Текст книги "Кикимора болотная (СИ)"

Автор книги: Аноним Марэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Марэй
Кикимора болотная

– Скажи мне, вот на кой он тебе сдался, а? – В который раз возмутилась Ромашка, проследив за взглядом сестры. – Ты же, во – княжна! Настоящая кикимора болотная. Ты свое отражение в пруду видела?

– Ну, видела, – лениво отмахнулась Левзея, заправила за ухо прядь волос цвета травы и продолжила поедать взглядом объект обожания. Среди кикимор княжна Левзея и впрямь слыла писаной красавицей: зеленоватая нежная кожа светилась тонкими прожилками золота, в глубоких изумрудных глазищах в пол лица хотелось утопиться, а по губам бантиком блуждала рассеянная улыбка. – Внешность – не главное!

Ромашка насмешливо изогнула тонкую бровь и цокнула языком.

– Внешность, конечно, не главное, но он же – человек!

Левзея задумчиво взглянула на сестру, на человека, снова на сестру и опять на человека.

И впрямь, человек, а точнее, стражник из детинца, княжеский гридень – белобрысый, угловатый и неотесанный мужик. Лицо его словно вырубили из белого камня, вроде того, из которого стены города сложены, линии вышли жесткими и резкими. Единственным украшением на нем были глаза – необыкновенно светлые, как цветы льна, выбеленные солнцем, а вокруг них лучиками разбегались гусиные лапки. Тонкогубый рот стражника сжимался в ниточку, а взгляд посуровел, когда к воротам с самого утра начали подтягиваться повозки и путники.

Кикимора прислонилась к берёзе, обвила тонкими руками белоснежный ствол и с тяжелым вздохом прижалась щекой к шероховатой, в берестяных завитушках, коре.

Каждый день, на рассвете, она пробиралась к воротам детинца, прячась за колючими зарослями малины, растущей вдоль дороги, и оставалась до тех пор, пока солнце не взбиралось на самую макушку неба и не начинало припекать беззащитную кожу болотницы.

Чем стражник так приворожил родовитую кикимору, Ромашка в толк взять не могла, люди казались ей на редкость несуразными существами, некрасивыми, с кожей, как жабье брюхо, шумными и неуклюжими. Впрочем, Левзея и сама вряд ли знала ответ на этот вопрос, да только тянуло ее сюда который год подряд, едва сходили снега и таял лед на болотах. Ромашка думала, что будь у сестры возможность, она и зимой бы, босая, по снегу к воротам пробиралась и глазела на свое чудо-юдо. А толку-то?! Гридень о муках влюбленной кикиморы не ведал, да и о самой болотнице даже не подозревал.

Близился полдень. Над пыльным трактом мерцало жаркое марево разогретого воздуха. Поток желающих попасть в город на ярмарку давно иссяк, и стражники на воротах маялись от скуки и жажды, пытались спрятаться от палящего солнца под стенами детинца, но тщетно – вокруг не было ни кустика, а далеко отходить не дозволялось.

– Пекло какое! – зло выдохнул Бойко – молоденький, вертлявый парнишка – рванув ворот рубахи, – хоть бы кто водицы принес. Сами, небось, на торжище медовуху лакают, а мы тут жаримся... Слышь, Ветер, может, я сгоняю до той рощи, а? Там ручей бежит, вода холодная-холодная, аж зубы сводит.

– По шее тебе сейчас сгоняю, – безразлично отозвался Ветер, прислоняясь к стене затылком и смежая веки на мгновение. День и вправду обещал невиданную жару, несмотря на то, что травень только начался. – Подумай о чем-нибудь другом, а еще лучше – сядь вон и не мельтеши.

Пить хотелось нестерпимо. Голова у Ветра гудела еще после вчерашнего кутежа с Рыжем. Кажется, они снова переборщили, переломав столы и лавки в "Веселом Лисе", пока пытались разнять дерущихся приезжих торгашей, к ночи знатно надравшихся медовухой. Рыж – корчемный страж, частенько наведывался в "Веселый Лис", пропустить стаканчик задарма и поболтать с дочкой корчмаря. Рыж закрывал глаза на то, что старый пройдоха Полель из-под полы торгует медовухой и пивом, не платя в казну акцизов, лицензии-то у него, у этого жадобы отродясь не водилось. Корчмарь же, в качестве платы за близорукость стражника, щедро наливал в кружку свое знаменитое пойло. Рыж подрабатывал у него вышибалой по выходным, а в ярмарочные недели к нему присоединялся и Ветер. Вдвоем они частенько увлекались, и в попытках усмирить буянов, ломали мебель, выносили двери и били посуду. Хозяину ничего не оставалось, как записывать ущерб в неизбежные издержки и мечтать, что Рыж, наконец-то женится на его дочери и начнет относиться к заведению как к собственности.

Бойко продолжал недовольно бубнить над ухом. Ветер нехотя приоткрыл глаза и тут же снова зажмурился – от яркого света виски ломило невыносимо, захотелось придушить надоедливого паренька, да сделать это с закрытыми глазами не так легко. Бойко затих, словно почуял настроение старшего. Неторопливо текли минуты, Ветер задремывал, проваливаясь в душное ослепительное ничто, и снилась ему прохладная роща неподалеку. Прозрачная зелень листвы едва колыхалась от невесомого дуновения воздуха, солнечные зайчики прыгали по поверхности ручья, по пологому берегу с хитросплетением корней, по траве и стволам. А на берегу сидела девушка, опустив ноги до колен в воду, и ловко сплетала пальцами длинные стебельки полевых цветов в венок. Длинные, густые волосы цвета травы струились по плечам и спине, перевитые стеблем кувшинки в косицу лишь у самого лица. Ветер всего лица красавицы не видел, только висок, аккуратное ушко и нежную зеленоватую кожу щеки, пушистые темные ресницы да округлый подбородок. Он уже хотел было подойти ближе и заговорить с девицей, как вдруг она обернулась, зыркнув на него бездонными глазами. Бледные губы растянулись в улыбке, обнажив острые зубки. Красавица приподняла бровь и поманила его пальцем, на руках звякнули браслеты. Ветер сделал шаг и с удивлением заметил прозрачную перепонку между тонкими пальчиками с острыми ноготками. Девушка и впрямь была красива, но странной, нечеловеческой, почти отталкивающей красотой. Ветер присел рядом и с наслаждением опустил разгоряченные ноги в прохладную воду ручья, жалея, что не может нырнуть в него с головой...не может...почему это? На душе стало тревожно.

Красотка рядом с ним звонко рассмеялась, выпуская сплетенный венок в ручей, и плеснула ему в лицо пригоршню воды, ее ноги при этом показались на краткий миг и Ветер поежился от налетевшей прохлады – от колен и до ступней они превращались в утиные лапы с перепонкой вместо ступней. Да перед ним же кикимора болотная, а не девка вовсе. Он вздрогнул и проснулся, с трудом соображая, где находится. Бойко с напряженной спиной замер перед ним, приставив руку к глазам, что-то выглядывал в той самой роще, которая только что привиделась во сне Ветру. Только прохлада ему не померещилась.

В выцветшем до белизны небе, прямо над воротами клубилась дождевая туча, на глазах набухая чернотой.

– Что за... – Ветер вскочил на ноги, но не успел закончить фразу. Настоящий ливень хлынул на изнемогавших от жажды стражей врат. Бойко тонко взвизгнул от неожиданности и втянул, было, голову в плечи, но тут же опомнился, раскинул руки и подставил лицо теплым струям дождя. Ветер криво усмехнулся, оглядываясь по сторонам, и сделал тоже самое. Живительная влага потекла в рот, за шиворот, омыла запылившееся лицо. Ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Ветер открыл глаза и увидел над собой чистое небо, такое же белёсое и сияющее, как и раньше. Можно было подумать, что им дождь почудился, да вот только лужи вокруг и до нитки промокшая одежда и легкий доспех говорили об обратном. Бойко и Ветер переглянулись.

– Что это было? – охрипшим от волнения голосом спросил паренек.

– Чудо? – Ветер пожал плечами, вновь прислоняясь плечом к стене, стаскивая сапог и выливая из него воду.

– Мне показалось, что я увидел человека там, – Бойко махнул рукой в сторону рощи. – Странно, прямо перед тем как дождь пошел.

Ветер насторожился. Бойко в гридни попал в столь юном возрасте потому, что славился необычайно острым глазом.

– Человека, говоришь? И где он?

– Больше не вижу, – Бойко еще раз внимательно оглядел округу. – Что там делать доброму человеку, дорога-то вон, с той стороны. А что там за рощей?

– Топи, – Ветер поёжился, вспоминая сон некстати, который на удивление врезался в память до мельчайших деталей, – когда укрепления строили, всё вокруг на расстоянии двух полетов стрелы вырубили, чтобы никто незаметно не мог подобраться, а рощу не тронули. Это сейчас кусты вдоль дороги выросли, все сквозь пальцы смотрят на это безобразие.

– Почему рощу не тронули? – удивился паренек.

– Говорят, сам болотный царь явился, со своей свитой. Что уж у них там вышло: то ли битва, то ли откуп, да только рощу объявили священным местом и трогать не стали. И в болота стараются не соваться, неспокойно там и жутковато.

– А ты был там? – живо заинтересовался Бойко.

– Был. Давно... – Ветер осекся от нахлынувших воспоминаний. А ведь он действительно был в Топях мальчишкой, не старше Бойко. На спор с Рыжем тогда туда сунулся, едва живым ноги унёс. Он уже видел ту кикимору, и не во сне вовсе. С тех пор его преследовали то ли сны, то ли видения, такие, что иногда Ветер начинал сомневаться, а в своем ли он уме.

Перевалило за полдень. Одежда на стражниках давно высохла, а нового дождя не предвиделось. Бойко не давала покоя мысль о прохладных водах ручья в священной роще болотников. Подумаешь, "неспокойно и жутковато", так он парень не робкого десятка, уж не испугается какой-то болотной гадины. Он снова пристал к Ветру.

– Отпусти, Ветер, ну я же борзо бегаю. Туда и обратно: воды наберу и назад.

– Вот неугомонный, – рассердился Ветер. – Потерпеть не можешь что ли? Ты воин или баба, или ты как щенок бестолковый, все бегаешь по двору и тявкаешь?

Бойко насупился и отошел ко второй створке ворот, и пока их не сменили, они больше не разговаривали. Под вечер, вместе со сменой явился Рыж, прихвативший с собой пару кренделей, пирог с зайчатиной и жбан с квасом.

– Ну и жарища сегодня была, – Рыж заметно раскраснелся и язык у него слегка заплетался, – думал, нырну в Пежму не раздеваясь, весь день старался под навесами прятаться, а все ж припекало.

– Мы, знаешь ли, заметили, – сварливо буркнул Бойко с набитым ртом. – У нас навесов не было, а пожрать нам никто не принес.

– А чего с собой не захватил? Или мамка положить забыла, так ты голодным остался? – поддел его Рыж, чувствительно тыча в плечо. Паренек вскинулся было, но передумал, вместо этого щедро отпивая из жбана. – Ветер-то понятно, ему некому приготовить да постирать портки, все сам.

– Угу, – хмыкнул Ветер, дожевывая кус пирога, – только вчера кто-то мне не то что поесть, поспать не дал, а сегодня даже водички названому брату не принес.

– Э-э, – Рыж виновато развел руками, – виноват, исправлюсь. Что у вас интересного приключилось?

Бойко и Ветру частенько было что рассказать, публика мимо них проходила самая разная, и не всегда человеческая. Диковин они навидались, и казалось, их ничем не удивить уже. Рыж, несмотря на схожий род занятий, не утратил способности восхищаться и живо интересоваться всем необычным. Стражники сидели под раскидистой ивой на берегу небольшого прудика, недалеко от стен детинца. Солнце еще не зашло, но внутри, за стенами, уже сгущались сумерки.

– Дождь с нами приключился, – Бойко все еще злился на Ветра и на всех вокруг, потому рассказывать не спешил. По обыкновению именно он делился впечатлениями дня, Ветер на слова был скуп.

– Перегрелся что ли? – Рыж хохотнул и снова ткнул Бойко, – Какой дождь?!

Бойко выразительно взглянул на Ветра, и промолчал. Рыж переводил взгляд с одного на другого, предвкушая необычную историю, и наконец не выдержал.

– Давайте уже, рассказывайте, не томите честного человека.

– Это ты-то честный человек? – фыркнул Бойко, уворачиваясь от очередного тычка. – Ладно, так уж и быть...

– Помнишь историю с Топями? – перебил его Ветер, задумчиво глядя на друга. Шальная улыбка сбежала с лица Рыжа и он молча кивнул, ожидая продолжения. – Я сегодня видел ее снова, а потом пошел дождь. Шел только над нами и совсем недолго.

– Думаешь, за столько лет она тебя еще помнит? – усомнился Рыж. Ветер пожал плечами и допил остатки кваса из жбана.

– Эй, вот сейчас вот было нечестно! – возмутился Бойко, у которого отобрали славу рассказчика. – Что за история с Топями-то? Кто такая она?! Ветер весь день меня мурыжит, вокруг да около ходит. Что там такого-то? Ну болото, ну ручей, ну болотники живут...

Ветер вскинул голову и окинул паренька тяжелым взглядом.

– Ты знаешь, почему люди на болотах пропадают? Почему закон есть – не суйся в рощу и в Топи людям ходу нет, а коли кто там оказался, его сразу в покойники записывают?

– Н-уу, гиблое место, говорят, – неуверенно протянул Бойко. Мужчины переглянулись. Ветер покрутил в руках опустевший жбан и принялся рассказывать.

– В то время я был не старше тебя. Мы с Рыжем вечно ввязывались в драки, на каждом торге не пропускали кулачные бои стенка на стенку, свары устраивали десятки раз на день. В один такой день я и подрядился на спор пойти в Топи и вернуться к утру. Дело было к вечеру. Добрался я до приграничной рощи уже в сумерках. Красотища там, да только я той красы и не замечал, трусился от страха что твой заяц. Сказывали, что издревле между людьми и болотниками заключили договор: люди не суются на их территорию, а они – на территорию людей, но, ежели кто в сумерках окажется на болотах, то будет принадлежать им навсегда. Поначалу, между нами даже торговля была, но когда стал народ пропадать в топях, а на болотников – нападать на улицах, да на торжище – перемирие кончилось. Издали указ, кто увидит в городе кикимору болотную или болотника, водяного или русалку, должен существо изловить и доставить властям для умерщвления. В назидание за пропавших. Болотники ушли и больше не показывались. В город им ходу нет, выглядит их братия так, что любой сразу узнает...

– А как они выглядят? – перебил Бойко. – Ты их видал же, расскажи! Правда, что они зеленые и все в тине? И пахнет от них гнилой рыбой?

– Правда, что зеленые, а пахнут они студеной водой и лесом..., – Ветер осекся на полуслове и поймал насмешливую полуулыбку Рыжа, – а тухлой рыбой от упырей воняет, да от болотниковой стражи – щуров. У русалок – хвост есть, а у кикимор – ноги как утиные лапки от колен до пальцев.

– А правда, что у болотниц чешуя на лице? – снова перебил Бойко.

– Нет у них чешуи, кожа как кожа, зеленоватая только.

– А мне сказывали, что она на солнце горит золотом, чешуя-то.

– А ты верь всему, как дурак, – не вытерпел Рыж, вклиниваясь в разговор. – Слушать надо того, кто наверняка знает, а не байки стариковские.

– Не чешуя это горит, – тихо, с сомнением, словно вспоминал слова давно забытой песни, сказал Ветер, – у кикимор по коже узор идет, словно внутри солнце, ну, как если оно сквозь листву просвечивает и узор получается... переливчатый.

Ветер замолчал ненадолго, а Бойко и Рыж, пораженные его тоном, примолкли. В другой раз они не преминули бы подшутить над той любовной лаской, что прозвучала в его неуверенном описании. Наконец, стражник тряхнул головой, прогоняя видения прошлого, и продолжил рассказ.

– В общем, сунулся я в Топи к ночи, как последний дурак, да и заплутал впотьмах. Солнце село, повылазили упыри. Меня на островок какой-то загнали, как по трясине пробежал, не увяз, до сих пор не знаю. Я с перепугу на ольху забрался, трясусь так, что с дерева сучья сыплются. Думал, хуже уже и быть не может, а потом пришли болотники со щурами. Щур – вроде змея, только с лапами, чешуя жесткая, как панцирь, а пасть длинная, с кучей зубов. Ростом они с медведя, злющие же как шатуны. Болотники на них ездят, как мы на лошадях, и поводья у них непростые, то ли ядовитые, то ли заговоренные – от них на коже волдыри вскакивают. Сняли они меня с дерева, поводьями к щуру прикрутили и потащили к князю своему, как нарушителя границы.

Ветер умолк и поднял лицо к потемневшему темно-синему лоскуту неба над головой, на нем уже посверкивали первые звезды. Трава намокла от выпавшей росы, а от земли тянуло ощутимой прохладой – все же еще только весна. Рыж шумно с хрустом размялся и предложил перебраться в корчму к Полелю, поужинать. Бойко разрывался в сомнениях между желанием дослушать историю и нежеланием плестись в бандитское логово, коим считался в городе "Веселый лис". Любопытство пересилило, и троица отправилась ужинать.

"Веселый лис" был полон. Кивнув верзиле на входе, Рыж и Ветер потопали прямиком к кухне, попутно хлопая по спинам, плечам, затылкам знакомых собутыльников. Бойко замешкался на пороге, озираясь. По стенам заведения вперемешку были развешаны охотничьи трофеи и оружие, предусмотрительно лишенное убойной силы – луки со снятой тетивой, тулы без стрел, арбалет с перекрученными плечами. Хозяин, далекий от охоты, и отродясь в руках ничего, кроме ножа и топора не державший, собирал весь этот хлам с пылкостью влюбленного дурака, и на все шуточки отвечал, что у каждого уважаемого человека должна быть своя неприличная страстишка.

Вышибала легонько подтолкнул Бойко в спину, от чего тот едва не пропахал носом застеленный свежей соломой пол. Паренек обернулся, готовый дать отпор, но тут кто-то дернул его за рукав. Ветер и Рыж уже подвинули выпивох за одним из столов, разжились снедью и уплетали ее за обе щеки. За рукав же Бойко дергала миловидная, круглолицая девушка с подносом, заставленным кружками.

–Будешь носом водить, эти двое все слопают без тебя, – промурлыкала она, – с ними нужно ухо востро держать, особенно, такому как ты.

– Какому такому? – Бойко вспыхнул и забыл о вежливости.

– Такому, – хихикнула девушка и умчалась, позванивая кружками.

Раздосадованный Бойко поплелся к друзьям и уселся рядом на лавку. Ветер молча подвинулся, освобождая ему место и придвигая поближе плошку с дымящимся кушаньем, судя по запаху – то ли тушеному кролику, то ли голубю с морковкой. Корчма гудела от разговоров, на троицу никто не обращал внимания. Бойко слегка расслабился и принялся уплетать горячее, макая в подливку ломоть свежего хлеба.

– Ветер, а что дальше-то было? – с набитым ртом спросил паренёк. Ветер и Рыж снова переглянулись. Рыж дернул плечом, как бы говоря: ты эту кашу заварил, сам и расхлебывай.

– Что было? Приволокли меня к князю тамошнему, главному болотнику. А он ростом-то невелик оказался, только волосами зарос так, что одни глаза и видны. Сидит он что твой паук, трон у него из широкого пня, а по сторонам стена из веток сплетенная, да какими-то ползучими цветами увитая.

– Как ты все разглядел, ведь ночь была? – усомнился Бойко.

– Ночь-то ночь, да у них все болото светится призрачными синими огоньками, а вокруг островка, где трон, эти огоньки в прозрачные шары собраны, вроде как светильники. Живой огонь болотники не очень любят, факелами почти не пользуются. Да и на что им огонь, когда они сырое едят. Сидит их князь, а по сторонам – дружинники с копьями, почти голые, так, срам прикрыт какими-то обносками. Меня швырнули под ноги им, на своем языке булькают, решают, что со мной делать. Князь ко мне по-нашему обращается, спрашивает что-то, а я со страху то ли все слова забыл, то ли он так говорил, что я не уразумел. Они снова забулькали, заволновались, позвали кого-то...Вот тогда я ее в первый раз и увидел.

– Кикимору? – Бойко от нетерпения подскакивал на месте как уж на сковородке.

– Кикимору, – кивнул Ветер. – Я к тому времени отупел уже от страха, смирился, что убивать будут, стою на коленях, и меня волнует только, что сучок больно впивается в кожу, а пошевелиться не могу. Смотрю в землю, вдруг вижу, лапки гусиные перед носом прямо. Я так удивился, что глаза поднял, а там от колен и выше девичьи ножки, ладные такие, бедра крепкие, плоский живот и маленькие грудки с темными сосками. Вся эта краса только гривой волос прикрыта и бусами да браслетами. Смотрит на меня это диво дивное, а я – на нее, рот раззявил. Она тихонько так засмеялась и спрашивает меня: кто таков и что тут ночью делаю, разве про закон не ведаю?

Я отвечал, что про закон ведаю, да проиграть спор не могу, потому что я никогда не проигрываю. Говорю, не держал злого умысла, заблудился с перепугу. Хотел только в роще у ручья переночевать, да воды в доказательство набрать оттуда.

Кикиморка перевела все это своему князю, он нахмурился, что-то булькнул. А вокруг как загалдели все, копьями застучали. Тот болотник, что меня вез, ткнул меня древком в спину так, что я под ноги кикиморе повалился. Она тоже нахмурилась, хотела было рот открыть, да смолчала. Я краем глаза увидел, как князь болотный ей головой покачал, мол, уйди, не вмешивайся. Князь приказал меня в темницу посадить до утра, а на рассвете утопить. Дружина потребовала. Давеча у них какой-то хмырь болотный погиб, застрелили его из арбалета прямо в роще. Вот они на меня и подумали. Затолкали в клетку, чуть больше короба – ни встать, ни лечь, но путы сняли. Саднило нещадно, кожа вся струпьями покрылась от них, и двигаться я так и не мог.

Ветер перевел дух, приложился к кружке с медовухой. Рыж слышал эту историю очень давно, с тех пор они не обсуждали, ту ночь, а потому внимал сказанному не меньше Бойко, только что на лавке от нетерпения не прыгал.

– А дальше? Что дальше-то? Как ты выбрался? – Поторопил Бойко, цапнув кружку с медовухой, отпил и поперхнулся от крепости. Ветер добродушно усмехнулся и похлопал его спине.

– Выбрался благодаря кикиморе той. Уже светало, когда она пришла. Сунула мне в рот какую-то бутыль, влила в горло жидкость, я, вот как ты сейчас, чуть не сгорел изнутри, но столбняк отпустил. Она клеть отперла, я кулем вывалился наружу, она что-то зашептала надо мной и все раны закрылись, даже царапина от сучка на колене. Я было встал, но меня качнуло от слабости, и я за нее уцепился. Она наощупь шелковистая, как шкурка у котенка. Стою я, пялюсь в лицо ей. Глаза у нее красивущие, а губы как ягоды, но самое невероятное – золотые узоры под кожей. Чем дольше я смотрел, тем ярче они становились, и мне казалось, они вот-вот в слова сложатся, я пойму что-то важное тогда. Она меня встряхнула и по мордасам съездила так, что искры из глаз полетели. Я протрезвел немножко. Кикимора спрашивает: бежать сможешь? Надо уходить, не то поздно будет. Мы и побежали, да только с ее ногами быстро не побегаешь. Она отстала сразу, рукой махнула, дорогу показала. Я уперся: не пойду, говорю, без тебя. Кикимора рассердилась на меня-тупицу и говорит: первый раз вижу придурка, которому жизнь немила. Я тут опомнился уже, а она меня повела к ручью – плыть-то ей сподручнее, тем более, по течению. Мы нырнули, вода студеная, я чуть не утоп, так грудь сдавило от холода. Она меня вытолкнула, плыть помогала, пока я не разогрелся. До рощи мы вплавь добрались, там на берег выкарабкались. Уже солнце встало, за мной поди уже охота началась, а я все наглядеться на нее не мог. И сам не понимаю, что на меня нашло. Она меня гонит, сердится, а потом расплакалась. Я, говорит, знаю, что ты не виноват, что не убивал, и князь знает, да только у болотников и князь лишь первый среди равных, а большинство решило, что ты виновен. Беги, говорит, скорее, не то зря всё. Хотел я, было, поспорить, да тут зашумело что-то вдалеке. Кикимора встрепенулась, залопотала на своем языке, и ливень пошел такой сильный, что впору ослепнуть и оглохнуть, гроза разбушевалась, а над нами – чистое небо. Я развернулся и побежал к детинцу. Пока сквозь грохочущий ливень и сверкающие молнии бежал, на меня ни капли не упало.

Ветер полез за ворот и вытащил веревочку, зажав в кулаке какой-то предмет.

– Знаешь, что в этом самое удивительное? – спросил он Бойко. – Уже дома я обнаружил, что всю дорогу сжимал кулак, а когда хотел разжать его, то не смог. Рыж помогал. Кикимора мне на прощание подарила оберег от самой себя...

Ветер раскрыл кулак и выпустил на свет круглый серый камешек с дырочкой посередине – громовой камень.

– Этот дурень даже имя ее не спросил, – фыркнул Рыж над ухом Бойко. – Засмотрелся на голую бабу, пусть и зеленую.

– Посмотрел бы я, как ты имя спрашиваешь, когда тебе смерть на пятки наступает. – Ветер беззлобно пихнул кулаком Рыжа, спрятал оберег и уткнулся в кружку.

– И что, с тех пор ты ни разу ее не видел? – Бойко задумчиво проследил взглядом за исчезающим за пазухой камешком.

– Видел. Несколько раз во сне. Сегодня вот опять...– Ветер покосился на хрюкающего в медовуху Рыжа. – Ну, давай, глумись уже вслух.

– Ой, что это были за сны... – заржал корчемник. – Ножки ладные, грудки крепкие... Жениться тебе пора, Ветер, я тебе давно это твержу.

– Кто бы говорил, – хмыкнул Ветер и покосился на пробегающую мимо круглолицую девчонку. – Вон, Нежина заждалась тебя, небось, да ты не спешишь.

– Ветер, а ты, часом, не выдумал все это? Разыграть меня решили? – Бойко подозрительно насупился. Ветер и Рыж в который раз переглянулись и расхохотались. Паренек покраснел как свёкла, даже уши загорелись, выскочил из-за стола и рванул прочь – на сегодня с него достаточно впечатлений.

Названые братья поглядели ему вслед. Ветер коснулся громового камня через рубаху, а Рыж цокнул языком. Столько лет утекло. Ветер старался не думать о том, что с ней стало, с той кикиморой, после его спасения, ведь она пошла против своего рода. Столько лет он просто жил, радуясь каждому новому дню, только во время грозы становился сам не свой.

Левзея проснулась, едва первый солнечный луч коснулся верхушек деревьев. На болотах царил серый сумрак, разгоняемый лишь мертвенным голубоватым светом от гнилушек. Княжна любила спать под открытым небом, чем вызывала недовольство родни и свиты – ведь кто-то должен был оставаться с ней в таком случае. Под ногами сонно заворочался щур, кикимора нежно погладила его по носу, самой чувствительной части бронированного ящера, и с разбегу нырнула в воду. Отец устал спорить с дочерью, менять охрану, не успевающую уследить за свободолюбивой княжной, и, в конце концов, подарил ей безупречно выдрессированного боевого щура. В черной воде Левзея без труда отыскала Ромашку, свернувшуюся клубочком на илистом дне. Болотники предпочитали спать на глубине – и прохладнее, и тише, и слепящий солнечный свет не режет глаза, превращаясь в рассеянную дымку. Щур, последовавший за хозяйкой, поднял со дня тучу песка и ила, игриво ластясь к обеим кикиморам. Сонная Ромашка вынырнула вслед за сестрой у заболоченного берега, поросшего осокой и камышом. Кикиморы растянулись на прохладной траве, щур остался в зарослях неподалеку.

– Снова пойдешь в рощу? – позевывая спросила Ромашка. – Не нагляделась еще?

– Я придумала кое-что получше, – шепотом отозвалась Левзея. – Обещай, что не выдашь меня отцу!

– Не могу обещать, пока не узнаю, в чем дело, – нахмурилась Ромашка.

– Тогда я ничего не скажу, – пожала плечами Левзея и села. Сестра повторила ее движения, прильнула к ней, положила голову на плечо и обвила руками за талию.

– Я волнуюсь за тебя, глупышка. Ты что же, не понимаешь, как на тебя народ смотрит? Да к тебе же не сватался никто уже сколько лет, хоть ты и княжеская дочь. Боятся тебя, юродивой за глаза кличут – спишь на воздухе ночами, пропадаешь в лесах днем, когда приличные болотники носа не кажут из воды, говоришь на человечьем языке лучше, чем на нашем. Батюшка уже отчаялся тебе мужа сыскать.

– Батюшка и не станет меня отпускать, я ему как толмач уже не раз пригодилась. Я еще и на лесном наречии говорю, забыла?

– Как же тут забудешь, – Ромашка вспыхнула от смущения, вспоминая красавца-лешего, с которым недавно отец совет держал по охране границ, Левзея тогда переводила, а Ромашка пряталась и подсматривала. Левзея прижалась щекой к макушке младшей сестры. Кому как не ей знать, что та чувствует. Смятение, волнение и сомнение – ведь нравится тебе не приличный болотник из хорошей семьи, и даже не бедняк со старицы, а чужеродное существо. Ромашка и посол из лесного народа знали друг друга с детства. Младшая сестра увязывалась за Левзеей в ее походах к стене детинца, а соскучившись, заигрывалась с лесным народом – лешими и дриадами.

– Я в город пойду, на торг, – шепнула в волосы Ромашки старшая сестра. – Я уже и плащ раздобыла, у зазевавшегося купца утащила, и платье умыкнула у одной из девок, пока те в Пежме плескались, а сестрица Ряска их отвлекала.

– Нет! – Вскинулась Ромашка, вцепившись в руки сестры. – Нельзя туда, что ты?! Если тебя поймают – убьют!

– Не поймают, – отмахнулась Левзея, скрывая дрожь в голосе смешком. – Я глаза отведу – меня увидит только тот, кто знает, что видит перед собой, остальные даже не поймут, кто я такая и сразу забудут обо мне.

– Говорят, в старину кикиморы могли становиться невидимыми, – вздохнула Ромашка, – нам бы пригодилось это умение.

– Нам?

– Я пойду с тобой, ты что же думаешь, я тебя брошу в такой опасной затее? – молоденькая кикимора свела брови и решительно взглянула в глаза Левзее.

– Нет, не пойдешь! – Возразила старшая кикимора и прижала палец к губам сестры, которая пыталась, было, возразить – Платье только одно. Ты нужна мне здесь, чтобы успокоить и отвлечь батюшку. Я вернусь. Обещаю, что буду очень осторожна.

Кикиморы добрались до приграничной рощи засветло. Утреннее солнце вызолотило воду ручья, траву и деревья, и лица сестер, мерцающий узор под кожей обеих сделался ярче под его лучами. Утро было по-весеннему прохладным – холодный ветер шуршал листвой, путался в камышах и рябил воду. Левзея вынула из-под камня припрятанную одежду и, не без труда, нарядилась. Выглядела она диковато в вышитой белой рубахе, понёве и мужской суконной епанче. Ромашка, как ни старалась, не смогла сдержать смех.

– Что, все так плохо? – с сомнением спросила Левзея.

– Без отвода глаз не обойтись, – давясь от хохота, ответила Ромашка, и вдруг посерьезнела. Вынула из волос сестры кувшинку, усадила ее на траву и принялась выплетать волосы в косу вокруг головы. – Чем-то бы голову прикрыть...

Левзея прижалась щекой к ладошке сестры и встала. Щур нетерпеливо постучал хвостом, видя сборы хозяйки, да только та покачала головой и приказала уходить с Ромашкой.

– Остерегись там! – Младшая из кикимор вскочила на спину щуру, шлепнула ладонью по шее и оба исчезли в блестящем полумраке рощи.

Перед воротами, запертыми на ночь, собралась небольшая очередь путников, желающих войти в город. Стены детинца уже вовсю заливал солнечный свет, но стража не спешила отворять. Толпа у ворот прибывала. Пеший люд сидел прямо на земле, подстелив плащи, кто побогаче – на телегах. Одинокий всадник, запыленный и уставший, маячил чуть поодаль и не торопился спешиваться.

Левзея с замиранием сердца приблизилась к толпе – самое время проверить отводящие глаз чары, чему все кикиморы учились с малых лет. Взгляды людей скользили мимо. Никто не обратил на нее внимания...почти. Левзея поймала удивленные взгляды двух лесовиков, затесавшихся меж людей. Они привезли на торг редкие растения, причудливые плетеные короба и корзинки, коими была завалена вся их телега. Впряженный в нее лось поводил тяжелой головой с ветвистыми рогами и неодобрительно фыркал. Старший лесовик, мохнатый чуть не до глаз, с крючковатым носом-сучком поманил кикимору узловатым пальцем. Делать нечего, пришлось подойти. Левзея вежливо поздоровалась, поневоле оглядываясь вокруг. На лесовиков ее магия не действовала, они видели ее как есть. Судя по всему, торговцы они были опытные, в городе бывали не раз, и о распрях горожан с болотниками наслышаны.