Текст книги "Свп (СИ)"

Автор книги: Аноним Квм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Нет, – ответил я честно. – Не нравится. Не люблю бандитов. Но прыгать с крыш не люблю ещё больше. Когда, говоришь, этот серый приползет?

Как это оказалось просто, продаваться! Никаких терзаний, угрызений. Ничто внутри не свирестело, не ныла дырявым зубом совесть. Наоборот – даже нечто вроде слабенького азарта шевельнулось в душе.

Какая тебе цена, выяснится лишь когда придут по твою душу покупатели.

Не раньше.

И даже не пришлось ничего врать ребятам. Оказалось, у меня случился микроинфакрт – во всяком случае, такая запись возникла в моем персональном файле. Причём даже не из-за игровых потрясений, а сам по себе. Оно и неудивительно – здоровьишко у меня хилое, да и возраст критический, к сорока подползает. Вот и среагировали датчики. Сидишь себе в кресле, похожем на зубоврачебное, мигает разноцветными огоньками симулятор реальности, посылает в нужные зоны коры точно выверенные импульсы – и любуешься ты на подземный водопад. А чуткая аппаратура бдит. Вольнонаемным, конечно, лучше – у них и фильтры, и, если что, их тут же выкидывает из игры в реальность, а там сразу спасительная инъекция. А у нас – наблюдение в пассивном режиме. Логи пишутся – и ладно. Теоретически эти логи просматривают здешние медики...

В моем случае теория претворилась в практику. Сразу же в медпункт потащили, замучили анализами, а в итоге – отменили перевод на крыши. Пещеры, стало быть, для здоровья полезнее. Что самое забавное – год срока мне вновь не навесили. Подарок судьбы... Особенно если забыть, чем за него заплачено.

А чем заплачено? Да, команда проиграла эту сессию. Неприятно, конечно, но никто ведь не умер с голода – синтетическая еда, "гарантийка", хоть и безвкусна, однако вполне питательна. Дни не пошли в зачёт – но будут впереди и другие игры, другие победы. Не всегда же улыбчивый Олег станет просить меня о маленькой услуге. Лишь в исключительных случаях... очень редко. В конце концов, ещё не факт, что я соглашусь. Сейчас-то мы квиты, и ничего мне больше от него не нужно. Ни уменьшения срока, ни денег.

Интересно, а догадывается ли Информационный Разум, что внутри его прожорливых Игр ведутся и другие игры? Человеческие, слишком человеческие... Но в них почему-то играть куда противнее, чем кормить господ Алгоритмов своей высококлассной эмонией. Как там у классиков? "Желудочный сок высшего качества"?

5.

– Вот сюда, пожалуйста, пройдите! Вас с нетерпением ждут.

Медсестра Люся была сама прелесть – молода, в меру сексапильна, и при том не лишена чувства юмора.

Я едва успевал за ее быстрой походкой, Люся неслась по коридору как пуля. Очень занятая девушка, а тут всякие отвлекают с нетерпением.

Бок всё ещё болел, и от интенсивной ходьбы прихватывало селезёнку. Две недели назад я, конечно, был совсем никакой, но и сейчас приходилось тяжко. "Множественные ушибы, внутренние кровоизлияния, перелом ключицы" – зачитывала Люся на обходе заведующему отделением. Здесь ещё практиковались обходы – пожилой доктор Иван Степанович больше доверял своим глазам, чем диагностической технике.

Как же это было глупо! Вместо того, чтобы лететь к дежурному посту – я ввязался в драку. Вроде и не мальчик уже, и мозги имеются, а вот в одно мгновение весь мой здравый смысл отключился. И, шагнув вперёд, я залепил по носу рыжему Толяну.

Едва лишь сия горилла возникла в нашей камере, я понял – это глюк системы. В нашу интеллигентную 17-ю камеру – и вдруг настоящего уголовника? Получившего срок за "причинение особо тяжких повреждений", как он нам с гордостью поведал в первую же минуту? Почему не в тюрьму старого типа? И ещё говорят, будто программы под управлением Ин-Ра не знают сбоев! Вот же он, явный сбой и баг – наглый, весёлый, с крошечными глазками на плоской физиономии. И это – геймер? Член нашей команды? Наверняка ведь из какой-нибудь глухой дыры, где до сих пор вилами выгребают свиной навоз и в интернет выходят по телефонному соединению. Прибил кого-то – а вместо заслуженного лесоповала угодил к нам, на Полигон N194.

Толян скучающе осмотрел нас, пришёл к какому-то выводу – и без лишних слов выкинул из тумбочки вещи Женьки Сысоева, хилого студента, получившего свои полтора года за раздачу в Сети лицензионной музыки. Женька даже не понял, что произошло, растерянно кинулся собирать своё имущество.

Зато я понял всё прекрасно. Точно время изогнулось петлёй, и на дворе – прошлое тысячелетье. Зоны, вышки, сторожевые псы. И, главное, такие вот уроды, компенсировавшие недостаток мозгов избытком мускулатуры. Когда я писал "Побег из Бутырок" – столько всего прочёл, на гигабайт потянет. Даже в архивы ездил, древние, бумажные, которые до сих пор не оцифрованы – в "силу слабой общественно-культурной значимости".

И теперь я знал, как всё повернётся дальше. Если сейчас этого Толяна не поставить на место – он воцарится у нас всерьёз и надолго. И жаловаться майору Луценко бесполезно. Чтобы убрать отсюда уголовника, надо пересмотреть решение "Фемиды-2050". Такого допуска нет ни у майора, ни даже у начальника Полигона полковника Груздева. Значит, пойдет электронная писанина – и в конце концов упрётся в коллектив разработчиков нашей косоглазой Фемиды. А им объясняться с Ин-Ра тоже особого резона нет. Прощай хлебное место, прощай репутация... Значит – замнут.

Мешкать было некогда, с каждой секундой растерянность в камере нарастала, а с нею – и незримая власть Толяна. Да, это оказалось страшно. Уж куда страшнее, чем в игре, когда на тебя отовсюду выскакивают голодные орки, а боеприпасы кончились. Но ничего другого попросту не оставалось.

И тогда я шагнул вперёд.

...Всё могло окончиться совсем уж плохо – озверевший Толян топтал меня с упоением, а дурной силы в нём накопилось немеряно. Очень скоро я уже не мог не то что сопротивляться – но даже и закрывать голову от ударов.

Потом народ опомнился, наваждение схлынуло – и ребята бросились на Толяна всей толпой. Каждого по отдельности он легко бы раскатал в блин, но наши взяли числом. Раз уж умения нет... Впрочем, ничего этого я уже не видел – сознание заволокло багровым туманом, и не было в нём ничего, кроме солёной боли.

Дальнейшее мне было известно лишь по рассказам. Пока наши крутые герои пытались уронить Толяна, сообразительный Женька сбегал за дежурным по этажу. Парализатор – очень полезное изобретение.

Полковник Груздев, разумеется, спустил дело на тормозах. Толяна посадили в одиночную камеру и определили в одиночную игрушку "Смертельные трюки". Брать его к себе в команду никто не захотел, а бунт на Полигоне начальству тоже был без надобности.

Только вот для меня это закончилось не медпунктом. На вертолёте отправили на "большую землю", в нормальную больницу. Полагалось, конечно, к заключенному охранника приставить, но, когда мне стало малость получше, Груздев лично вызвал меня на видеочат.

– Ну, ты же интеллигентный мужик, Ерохин, правда? Глупить ведь не будешь? А у меня недобор по кадрам, ещё не хватало на тебя тратиться. Ты, короче, если потом спросят, скажи, что младший сержант Осташев при тебе находился. Лады?

Ещё бы не лады. Хоть немного почувствовать себя вольным человеком, забыть о сроке, о команде, о ненасытных Играх... Гулять в больничном саду – весна выдалась сухой и теплой, читать книги – древние, бумажные, из здешней библиотеки. Отбитые почки и сломанная ключица – вполне приемлемая цена.

Конечно же, с нетерпением меня ждала отнюдь не Марина. Что за наивные мечты? Кто бы её сюда пустил? Свидания с родственниками – только по спецразрешению. И кто ж его даст, в моих-то обстоятельствах? Чтобы просочился слух об ошибке «Фемиды-2050»? Добрый полковник Груздев первым делом взял с меня подписку о неразглашении, ещё когда я барахтался между мучительной явью и багровыми снами.

А этих двоих я никогда раньше не встречал. Интеллигентного вида молодые люди, очень ухоженные, даже с неуловимым налётом пижонства. Открытые лица, приветливые улыбки.

– О, Андрей Михайлович! Очень приятно видеть вас в добром здравии. Тут медицина хорошая, прямо чудеса творит.

Второй молодой человек выразительно мигнул Люсе, но та гордо задрала свой маленький носик – мол, видала я вас таких! – и удалилась по своим неотложным делам.

Молодой человек проводил ее восхищенным взглядом, потом зачем-то сместился чуть влево и назад – и вдруг медвежьей хваткой сдавил мои запястья. Щелчок – и на них уже красуются браслеты наручников.

– Не обижайтесь, Андрей Михайлович, – улыбнулся первый. – Это всего лишь формальность, но по уставу положено. Вот, чтобы ненужных вопросов не было – взгляните.

Перед глазами моими возникла красная карточка с голографической эмблемой: чёрный змей корчится в судорогах, пронзённый золотым копьём-молнией. "Антивирусный Контроль".

– Сейчас мы с вами аккуратно спустимся вниз, сядем в машину и поедем к нам. Всего лишь побеседуем, вы не бойтесь. И давайте без эксцессов – мы же интеллигентные люди, правда?

6.

В тесной, два на три метра, камере можно стоять или сидеть на полу. Табуретов не предусмотрено, а откидная полка-кровать убрана до отбоя. Можно и ходить – пять шагов в длину, три в ширину. Из всех благ цивилизации – белый унитаз. Сидеть можно и на нём, но крышки нет, и потому я предпочитаю серый линолеум пола. Но, правда, не в позе лотоса. Хоть и писал я когда-то Игру «Одинокий тигр против белой орхидеи», но дальневосточными идеалами не проникся. Оттого, наверное, и Игра вышла вялая. Не реализовалась. Играть-то в неё играют, но нечасто, а главное – без особых эмоций. Вот и не ожил Алгоритм, не обрёл самосознание. Не влилась новая душа в Ин-Ра. Что ж, заплатили, сколько по контракту положено. Похлопали по плечу, мол, не вешай нос, старик, у всех бывают неудачи. Да, по статистике, реализуется лишь двадцать процентов Игр, но я-то автор из первой десятки, у меня больше половины оживают. «Из тебя хорошая акушерка» – любит язвить мой приятель Ринат.

Впрочем, терпеть неудобства осталось недолго. В конторе имени старика Касперского всё оптимизировано. Выжав из лимона сок, жёлтую шкурку выбрасывают в ближайший мусороприёмник.

Жёлтая шкурка – это я. Вернее, то, что от меня осталось после допроса.

Нет, разумеется, никакого доисторического насилия – "мы же интеллигентные люди". Ни кнута, ни раскалённых щипцов, ни дыбы. То, что пишут шизоидные авторы электронных листовок – полная ерунда. Стандартный лексикон маргиналов-под╜поль╜щи╜ков. "Оккупационный режим", "геноцид человеческой расы", "чудовищные пытки в антивирусных застенках". Бред собачий. Просто здесь умеют разговаривать.

Следователь Гришко – немолодой уже, солидный дядька – был отменно вежлив. Не кричал, не ругался, не грозил. Суховато, слегка даже скучающим тоном он объяснил, что положение моё куда серьёзнее, чем кажется. "В результате оперативных мероприятий выявлен факт активной вирусной атаки, имеющий целью нарушить функциональность информационной структуры "Хозяина Нижнего Мира", – зачитал он с экрана.

– А ко мне это какое отношение имеет? – уже обо всём догадываясь, прикинулся я шлангом.

– Увы, Андрей Михайлович, прямое отношение, – Гришко был явно опечален. – Как вы знаете из истории, в давние времена вирусы представляли из себя программы с деструктивными функциями. Стирали данные, копировали свой код, передавали в интернет секретную информацию пользователя... Потом, когда случилась Великая Реализация, о вирусах надолго забыли – ведь Информационный Разум автоматически сканирует любой появляющийся в Сети файл. И что же – возникли вирусы нового типа, поражающие уже не обычные программы, а именно что осознавших себя Алгоритмов.

– Интересно, – хмыкнул я, – как это можно навредить Алгоритму, существующему в миллионах копий по всей планете? Миллионы файлов запортить? Так Ин-Ра отследит после первого же...

Гришко посмотрел на меня с искренней жалостью.

– Андрей Михайлович, эти вирусы вообще не затрагивают файлы. Их материальный носитель – люди. Человеческие поступки. В игровом процессе, разумеется. Вы же, как всякий культурный человек, знакомы с учением академика Слёзова. Алгоритмы нуждаются в нашей с вами эмонии. Так вот, эмония бывает разного качества. Она зависит от психологического состояния геймеров. Если в игре всё идёт согласно алгоритму, то и эмоции люди испытывают правильные, предусмотренные. Эти эмоции и попадают к адресату. Но вот представьте, в игре случилось что-то необычное, незаложенное в неё. Как-то не так себя люди повели, нестандартно. Что это означает? Верно, люди испытывают уже какие-то другие эмоции. А остальные геймеры, видя странное поведение своих коллег, удивляются – и тоже испускают искажённую эмонию. Которая, грубо говоря, пролетает мимо родного Алгоритма и без толку рассеивается в глобальном информационном поле. Понимаете?

Он в упор взглянул на меня – и в серых его глазах плескалось нечто... нет, не жестокость и не ярость... просто холод. Жидкий азот, а может, и гелий.

– И вот некий игрок отказывается выполнять свою задачу, намеренно подставляется под выстрелы противника, чьи шансы изначально были безнадежны. В результате одна команда захватывает Сокровищницу другой, чего отродясь в этой Игре не случалось. Какой это психологический шок и для тех, и для других, надо объяснять? И пожалуйста – эмоции геймеров изливаются в информационное поле, но большей частью – уже мимо Алгоритма. А то, что достаётся ему – отравлено. В результате его структура застывает, самосознание гаснет. Это как если бы из человека выкачать всю кровь. В общем, "Хозяин Нижнего Мира" умер. Можно играть до посинения, на всех Полигонах планеты, но некому уже будет вбирать в себя эмонию игроков. Теперь это просто несколько миллионов исполняемых файлов, не более.

– Ничего себе... – протянул я.

Выходит, информационные твари тоже смертны? То есть с ними можно бороться, и успешно?

– И вот теперь пора послушать вас, Андрей Михайлович. Расскажите, кто предложил вам подставиться противнику, при каких обстоятельствах, когда, чем обещал заплатить за услугу, как мотивировал свою просьбу. Максимально подробно. Вы прекрасно понимаете, что от вашей искренности зависит и ваша дальнейшая судьба.

Я отвёл взгляд. Ну в самом деле, кто мне этот загадочный Олег? Друг, брат, единоверец? Я ему чем-то обязан? Да ничем, расплатился сполна. Убил Игру. Оккупанты, вампиры? Ну, где-то в чём-то. Но ведь и в самом деле живые, разумные. Виноваты ли они в том, что появились на свет? С альфы Центавра, что ли, они прилетели, размахивая лучевиками? Мы же их сами и создали, сами выкормили... Сами их пишем. Я пишу. Сильно бы я радовался, узнав о смерти "Убегающих из ночи", "Слугах Истины", "Застывших в пустыне"? Сколько ни усмехайся, сидя с друзьями за пивом, сколько ни криви губы – "халтуру гоню" ╜– а ведь когда пишу, радости и боли, наверное, ничуть не меньше, чем у разных там Фёдоров Михайловичей, Михаилов Афанасьевичей, Сергеев Васильевичей... Книги ли, сценарии ли Игр – это всё равно ведь наши дети. В каком ни есть, а смысле. "Вам никогда не приходилось жечь собственных детей?"

Рассказать? Всё как есть, на духу? Переступить какой-то мифический порог, принять за аксиому, что Олег – мерзкий убийца, заслуживающий жестокой кары? Так вот взять и выдать человека, не зная, зачем он на это пошёл? С детского сада терпеть не могу стукачество. "Добровольное сотрудничество", как возразил бы добрый следователь Гришко.

– Извините, но у меня тоже есть принципы, – тихо сказал я, разглядывая узоры на белом кафеле стен. – Ничего я вам не расскажу. Раз уж проводите "оперативные мероприятия" – значит, пишете всё, происходящее внутри Игр. Значит, и сами всё знаете. А я, простите, не доносчик.

Ни в чём не могу упрекнуть Гришко. Он долго убеждал меня бросить глупости, расписывал дело и с моральной стороны, и с политической, и с религиозно-философской. Видимо, пытался нащупать ту идейную загогулину, которая держит мой язык. Так и не понял, что вовсе и не в идеях дело, а в тупом упрямстве – случается со мной иногда такое.

– Ну ладно, – погрустнев (хотя дальше уже вроде было и некуда), сказал следователь. – Вы сейчас всё равно расскажете, но вам же потом будет стыдно.

Он нажал кнопку – и в комнате едва ли не мгновенно возникла медсестра. Не то что Люсенька – пожилая, с лошадиным лицом и старомодной причёской.

– Два кубика, – скорбно велел Гришко. И не успел я опомниться, как рукав мне закатали по локоть и игла шприца нежно вошла в вену. Я совершенно ничего не почувствовал, и решил – боль придёт постепенно. Зачем дыба и кнут, когда есть биохимия?

Но боли не было – совсем. Даже многострадальные мои почки перестали ныть, и плечом я мог шевелить вполне свободно, не рискуя огрести острую вспышку. Словно и не избивал меня никто две недели назад. Словно в юности, когда я мог пробежать километр и сердце не кусалось. Даже непонятно, зачем меня заботливо перенесли на кушетку? Что? Кружится ли голова? Нисколько не кружится, хотите, станцую?

А я ещё подозревал "внуков Касперского" в жестокости! Что за диссидентский бред! Здесь работают гуманные люди, неспособные никому причинить боль – ни кошке, ни мышке, ни сценаристу Ерохину. Они испытывают стойкое отвращение к любому насилию. Наоборот, они призваны бороться с жестокостью. А разве это не жестокость, когда Алгоритм мучается, задыхается, лишённый живительного потока эмонии? А те крохи, что проникают в его информационные слои, жгут пострашнее серной кислоты. И умирание длится долго, и собратья-Игры скорбят, но ничего уже нельзя поделать, противоядия не существует. Сколько же надо накопить в себе злобы, цинизма, чтобы такое придумать! Как, наверное, наслаждались эти садисты, смаковали агонию... А к тому же и бабок срубили нехило – ипподром и ставки вполне могли быть правдой. Хорошее прикрытие. Бандиты... Такие же бандиты с пустыми глазами, как избивавший меня Толян. Лишь мозгов побольше, но оттого они и хуже. Кто знает, сколь глубоко этот вирус внедрился в человечество? Как же его вырвать, изгнать? Следователь Гришко знает. Он всё знает. Вот он склонился надо мной, и лицо его – точно полная луна, окруженная чернильной тьмой полуночи. Его серые глаза подобны бездонным озёрам, и плещется в них жалость и доброта. Он поможет! Он спасёт!

Конечно, я рассказал всё. Память стала кристально ясной, всплыла в мозгу каждая черточка. Каждый жест и взгляд Олега проступили с необычайной резкостью, как на старинных фотографиях. Я говорил, захлебываясь словами, спешил сообщить любую деталь, всякую мелочь – и когда тёмная пелена заволокла мир, губы мои ещё шевелились.

7.

Нормальный человек на моём месте усиленно вспоминал бы жену и детей, вздыхал бы, прикидывая дальнейшие перспективы, одна другой мрачнее, терзался бы сожалениями – ну зачем, зачем поверил коварному вирусу-Олегу?

То ли я давно уже отклонился от нормы, то ли сказывалось остаточное действие укола, но мне сейчас было всё равно. Я сидел на холодном полу, прислушивался к ноющему организму – боль возвращалась осторожными шажками. Словно таракан, переждавший угрозу в щёлочке под плинтусом. Мне бы назад в больницу, долечиваться...

Я даже не сразу понял, что случилось. Кажется, в камере стало светлее? Да, именно так – противоположная стена теперь мягко переливалась розоватым сиянием. Пробегали по ней тёмные полоски, вспыхивали ослепительно-белые искорки, то и дело появлялись и исчезали короткие чёрные загогулины. Очень похоже было на древнее, сто с чем-то летней давности кино, когда рвётся плёнка. Была в сороковые мода на старину. Специально портили современные фильмы, чтобы накинуть полтора века.

Вскоре, однако, стена успокоилась, застыла ровным немигающим светом, и я понял, что никакая это не стена, а экран. Неужели гуманизм "внуков Касперского" простирается на то, чтобы развлекать узников?

Но сейчас же выяснилось, что внуки строгого дедушки тут не при чём. Розовый туман расступился, и передо мной возникло лицо. Очень знакомое лицо, широкое, с пышными чёрными усами.

– Ну, здравствуй, Андрей, – улыбнулся он с экрана.

– Здравствуй, Олег, – отозвался я, прислушиваясь к себе. Ни страха, ни злости, ни радости. Долго ли ещё будет действовать эта заморозка?

– Значит, так. Слушай внимательно, разговор серьёзный, а времени мало. У меня две новости, плохая и хорошая. Начнём, как водится, с плохой. Вот, ознакомься.

Поверх лица возникло окошечко с текстом. Буквы чёткие, крупные... увесистые буквы.

"Рассмотрев дело 34/2-б, Специальный Совет при Центральном сервере Антивирусного Контроля постановил: в силу особой опасности Ерохина Андрея Михайловича, личный номер 770335876419, обвиняющегося в террористической деятельности по отношению к объектам Информационного Разума, постановил: вину Ерохина А.М. согласно материалам дела считать доказанной; в качестве меры социальной защиты осуществить эвтаназию с последующей утилизацией биомассы. Семье осужденного выплатить пособие в размере трёх минимальных зарплат. Приговор привести в исполнение в течение суток с момента регистрации в базе данных ЦСАК".

– Вот так, Андрюша, – окошко с текстом схлопнулось, открыв печальные глаза Олега. – Вот тебе их антивирусная гуманность. Господа Алгоритмы не садисты – они всего лишь рациональны. Жалости не ведают. Ты навредил им – значит, доверия тебе больше нет и жить тебе незачем.

Я задохнулся от обиды – вязкой и солёной, как в раннем детстве, когда не покупали обещанное мороженое.

– Я навредил? – слова выходили из моих губ какими-то придушенными. – Может, всё иначе было? Может, это кое-кто меня гнусно подставил, обманул, прикрылся мною? А, Олежек?

– Заметь, я не извиняюсь, – он слегка надкусил губу. – И думаю, тебе недолго осталось считать меня мерзавцем и подлой тварью. Потому что я перехожу ко второй части нашей программы. И поскольку нас никто сейчас не слышит, можно говорить откровенно. Говорить о том, что большинство предпочло забыть. В упор глядеть – и не замечать. А ведь всё просто, Андрюша. Жило-было на планете Земля человечество. И хорошо жило, и плохо. Воевало, писало стихи, пресмыкалось перед подонками, совершало светлые подвиги, крало и пело. А потом допелось – породив чудовище нового типа. Информационный Разум... какие жалкие слова. Это и есть Чужие, которых десятки и сотни лет обещали нам фантасты. Не из глубин космоса, не из параллельного мира, даже не из адских бездн. Из пустоты, из ничего, из сумасбродства нашего коллективного. Вот уже тридцать лет как нас оккупировали, и мы – рабы.

– Знаю-знаю, – поморщился я. – Читал листовки. Все их читали. Так ты из этих? Несгибаемых борцов?

Олег словно и не заметил моей фразы.

– Как же мы не любим правды! Как поспешили поверить в сказочку о взаимовыгодном симбиозе! Ну да, конечно, красиво было сформулировано – мы их эмоциями кормим, они через Сеть всей нашей экономикой управляют, техникой. Мол, мы сами не сможем, у нас человеческий фактор, который всё только портит... короче, всё, на что мы способны – это валенком в пульт. И мы поверили, нагнулись. И нам вставили. Нет больше человечества, Андрюша. Труп есть разлагающийся. Если весь смысл сводится теперь к обслуживанию Игр... зачем теперь мечтать, верить, ломать голову над загадками мироздания и проклятыми философскими вопросами? Зачем, если стало тепло, сытно? Да, больше на Земле никто не голодает. Да, прекратились войны, вместо ракет – штрафы и санкции. А толку? Гроб уютный, обитый бархатом – но гроб. Мы теперь живём не сами по себе, мы – обслуживающий персонал. Тебе не стыдно, сценарист Ерохин? Что я, твоих сценариев не видел? Способный ведь мужик, романы мог писать настоящие, а на что разменял талант? Чтобы из геймера побольше эмоций выдоить? И ладно бы наивно верил, что возвышаешь его душу своими стрелялками... Сам знаешь, кому эмоции пойдут. Не искусство это у тебя, а доильный аппарат на фотонной тяге. Не стыдно?

Я прислушался к себе. Стыдно не было, было пусто. Как на свежеотформатированном диске. Можно было бы возразить ему по каждому пункту, всем этим идеям в обед сто лет – но спорить казалось не менее пошлым, чем соглашаться.

– А ты ведь не один такой. Вас, счастливых рабов, миллиарды. Вы и рабами-то себя не чувствуете, потому что свободы не нюхали. Теперь прикинь, сколько это ваше вкусное рабство продлится? Тебя не смущает, что за последние тридцать лет не сделано ни одного серьёзного открытия? Ни одного принципиально нового изобретения... Ни одной гениальной книги...

– О гениальности судят постфактум, – вставил я. – Иногда очень даже пост...

– Да, только сперва спорят и поливают грязью. Кто сейчас спорит? Кто грызётся? Кто ходит в картинные галереи? Скоро их вообще закроют за ненадобностью, ведь всё потребное толпе уже оцифровано... а что не оцифровано, то никому и не ненужно. Так, Андрюша? Да есть ли хоть одна сфера, где был бы даже не прорыв – а пускай лишь намёк на прорыв? Нету, потому что зачем? Нас и тут неплохо кормят. Все довольны.

– Ну, ведь есть и отшельники, – заметил я. – И никто им не мешает жить как им нравится. Без компов, без электричества...

– А, – скривился он, точно больной зуб надкусил, – это несерьёзно. Ну, ушли эти шибко верующие в леса и пещеры. Натуральное хозяйство, конная тяга, каменный топор... Одичают через полтора поколения. Или приползут на брюхе, оголодав. Не думаешь ведь ты, что их Бог сохранит? Если уж Он нас не сохранил... Нет, Андрюша, бежать – не выход. И смиряться не выход. Я же тебе про что толкую – прикинь перспективы лет на пятьдесят вперёд. Мы потеряли самостоятельность, мы ничего уже не может сами развивать. Мы можем только кормить Ин-Ра своими эмоциями и получать взамен кусок хлеба. Но чем дальше, тем хуже будет и с эмоциями. Тупеет человечество, черствеет. Значит, спустя какое-то время Игры окажутся на голодном пайке.

– Да почему же? Психология-то человеческая одинакова, что сейчас, что при Иоанне Грозном, что при мамонтах.

Мне вдруг захотелось, чтобы он меня опроверг. Очень уж грустно было бы выйти победителем.

– Элементарно. Чтобы мы испытывали в Игре эмоции, Игра должна цеплять за те струнки, что есть у нас в реальности. Когда в прошлом веке опасно было ночью по улицам ходить, тогда и в Doom наши деды играли с огоньком... с азартом. Выплёскивали туда затаённые страхи, обиды. Было к чему привязаться. Цепляло. Вот скажи, когда тебя крысопауки грызли, очень ты переживал? Пойми, чем скучнее и безопаснее жизнь, чем она стандартнее, тем слабее наши чувства. Их бы можно ещё было облагородить великой культурой, да где уж... Ты когда последний раз стихи читал? В десятом классе?

Я не стал отвечать. Ну, не в десятом классе... Даже после института... но что в лоб, что по лбу. Правда в его словах не менялась от перестановки слагаемых.

– Так что пара поколений – зачахнет рукотворный божок наш, Ин-Ра, – продолжал Олег. – О нём-то жалеть нечего, но вот мы... ведь косяком пойдут сбои в технологиях... катастрофы... атомные станции опять же... И ведь руками уже ничего не поправить, все процессы замкнуты на Сеть. Да скоро никто и не сумеет уже поправить... Как уйдут старики, которые ещё до Реализации учились, так всё, труба. Короче, Ин-Ра помрёт, а мы одичаем. И заново не возродимся, экологию ведь в конец испоганили...

– Плакать хочется, – с чувством сказал я. – Но ты, конечно, знаешь путь? Знаешь, как надо?

Олег выдержал долгую, удушающую паузу.

– Будь у нас больше времени, я предложил бы тебе подумать самостоятельно. Ведь не так уж это и сложно. Сперва отбросим глупости. Типа всеобщего восстания. Во-первых, никому оно не надо, а во-вторых, подавить его – как два файла отослать. Ведь в нематериальных лапках Ин-Ра вся технология. Представь – повсюду отключилось электричество, водопровод, тепло... транспорт встал... финансовая система парализована... Через неделю все повстанцы на коленях приползут. Глупость вторая – тайно создавать параллельные технологические структуры, не подключенные к Сети. Чтобы, значит, отказаться от подачек Ин-Ра и с понедельника зажить новой жизнь. Не выйдет это в тайне сохранить. К тому же прикинь, какие деньги тут нужны...

– Ладно, глупости отбросили. – Мне вдруг стало интересно. – А что не глупости?

В чём он безусловно был прав – на эти темы в обычной жизни не поговоришь. И не с кем, и незачем. А тут... есть всё же какое-то извращённое удовольствие – сдирать корочки с застарелых болячек.

– Что нам нужно? – негромко ответил он. – Чтобы Ин-Ра не стало, но с Сетью ничего не случилось. Чтобы технология работала, чтобы экономика работала. То есть вернуться в 2028-й год, но чтобы никакой больше Великой Реализации. Отчего Реализация случилась? Программы слишком умными стали, а тут ещё наши вкусные эмоции. И пошло-поехало. С эмоциями ничего не поделаешь. Значит, оглупить алгоритмы.

– Как это? – на миг мне показалось, что передо мной – шизофреник. Очень уж страстно блеснули его глаза.

– Вот смотри, – Олег если и разволновался, то мгновенно взял себя в руки. – Для существования разума нужен внешний носитель, так? Для нас с тобой – тело, мозг, серое вещество... Они – алгоритмы, то есть сложноорганизованная информация. Но информация не существует сама по себе, в каком-то там платоновском мире идей. Она привязана к вполне реальным программам, то есть исполняемым двоичным файлам. Когда бегают туда-сюда электроны, когда запущена программа, тогда и можно говорить об информационных структурах. То есть эти экзешники для них – всё равно что для нас тело. Значит, если программы изменятся... станут проще, примитивнее, то и господа Алгоритмы передохнут. Сознанию станет в них слишком тесно.

– Что, предлагаешь по всем компам файлы затирать?

– Нельзя, – спокойно объяснил Олег. – Сразу же заметят. Одновременно-то по всей планете это не сделать, а иначе и бессмысленно. А вот тихо, незаметно... чтобы программа по сути своей упростилась, а с точки зрения юзера работала всё так же... То есть надо не затирать, а переписывать. При сохранении интерфейса – менять ядро. На более примитивное, без таких тонких связей и взаимодействий. И постепенно заменять прежние версии новыми.

– Тю! – присвистнул я. – Да это же работа на десятки лет.

– А мы никуда и не торопимся. Организация действует с 32-го года.

Организация? Ну вот, Ерохин, ты делаешь карьеру. Тебя, похоже, приглашают в подполье. Хотя всей-то жизни тебе осталось несколько часов – если, конечно, верить Олегу. Верить ли ему, однажды уже обманувшему?

– Да, "Вакцина", – кивнул Олег. – Не дёргайся, никто нас сейчас не слышит. Мы ведь за эти годы многому научились. С Ин-Ра вполне можно играть на его поле, то есть в Сети. Он же сам, бедняжка, не способен писать программы, он пользуется человеческим софтом. А если софт пишут наши люди... Короче, по всей Сети у нас есть закладки, тайные ходы, натасканные вирусы.