Гнать Лихо ему приходилось одной рукой, другой мальчик держал глаз. Пламя охватило волосы Лиха, оно заверещало, но жертву не отпускало, Егорша тыкал огнем в отвратительное рыло, бил Лихо по спине. Оно напрасно хотело увернуться, прикрыться девушкой. Протас и мамка в ужасе наблюдали за происходящим.

– Уж чего эти лекаря здесь не вытворяли, – только и выговорила мамка, – а такого еще не было, изведет девку.

Аннушка словно осатанела. Бледная до синевы, с пустыми ничего не выражающими глазами, она яростно кидалась на мальчика, пытаясь вырвать у него палку. Егорша взмок, у него уже не было сил.

– Протас, хватай ее за руки, – крикнул он. Но парень, от кулака которого падали быки, едва мог справиться с тоненькой девушкой. Ее исхудавшие ручки оказались необычайно сильны, тело – твердокаменное. Аннушка хрипела, рычала, а Егорша бил и бил огнем. Наконец Лихо не выдержало, отпустило жертву и, спасаясь от огня, который везде настигал его, ударилось о дубовую дверь с такой силой, что та слетела с петель. Но в соседней комнате нечисть почувствовала себя еще хуже – выхода наружу не было, куда бы ни кидалось Лихо, его обжигало другим пламенем – более сильным, чем огонь.

На лицах купца и слуг застыло выражение ужаса. Они не могли видеть само Лихо, но чувствовали, как что-то мечется по комнате, обдавая их ветром, кто-то невидимый перевернул скамью, сбросил посуду с поставца. Егорша убрал печную заслонку и, ударив Лихо огненной палкой, заставил безглазое нырнуть в раскаленную печь.

– Уф-ф, – раздался громкий звук, печка покачнулась, треснула. Егорша устало опустил горящую палку в ведро с водой.

– Все, – мальчик вытер взмокший лоб.

– Аннушка, Аннушка, – купец, шатаясь, вошел в светлицу.

– Сомлела она, – шепотом ответила мамка. – Спать я ее уложила. Но Аннушка раскрыла ясные живые глаза, улыбнулась, по бледным щекам разлился нежный румянец.

– Отец, как давно я тебя не видала, – прошептала девушка.

Заплакав, купец опустился около ног дочери. Аннушка была здорова.

– Протас, Егорша, – прерывистым голосом проговорил купец, – ах, какую радость вы в мой дом принесли. Погостите, а я любое ваше желание выполню.

Протас приготовился было загибать пальцы, но Егорша опередил его.

– Отдай нашего гуся, Евсей Андреич.

– Берите хоть все стадо.

– Нет, отдай нашего.

– Кузька, – велел купец мальчику слуге, – беги на кухню, скажи, что я велел гуся вернуть.

Кузька заторопился на кухню, Егорша бросился за ним следом.

– Держи, держи его, нож давай, вот проклятая птица, – раздавался негодующий крик повара. Егорша с Кузькой влетели в кухню, она как снегом была засыпана белыми перышками, Влас, наполовину ощипанный, яростно отбивался от повара и работницы, но те, ухватив сковороду наседали на беднягу, наконец работница изловчилась, шлепнула гуся сковородой по голове и надела на него корзинку.

– Ох, – с облегчением выдохнул повар, – с превеликим удовольствием похлебаю я из этой птицы лапшички!

Но к величайшей досаде повара и работницы, гуся пришлось отдать. Купец на радостях закатил пир, Егоршу и Протаса нарядил в новые рубахи с красными ластовицами, порты и сапоги, дал коня.

– Други мои, и слов нет выразить, как я вам благодарен. – А где ж товарищ ваш, Влас, иль отстал в пути? Протас и Егорша переглянулись, буркнули каждый свое, Егорша – да, Протас -нет, а гусь сказал:

– Га-га.

Пришла пора прощаться. Протас посадил Егоршу и гуся впереди себя на коня и тронулся в путь. Егорша обернулся

– Смотри, как трубу в тереме разворотило, – озадаченно проговорил мальчик, – неужто Лихо выскочить ухитрилось?