Текст книги "Поросло травой (СИ)"

Автор книги: Аноним Костик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Правдоподобная, – кивнул Христолюбский.

– Вот! И про Фомина он мог нарочно сказать, что не видел и не общался. А как только мы от него ушли, так сразу к Фомину. Там ехать-то с полчаса. Времени, чтобы подельника на тот свет спровадить – уйма!

– Так позвони своим, пусть проверят Зарубина на счёт алиби. Авось, к вечеру со всем и покончим. А завтра суббота. Удочки возьмём, я тебе наши рыбные места покажу.

***

– То есть как это нету у тебя таких фотографий? – Иван Павлович опешил.

– Так, нету, – развёл руками Кулагин.

В пустых от детворы школьных коридорах пахло свежей краской. Кулагина они нашли в небольшом краеведческом музее, историк возился со стенгазетой, разложенной на сдвинутые вместе парты. Вид у учителя был растрёпанный, на полу валялись скомканные листы.

– Ты ведь всё подряд фотографировал. Даже в деле есть несколько твоих снимков, когда ты мне помогал, – не унимался Христолюбский.

Ивану Павловичу было не по себе – наобещал городскому, что всё схвачено, что архив настоящий собран, а тут такое заявления главного окалинского историка.

– Ремонт в прошлом году у меня был в кабинете. И случайно опрокинули банку краски прямо на тот альбом. Думаешь, Иван Палыч, мне не жалко было? Жалко до слёз, ведь негативы-то я не сохранил. Так что не помощник я вам.

– Эх, Коля! – Христолюбский махнул рукой и потянулся к выходу.

– Минуточку, – остановил его Степан. – Я правильно понимаю, вы, Николай Егорович, тогда всех фотографировали?

– Ну да, – кивнул Кулагин.

– И стройотрядовцев?

– А куда без них? История.

– И наверняка, студенты у вас фотографии выпрашивали?

– Выпрашивали? – усмехнулся Христолюбский. – Он им фотографии продавал! Чуть за спекуляцию его не привлёк.

– Ага! – вспылил Кулагин. – А откуда мне химреактивы брать? А бумагу? А плёнку? Задаром я их должен был что ли фотографировать? Дудки!

– Вот потом я тебя тогда и не трогал.

– Отлично! – улыбнулся Агеев. – Давайте по стройотрядовцам клич бросим, пусть пришлют отсканированные снимки. А мы их посмотрим и найдём ту рубашку цветастую.

– Какую рубашку? – заинтересовался Кулагин.

– Такую, – ответил Христолюбский.

– Вот ты хоть обижайся, Иван Палыч, хоть арестовывай меня, а я тебе так скажу, ты варвар. Ты не делишься информацией, ты не хочешь, чтобы в истории остался твой след.

– Коля, потом в газетах, может быть, прочитаешь. А сейчас клей свою газету. Идём, Степан.

***

Спящую Окалинку поливал тёплый дождь. Пахло грибами и мокрой землёй. Иван Павлович сидел на веранде в старом кресле. Вчера Марья Сергеевна привычно уже накрыла ужин на троих, потом убрала посуду и оставила мужчин одних.

– Эх, такая версия была! – горевал Агеев.

У Зарубина оказалось железное алиби – начались подготовительные курсы для будущих абитуриентов. Выпускники вместе с родителями весь день ходили по ВУЗу, хотели что-то узнать, что-то спросить, поэтому ректору было не выбраться. Камеры наблюдения фиксировали Анатолия Ивановича то там, то здесь. И так до самого позднего вечера.

Оставалась надежда на то, что скажет экспертиза. Но Сан Саныч безаппеляционно заявил, что смерть Фомина в семнадцать-семнадцать тридцать. И была смерть не самой лёгкой – крысиный яд. Никакая не редкость, его можно без проблем купить в любом магазине для садоводов. По стакану из мойки экспертиза ничего не дала, посуду тщательно вымыли. Сомнений в насильственной смерти Фомина не осталось. Зато графологическая экспертиза показала, что "признание" написано именно рукой убитого.

– Ну чего ты расстроился, Стёп? Нам нужно-то всего ничего: установить, с кем Фомин закопал Толмачёва, – успокаивал Христолюбский. – Завтра, глядишь, фотографии появятся. Увидим, кто в такой рубашке ходил...

– И что дальше? Ну, ходил кто-то. Нам-то какая польза? – капитан совсем повесил нос. – Мало ли каким образом тот клок в руке трупа оказался? Подрались, он порвал рубашку, а лоскут себе на память оставил, как трофей. А потом пошёл куда-то ещё, где ему проломили череп Фомин с товарищем.

– Как же лоскут в руке оказался? Почему не в кармане?

– А злой был тогда Толмачёв, всё тискал этот клочок.

Спорили они до полуночи. Строили и отметали версии друг друга.

– Знаешь, что меня больше всего смущает? – спросил Христолюбский.

– Что Фомина устранили слишком уж своевременно? – догадался Агеев.

– Именно! Мы про него только подумали, а кто-то чуть не в это же время напоил его крысиным ядом. А прежде заставил...

– ... или убедил...

– ... или убедил, – кивнул Иван Павлович, – написать чистосердечное признание.

– Скорее всего, Фомин писал под диктовку, иначе бы вписал фамилию нашего начальника, – Степан прошёлся по веранде. – У меня от этого дела голова кругом.

– Иди спать. Завтра хоть что-то да прояснится.

Капитан ушёл. А Христолюбский так и остался сидеть. Он даже не заметил, как начался дождь.

***

– Чёртов дождь! Ну вот как так-то?! – Иван Павлович ходил по кабинету.

Ночью распахнулось окно, и дождь нахлестал в кабинет. Обиднее всего, что небольшая лужица растекалась прямо под системным блоком компьютера, так неудачно, как оказалось, под расположенным у окна столом. Технику Христолюбский не решился даже включить.

– Что-то мне всё это не нравится, – признался Агеев и принялся рассматривать предательское окно.

Христолюбский только рукой махнул. Участковый очень расстроился – жалко было и компьютер, и времени. Наверняка, в почте уже ждали хоть какие-то снимки. Ему не терпелось закончить дело, тянувшееся больше тридцати лет.

Степан тем временем, вышел во двор и залез обратно через окно. Он сел на подоконник, перегнулся на улицу, что-то пробормотал себе под нос. Спрыгнул в кабинет. Присел на корточки у стола, почти спрятался под него.

– Стёпа! – действия капитана начинали раздражать.

– А что это у вас тут такое интересное? – в кабинет заявился Кулагин. – Нашли преступника?

– Вот только тебя мне здесь и не хватало! – разозлился Иван Павлович, что бывало с ним крайне редко.

– Добрый ты, мужик, Христолюбский, – делано обиделся историк. – Есть что-то новенькое?

– Тебе чего надо? – настроения попусту болтать и Ивана Павловича не наблюдалось.

– Да вот, думал, фотографии вам прислали. Хотел себе взять. Восстановить, так сказать архив. Но вы тут совсем уже, – Кулагин сделал неопределённый жест рукой, – скоро зарычите.

– Какие фотографии? Не видишь – компьютер водой залило, теперь непонятно, когда мы в ту почту посмотрим.

– Да хоть сейчас, – сказал, вылезая из-под стола Агеев. – Доброе утро, Николай Егорович!

– Доброе! – отозвался историк. – А как это вы посмотрите?

– Легко, – Агеев продемонстрировал смартфон. – Двадцать первый век, всё-таки. А вы что-то принарядились. Свидание?

– Какой там, – отмахнулся Кулагин. – В отпуске я со вчерашнего дня. Вот собираюсь к приятелю поехать на Алтай. Давно звал, да всё не досуг. Ну бывайте.

– Ты чего молчал-то? – Иван Павлович забыл об учителе, едва тот переступил порог кабинета. – Я думал, придётся к племяннику идти. А у тебя всё под рукой!

Агеев улыбнулся и принялся нажимать на экран гаджета, входя в почтовый ящик. Не отрываясь от занятия, капитан медленно произнёс:

– А вода-то не дождевая, Иван Павлович.

– В смысле?

– Скорее всего из чайника она. Дождь был почти отвесный, я посмотрел на стены – на две трети сухие, до подоконника не достаёт. Сам подоконник сухой. Как в таком случае мог пострадать системный блок? Опять же на столе бумаги сухие, а под столом затёртая грязь.

– Хочешь сказать, ночью кто-то сюда пробрался и сознательно испортил технику? – Христолюбский был настроен скептически.

– Угу, – кивнул Агеев. – Кто очень не хочет, чтобы мы продвинулись в расследовании. Кто очень-очень этого не хочет. Я Сан Санычу уже написал, чтобы он сюда приехал. Пусть отпечатки поищет, следы какие-нибудь.

Иван Павлович чувствовал себя обманутым – никогда прежде ему ни с чем подобным не доводилось сталкиваться. Чтобы преступник шёл впереди на два шага, предугадывал их дальнейшие действия и, чего уж скрывать, у него хорошо получалось.

– Идёмте, фотки смотреть, – позвал капитан, открывая галерею.

Бывшие стройотрядовцы откликнулись почти все. Большую часть прислал Зарубин. Молодые ребята, запечатлённые на снимках, улыбались, позировали с кирпичами, мастерками и лопатами. Они же вовсю плясали на деревенской дискотеке. Были и портретные снимки, и групповые, и явно постановочные, и рабочие – такие, к каким никто не готовился.

– Ничего себе, я думал тогда только чёрно-белые были, – внимательно изучая кадры, сказал капитан Агеев, искренне удивляясь.

– Ага, и динозавры бегали за мамонтами, – отозвался Иван Павлович, нацепив очки. – Кулагин, я ж говорил, на фотографиях тогда уже помешанный был. Все новинки у него были. Опять же прирабатывал парень на этом. Марку держал.

– Посмотрите, это не та самая рубашка? – Степан уже перелистывал фотографию, когда заметил в углу кадра проходящую мимо стройки девушку.

– Ну-ка, ну-ка, – Христолюбский взял смартфон и поднёс его чуть ли не к носу.

– Вот так будет удобнее, – Агеев двумя пальцами увеличил фото, вызвав одобрительно-удивлённый возглас участкового.

– Настька! Точно Настька Косанова! Ну тогда ещё Мурзина. Ты что, такая красавица была, полдеревни за ней бегало. А уж Колька со своим фотоаппаратом прохода ей не давал. Звал её своей музой, представляешь?

Ещё секунду Христолюбский улыбался своим воспоминаниям. Но его взгляд встретился с серьёзным взглядом капитана.

– Нет, – помотал головой Иван Павлович. – Да быть такого не может. Чтобы Колька...

– В каком платье была Марья Сергеевна на первом свидании?

– В платье, – фыркнул Христолюбский. – Джинсы-клёш на ней были и футболка.

– Значит, вы помните, а профессиональный, чего уж там, фотограф не помнит про рубашку своей музы? Да ладно! Погнали!

***

Дома они Кулагина не нашли. На веранде стоял собранный чемодан. Закрытые ставни однозначно говорили, что хозяин собирается надолго покинуть жилище.

– Ну и где его искать? – Агеев чуть запыхался, он только что оббежал ещё раз дом, все пристройки и слазил на чердак по приставной лестнице.

– Давай рассуждать логически, – предложил Христолюбский, которого слегка потряхивало от нервов. – Кулагин избавился от Фомина, чтобы он нам его не выдал. Уж не знаю, каким образом эти двое связаны, но закапывали Толмачёва вместе. Потом он не дал нам фотографии и специально не узнавал Настькину рубашку. А теперь он знает, что нам пришли снимки и мы их всё равно увидим. Ты бы на его месте что делал? Когти драл без вещей?

– Я бы Настьку эту пристукнул. Она свидетель убийства, иначе бы её одежда не была стиснута в кулаке трупа. Она опасный свидетель.

***

Дом Косановой стоял на другой стороне улицы. Не садясь в машину, полицейские бегом помчались туда. Гаврош – огромный беспородный кобель – рвался с цепи. Казалось ещё чуть-чуть и кольцо выскользнет из крепления. Либо не выдержит основательная будка.

– Тихо! – приказал Христолюбский собаке.

Капитан Агеев вынул пистолет из кобуры и прыжками одолел пять ступенек, ведущих к дому. Прижавшись к дверям, Степан ловил каждый звук. В лае Гавроша зазвучали плаксивые нотки подскуливания.

– Давай! – Иван Павлович распахнул дверь, пропуская молодого коллегу.

– Пусто! – Агеев заглянул в кухню, расположенную ближе всего к выходу.

На полу раскатились продукты из лежащего тут же пакета. Христолюбский лишь мельком заглянул и прошёл дальше. В трёх комнатах и пристроенной с обратной стороны дома застеклённой веранды было пусто. Кое-где валялись перевёрнутые стулья, сброшенные с дивана подушки.

– Я осмотрюсь снаружи, – Агеев побежал к выходу.

– Неужели Настька с Колькой в бега подалась? – Христолюбский взялся за сердце, в боку нещадно закололо.

Под их ногами что-то упало и разбилось. Послышалась отчаянная возня. Иван Павлович тут же забыл про болячку. Участковый схватил край и без того задранного паласа и рывком отвернул его почти до середины комнаты.

– Люк! – Степан подскочил и столь же резко откинул крышку подпола.

Кулагин с совершенно обезумевшими глазами прижимал к себе брыкающуюся женщину. Под их ногами поблёскивали осколки трёхлитровой банки. Маринованные помидоры превратились в малоаппетитные лепёшки.

– Отпусти её и медленно вылезай! – Степан навёл на Кулагина пистолет.

***

Предыдущую ночь Иван Павлович спал, как младенец. Только голова коснулась подушки – сон тут же перенёс его куда-то далеко-далеко. Спал Христолюбский крепко и проснулся ещё до рассвета полный сил.

И вот они сидели вдвоём со Степаном на складных стульчиках на берегу реки. Поплавки покачивались на ленивой ряби.

Анастасия Косанова дала показания. В тот вечер, тридцать лет назад, она возвращалась домой с танцев. Колька набивался в провожатые, но в очередной раз был послан в баню. По дороге Настю догнал Толмачёв. Он был чуть навеселе. Сначала шутил, потом начал приставать. Девушка отшучивалась, отбивалась даже. Но Толмачёв поволок её в кусты, одновременно пытаясь раздеть.

Сказать, что испугалась, Настя не могла – не успела. Внезапно за спиной Толмачёва возник Кулагин и камнем проломил тому голову. В момент смерти студент так сильно сжал кулак, что падая вырвал клок рубашки. От пережитого ужаса Настя и слова не могла вымолвить. Кое-как сведя полы разорванной одежды, она помчалась домой. Заперлась в своей комнате и несколько дней не показывалась из дому.

А потом к ней пришёл Кулагин и потребовал любви. Мол, он за её честь вступился, поэтому она должна быть с ним. Однако Настя в свою очередь предложила молчать о Толмачёве, если Кулагин оставит её в покое. И она молчала больше тридцати лет.

– Я вот понять не могу, как Колька заставил Фомина помогать себе? Ведь Фомин этот вообще никаким боком, – пожал плечами Иван Павлович.

– Он его шантажировал, – пояснил капитан. – Кулагину посчастливилось сфотографировать, как Фомин роется в чужих вещах. У вас тогда у приезжего из машины украли часы и сколько-то денег. Вот эта фотография и была сделана Кулагиным. Короче, был компромат, и Фомину некуда стало деваться.

– Значит, я мог бы его тогда арестовать, и первая ходка у него была бы гораздо раньше.

– Да. Но получилось, как получилось.

– У тебя клюёт. Над речкой всходило солнце, золотя воду. Стрекозы затеяли выводить пируэты, разрезая воздух прозрачными крыльями. "Хорошо", – подумал Христолюбский.