Текст книги "Сила есть - ума хватает (СИ)"

Автор книги: Аноним Скифа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Скифа
Сила есть – ума хватает (продолжение)

– Вла-а-с, – озирался Протас, – ты где-е-е?

– Вот ваш товарищ стоит, его Злобушка в коня превратила, – на полянку вышла Любовка.

Действительно, на поляне стоял светлогривый красавец конь в яблоках, с уздечкой и седлом. Он сверкал глазами и рыл копытом землю.

– Сердится, – улыбнулась девочка, – не нравится ему коняшкой быть.

Увидев девочку, Егорша охнул, прикрылся ладошкой, к счастью его вещички не исчезли вместе с избушкой, валялись тут же на траве. Мальчик подобрал чуть влажные порточки и рубашку, быстро натянул на себя.

– Так это и есть мой товарищ? – заплакал Протас, обнимая Власа за шею. – Эх, Власушко, друг мой горемычный.

– Солнышко садится, – печально проговорила девочка, – прощевайте, люди добрые. Эх, вернулась бы я к маменьке до заката, человеком бы осталась, а теперь лесной жительницей буду.

– Где твоя мамка живет? – полюбопытствовал Егорша.

– За лесом.

– Так мы тебя выведем.

– Не, и сам заблукаете, и мне не поможете. Я сколько раз пыталась, а леший тропки перевивает, кружевом их заплетает. Да и не успеем – лес большой, не скоро выйдешь.

Девочка села на корточки, уткнула нос в коленки, всхлипнула. Егорша с жалостью смотрел на спутанные светлые волосы, худенькие выпирающие лопатки, потом поднял голову. Среди высоких темных елей тянулась ввысь тонкая березка.

Егорша живо, как белка взлетел на макушку ели, но перед ним виднелось только едва волнующееся зеленое поле – лес был велик.

– Ничего ты не увидишь, – крикнула снизу Любовка, – если б у Лиха глазик волшебный попросить, да оно, сказывают, ушло из нашего леса.

– Этот что ли? – Егорша достал из-за щеки стеклянный кругляш, глянул в него и охнул – все стало близким, отчетливым. Вот и опушка лесная видна, на ней избушка низенькая, соломой крытая, около избушки стожок сена.

– Эй, Протас, пригни-ка березу, а ты, Любовка за верхушку хватайся, левее бери, – велел Егорша, – еще, еще, березку ниже гни, а то не долетит Любовка. Теперь вроде точно. Любовка, хорошо ли ты ухватилась?

– Ага.

– Отпускай, Протас.

Береза со свистом распрямилась, девочка взлетела в воздух.

– А-а-а, – послышался ее удаляющийся крик.

– Точнехонько упала, в сено. А вот и мамка к ней бежит, плачет и смеется, обнимаются, счастливые.

– Эй, Егорша, – крикнул Протас, – а не видать тебе сверху, где поесть можно, брюхо подвело. Власу хорошо, он траву жует. Огонек надобно разжечь, глядишь, добрый человек придет, от доброго и добра много.

Протас набрал сухого мха, достал из-за пазухи огниво, кремешок, высек искру, тонкий дымок поднялся вверх.

– Собирай веточки, Егорша, Влас нам теперь не помощник. – Протас огорченно вздохнул. – Ты смотри, раньше все спал, а как стал конем, ест и ест, бока нагуливает, мне что ль назло, а тут шишку какую погрызть за радость.

Егорша живо принялся за дело, и скоро целая гора веток и сучьев возвышалась на поляне.

– Доброго вечерочка, любезные, позвольте у костерка вашего погреться, ночку скоротать, – послышался неприятный тягучий голос. Протас подпрыгнул, Влас сердито заржал, Егорша вздрогнул. К костру подошел старичок, маленький в три локтя, одетый в старенькую латаную одежду, на ногах – изношенные лапоточки.

– Ой, дед, напужал, – покрутил головой Протас, – и откуда ты взялся, веточка не качнулась, травинка не пригнулась, с неба что ль свалился.

Старик гадко хихикнул.

– Смеркается, холодом потянуло. Солнце спать закатится, темно в лесу станет, страшно, сердце в пятки уйдет.

Старик протянул к огню руки, и не руки это вовсе, а мохнатые, как у медведя лапы. Егорша, смотревший в глаз Лиха, дернулся от испуга, стеклянный кругляш выкатился из пальцев, мальчик торопливо зашарил по траве. Старичок недобро покосился.

– Руки, как руки, пять пальцев, чего дивишься.

– Я же... – Егорша замер от неожиданности, – только подумал.

– Простой ты, на лице думки написаны.

– Покушать бы надо, – старичок достал из холщового мешочка ковригу хлеба, отломил почти половину, подал Протасу. Тот жадно ухватил хлеб и принялся жевать.

–Ты маленький, тебе и кусок меньше, – старик подал Егорше хлеб, – кушай, малец, ох, шустер ты, как я погляжу.

Егорша хоть и был голоден, но руку за куском протянул неохотно, не понравился ему хитрый и злой взгляд старика и есть хлеб не стал.

– Насытился? – старичок повернулся к Протасу, – на, водички испей, небось в горле пересохло, – и выудил откуда-то ковшик с темной водой. Только хотел Егорша предостеречь старшего товарища, как тот одним махом опрокинул в себя воду, глаза Протаса осоловели, сонно зажмурились.

– Вот послушайте, люди добрые, – старичок присел на корточки у костра. – Была у меня девочка, умница, работница, а пришли чужаки и начали в моем дому хозяйничать, увели мою девочку. Что с такими людьми делать?

– А волкам их на съеденье, – ляпнул Протас, широко зевнул, и безмятежно вытянулся на травке, подложив ладонь под щеку.

– Это ты правильно говоришь, – закивал старичок, – верно, а ты, малец, как думаешь.

– Сгоряча нечего решать. Что за девочка, откуда, какие люди ее забрали.

– Ишь, смышленый, – насупился старик, – Ну да ладно, спите, отдыхайте, а я пойду.

Хотел Егорша спросить, куда старик на ночь глядя направляется, как тот скрылся из глаз, будто и не было никогда его на поляне, начало смеркаться. Верхушки деревьев казались вырезанными из черного бархата. Лес наполнился страхами. Из мрака выходило нечто внушающее ужас, огоньки окружили поляну. Влас испуганно заржал.

– И ты испугался, Власушко, – проговорил Егорша, – а уж как мне боязно, словами не выразить, – съедят нас волки, коли костер погаснет.

Мальчик подбросил сучьев, огонь вспыхнул с новой силой. От яркой сердцевины отлетали желтые лепестки и тут же таяли в темноте.

Егорша вытащил из костра горящую палку.

– Попробуйте подойти, – погрозил он сильным и страшным животным, – шкуру прижгу.

Влас и Егорша безуспешно пытались растолкать Протаса.

– Видать непростым хлебушком тебя накормили, друг наш любезный, – едва не плакал мальчик и вдруг догадался, – а ведь это сам леший был. Про девчонку-то говорил, про Любовку стало быть. Ох, скорей бы уж рассвет.

Летняя ночка, как воробьиный скок – коротенькая. Не успела заря последними красками отгореть, а уж восток зарозовел, небо над полянкой посветлело. Волки убрались в чащу. Егорша облегченно перевел дух, Влас радостно заржал. Свежесть утра разбудила Протаса, парень сел, протер глаза.

– Эх, и крепко я спал! Егорша, хлебушка не осталось?

– Тебя и так разбудить нельзя было, а съешь еще – вовек не добудишься. Сонный хлеб то был, на сонных травах замешан. Уж мы с Власом тебя и толкали, и щипали, и на ухо кричали.

– Надо же, – простодушно удивился Протас, – поесть я всегда любил, но чтоб так спать...

– Волков всю ночь отгоняли, – жаловался Егорша, – думали к утру только косточки обглоданные от нас останутся. Костерок – защитник наш не допустил близко диких зверей.

– Ох-ох-хо, – Протас еще раз потянулся, – пойдем что ль отсюда, не нравится мне этот лес, мало мы в нем побывали, а нечисти перевидали – на всю жизнь хватит.

Деревья вокруг полянки стояли частоколом, стволы близко-близко друг к другу – не протиснешься, да еще колючими гибкими ветвями опутаны.

– Глазик Лиха найти надобно, – волновался Егорша, – леший нам глаза отводит, хочет, чтоб мы тут сгинули.

Протас кружил по поляне, пытаясь найти хоть маленькую щелочку между плотно стоящих стволов.

– Как-то мы сюда попали, – недоумевал парень.

Солнце встало, и тяжелая от росы трава вспыхнула самоцветными камнями.

– И роса здесь странная, – бурчал Протас, – смотри, прямо как большой клубок.

– Да это же глаз светится, – обрадовался Егорша, подхватил кругляш, сунул его за пазуху.

– Никак домой собрались, – раздался знакомый неприятный скрип. Под елкой стоял вчерашний старичок с нечесаной бородой. Его глаза сердито блестели.

– Дед, а ты как сюда пробрался? Старый, старый, а юркий. Ну-ка показывай выход.

– Мне ли в собственном дому блудить, – неласково ответил старичок и вдруг хлюпнул носом: – Каша подгорела, еле в горло пропихнул, а дел-то сколько: печку растопи, воды принеси, крошки со стола смахни, ложки, плошки перемой. Гусельки возьму, а плясать некому. Увели девчонку, просил вас что ли кто.

– Если про Любовку речь ведешь, так она и просила.

– Дитя неразумное, не понимает где хорошо, а где плохо. Будет с матерью в поле спину гнуть, корки сухие грызть, а у меня в лесу барыней бы жила, привольно, весело. Плохо мне волки ночью службу служили, позову-ка я медведей да лис. Загрызут вас, закусают, – крикнул старик. И голос его звучал молодо, сильно.

Послышался треск ветвей, и на поляне показались косолапые, огненными язычками вспыхивали у их ног лисы. Влас застучал зубами, грива встала дыбом, конь вдруг заметался по поляне, словно обезумевший. Куски мха так и летели из-под копыт.

– Вла-а-а-с, нас с Егоршей не бросай, – завопил Протас, – у меня кулаков всего два, а медведей вона сколько. Ты б Егорша в глазик глянул, может, увидишь чего.

Егорша быстро достал кругляш и радостно крикнул: – запрыгивай Протас на Власа, вон дорога между двух сухих елей.

Протас подхватил мальчишку, взлетел на спину коня и тот, наклонив голову, помчался прямо на стену деревьев.

Егорша закрыл глаза, полагая, что сейчас они разобьются о стволы, но те расступились, открыв дорожку.

– Что стали, – прикрикнул леший на зверей, – в погоню, слуги мои верные.

Звери завыли, зарычали, кинулись было вдогонку, но Влас, словно сказочная конь – птица летел, едва касаясь копытами земли. Топот тяжелых ног, злобный рык – все стихло позади. Еловый мрачный лес сменился веселым, пронизанным солнцем березняком.

– Стой ты, – бил пятками в бока коня Протас, – все нутро взболтал, аж муторно стало.

Но конь остановился, лишь, когда лес давно закончился. Влас тяжело дышал, на боках выступила пена. Обессилевший Егорша сполз с горячего тела, плюхнулся на землю и уставился в небо.

– Уморил, – Протас обтер ладонью мокрый лоб, – перед глазами все так и прыгает.

Конь виновато хлопал длинными белесыми ресницами, понурил голову и направился к речке, что текла неподалеку.

Вернулся веселый, бодро перебирая ногами, с огромной рыбиной в зубах.

– Ну, молодец, дружок мой, – обрадовался Протас, – славный обед будет у нас сегодня. Сейчас костерок разожгу, рыбку запеку.

После сытной еды Протас подложил руку под голову, вытянулся на траве.

– Слышь, Егорша, что же мы за богатыри такие, ни одного дела доброго не сделали.

– Как же, Лиха силы лишили, Любовку домой отправили.

– Пустяки это, – поморщился Протас, – незначащее. А нужно такое совершить, чтоб слава по всей земле русской пошла. Чтоб в сказках о нас рассказывали. Эй, Влас!

Конь заржал.

– Если тебя расколдовать не получится, ты не горюй, коняшка из тебя славный вышел, бегаешь быстро, понятливый. Да такой конь цены не имеет. Пойдем на пригорок, туда, где молодой дубок растет, осмотримся, подумаем, куда путь держать.

Окрестности с пригорка были видны как на ладони. Речка поблескивала внизу, облака плыли над головой. Влас щипал травку, Егорша и Протас отдыхали в тени дуба.

Вдруг Егорша ахнул: – Войско вражье, и откуда оно только взялось.

Протас повертел головой.

– В глазик увидал?

Паренек пискнул и показал пальцем вниз, туда, где пригорок перетекал в лужок, покрытый душистыми травами. Но теперь луговые цветы были растоптаны грубыми сапогами ворогов. Темное покрывало наползало на пригорок.

– Вот это да, – Протас вытаращил бесхитростные голубые глазки, – а чего они идут, чего им надо?

– Убить нас хотят, – всхлипнул Егорша.

– Уби-ить?

– Или поколотить.

– Поколоти-и-и-ть? Да я Лихо победил, со старухой враз расправился, лешего не испугался, а нечисть басурманская со мной драться вздумала, над русским богатырем победу праздновать пришла. И хоть бы один вышел на честный бой, а их же здесь тьма.

Протас раскраснелся от возмущения, глазки засверкали, парень, поднатужившись, выворотил дуб. Влас тоже приготовился к битве, всхрапнул и повернулся задом к наступающим врагам. Егорша, приставив ладонь ко лбу, чтоб не слепило солнце, рассматривал басурманов. Шли они тесно

прижавшись друг к дружке, острые кривые сабли блестели, шапки были низко надвинуты на лоб, лишь виднелись темные злые глаза.

– А ну, посторонитесь, други, – Протас перехватил поудобней дубок, махнул раз, другой, смяв передние ряды наступающих. С другой стороны яростно разил врагов копытами Влас. Он храпел, ликующе ржал.

– Так их, так, – кричал Егорша.

Протас разошелся. Молодецкая силушка рвалась на волю. Ух, ух, – дубок рассекал воздух, -бум, бах, – падали на землю басурманы, – тюк, тюк, – бил по лбу врагов Влас. Егорша достал глаз Лиха, поймал им солнечный луч и направил на басурманов. Там где луч касался пестрой одежды ворогов, она вспыхивала, басурманы с криками ужаса пытались сбить пламя, но оно опять загоралось. В панике враги попятились и покатились с пригорка, туда, где на боевом коне сидел их князь. Он что-то кричал своим подданным, но те бежали, боясь оглянуться.

– Князю своему скажите, – смеялся вдогонку Егорша, – чтоб убирался с русской земли, не неволил наш народ. А не то богатырь русский Протас вам всем головы усечет, а Влас с Егоршей ему помогут.

– Вот как я! Видал, Егорша! – Протас не мог успокоиться. – Целое войско один положил.

Веселость слетела с мальчика.

– Один? А Влас, а я?

– Что Влас, подумаешь, копытом два раза тюкнул и уже воином себя вообразил. А от тебя, малец, и подавно одно беспокойство.

Конь опустил голову, на землю, взрытую битвой, упали слезы. В горле у Егорши защипало. Мальчик обнял коня за вздрагивающую шею.

– Зря ты так, Протас, – прерывистым голосом сказал он, – один ты б не управился. Обидел ты своего товарища.

– Я? Да мне вдвое, втрое больше войско подавайте, я мигом всех разметаю. Да и не товарищ мне Влас больше. Всякая коняшка о четырех ногах будет мне, богатырю русскому, в друзья набиваться. – Протас выпятил грудь колесом, расправил плечи, заносчиво посматривая на притихших мальчика и коня. – Про меня песни слагать станут, велик богатырь Протас, землю русскую от басурмана спас.

Конь ухватил длинными желтыми зубами Егоршу за рубашонку, закинул мальчика на спину и побрел вниз по тропинке. Но спуститься с пригорка у него не получалось, раз за разом возвращался на то же место, где с горделивой усмешкой его встречал Протас.

– Тьфу, – сплюнул в досаде Егорша.– опять непорядок.

– Куда вы без меня, – пыхтел Протас, – рыба хвостом в реке ударит – у вас холод от страха по спине побежит, а я-то богатырь, басурманов побил. Они ж на меня как мураши лезли, а я лишь плечами потряхивал.

– Не гордись, Протас, – прошептал Егорша сквозь слезы. Влас поддержал мальчика согласным ржанием.

– Помалкивай, голова лошадиная, твое дело удальца-молодца на спине возить.

Егорше больно было видеть спесивое лицо Протаса, слышать его насмешливые слова. Лицо парня будто изменилось, прежде простое бесхитростное оно стало заносчивым, неприятным. Мальчик достал глаз Лиха и тут же увидел неприметную тропочку.

– Идите, идите, – крикнул вслед Протас, – пропадете без меня.

Медленным шагом конь двигался вперед. Влас и Егорша попеременно всхлипывали от обиды.

– Эй, дорогу, улитки неповоротливые, – послышался за спиной гневный окрик.

Мимо на красивом вороном жеребце проскакал всадник в лихо заломленной шапке. Поднялись клубы пыли, мальчик закашлялся.

– Берегись, задавлю, – раздался зычный голос, и всадник одетый чуть беднее первого на пегой кобыле промчал мимо.

– И куда это они торопятся? – подивился Егорша.

Всадники ехали один за другим. Были они на красивых тонконогих лошадях и тяжеловесных крестьянских конях, седоки тоже были разные, одни в нарядной одежде, красных сапогах, другие в лаптях, домотканых рубахах и портах.

Путников догнала каурая лошадка, ее спина едва не прогибалась под тяжестью толстого седока. Он утирал шапкой мокрое от пота лицо и тяжело пыхтел.

– Эй, парнюха, – крикнул толстяк Егорше, – ты в какую сторону путь держишь?

– Дорога вроде в одну сторону ведет.

– Стало быть, вместе дальше двинемся, веселей будет.

Кони шли медленным шагом.

– Куда это всадники проскакали? – спросил Егорша нового знакомого, которого, как выяснилось, звали Тит.

– Знамо куда, к княжне – раскрасавице. Сидит она в высоком терему, и тот, кто до окошка на своем коне допрыгнет и княжну поцелует, тому она в жены и достанется.

– А если не допрыгнет?

– Тому голова с плеч. Говорят, в подвалах терема тьма народа уже томится.

– Иль девок на свете мало, – Егорша пожал плечами, – Любую выбирай и голову никто рубить не станет.

– У княжны знаешь, сколько сундуков с золотом, драгоценными уборами. Ест она одни пряники, пьет вино заморское, спит на перинах пуховых. На такой женишься – все заботы забудешь. Утречком тебя умоют, причешут, ты рот раскроешь – в него кусочки самые сладенькие положат, одна работа – жевать да глотать. И так весь день в приятных хлопотах – поесть и поспать. А заскучаешь – девки сенные соберутся, песни начнут петь, пляски устроят. Надоедят, вон их – бабушку сказительницу позовешь, станет тебе сказки сказывать, уму-разуму учить.

– А ну как не поцелуешь княжну?

– Я то? Да я со своей лошадки тогда шкуру спущу.

При этих словах каурая лошадка уныло опустила уши.

Солнце закатилось за дальний лес, из низин потянуло сыростью, гуще становились тени.

– Пора о ночлеге подумать, – зевнул толстяк, – давай-ка, Егорша, остановимся.

Влас и каурая лошадка щипали траву. Егорша и Тит набрали сучьев, скоро затрещал огонек. Тит отвязал от седла мешок, раскрыл его и облизнулся. На заботливо расстеленном полотенчике скоро лежали запеченная баранья нога, коврига пшеничного хлеба, пара тугих золотистых луковиц.

– Костерок общий, еда врозь, – сразу заявил Тит. Он шевелил короткими толстыми пальцами, раздумывая с чего начать. Егорша вздохнул и проглотил слюну. Мальчик не мог отвести взгляда от съестного, в животе заныло, заворчало.

– Ешь, ешь, – грустно сказал Егорша, – глядя, как Тит раздирает руками мясо, – только не видать тебе красавицы-княжны.

Тит уже было широко разинувший рот, тут же его захлопнул.

– Почему это?

– Слыхал я от верных людей, что она духа бараньего не переносит, допрыгнешь ты до окна, а княжна почует, что жених накануне баранину ел, да и отвернется, фатой закроется. Вот и получается, что из-за какого-то куска мяса придется тебе с головой распроститься.

У Тита обиженно затряслись толстые губы, видно было, как он проголодался.

– А может ну ее, княжну, – вздохнул парень, – жил я без нее восемнадцать лет и еще проживу.

– Тогда лопай. Пусть другой на перинке почивает, заморские вина попивает.

– На, скорей ешь, – Тит протянул Егорше запеченную ногу. – А ты, малец, не слыхал, лук она тоже терпеть не может?

– Луковица для княжны, что цветов благоухание, так из окошка к тебе и высунется, сама губки для поцелуя подставит.

Тит крякнул и впился зубами в брызнувшую соком луковицу.

На ночь Егорша устроился в стожке свежескошенного сена. Вдыхал паренек душистый запах, вспоминал родную деревню, с горечью думал о Протасе. Как он там? Не попал ли по глупости

в беду? Эх, не надо было расставаться, вздохнул Егорша и заснул. На густеющей синеве неба появился тонкий месяц, его окружили звездочки, в траве зазвенели кузнечики.

Егорша так крепко и сладко спал, что долго не мог очнуться, хотя Тит хорошенько тряс его за плечо.

– Ишь, на сытый желудок как тебя разморило, а мне с луковицы не спалось, так пузо и крутило. Поехали что ль, а то вдруг кто меня опередит.

Лишь к обеду, когда горячее солнце стояло прямо над головой, путники прибыли к княжескому терему. У резного крылечка толпились женихи. Наверху, в светлице сидела княжна.

– Красавица, – перешептывались женихи. Но как Егорша ни всматривался, лица девушки он разглядеть не мог. Видны были белое от муки лицо, толстые черные брови, да красные свекольные щеки. Зато высокий кокошник, ожерелья в несколько рядов, богато расшитые запястья горели и сверкали.

Женихи важничали, упирали руки в бока, задирали носы, зло подтрунивали друг над другом. Богатые хвастали платьем, бедные – силой и ловкостью. В светлице белым голубком взлетел платочек.

– Пора, – очередной жених сел на коня, свысока оглядел собравшихся, ударил животное шпорами, конь поскакал, прыгнул, но до окошка не достал. Тотчас княжеские слуги стащили неудачника с коня и поволокли куда-то. Женихи проводили его хохотом и глумливыми словами. Егорше показалось, что по губам княжны скользнула ехидная ухмылка. Опять мелькнул беленький платочек, и вот уже другой жених опростоволосился, потом третий, как ни странно неудачи не расхолаживали женихов, они словно околдованные шли на верную гибель. Егорша развлекался тем, что рассматривал женихов в глазок. Мальчишка весело смеялся, глаз показывал нутро каждого человека. Один хвастун, другой задавака, этот самовлюбленный красавчик, тот гордец. Егорша поднял глаз повыше, глянул на светлицу. Но вместо красавицы юной княжны увидел набеленное нарумяненное лицо старухи из леса. Злобушка поглядывала на женихов и похохатывала, показывая коричневый зуб.

– Влас, а Влас, – Егорша потянулся к уху коня, – это же та самая старуха, что тебя заколдовала. Вишь, что ведьма творит. То-то я думаю, отчего женихи вроде как не в себе, сами голову под топор подставляют. Нарочно она это задумала, чтоб над русскими людьми посмеяться.

Платочек опять вспорхнул, приказывая очередному жениху торопиться. Им оказался Тит. Лошадка на трясущихся ногах прыгнула, но едва могла оторваться от земли.

Слуги схватили парня под руки и уволокли.

–Как же это, – верещал расстроенный Тит, – и мясца не поел, – его крик заглох.

– Ну, проклятущая, над русскими людьми насмешница, берегись, – не на шутку рассердился Егорша. Он ударил Власа пятками в бока, конь, не дождавшись очередного взмаха платочка, взвился как птица. Старуха глазам своим не поверила, прыгает конь, а один, седока не видать, – и высунулась из окошка чуть ли не по пояс. Тут Егорша схватил ее и усадил перед собой. Злобушка было завизжала, отбивалась, но мальчишка хоть и маленький, держал ее крепко.

– Ах, поганец, жаль я тебя не до конца сварила, – плевалась старуха.

– Не горюй, карга, – усмехнулся Егорша, – последний бы зуб об меня обломала. Эй, богатыри русские, – звонко крикнул паренек, – вместо того, чтоб землю русскую от ворога защищать, вы из-за сундуков с золотом на гибель идти готовы.

– Не из-за богатства мы, из-за красоты небывалой, – молвил один молодец.

– Эта красота что ли? – расхохотался Егорша и сорвал со старухи кокошник. Седые спутанные волосы опустились на богато расшитое оплечье. И еще страшней казалось набеленное морщинистое лицо с черными бровями. Старуха оскалилась, показав единственный зуб, женихи отшатнулись.

– Идите в подвалы, – велел Егорша, – выручайте из беды людей русских, товарищей ваших. Парнишка покрепче ухватил старуху, конь всхрапнул и помчался из города. Остановился Влас у небольшого озера, на спокойной воде спала стая диких гусей. Егорша спрыгнул с коня.

– Слезай, старуха, приехали.

– Куда это? Куда? – колдунья завертела головой. Влас с такой яростью смотрел на нее, что бабка струхнула и присмирела.

–Ты, дуралей, смотри, не бушуй, а то ненароком стукнешь меня копытом, а я женщина слабенькая – сразу дух вон. Кто тебя расколдовывать будет?

– Егорша, а Егорша, – голосок старухи замаслянел, – ты, голубчик, зачем с этими простофилями связался? Они ж тебе в тягость. В плечах много, в голове мало. Ни от одного, ни от другого толку нет. Брось их. А я тебе в благодарность свои богатства подарю. Есть у меня камни самоцветные, как роса на лугу горят, не налюбуешься, золотые украшения...

– Не с Лихом ли ты их с честных людей снимала. И зачем мне побрякушки, разве я девка. А ну, старуха, расколдовывай моего друга Власа.

– Друг он тебе, стало быть, – пробормотала Злобушка. Она щелкнула темными пальцами, и тут же на берегу озера появилась избушка. Теперь она стояла на земле, а не на высоченных столбах.

Старуха резво заскочила внутрь, вернулась уже с дубинкой. Синюшный рот насмешливо растягивался.

– Влас, а Влас, – старуха подошла к парню, – в кого же тебя превратить.

Конь взволнованно заржал, старуха закатилась смехом.

– Не понимаю я по-вашему, по-лошадиному, – притворно зевнула бабка, – а ты, Егорша, какое слово молвишь?

Только хотел парнишка ответить, конечно, в человека, как с озера поднялся гусь. Была это самая обычная птица, каких на каждом водоеме много, но почему-то показался он Егорше таким диковинным, необыкновенно красивым, что сам того не желая, мальчонка выпалил – гусь.

– Как скажешь, – старая карга махнула дубинкой, раздался треск и вместо коня на берегу стоял большой красноклювый гусь.

– Сказано – сделано, будете помнить Злобушку, – расхохоталась старуха, запрыгнула в избушку и захлопнула дверь. Из трубы повалил густой едкий дым, окутавший сизой пеленой избенку. Егорша раскашлялся, глаза щипало, а когда дым рассеялся, не было ни старухи, ни ее избушки.

– Вот нечисть лесная, – досадовал Егорша, – опять обманула, ну попадешься в следующий раз – не уйдешь.

– Га-га, – заплакал гусь.

– Что теперь делать? Куда идти? – на глаза мальчика навернулись слезы. – Был бы Протас рядом.

При звуке знакомого имени гусь забил крыльями, загоготал.

– И ты за дружка волнуешься. Смог ли он с пригорка сойти? Ох, Влас, вдруг он там и сидит, пригорок-то вроде как заговоренный, куда ни пойдешь – непременно вернешься. Нельзя товарищей своих в беде бросать. А назад как ворочаться, ты ведь уже не конь.

Гусь растопырил крылья, присел и подставил спинку Егорше.

–Га-га, – смышлеными глазками он посмотрел на мальчика и качнул головой.

Мальчик осторожно сел на спину, гусь махнул крыльями, пробежал несколько шажочков и взлетел.

– Вот это да! – ахнул Егорша, – красота какая, Влас! Я всегда знал, что лучше земли нашей русской нет, а теперь еще больше в том уверился.

С высоты было далеко видно. Темнел лес, внизу блестящей змейкой вилась речка, зеленели поля, цвели разнотравьем луга. Солнце клонилось к земле, устав за день светить добрым людям. Раскрасневшееся, жаркое, оно уходило на покой, щедро раздавая облакам цветастые платья. Влас размеренно махал крыльями.

– Заморился? – сочувственно спросил Егорша, – а пригорок вот он, черный, хотя все вокруг яркое, зеленое. Влас, да это же опять вороги. Убили они нашего Протаса, или в плен взяли.

Но подлетев ближе, друзья увидели, что Протас яростно борется, раскидывая басурманов направо и налево, а они окружили пригорок с четырех сторон и наступают. Огромные кулачищи Протаса так и мелькали, рубаха на парне порвалась, сам он едва дышал, но не сдавался. Внизу на цветущем лужке у богатого шелкового шатра с золотыми кистями и бахромой сидел толстый

князь. Он довольно улыбался и пухлыми пальцами, унизанными дорогими перстнями поглаживал длинную редкую бороду.

– Поймали тебя, Протас, не будешь впредь похваляться, – цедил он сквозь редкие зубы – придет время и Власа с Егоршей.

– Ранехонько обрадовался, – запальчиво крикнул мальчик, а гусь примерился, и большая густая капля шлепнулась прямо на нос князю.

Влас поднялся над пригорком. Видно было, что Протас уже выдохся.

– Эй, сюда давай, – крикнул Егорша.

Протас поднял голову, и в тот момент, когда кривые мечи басурманов уже готовы были опуститься на парня, он запрыгнул на спину гуся, и Влас с тяжелой ношей поднялся в небо. Басурманы даже не поняли, что противник исчез, они продолжали драться, летели головы, падали тела, проткнутые копьями. Князь, видя, как его войско гибнет, кричал и топал ногами, но воины, были ослеплены и оглушены битвой.

– Помни князь Власа, Протаса и Егоршу и никогда впредь с русскими богатырями не вяжись, – расхохотался Протас, пролетая над басурманом.

Князь, сжав кулаки, визжал, топал ногами и от злости разорвал нарядный халат и даже выдрал себе половину бороды.

– Егорша, миленький, вовремя ты появился, – голубые глазки Протаса радостно светились, – а я уж горевал, что вы с Власом совсем ушли. Прости меня, паренек, сам не знаю, что на меня нашло. Пригорок, будто заколдованный, направо пойдешь – назад придешь, налево направлюсь – опять ворочаюсь.

– Да ладно, чего старое вспоминать, – Егорша примирительно махнул рукой.

– А Влас где, не случилось ли чего с моим другом?

– Понимаешь, Протас, – замялся Егорша, – Влас теперь не конь.

– Правда? Расколдовали?

– Ага, гусь он, мы на Власе и летим.

– Вот так да, – ахнул Протас.

– Га-га, – подтвердил Влас.

– Нашли мы старуху, княжной-красавицей она прикинулась, да и заставили ее Власа расколдовать. Она дубинкой его по лбу тюк и исчезла. Обманула, подлая.

– Ну, попадись она мне, – рассердился Протас, – уж я ее тюкну. Влас, Власушко, как мне тебя жаль, товарищ мой верный.

К вечеру остановились на отдых. Тишина и покой опустились на землю.

– Ой, до чего кушать охота, – заныл Протас, похлопывая себя по животу, – я ж на пригорке ничего не ел. Даже кустика ягод там не росло. И спуститься не мог, дороги не было, до утра кружил. А тут князь с новым войском пожаловал. Я было думал смерть моя пришла, а тут вы – друзья мои родные.

Протас плотоядно смотрел на Власа.

– Хорош гусь, жирненький, на вертел бы его, чтоб корочка зажарились. – Парень облизнулся.

– Ты чего, – одернул его Егорша, – это же Влас.

– Да, – в голосе Протаса звучало сожаление.

Послышалась веселая песенка, и скоро к путникам подъехал...Тит.

– Ба, Егорша, – парень неловко свалился с лошади, – опять встрелись. – А кто это с тобой?

– Протас, мой товарищ.

Тит отвязал от седла увесистый мешок.

– Прихарчился в городе, – объяснил он. – Князь-то на радостях, что его освободили, пир горой задал. Жареных быков начинили косулями, тех – баранами, а баранов гусями, а уж гусей – перепелами. А вино какое подали. М-м-м. В темнице-то, Егорша, и князь, и княгиня, и княжна молоденькая сидели, а уж богатырей русских – видимо-невидимо. Всех извести хотела проклятущая ведьма. Только ты ее увез, будто пелена с глаз у всех упала. Слуги княжеские, что ведьме служили, на колени перед князем упали, прощения вымаливали.

– Хороша ли княжна оказалась?

– Не-а, – поморщился Тит, – бледная, как поганка, но это может из-за подвала. И богатства, говорят, за ней особого не дают. А ты что со старухой сделал?

– Да так, – промямлил мальчонка, – ему не хотелось признаваться, что лесная ведьма обвела его вокруг пальца.

– Костерок чего не зажгли, вечер, самое время у огонька посидеть.

Егорша набрал сухих сучьев, Протас разжег огонек. Тит времени тоже зря не терял, раскладывал на чистом платочке съестные припасы, пироги, жареных перепелов, рыбу, поставил бутыль с вином. Протас даже привстал, он вытаращил страдальческие глаза, открыл рот, словно ждал, что в него положат кусочек. Казалось, бедный парень сейчас упадет без чувств.