Текст книги "Хенрик-Уршула"

Автор книги: Аноним Лера

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Лера
Хенрик-Уршула

Она рассматривала свинцовую ленту реки, мерцающую под мостом. Вода была холодной даже на вид, а ветер подтверждал это, рвал шляпку, пробирался под пальто, заставлял ежиться в зыбкой надежде на тепло. Увы. Было холодно.

– Панна Уршула, – совершенно неожиданно прозвучало сзади, и она медленно обернулась, придерживая шляпку. Панночка, стоявшая рядом, была смутно знакома, и нерешительная улыбка тронула губы женщины, не затронув, впрочем, глаза. – Поедемте, панна Уршула, – настойчиво повторила панночка.

– Здравствуйте, милая, – тихий неприятный голос заставил молодую девушку вздрогнуть и жалостливо поморщится.

– Панна Уршула, – в третий раз позвала панночка и осторожно потянула женщину к карете, стоявшей рядом. Может быть, она оттуда и вышла, а впрочем – какая разница. – Поедемте, панна. Пожалуйста.

– Хорошо, – равнодушно согласилась женщина, забираясь в карету. Там, внутри, было немного теплее и заметно темнее. Окошки были затянуты темной непрозрачной тканью.

– Трогай, трогай, – пробормотала панночка, роясь в крохотном ридикюльчике. – Да где же оно.... А, вот! Панна Уршула, вам нужно выпить вот это, – панночка настойчиво и монотонно продолжала звать женщину по имени, настаивая, чтобы та выпила глоток жидкости из крохотного пузырька.

– Вот и хорошо, – с облегчением вздохнула панночка, когда панна Уршула послушно сделала глоток. – И спите теперь, панна, спите....

***

– Что за чудачка, – хихикнула Мими, снова наткнувшись взглядом на странную женщину. Одета прилично, причесана, перчатки на руках. А сидит как сломанная кукла – немного склонившись на бок, одна рука висит вдоль тела, голова к плечу наклонена. И лицо – тут хохотушка Мими зябко передернула плечами, – странное. Страшное даже.

– Не вздумай подходить к ней, – вполовину шутливо предупредил Збышек. – Не то явится Марго и начнет визжать.

– На нее? – девушка кивнула в сторону окна, возле которого сидела чудачка.

– На тебя, – Збышек легко переставил ее на тумбу, и поправил пряжку на поясе. – Вон, не видишь, что ли? Марго за ней ходит, будто та ей матушка родная, не меньше!

– А может, и правда, матушка, – хихикнула Мими, исподтишка посматривая в ту сторону.

– Глупая ты, – покачал головой Збышек и тоже посмотрел. Марго быстрым шагом подошла к Чудачке, поставила на столик поднос. Присела на корточки, заглядывая в глаза, дотронулась до щеки. Чудачка вздрогнула, села ровно, и руки чинно сложила на коленях, повела затекшей шеей. Марго с облегчением улыбнулась, села на колченогую табуретку, стала что-то ласково говорить. Чудачка тоже улыбалась и чуть качалась в такт словам. Марго замолчала на полуслове и огорченно вздохнула.

Збышек помялся, и снова без нужды оправил пряжку. Потом двинулся вперед, не обращая внимания на косые взгляды. Ну, нравилась ему Марго, хоть тресни.

– Чего тебе? – неласково спросила она, едва он подошел.

– Я вот, – неловко сказал он, доставая из кармана маленькую статуэтку балерины и ставя ее на стол. – Панну порадовать хотел, – тихо сказал, глядя на Марго. – Не подумайте чего, панночка, да только страсть как она на эту балеринку похожа, значит...

– Похожа, – с тихой горечью кивнула Марго. – Еще бы не похожей быть...

– А это вам, – совсем уж неловко протянул он диковинное лакомство – трюфель. Накануне в лавке кондитерской полчаса протолкался, весь пропах сдобой да чем-то тонким, дамским. Марго вскинула глаза, и резкость хотела какую-то сказать, он прямо кожей это почувствовал, как разом произошло вот что. Сперва панна странно как-то всхлипнула, и статуэтку в руку взяла. И Марго вроде обрадовалась – лицо у нее стало радостное, но сказать ничего она не сказала, потому как и без того хлипкая дверь с треском слетела с петель, а к ним в вагончик ввалилась толпа черных каких-то, и мигом стало шумно, тесно и страшно. Страшно – потому что Марго вцепилась в свою Чудачку и орала не хуже трубы Иерихонской, что никуда без нее не пойдет, и он вступиться полез, и тут же по голове чем-то получил, и мир ненадолго погас. Когда пришел в себя – Мими в порванном трико сидела возле него, голову его, положив на коленки себе, и баюкала как маленького. Он кое-как огляделся. Кроме них в вагончике никого не было.

– Уволокли, – всхлипнула Мими, и шмыгнула носом. – А я в тумбу спряталась. Хорошо, ты меня туда посадил....

***

Я кое-как села, и тут же рухнула обратно, спиной вниз, к счастью – на мягкое. Голова болела невероятно. Ох, да что же это за напасть? Мысли разлетались, как стайка вспугнутых птиц. Мутило. Я снова попыталась сесть, и на этот раз удачнее – назад не упала, но все равно, плохо было ужасно. Отравили все-таки, в гадючнике этом?...

В соседней комнате кто-то громко ругался. То и дело спотыкаясь в потемках, я двинулась на голоса – в конце концов, кто-нибудь потрудится объяснить, где я и что происходит. Я замедлила шаги. Что-то не так. Что-то не так.... Комната? Что это за комната? Не моя, и не Густава. И какой сегодня день? Мы что, на гастролях? И отчего так голова болит? Я кое-как добрела до окна и осторожно отодвинула пыльную штору. Вид из окна был совершенно незнаком. За стенкой продолжали кричать. Я отдернула штору в сторону, впустив в комнату серый пасмурный день, и огляделась.

К большому зеркалу я подходила с опаской. Боже мой, я что, в запое была всю жизнь? Вид у меня был – в гроб краше кладут. Нет, конечно, тридцать лет и есть тридцать лет, но не до такой же степени! Я глубоко вздохнула и стала приводить себя в порядок – за ширмой обнаружился умывальник, и через пару минут даже тошнота отступила. Я оправила платье, с удивлением отметив, что такого в моем гардеробе точно не было, и решительно направилась к двери – желание выяснить, что происходит, даже головную боль заглушило.

В маленькую гостиную я вошла в середине скандала. При моем появлении, спорящие резко замолчали и несколько неприлично уставились на меня. А я обрадовалась единственному знакомому лицу:

– Маришка! – Я подошла к ней и взяла ее за руки. – Девочка, а что с твоим лицом – с огорчением спросила я, отмечая потеки от слез и туши на хорошеньком личике. – Простите, пан, – спохватилась я и торопливо поздоровалась со стоящим в комнате мужчиной. Тот вежливо ответил и отошел в сторону большого стола.

– Мариша, не молчи, – позвала я, откашливаясь. Голос не слушался, прыгал, и я начала волноваться еще больше. – Что здесь происходит, и отчего ты плачешь?

– Панна Уршула, – шепотом позвала она. – А вы совсем ничего не помните?

– Вот, возьми платок, – нашла я чистый платочек в своей поясной сумочке. – А впрочем, я помогу...

– Панна Уршула, – повторила Мариша, и я на мгновение замерла.

– Я... Я помню, как был Большой Королевский Бал, – прерывисто вздохнула я, хватаясь за виски. Головная боль стала невыносима, и лавина каких-то непонятных образов, лиц, звуков, красок, накинулась на меня. Неожиданно очень близко оказался тот самый пан, с которым спорила Маришка, и сама Маришка обеспокоенно заглядывала мне в лицо, и я хотела сказать, чтобы они не беспокоились, и жаль доставлять им столько хлопот... Но не успела. Я вспомнила. Я все вспомнила. Спасительная чернота сама кинулась мне в лицо, насмешливо оставив за собой терпкий вкус беспомощности и какой-то приятной, необременительной зависимости от кого-то незлого и теплого.

***

– И я тебе не позволю ничего с ней делать, – истерично кричала рядом какая-то женщина. Замолчите все, дайте спать... Или это такой шумный сон?

– Я хочу пригласить к ней доктора. – Спокойный мужской голос не вызывал такого раздражения, как женский, но все же.

– Не нужен ей никакой доктор! Она сейчас поспит и все хорошо будет, – уже тише сказала женщина. – Теперь ты мне веришь?

– Начинаю, – хмыкнул мужчина. – Но в незаконную колдовскую практику поверить сложно, Агнешка.

– О, кто бы говорил, – с великолепным сарказмом отвечала женщина. – Мне говорит про незаконную практику Король Треф!

– Поэтому и хочу доктора позвать, – определенно, этот голос весьма приятен. – И сядь. Никто не выгонит твою благодетельницу на улицу. Я Король Треф, как ты сказала. А не какой-нибудь там Джокер.

– Пообещай, – мрачно и драматично потребовала нахальная девица, и я неодобрительно вздохнула. Разве можно так с мужчинами? Все знают, мужчины ненавидят обещания!

– Я обещаю, – медленно начал мужчина,– что покуда ты будешь на моих глазах и под моей опекой, эта женщина будет под защитой моей и моего Дома. Слово Короля Треф.

– Ненавижу тебя, – всхлипнула та, которую назвали Агнешкой. – Почему ты не даешь мне жить!?

– Да кто тебе не дает? – устало возмутился мужчина, – хотела на сцене плясать – пляши пожалуйста. Но в моем заведении. И под моим контролем.

– И для твоих Шестерок? – взвизгнула Агнешка.

– А чем мои Шестерки хуже твоей чистой публики? Много ты ее повидала, той чистой публики?

– Панна Уршула говорила, что искусство облагораживает всех! И вельможного князя, и простого солдата, и грубого крестьянина!

– Вот и облагородите, – подытожил мужчина. – Все. Точка. И помни про мое обещание.

***

Я тихонько брела вдоль стены – снова было темно, и я уже смутно понимала, где кончился сон, и началась реальность. Проснулась я снова в той же комнате, снова одна, и никто на мои негромкие призывы не отозвался – должно быть, все спали. И теперь я сама брела незнамо куда – просто потому что сидеть там одной в комнате, не было никакой душевной возможности, да к тому же приснился кошмар самого мерзкого свойства. Я прибавила шагу – впереди, в конце коридора, из под двери пробивалась полоска света. Дойдя до двери, я нерешительно постояла рядом, и уже собралась было развернуться обратно, как дверь распахнулась сама.

– Доброй ночи, панна Уршула, – негромко поздоровался хозяин кабинета.

– Доброй, – пробормотала я неверным голосом, и прищурилась на свет.

– Не окажете любезность? – дверь приоткрылась шире, и я нерешительно шагнула через порог.

– Простите, я не знаю вашего имени, – вымученно улыбнулась я – играть в любезности сил не было никаких, однако оборвать их тоже было решительно невозможно.

– Зовите меня Хенрик. Присаживайтесь.

Я осторожно опустилась в глубокое кресло и разгладила юбку на коленях.

– Мне кажется, вам нужно поесть, панна, – нахмурился Хенрик, и я невольно отвела взгляд, осознав всю двусмысленность своего положения. Я, конечно, не Княжна, чтобы беречь свою репутацию как зеницу ока, да и замужем была, но все же, есть ситуации, в которые незамужним женщинам лучше не попадать. К примеру, не оставаться на ночь у незнакомого мужчины. У некоторых знакомых мужчин, впрочем, лучше тоже не оставаться – мелькнула у меня мысль и я невольно усмехнулась.

– Пан Хенрик, – неуверенно обратилась я, не отрывая глаз от причудливо изогнутой ножки подсвечника. – А где мы сейчас находимся?

– В Нижней части, – после небольшой паузы ответил он, и я метнула на него быстрый взгляд. Сидит, локти на столе расставлены, подбородок и нос в кулаки упираются. Взгляд полусонный, но как будто только.

– То есть, в этом городе есть еще и Верхняя часть? – немного растеряно уточнила я, а пан Хенрик со вздохом положил руки перед собой на стол.

– Панна Уршула... А как назывался город, в котором вы познакомились с Агнешкой?

– С кем? – не поняла я. Хенрик поморщился.

– С Маргаритой. На самом деле ее зовут Агнесса.

– Мы познакомились в Вешнеплесье. – Твердо ответила я, ведя пальцем по столешнице. – Она пришла на просмотр, – улыбнулась я почти приятным воспоминаниям. – И очень волновалась, девочка....

– Мы с вами сейчас находимся в славном городе Зологрельске. – Спокойно сказал пан Хенрик, поднимаясь из-за стола, во весь свой немалый рост. В дверь еле слышно поскреблись, и через мгновение комнату заполнил запах какой-то еды.

– Зологрельск? – растерянно повторила я, тщетно пытаясь вспомнить карту или хотя бы вызвать воспоминания о гастролях в этом городе.

– Ешьте, – велел сидящий рядом мужчина, – потом будете думать. И не хмурьтесь. Вам улыбка идет, а не эта задумчивая гримаска.

Я машинально зачерпнула какую-то еду, стала жевать. А после еды страшно потянуло в сон – хозяин кабинета как раз куда-то вышел, и я пристроила голову на мягкую спинку кресла – на минутку, не больше. И самым позорным образом уснула. Ненадолго получилось – пан Хенрик вернулся, и негромко позвал меня. Я вскинулась, вырываясь из липкой дремы, в которую то и дело тянуло скатиться.

– Простите меня, пан Хенрик, – виновато сказа я, протирая лицо ладонью. – Я не очень понимаю, что со мной творится...

– Последствия колдовства, – пожал плечами пан, разливая по низким стаканчикам янтарную жидкость. – Всегда тяжело переносятся. А уж если колдовство нелицензионное, то и подавно. Пейте, панна Уршула. Это бренди, а не отрава.

– Боюсь, слишком крепкий напиток для меня, – я с сомнением принюхалась и тут же шарахнулась от резкого запаха. – Колдовство, говорите?

– Оно самое, – пан Хенрик выпил свою порцию, как воду и снова сел напротив меня. – Вы нарочно дурака валяете? – я с некоторым страхом поняла, что он злится, и мне стало еще больше не по себе.

– Нет. – Твердо сказала я, от неловкости начиная крутить стакан в пальцах. – Просто мысли у меня... разбегаются все время. Сосредоточиться на чем-то не могу. И спать все время хочу, – голос мой под тяжелым взглядом пана Хенрика упал до шепота, и в итоге я замолчала, уставившись в свой стаканчик.

– Вы подверглись удару волшбы, – негромко сказал пан, и я поборола в себе желание вскинуть на него глаза. – Этот удар стер все те защитные слои, которые дарует нам природа при рождении. И на длительное время – около трех дней, вы остались без защиты. Все недобрые слова, пожелания, проклятия – все достигло адреса. Вас.

Я только скривила губы, пытаясь сдержать слезы, вспоминая те самые три дня.

– Обычно человек, которого так "ушибло", погибает в первые же сутки. Не могу сказать, почему вы остались живы, панна, но это лишь усугубило ваше положение. Защита ваша только начала восстанавливаться, как вас застиг откат от волшбы.

– Откат? – слабо переспросила я.

– Вы хоть знаете, чем лицензионное колдовство от нелицензионного отличается, панна?– немного насмешливо спросил пан Хенрик.

– Нет, – прошептала я и покачала головой. Какие-то совершенные кошмары рассказывал пан Хенрик, и разум мой верить отказывался в них решительно.

– Ох, добрые и злые боги, – тяжело вздохнул пан. – Позвольте мне не углубляться в теорию. А вкратце... Если колдун или колдунья, или чародейка, или ведьмак, имеет лицензию – то и с последствиями своей волшбы он разбирается сам. А если он подпольно занимается волшбой – то и вся тяжесть этой самой волшбы ложится на того, на кого волшба направлена.

– Понятно, – кивнула я. – Из-за этого мне так... странно?

– Именно, – пан Хенрик внимательно меня рассматривал – этот взгляд я чувствовала всей кожей, как если бы сидела рядом с открытым огнем. – Агнешка вас нашла на второй день. Утром. И увезла куда-то, подальше от людей. Поэтому вы и не умерли в последующем.

Я прерывисто вздохнула – память и так подсовывала мне картины, вызывавшие удивление.

– Она долго со мной возилась, – хрипло прошептала я. – Больше месяца.

– Именно. Если бы вы не висели камнем на ее шее, я бы ее вряд ли нашел.

– Что, простите? – изумилась я, и все-таки, подняла на него глаза. Пан Хенрик задумчиво перебирал пальцами длинную тонкую цепочку – та перетекала из одной его ладони в другую.

– Агнешка – единственная дочь моей покойной сестры, – начал пан Хенрик. – Сестра умерла родами. И я пытался растить Агнешку, как родную дочь бы растил. Няни, бонны, гувернантки. Пансионат. А эта паршивка сбежала, едва ей исполнилось шестнадцать. Ну, первые три раза я ее успевал обратно завернуть, – покачал головой пан, тяжело вздохнул и налил себе еще из графина. – А на четвертый она так все распланировала, что я только через два дня спохватился, где она есть.

– Она умница, – подтвердила я, уловив в его голосе отцовскую гордость. Пан молча на меня покосился и осушил стакан. – Одна из лучших моих учениц.

– Ох, вот о чем я меньше всего мечтал, так это о том, что моя Агнесса будет танцевать, – зло сказал пан Хенрик, и я снова уткнулась взглядом в свои руки. – И поверьте, то, где нашли вас мои люди...

– Где, кстати, – не на шутку заинтересовалась я, поднимая голову.

– В бродячем цирке, – отчеканил пан Хенрик.

– И что мы там делали?? – изумилась я, и должно быть от изумления, сделала глоток из своего стакана. Лучше бы не надо, конечно.

– Ох, панна, ну что вы за ребенок, – с досадой сказал пан, протягивая мне стакан с водой, из которого я попыталась заглушить пожар во рту. – Вот уж не думал, что в вашей Школе царили такие строгие нравы!

– О чем это вы? – вздернула я брови.

– О вашей... неиспорченности.

– Я все равно не понимаю, – повела я плечом.

– Ну и не надо, – махнул рукой на меня пан, и я задумалась – стоит заострять внимание и обижаться, или нет. По всему выходило, что нет. Пан Хенрик отошел за мое кресло, к окошку, и я так поняла, что разговор наш окончен.

– Я в неоплатном долгу перед Марго... Агнессой. – Задумчиво проговорила я. – И очень благодарна лично вам за приют и участие. И за разговор. И я не смею вас обременять еще больше. – Я встала и сцепила руки перед собой.

– Носите это не снимая, – вздохнул пан Хенрик, и мне на шею скользнула гладкая цепочка, согретая теплом его рук.

– Что вы имеете в виду, – оторопела я, пальцами нашаривая гладкий металл, и – совершенно неожиданно – теплые пальцы, которые оставались на цепочке вместе с моими. Я резко развернулась, кажется, задев его волосами по лицу, и встретилась с внимательным взглядом серых глаз.

– Я имею в виду, что умные люди, видя эту цепочку, поймут, что вы находитесь под защитой моего Дома и лично моей, – пояснил пан Хенрик, убирая руки за спину.

– Но...

– Никуда вы не пойдете, – пояснил пан, вызвав у меня ступор.

– Отчего вы говорите со мной так, будто я ваша собственность, – не придумала я ничего лучше, как возмутиться. Черная человеческая неблагодарность.

– Вы сами сказали, что в неоплатном долгу перед моей племянницей, – начал он, не сводя с меня глаз.

– Это так, – признала я очевидное.

– И вы знаете ее взбалмошный характер.

– Она очень непосредственная и живая девушка, а то, что вы называете взбалмошностью...

– Ох, добрые и злые боги, чтоб я вам еще раз бренди налил, – пан Хенрик потер лоб. – Сделайте милость, не перебивайте!

– Не буду, простите, – пообещала я.

– Так вот. Она же... почти закончила эту вашу...Школу Танцев?

Я кивнула, не решаясь открыть рот.

– И полноценная танцовщица, или как еще у вас это называется, – досадливо поморщился пан, едва я глубоко вздохнула и открыла рот. – Я хочу, чтобы мой ребенок был под моим присмотром. На глазах, понимаете?

– Понимаю, – тихо сказала я, опуская голову.

– Я дам здание. Я дам денег. Я дам людей. Делайте что угодно – пойте псалмы, танцуйте, хоть дом веселый открывайте. Ни в Нижнем, ни в Верхнем городе нет человека, который захочет обидеть женщину из моего Дома. – Тихим-тихим проникновенным голосом проговорил он, подходя вплотную ко мне, и против воли я не сделала шага назад.

– Я думаю, вам об этом лучше поговорить с племянницей. – Голова у меня шла кругом.

– Мы уже поторговались, – усмехнулся пан Хенрик. – И боюсь, что вашим мнением относительно вашего же будущего, мы не поинтересовались.

– Это как? – удивилась я, хотя, признаться, удивление мое было вялым. Полузадушенным, можно казать.

– Она никуда не сбегает, покуда вы рядом с ней. Я даю вам защиту своего Дома, покуда она не сбегает.

– Ох, как все запутано, – взялась я за виски. – Но раз меня не спросили...

– Не спросили, – подтвердил пан Хенрик, отходя от меня и садясь за стол. – Но вы же сами все понимаете.

– Я понимаю, что я неизвестно где, неизвестно у кого, у меня нет даже паспорта, ни копейки денег, ничего вообще, кроме моего умения танцевать. И назад дороги мне нет, после памятного скандала на Королевском Балу. – Отчеканила я, обхватывая себя за локти.

– Вы умная женщина, панна Уршула, – медленно проговорил пан Хенрик. – И действительно все понимаете. И я думаю, вы не упустите шанса сделать свою жизнь такой, как хочется вам.

****

– Левая нога, носок тянем, – привычно говорила я, и память выкидывала злую шутку – как будто стены Академии, любимые ученицы, всеобщая любовь и народная слава. Но нет. Крепкое старое здание, в целых три этажа. Первый – зал питейного заведения самого обычного толка. Второй этаж – комнаты девушек и зал для занятий. Третий этаж – наш. И когда я говорю наш, я имею в виду себя, Марго, которую я так и не могу заставить себя называть Агнессой, и пан Хенрик. Он всегда присутствует вечером в зале. У него особое место – в самой глубине темного зала, и из этой ниши я каждый вечер ловлю внимательный взгляд серых глаз, изредка – огонек сигары подмигивает из темноты. Ни о каких выступлениях и речи не идет – девицы, которые стеклись со всего Нижнего города, не умели поначалу даже спину ровно держать, что и говорить о растяжках, или о простейших плие....

– И умницы, все, отдыхаем.

– Панна Уршула, – жалобно позвала меня Мартинка.

– Что, дорогая, – отозвалась я, догадываясь, какой последует вопрос. И точно.

– А когда танцы будем учить, панна Уршула?

– Да, когда, – подхватили все остальные девушки.

– Скоро, – пообещала я твердо. – Вы уже большие молодцы, и со всем справляетесь.

– Вы так всегда говорите, – пробормотала одна, отводя глаза. Я вздохнула.

– Ну, если бы я называла вас неуклюжими коровами, дело бы быстрее не шло. – Чуть более любезно, чем нужно, сказала я.

– А мы неуклюжие коровы? – возмутился кто-то.

– Уже нет, – мило улыбнулась я и погладила Мартинку по опущенной голове. – Но когда я вас впервые увидела – чуть не сбежала.

– А покажите танец какой-нибудь, – робко попросила Ястыся – бледный синеглазый ангел.

– Танец, – усмехнулась я и стянула с плеч легкий шарф. – Ну, отчего бы и нет...

Марго, до той поры что-то писавшая в амбарной книге, подняла голову и тоже подошла ближе. Я перебирала в шкатулке кристаллы с музыкой.

– Пожалуй, это подойдет, – я аккуратно вложила кристалл в гнездо и подхватила шифоновый шарф.

Танец – это маленькая жизнь. Или маленькая смерть. Смотря, что танцуешь. Не знаю, кто играл эту музыку для записи, но легкой и беззаботной его жизнь точно не была. И было ощущение, что эту музыку подсмотрели у тебя в душе.

Иногда – редко, но все же – бывает, накатывает что-то. Тоска по несбывшимся мечтам. Грусть по ушедшим друзьям. Печаль о собственной молодости – прошедшей, промелькнувшей, щедро растраченной – и не на то, и не на тех, но так счастливо и безрассудно...

Дыхание все-таки сбилось в самом конце – уж больно отчаянно плачет скрипка, а труба ведет ее в этом плаче – воздух сам заканчивается, горит в легких.

– А как этот танец называется? – прерывающимся шепотом спросила Ястыся.

– Никак, – я пожала плечами и снова накинула на них тонкую ткань. – Это... само. Маргаритка, что ты? – я с расстройством увидела мокрый след на щеке.

– Я так давно не видела, как вы танцуете, панна. – Негромко сказала она. – И так рада, что вы снова это делаете...

– Что решила поплакать, – подхватила я, стирая влагу с ее щеки. – Ну, перестань. Я так грустно это делала?

– Мы все поняли, – твердо сказала Ястыся. – И мы не будем выдуриваться. Да, девочки?

– Да, – отозвалась Мартинка. – Чтобы так танцевать не жалко и полжизни отдать!

– Чтобы так танцевать – надо родиться панной Уршулой, – усмехнулась Марго и пошла обратно к своим книгам.

– Девочки, – вдруг позвала Ястыся изумленно, – а вы видели, вот эти движения, – она довольно хорошо показала, какие именно. – Это же было, было, когда панна Уршула танцевала!

– Точно, да, – загалдели девочки. Маришка из своего угла смерила их насмешливым взглядом. – И вот эти тоже!

– Открою вам секрет, – посмеиваясь, казала Маришка, снова подходя к нам. – Танец, глупые вы курицы, вы учите давно! С первых дней, можно сказать. Но для того, чтобы все движения соединить в танец – надо быть мастером. Понятно вам?

– Понятно, – довольные девицы закивали и, шушукаясь, убежали по своим делам.

Я же, вздохнув, примкнула к Маришке. Мы с ней тщетно пытались вникнуть в тонкости бухгалтерского учета, и похвастать успехами не могли, хотя отправленный нам на помощь паном Хенриком человек, терпеливо объяснял все до полного изнеможения.

– Видимо, одним дано махать ногами, а другим – владеть цифрами, – однажды заявил он, после целого дня бесплодных попыток вколотить в наши головы хоть немого науки. Я от души с ним согласилась, чем вызвала немалое удивление, а Марго – наоборот, зашипела не хуже кошки и тут же, не сходя с места, поклялась заткнуть нашего учителя за пояс не позднее Большого Открытия.

Большим Открытием – вот именно так, с большой буквы, мы называли тот недалекий день, когда будет открыта сцена в нашем заведении. Пока же мы только наняли людей отскоблить полы, перекрасить стены, да соорудить сцену. На очереди была замена мебели и "кухонная реформа", как мы шутили – кухня требовала серьезных изменений не меньше, чем мебель в зале. К тому же я начала потихоньку планировать номера – исходя из того материала, которым располагала и имея в виду ту публику, перед которой предстояло выступать. Публика была разной – и как ни странно это признавать, вполне приличной. Драк на моей памяти не было ни одной. Девушек из обслуги если и пытались посадить на коленки, то никак не против их воли, песни похабные никто не кричал, некоторые даже приходили с дамами, правда дамы те были густо накрашены и пили ничуть не меньше своих кавалеров, но какое мое дело...

Наше с Марго дело было посидеть полчаса в зале до прихода пана Хенрика, в середине вечера обойти посетителей с глупым вопросом, все ли им нравится. Попробовали бы они что-то другое сказать, когда пан Хенрик буравит своим фирменным взглядом из угла. А в конце вчера объявить, что вечер, собственно, закончен, приходите к нам еще. Делалось это все для того, чтобы народ потихоньку привыкать к грядущим новшествам – терять наработанную клиентуру и вводить в убытки пана Хенрика – совершено непозволительно, как заявил нам Януш – наш наставник по бухгалтерии.

– Не помешаю? – пан Хенрик появился откуда-то совсем неслышно – впрочем, мне вообще редко удавалось предугадать его появление.

– Что вы, нисколько, – порадовалась я возможности избавиться от нудной вереницы цифр.

– У меня для вас сюрприз, – неожиданно сказал он, и мы с Маришкой переглянулись.

– Сюрприз? – недоверчиво переспросила она, откладывая карандаш. – Что за сюрприз?

– Вам понравится, – хмыкнул он и встал. – Пойдемте.

Мы, как привязанные, двинулись следом. Идти пришлось недолго – на третий этаж, в комнату, которую мы использовали и как столовую, и как примерочную, то есть, беспорядок в ней царил изрядный, вопреки всем стараниям горничной. Теперь же посреди комнаты были стопкой составлены несколько чемоданов – довольно большие, к слову сказать. Мы с Маришкой снова переглянулись, на этот раз с изрядным недоумением.

– Открой, – кивнул он Маришке на тот, что стоял особняком и был поменьше остальных. Она послушно потянула за замок. Крышка отскочила, явив нам стопку пожелтевших бумаг. Я, не веря своим глазам, подошла ближе.

– Мои афиши, – голос подвел меня, и я осторожно коснулась края бумаги. – Это все мои афиши....

– Я решил, что слишком щедро будет оставлять вещи, которые вам сердечно дороги тем людям, которые... Словом, это все ваше. – Я почти не слушала его, перебирая ломкие страницы своей биографии, и мир в очередной раз потерял очертания. Я поспешно смахнула слезы и резко обернулась к пану Хенрику. Тот стоял возле окна, сунув руки в карманы, и посматривал больше на Маришку, которая пищала от радости, доставая свои сценические платья и костюмы одно за другим.

– Спасибо, – прошептала я, касаясь губами гладко выбритой щеки. – Это самый лучший подарок. – Я прижалась виском к его скуле и прерывисто вздохнула, почувствовав его ладонь на своей шее.

– Я выполнил свой долг, – тихо сказал он, почти прошептал мне на ухо. – По праву вашего защитника. Я обязан был уничтожить того, кто уничтожил вас.

– Вы...что сделали? – не поверила я своим ушам, и мурашки невольно побежали от уха вниз по спине.

– Я нашел того, кто заплатил ведьме. И ведьму нашел тоже. И вернул то, что вам дорого.

***

Сегодняшний вечер был таким же, как все предыдущие – единственным отличием было то, что пан Хенрик был в отъезде, и я немного нервничала. Самое смешное, что отсутствовал он не первый день, но вчера я была слишком задумчива, чтобы это заметить. Предыдущий его отъезд – довольно длительный, кстати, я вообще почти не заметила, потому как занималась отбором девушек в группу, да и в зал не спускалась. А теперь... Одно дело обходить всех, когда пан Хенрик в зале, и совершено другое – когда его нет. Состояние беззащитности больно резало по нервам, и видимо, из-за этого я теребила цепочку, которую обычно носила под блузкой, а теперь вытащила поверх и не могла себя заставить выпустить из рук. К тому же у меня из головы не шли его слова про то, что он выполнил свой долг защитника. Я так и не решилась спросить прямо, что случилось с тем человеком, и кто это был; и теперь не знала – ругать себя за трусость, или хвалить за сдержанность. Иная правда хуже лжи, иное знание – стократно хуже знания. Допустим, я спрошу прямо, задам вопрос. Допустим, он даже ответит. И что я буду делать с этими ответами? От таких безрадостных мыслей виски заломило тягучей болью, и я поморщилась, представив, как будет болеть голова в конце вечера.

– Панна Уршула, – Марго как всегда, была рядом. – Вы себя как чувствуете?

– Без твоего дяди мне не по себе, – созналась я с нервной улыбкой. – Как-то привыкла к его незаметному присутствию.

– Не переживайте, – улыбнулась Марго и мягко накрыла мои нервные пальцы рукой. – Хотите – идите отдыхать, я сама обойду посетителей.

– Не годится, – нахмурилась я, поправляя манжеты. – Ты не должна оставаться одна.

– А я и не одна, – улыбнулась Марго. – Януш вон сидит.

– Януш? – Я обернулась и нашла его взглядом. И правда, сидит, лениво переводит взгляд от посетителя к посетителю.

– Идите, панна Уршула. Спать раньше ляжете, я же вижу, вы не высыпаетесь.

– Круги под глазами, а? – я невольно дотронулась до лица.

– Нет, – Марго закатила глаза. – Просто я знаю, что встаете вы с рассветом, а то и раньше.

– Что поделать, привычка, – улыбнулась я.

– Вот и лягте сегодня пораньше.

– Уговорила, – улыбнулась я. – Спасибо, милая.

Вместо ответа она прижалась щекой к моей щеке и легонько подтолкнула к внутренней двери.