Текст книги "Иван - царский сын. Часть 1(СИ)"

Автор книги: Аноним Fujin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Гвидон не орет, не хватает её, но даже во взгляде его чувствуется, если бы мог – заорал бы.

– Как он нашел нас? Рельсы зачарованы, Дуб скрыт туманом.

– Не стоит его недооценивать, – шипит Морана вместо ответа.

Она делает пасы руками в воздухе, и, отзываясь на её движения, вязь на машинах разгорается белым светом – постепенно, как включаются дорогие плавные лампы. Гвидон подталкивает Ваню к джипам, и он замечает Васю в одной из машин. Перевертыша нигде не видно. Гвидон садится на передние сидение, рядом с водителем, и за рулем тот же мужчина, что вез Морану и привел Ваню к трейлеру – явно самый доверенный из его бойцов. Ваня берется за ручку задней двери, но отчего-то замирает, медля. Узоры на металле горят уже ярко, галогеном пробиваясь сквозь зелень краски, и Ваня оборачивается.

Глаза Мораны закрыты, она напряженно хмурится – и между бровей её, у глаз пролегают грубые, жесткие морщины. Она быстро и ровно говорит что-то – заклинание, наговор, ворожба, на том же языке, на котором колдует перевертыш, но четче, жестче – и Ваня за свистом ветра все равно не может разобрать слов. Волосы взвиваются вокруг неё в воздух, будто живые – золотые змеи, в агонии, и она кричит – слова или животным криком. Их обдает мощным порывом ветра, волосы звереют, путаясь, закрывая её лицо, всю её фигуру, и белый свет горит ярко даже сквозь бурю. Ваня вскидывает руки, защищая глаза от травы и грязи, и сжимается всем телом, пытаясь устоять. Он слышит грохот, его кидает в сторону, ударяя о землю, и какое-то время он лежит, пытаясь прийти в себя – в груди сжимает от удара, с трудом давая вдохнуть. Ему удается подняться на четвереньки и тут же хочется лечь обратно, слиться с травой.

Мощные внедорожники раскиданы в траве, как надоевшие детские игрушки, и вертолет приземляется прямо перед ними. Он не единственный, первый – и другие вертолеты опускаются со всех сторон, лопастями гоняя ветер. Из двери первого вертолета выглядывает Рита – та самая Рита, которая оставила его блуждать в Битцевском парке, та самая Рита, которая завтракала с ним в доме Салтана, та самая Рита, которая служит ему, в которой тоже есть кощеева кровь. На глазах её авиаторские очки – тоже те самые, видящие волшебство, и они отлично еще и защищают от пыли и ветра. Она выглядит собраннее и опаснее, чем Ваня помнит, и в руке её длинная палка с причудливым наконечником. Магическое оружие против магии. Она спрыгивает с веревочной лестницы, не дожидаясь, пока та коснется земли, и усмехается Ване.

– Я же говорила, что приду за тобой в любом случае.

Она усмехается совсем не доброй улыбкой.

4.

Ни Гвидона, ни Мораны не видно – наверное, они где-то там, среди раскиданных джипов, и Ваня остается один на один с Ритой и приближающимися вертолетами. Из других вертолетов выбираются уже знакомые Ване охранники Салтана – одинаковые квадратные фигуры в темных костюмах. В руках их автоматы, и где-то вдалеке, за свистом ветра, Ваня слышит первые выстрелы. В него никто не стреляет.

Они пришли его не убить. Рита – небольшая девчонка его возраста – с неожиданной силой поднимает Ваню за шкирку, как котенка, заставляя встать с земли. Тело его еще ноет, в ушах звенит – от удара или хлопанья лопастей, но она кричит – и он слышит.

– Забирайся в вертолет и жди там. Птица у них?

– Да...

Глаза её не разглядеть за золотистыми стеклами очков, а по лицу Ваня не успевает понять, довольна ли она этой новости. Рита хлопает его по спине – крепко, выбивая воздух из легких – и заталкивает в кабину вертолета. За штурвалом один из охраны Салтана, ничем не отличающейся от других – он кивает, поймав взгляд Риты, и тоже выпрыгивает в поле. Девчонка ловко пристегивает его к сидению и грозит своим причудливым посохом – несмотря на вид, посох кажется вполне существенной угрозой.

– Сиди здесь, – она повторяет.

Даже если забыть о слабости – такой, словно крошатся кости – бежать Ване некуда; только наружу, в перестрелку и бурю, и он пока не растерял последние мозги. Рита захлопывает дверь вертолета, не дожидаясь его ответа, и скрывается из виду. Ваня вздыхает и откидывается в кресле, закрывая глаза. Голова всё еще полна шума, кружится, и, не глядя, Ване кажется – он падает или летит. В себя он приходит от резкого хлопка и – хуже всего, что мо бы представить – видит рядом с собой перевертыша.

Перевертыш уверенно забирается на сидение пилота – так, словно всё происходящее и было его планом.

– Отлично, вот и транспорт. Рвем когти.

Перевертыш деловито жмет кнопочки, дергает рычажки – в одном ему ведомом, хаотичном порядке. Любой ребенок мог бы так, и в голову Ване закрадываются нехорошие подозрения.

– Ты хоть управлять этой штукой умеешь?

– Я еще и не то умею, – хмыкает перевертыш.

Ване не хочется знать, что еще тот может уметь – даже о полезных навыках. Вертолет действительно отзывается на его манипуляции – загорается несколько лампочек, и над крышей снова начинают хлопать, как огромный пустой пакет, лопасти над крышей. Несмотря на раскалывающуюся голову, спешку, Риту, удар, Ване кажется, он забыл что-то очень важное – и вспоминает, что.

– Погоди, а как же Вася? Как мы заберем её?

– Никак. Мы её бросим, – просто отвечает перевертыш, единственный возможный ответ.

– Ты с ума сошел? Мы её здесь не оставим.

– Я за ней возвращаться не собираюсь. Это точно.

Не то чтобы Ваня когда-то считал его прекрасным героем на белом коне, спасающим принцесс. Не то чтобы он считал им себя, напротив – он умеет различать реальность и фильмы, но, но, но. Заставить перевертыша Ваня не может, заставлять вообще не в его натуре. Потому Ваня расстегивает ремни, распахивает дверь и сам выпрыгивает из вертолета.

Иначе потом он будет чувствовать себя скотиной.

–

Вертолет не успел подняться в воздух, но прыжок даже с высоты кабины отзывается ломотой в суставах. В лицо тут же ударяют волны ветра, в уши – грохот выстрелов, и Ваня, прикрываясь отворотами пальто, бежит к раскиданным джипам. Там дерутся врукопашную – бандитского вида громадины Салтана с людьми Гвидона в военной форме, и эти двое явно не лучшие друзья. На Ваню то ли не обращают внимания, то ли просто пропускают гражданского – относительно своего, но ему на руку любая причина. Сжавшись, он проскальзывает мимо драки к джипам и проверяет их один за другим. Многие придавлены отброшенными машинами, и Ваня изо всех сил не смотрит на их изувеченные тела. Это не по-настоящему, повторяет он себе, случайно натыкаясь взглядом на раненным или умирающих или уже мертвых – этого не бывает и не может быть. Только в фильмах, и он пригибается, прячась за боками джипов, как всегда делают герои боевиков. Пули действительно иногда со свистом задевают их металлические двери. Он проверяет машину за машиной, и ни в одной не видит ни Гвидона, ни Мораны.

Васю он находит снаружи – она прячется от выстрелов между двух перевернутых внедорожников, закрыв голову руками. Ладони её, ноги, лицо – всё испачкано землей и кровью, но вроде бы цело, и Ваня трясет её за плечо, приводя в себя. В первый миг ему кажется, она его не узнает. Вася поднимает на него невидящий, испуганный взгляд, и, кажется, – на дне её зрачков гаснет и вспыхивает пламя. Ваня посильней сжимает её руку и говорит:

– Я пришел за тобой. Сваливаем отсюда, пока можем.

– Пойдем, – соглашается Вася, приходя в себя, и пламя гаснет.

Отвечает она тихо, и Ваня не совсем уверен, что она узнала его – но сейчас это не главная их проблема. Он ведет её за собой, постоянно напоминая пригнуться, и изо всех сил надеется, что перевертыш не улетел без них обоих. Других идей по спасению у него нет. Они осторожно пробираются между разбросанных джипов и замирают, выжидая, пока утихнет стрельба. Ваня осторожно выглядывает из-за капота и тут же пригибается, едва не задетый пулей. Из того, что он успевает увидеть, рукопашная схватка кончилась явно не в пользу Гвидона.

Вася дрожит рядом с ним в своем легком платье от каждого порыва ветра, и, если её не убьют в перестрелке, это точно попытается сделать потом пневмония. Ваня ругается про себя, снимает и накидывает ей на плечи тяжелое пальто – на ней оно кажется просто огромным, но защищает от ветра, и плечи её перестают так откровенно трястись. Теперь пневмония грозит ему, и Ваня почти успевает пожалеть о благородстве, но – не отбирать же пальто обратно. Он не может сказать, как долго они ждут, но постепенно выстрелы утихают, и Ваня осторожно выглядывает снова.

Сквозь серую бурю – в нескольких шагах от капота их джипа – он видит Салтана.

Морана поднимается напротив него – на крыше еще стоящего трейлера, через поле охраны – в том же легком сарафане, и на неё холодно смотреть. Она высоко, выше любого места вокруг, волосы её сияют сквозь порывы ветра и рвутся, словно и сами они – ветер. Отчего-то ни одна пуля не задевает её кожу – может, она слишком классная для пуль. Морана вскидывает руку, и буря усиливается, волосы её взвиваются вверх, окутывая фигуру сиянием, и Ваня слышит раскаты грома. Молнии заливают пространство вокруг вспышками ослепительного света – раз, второй, приближаясь с каждым ударом. Третья молния бьет в одного из "витязей" Салтана, и он падает, дергаясь на земле. Другие не кидаются к ней, охрана Гвидона в военной форме преграждает им дорогу, и битва начинается снова. Где-то там Ваня мельком видит посох Риты или придумывает его себе.

Морана выкрикивает – приказы или ворожит снова, и молнии бьют всё ярче и чаще, а потом резко замирает и буря, и гром. Дерущиеся замирают тоже, пораженные внезапной переменой. Тогда от земли поднимается густой, бело-серый туман. Туман окутывает людей, сгущаясь – плавно, видимо, быстрее любого тумана, который Ваня видел в своей жизни или по телевизору. Некоторые пытаются отмахаться от него – безуспешно, и, разлетевшись, туман только поднимается выше. Меньше, чем через минуту, Ваня с трудом может различить Морану и трейлер в дальнем конце поляны. Серое марево заполняет воздух – не ядовитым газом и не удушьем.

Дымка принимает очертания блеклых коней, и кони эти гниют. Глаза их белы, кое-где видны ребра и куски призрачной плоти. Лошади топчутся на месте, перебирая тонкими ногами, и кто-то не выдерживает. Ваня слышит хлопок, видит, как конский бок пробивает пуля, не нанося вреда, и, вместе с выстрелами, воздух заполняет ржание. Лошади фыркают, встают на дыбы, бьют копытами и – бегут. Табун-призрак носится по степи, восставшими поколениями кочевых скакунов, и не разглядеть его края.

Вася снова закрывает голову руками, прижимаясь к нему, и секундой позже Ваня слышит крики.

Человеческие, они полны звериной боли, полны отчаянья, и, к счастью, Ваня не может хорошо рассмотреть, что случается с теми, кого касаются эти призрачные лошадки. Ему совсем не хочется видеть в подробностях гниющую плоть. Как отваливается она от костей, обнажая скелеты, как плавятся людские тела.

Квадратное, мягковатое лицо Салтана становится жестким, высеченным из камня, и он идет вперед – туда, где должна быть Морана. Он идет к трейлеру, раскидывая людей – и своих, и Гвидона – легко, как детей. Одна из лошадей топчется на месте, заметив его, перебирает ногами, готовясь, и скачет прямо навстречу. Она проходит прямо сквозь Салтана, и его тело дергается, как от удара, но не оседает. Ваня не видит его лица, но отлично помнит это выражение. Лошадь идет еще несколько шагов и спотыкается, разбиваясь дымом.

"Кощеева кровь", вспоминает Ваня, и отчего-то голос в его голове говорит голосом перевертыша.

Салтан продолжает путь. Он готов разорвать её голыми руками, готов зубами перегрызть ей глотку, он идет так, словно нет в жизни ничего важнее, чем её уничтожить. Чем причинить ей огромную боль. Ветер бьет его в лицо, лошади скачут, пытаясь сбить с ног, ударяясь своими невесомыми, белесыми телами, но он идет – шаг за шагом уничтожая любое препятствие.

Ваня и не представлял, что можно так ненавидеть.

Начинается явно какой-то пиздец.

Им нельзя терять ни секунды.

–

То ли их не считают врагами, то ли помогает хваленая кощеева кровь, то ли жар-птица – что бы это ни было, Ваня рад, что лошади проносятся мимо них, не касаясь. Из-за тумана он видит не дальше нескольких метров и старается не смотреть под ноги, чтобы не наткнуться на трупы. Васю он ведет за собой за руку – она жмурится и придерживает большое пальто второй рукой. Ваня никогда не был силен в ориентировании и несколько раз успевает проклясть перевертыша за то, что он бросил их, когда всё-таки возвращается к вертолету.

В белом мареве они едва на него не наталкиваются и еще долго всматриваются в окна кабины, пытаясь понять, тот ли вертолет нашли. Перевертыш открывает им дверь и говорит первым делом:

– Дурак. Погеройствовать захотелось? Спасти даму в беде? Она даже не красотка.

Васе сейчас явно не до обид, Ваня даже не уверен, слышит ли она перевертыша. Тот отодвигается, впуская их в кабину, и Ваня усаживает Васю на заднее сидение, плотнее кутает в пальто и пристегивает. Сам он хочет сесть спереди, рядом с перевертышем – как если бы это могло помочь его контролировать – но успевает. Боль снова пробивает его – насквозь, сильнее, чем когда-либо – накатывает цунами, сшибающей волной, слепит глаза ярким золотым светом. В свечении на миг проступает образ – всего секунды, размытым пятном. Достаточно, чтобы понять.

Ваня не может уйти. Он кое-что не доделал.

– Бегите, я догоню вас. Мне нужно вернуться.

– Ты спятил? – спрашивает перевертыш издевательски, как умалишенного, и думает – Ваня шутит.

Мерзкое варево старика и несколько дней в трейлере действительно лишили его ума; Ваня не шутит; совсем. Второй раз он покидает безопасность вертолета, отказываясь от спасения, и бежит в бурю – к выстрелам, трупам и призрачным лошадям. Кажется, перевертыш кричит что-то ему вслед, и Ваня не может разобрать слов – только надеяться, что они действительно улетят как можно скорее; без него.

Он не знает, дошел ли до Мораны Салтан, что стало с людьми в военной форме или в строгих костюмах, не знает, выбрался ли Гвидон из-под обломков джипов – лошади проносятся мимо, и он бежит за ними – прочь, дальше от места боя. Его зовет не туда. Он не запомнил дорогу, но идет на зов, как на песню – она звоном вкручивается в виски, до рези в глазах, и дуб проступает сквозь туман только когда до него остается лишь несколько сотен метров. Громадина дерева не имеет значения сейчас, как не имеет битва – лошади расходятся позади него и оббегают дуб, как обходит камень река. Это должно быть особое место.

Старика нигде не видно, не слышно звона его цепи, и Ваня медленно подходит ближе.

Цветок сияет там же, где его оставили – чуть выше травы, чуть крупнее обычной розы.

Морана вырастает перед ним как из-под земли – всего секунда и она стоит у самого дуба; волосы её терзает ветер, глаза её горят; руки её и лицо испачканы буро-алым – землей и кровью, но Ваня не хочет знать. Они оба смотрят на цветок. Ваня ближе, но это не имеет значения – они бросаются одновременно. Притихший было ветер снова бьет в лицо, пытаясь откинуть в сторону – назойливой мухой, но Ваня сжимает зубы и бежит быстрей. Морана движется так, как не могут двигаться люди – даже бегуны-олимпийцы, и земля комьями разлетается от её голых ног. Всё в теле Вани горит с каждым шагом, всё рвется вперед, и отчего-то снова жжет в почти заживших ладонях – под корками порезов, кипящей кровью. Он должен успеть, и он уже не чувствует ни ветра, ни боли – ничего, кроме сияния цветка. Тело подкидывает в прыжке – будто против его воли, и швыряет вперед, прямо во влажную землю. Воздух выбивает от удара, рот полон земли, и на миг всё гаснет перед глазами. Он тянется к цветку, даже не видя, и успевает сорвать его первым.

Сам не понимая, что делает, Ваня отрывает зубами и глотает сияющие лепестки. Один за другим, вместе с землей, он пожирает его, как зверь, и раны на ладонях раскрываются, пачкая руки кровью. Лишь бы он не достался ей. Лепестки жесткие, скорее похожие на кожу ремня, чем на нежные стебли растения, и челюсть его болит от усилия и жжется. Морана смотрит на него неотрывно, пораженно – и, кажется, сейчас она бросится на него и разорвет его горло голыми руками, раздвинет ребра, вспорет живот – всё что угодно, чтобы вернуть цветок. Ваня чувствует это кожей.

Он глотает жадно, торопясь, не успевая вдохнуть, и слышит звон цепи и каркающий, хриплый смех старика.

Кот мяучет ему в унисон.

Отойдя от шока, Морана преодолевает расстояние между ними одним огромным прыжком и валит Ваню на землю. Обессиленный, он падает, не успев выставить руки, и тело её поразительно тяжелое для такой хрупкой девушки. Её руки поразительно сильные – она рывком раскрывает его рот, легко преодолевая сопротивление, и пытается запустить руку в глотку. Ваня хватает комок вязкой земли и кидает ей в лицо, пытаясь вырваться – но она только дергает головой и, разъяренная, вцепляется в его горло. Воздуха не хватает, кадык готов лопнуть, и Ваня царапает её ладони, мешая свою с её кровью.

От касания крови кожа её шипит, как от кислоты, Морана скалится, бьет его по лицу и снова сжимает на горле руки. Васи нет с ним, нет нигде в поле зрения, и Ваня может только надеяться, что они с перевертышем давно улетели подальше от этого проклятого места. Руки его чешутся, властно, нестерпимо зудят, словно миллионы насекомых просятся наружу. Сильнее, чем не хватает воздуха, сильнее, чем гаснет сознание. Словно в нём отложили личинки, оставляя их дозревать, и теперь они готовы вырваться, захватывая планету.

– Не смей! – слышит он голос перевертыша.

Сквозь боль, туман, рев бури и топот коней – слышит его всё равно, едва узнавая – ведь он орет истошно, изо всех сил, так, словно ему живьем вырывают руки. Ваня и не думал, что тот может так беспокоиться за него – видимо, сильно важны сыновья Кощея. Он не понимает, о чем кричит перевертыш, не понимает, что делает или что собирается делать. Корка сошла с ран на ладонях, и он впивается ногтями, раскрывая их еще больше, до костей, заставляя кровь литься и литься и литься – а потом резко дает Моране пощечину. Голова её дергается, и в месте касания лицо обожжено, как от кислоты. Морана медленно выравнивается и скалится – еще разъяреннее, и она точно не отпустит Ваню живым. Не давая ей опомниться, он бьет снова – и снова кожа её шипит, сходя комьями от его крови. Он бьет снова, в солнечное сплетение – и её откидывает в сторону; с куда большей силой, чем мог вложить в удар Ваня. Шатаясь, он встает, и кровь с его ладоней пропитывает землю. Кровь шипит, упав, и поднимается обратно паром, буро-алой дымкой расходясь в воздухе. Ваня вдыхает поглубже и не хочет убить Морану, не хочет уничтожить – это пафосные слова фильмов и книг, не реальной жизни, в реальности всё иначе, но – он хочет чего-то ярко. Воздух подхватывает алую дымку и кружит вокруг Вани – ураганом, крошечным торнадо, сметающим и туман вокруг, и пробегающих мимо коней. Кровь стучит в его ушах, стучит вокруг, в воздухе, слепит его глаза.

– Не оставляй кровь на границе! – слышит он или не слышит.

Ураган расходится в стороны, разрастаясь, всё больше и больше, и Морану отшвыривает в сторону. Трещат ветки огромного дуба, каркают вороны, разлетаясь, и Ваня слышит звон цепи, стук – и торнадо гаснет мгновенно, опадая. Он падает вместе с ним. Последнее, что он чувствует – как хватают его сзади чьи-то тощие, цепкие руки.

5.

Ему хочется есть. Ему хочется пить. Ему хочется проснуться дома, в своей постели, но под собой он чувствует неудобное, короткое сидение вместо матраса. На него накинуто что-то тяжелое, колючее и теплое. Тело гудит, как после долгой игры в футбол – очень, очень долгой игры; горло дерет и болит хуже, чем при ангине. На глаза ему падает свет, но Ване не хочется просыпаться. Ему хочется увидеть братьев и отца. Ему хочется соленых огурцов тети Люды и её сладкой выпечки. Он готов даже вернуться в школу, даже на физику и литературу, готов вовремя вставать по утрам и бесконечно оставаться на второй год в одиннадцатом классе – лишь бы проснуться дома.

Вздохнув, Ваня собирается с силами и открывает глаза. Он сидит на заднем сидении вертолета, накрытый тем серым шерстяным пальто, которое дал Гвидон. Вертолет странно накренен, стоит на возвышенности, и вокруг него раскинулся лес. Совсем близко течет река, и от журчания воды жажда накатывает с новой силой. Ваня сглатывает и встает – с трудом, не с первого раза, опираясь о дверь и кресло. Чтобы выбраться из кабины, ему приходится спрыгнуть, и ноги подгибаются и отдают ломотой в суставах.

Перевертыш сидит у костра, на корточках, и сосредоточенно ворошит гаснущие поленья.

Ваня никогда не любил походы.

Он проходит мимо него, к реке, падает на колени, наклоняет голову и пьет – долго и жадно, пачкаясь в иле. Перевертыш только хмыкает, наблюдая за ним, не торопит и не задает вопросов. Хоть что-то возвращается на круги своя – перевертыш снова противный лопоухий парень вместо собаки, и Ваня снова спрашивает, а он пытается издеваться.

– Где мы?

– Понятия не имею. В лесу где-то.

Перевертыш пожимает плечами, и он действительно может не знать – откуда, у него же нет встроенного навигатора – но смотрит так, что ему не хочется верить. Ваня вытирает мокрое лицо и поднимается, колени его испачканы мокрой землей. Он садится у костра, рядом с перевертышем – отогреваясь и приходя в себя.

– Как мы здесь оказались?

– Я дотащил тебя до вертолета. Можешь звать меня Робином, супер-герой.

Ваня смутно вспоминает ураган, дерево, цветок, женщину – и вздрагивает, инстинктивно коснувшись горла. От касания кожа болит сильней, и на горле, должно быть, остались огромные синяки. По крайней мере, он жив, и усмешка гаснет на лице перевертыша, когда он следит за его рукой взглядом.

– Почему не дома?

– Топливо кончилось. Скажи спасибо, не разбились.

– Спасибо, – не задумываясь, отвечает Ваня.

Живот его требовательно урчит, перевертыш хмыкает и достает из-под сложенных рядом листов несколько рыбин. Его складной ножичек будет полезен сейчас, как никогда, и это один из редких случаев, когда Ваня искренне благодарен судьбе за перевертыша. Как правило, он жалеет о своей благодарности. Рыбины отправляются в угли, перевертыш засыпает их сверху, довольно кивает и говорит с заботой:

– Скоро будет готово. Потерпи.

Забота от него пугает, и, то ли Ваня вдруг стал супер ценен, то ли муки голода единственное, чему может посочувствовать перевертыш. Очевидно, рыбу поймали в руке, но поблизости не видно ни удочек, ни сачков, и Ване невольно любопытно – как перевертыш смог её поймать. Человеком, зайдя по пояс в реку и хватая голыми руками – как показывают в фильмах про индейцев – или собакой, или другим животным с острыми клыками. При всем старании, Ваня не может представить его медведем.

Рыба готовится быстро, перевертыш палкой выкапывает её из-под углей, кладет на широкий лист лопуха и протягивает Ване. В ноже нет необходимости, горячая чешуя сходит легко, обнажая нежное мясо, и Ваня хватает его пальцами и глотает, обжигаясь. Только на второй рыбе он понимает, что она совсем не соленая – хотя в карманах перевертыша еще могла остаться та маленькая солонка. Ваня думает попросить её, но не успевает – желудок требует еды немедленно, настойчиво, как будто он не ел неделю. Это вполне может быть правдой, и последнее, что помнит Ваня – мерзкое пойло безумного старика. Когда он тянется к третьей рыбе, перевертыш больно хлопает его по руке подгорелой палкой.

– Оставь парочку, – говорит он.

Ему удается устыдить Ваню – тётя Люда всегда учила делиться с братьями, и Ваня с сожалением вытирает о джинсы руки. Он съел бы еще раза два столько же. Перевертыш ест свою рыбу неспешно, отщипывая маленькие куски, и, зная его обычный аппетит, Ваня только убеждается – они здесь не первый день, и перевертыш уже успел наесться досыта и обустроиться. Им совсем не нужно оставаться здесь надолго.

– Как же мы доберемся домой?

– На жар-птице. Такой наш А-план.

Образ их с перевертышем, сидящих на спине летящей Василисы, вспыхивает и гаснет в его воображении. Девушка вряд ли способна поднять хоть одного из них, не говоря уж о самой возможности полета. Ваня начинает сдаваться окружающему безумию и вспоминает разговор в поезде – до лагеря Гвидона, всерьез обдумывая возможность на ней улететь. Как-то же она попадала в Битцевский парк ночами.

– Она же не умеет летать.

– Я не говорил, что план без изъянов, – пожимает плечами перевертыш.

Он доедает свою рыбу, последнюю оставшуюся аккуратно заворачивает в листок и кладет на землю, рядом с еще тлеющими углями. Чтобы не остыла, и Ваня винит усталость и магию в своем тугодумстве.

– Погоди, а где сама Вася? – спрашивает он только теперь.

Перевертыш усмехается – снова, как в первые дни их знакомства, как будто только и ждал этого вопроса.

– А она учится.

–

Вася с хлопком появляется у берега реки. Всего секунду назад её не было – и вот она уже стоит, пригнувшись, как после прыжка. По рукам её, от локтей до ладоней, пробегаются ало-рыжие всполохи – и гаснут, вновь заставляя усомниться в собственной вменяемости. Или зрении, или всем сразу. Огоньки вспыхивают несколько раз и утихают, как утихает костер – похожие на диковинные призрачные перья. Это похоже скорее на телепортацию из фантастических фильмов, чем на птичий полет – и Ваня удивляется снова, хотя думал уже перестать чему-либо удивляться.

На ней всё тот же, уже порядком изорванный грубый сарафан, волосы её всклокочены после многих дней без расчески, но глаза горят, и она выглядит куда бодрее и живее, чем в поезде или лагере Гвидона. В подоле у неё спелые красные яблоки.

– У меня получается! – радостно кричит она, подбегая к перевертышу. – Я была в какой-то деревне!

Несколько яблок падают на землю, катятся, и они собирают их вместе, складывая у кострища. Ваню она замечает не сразу, и он чувствует короткий укол ревности – вполне обоснованный, ведь он главный герой этой истории. Хотелось бы получать от этого хоть какие-то привилегии. Встретившись с ним глазами, Вася легко краснеет и отводит взгляд – неплохая компенсация для Вани, и он надеется, что это не плод самомнения и воображения. Она существенно старше него, но говорит быстро и возбужденно, сбиваясь, как девчонка, а не как серьезная аспирантка на ступенях НИИ.

– Я хотела спросить, куда попала, но местные бабушки не оценили моего появления. Разбежались, крестясь, и могу их понять, – Вася вздыхает с сочувствием, но в её взгляде прячутся и озорные тени. – Я набрала яблок, еле убежала от мужиков с вилами. Думала, не убегу, а потом взяла и взлетела.

– Говорил же – хватит ныть, – хмыкает в ответ перевертыш. – Должна мочь.

– Это и есть полет, что ли? – уточняет Ваня скептически, на всякий случай. – Хоп – и всё?

Улыбка на лице Васи гаснет, и Ване тут же становится стыдно за свои слова. Перевертыш не теряется с ответом, и спорить с нежной девушкой и острым на язык парнем Ваня не рискует.

– Смотри-ка. Кто нас критикует. Ну покажи нам, как надо, кощеев сынок.

Кощеевым сыном он называет Ваню резко, искренне зло – контрастом с насмешливым тоном. Ответить на это нечего, Ваня берет одно из яблок, вытирает о джинсы и принимается есть. Он предпочел бы жирный бургер или буханку хлеба или хотя бы макарон, но яблоки значительно лучше, чем ничего вообще. Перевертыш протягивает Васе завернутую в лист рыбу, она благодарно кивает, и все едят. Ужин, если можно так назвать посиделки посреди неизвестности со случайной добытой пищей.

– В следующий раз попробуешь со мной, – говорит перевертыш, хрустя яблоком. – Пора учиться переносить живых.

– Почему не со мной? – встревает Ваня.

Ощущение собственной важности в нём терпит очередной кризис – как главный герой, супер-маг, наследник великого зла он просто обязан получить девушку, первым броситься в драку и многое, многое другое. В драку бросаться он не спешит, но несправедливость раздражает даже больше, чем внезапная дружба Васи и перевертыша. Из него никак не может быть хорошего учителя.

– Я покрепче.

Перевертыш совсем не выглядит крепче – тощий, с торчащими костями на локтях и коленях, он не внушителен даже собакой, и Ваня подозрительно осматривает с ног до головы. Тот делает вид, словно размером с Валуева и очевидно лучший кандидат на выживание. Поспорить Ваня не успевает – Вася зевает, прикрывая ладонью рот, и перевертыш кивком указывает ей на вертолет.

– Отдохни. Ты сегодня хорошо постаралась.

Девушка кивает и встает, потягиваясь.

– Спокойной ночи, – говорит она тихо, глядя на Ваню, и он засчитывает себе вторую серьезную победу.

Вертолет накренен, но вроде крепко стоит на холме, и Вася забирается внутрь, укрываясь их единственным на троих пальто. Ваню злит, как легко она слушается перевертыша – хотя нет ни одной объективной причины с ним спорить. Проснулся Ваня явно не с утра – уже темнеет, несмотря на лето, и дует легкий, но прохладный ветер. Начинают надоедать, жужжа у уха, назойливые комары.

На ночь перевертыш опять разводит костер, вороша угасшие угли. В одном из его бесконечных карманов находятся спички – самый лучший и самый худший компаньон одновременно – он ловко складывает траву и тонкие веточки, кормя пламя. Недалеко сложены сухие палки – еще одно доказательство их долгого пребывания, и Ваня, чтобы чувствовать себя полезным, перетаскивает несколько из них поближе. Перевертыш демонстративно приподнимает брови, качая головой – как будто Ваня делает сущую глупость – но берет ветки у него из рук, подкидывая в костер.

– Не боишься, что так нас легко найдут? – спрашивает Ваня, напрягая все свои познания о следопытстве.

– Не боишься, что ночью нас сожрут волки? Медведи? – вопросами на вопрос отвечает перевертыш. – Или что-то похуже?

Этот раунд за ним, и Ваня вздыхает, садясь напротив. Спать ему не хочется, перевертыш тоже не спешит забраться в вертолет – или проявляет поразительную для себя тактичность по отношению к девушке; или – всё дело в "чем-то похуже", и при мысли об этом Ване еще меньше хочется спать. Он решает поболтать и почти сразу жалеет о своем решении – перевертыш прав, некоторым вещам у него так и не получается научиться.

– Рад, что я оказался таким крутым?

– Нет. Вообще-то, нет, если честно. Дураком ты мне нравился больше.

Перевертыш отвечает поразительно искренне – или изображает серьезность достаточно натурально, чтобы обмануть. Вокруг них стремительно темнеет, и Ваня задумчиво смотрит на пламя костра, обдумывая странную реакцию – ему всегда казалось, что не может быть вреда от супер сил. Ничего на ум не приходит, и Ваня не находит ничего лучше, чем спросить напрямую.