Текст книги "Пустой стакан (СИ)"

Автор книги: Аноним Фламмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Сначала я хотел снять квартиру. И даже посмотрел несколько, но мне было неуютно в этих чужих, незнакомых стенах. Я попытался поискать квартиру попроще и подешевле, но все было не то. Да и смысла в этом особенного не было: большую часть времени я проводил в мастерской. На первую выставку я отобрал свои лучшие картины, и у меня еще оставалось некоторое количество, чтобы зал не выглядел пустым, но я не хотел настолько опускаться. Поэтому работал, пожалуй, больше, чем когда-либо в своей жизни. Нет, я не сидел в мастерской безвылазно. Я бродил по городу, ища образы и лица, подолгу всматривался в мутную воду с мостов, пил кофе в дешевых кафе и дорогих ресторанах, благо теперь мог себе это позволить. Мне звонили с предложением выставок. Но я физически не мог писать больше трех картин в месяц. А разбирали все без остатка, казалось, люди готовы хватать даже мои наброски. И я окончательно убедился, что к моему таланту это имеет крайне мало отношения. Заказы я, тем не менее, брал. Только с условием, что смогу выставить работы, прежде чем отдам заказчику окончательно. Нет, я не халтурил, ни в малейшей степени. Рисовать хотелось непрерывно, даже во сне. Но самое большое удовольствие доставляли те самые картины.

Я не мог сказать точно, действует ли на меня его странная магия. Нет, определенно, если бы я был девушкой, наверняка бы в него влюбился. А так, кем он был для меня? Другом? Я вообще не представлял, что в отношениях с таким человеком может быть нечто, похожее на дружбу. Это было примерно то же самое, что дружить, например, с портретом Моны Лизы или зданием Эрмитажа. Он приезжал ко мне раз в месяц, иногда забирал свою новую картину, иногда оставлял до следующей выставки. Да, я рисовал его, рисовал отчаянно и самозабвенно, и какие только образы я для него не выбирал! Старого колдуна, веселого монаха, отпускающего грехи двум шлюхам, на чьих лицах было написано искреннее раскаяние, даже драного уличного кота, гордо восседающего на краю мусорного бака. Картина называлась "Надежда". И она понравилась ему больше всех.

Он долго смотрел на холст, а потом поставил на подоконник вечную и неизменную бутылку красного вина.

– Знаете, возможно, мне и правда стоило бы так и сделать...

– Как? – я любил с ним поговорить, его философия была чудесным гибридом цинизма и наивности, и от этого становилась не просто привлекательной, а выглядела настоящим откровением.

– Бросить все это. Уехать туда, где меня никто не знает, податься в уличные художники...

– Вас побьют. Прямо на улице.

– И вы, как всегда, правы... – он улыбнулся и открыл вино. Сам он не пил никогда, но я был уверен, что это вино – его любимое. Возможно, он приносил мне напитки из собственного бара.

– ...меня побьют, и мне придется рыться в мусорных баках, чтобы найти себе пропитание, как этому коту. Не самая привлекательная перспектива. Моя настоящая жизнь мне нравится куда больше.

– Вы несчастливы.

Это вырвалось у меня внезапно. Меньше всего я хотел бы говорить ему что-то подобное. Я был уверен, что он опять рассмеется. Но он внезапно стал очень серьезен. Прошел по мастерской и опять занял место в моем кресле.

– Вовсе нет. Вы так и не поняли. Чтобы быть несчастным, нужно ровно то же самое, что и для того, чтобы быть счастливым. Чувства. Эмоции. Настоящие эмоции, а не отработанные годами практики привычки. Вот знаете, есть пессимисты и оптимисты. И у одних стакан наполовину пустой, а у других – наполовину полный. Но вся ирония заключается в том, что и у тех и у других в стакане что-то есть. Мой же стакан полностью пуст. И, знаете, это совсем не плохо, так что не стоит меня жалеть, совсем не стоит. В пустой стакан можно налить все, что угодно. Все, что хочешь, можно положить.

Он настолько натурально спародировал героя известного мультфильма, что я засмеялся и продолжил:

– Вот горшок пустой.

Он предмет простой.

Он никуда не денется.

И потому горшок пустой,

И потому горшок пустой

Гораздо выше ценится.

– Да, именно. И я действительно очень хорошо знаю себе цену. Вот вы мечетесь, страдаете, никак не можете понять, ваш ли талант – причина вашего успеха, или нет. Или это – мое влияние, и для вас это важно. Вы не можете адекватно оценивать даже собственное творчество, вам кажется, что эта картина хороша, а вот эта – полный провал, а приходит человек и выбирает именно ту, которая вам не понравилась. И вы остаетесь, терзаемый недоумением и сомнениями в себе. В своих взглядах на мир, в своем восприятии и оценке себя самого. Но это нормально, художник должен уметь видеть чужими глазами. Я же не сомневаюсь никогда и ни в чем. Что я в стакан положил – то и возьму, никаких сюрпризов. И знаете, возможно, именно поэтому люди так любят таких, как я.

– То есть вы – не единственный? И... много вас таких?

– Гораздо больше, чем вам бы хотелось.

Он замолчал, повертел в руках портсигар, который почти всегда извлекал незаметно, и небрежным жестом вытряхнул из него сигарету. Прикурил и отвернулся к окну.

– Извините, если обидел вас.

– Что? – он повернулся. – Ну и сколько раз вам говорить, чтобы вы перестали свое восприятие примерять на меня. Меня невозможно обидеть. Да никого нельзя на самом деле. Сами подумайте: если вам сказали правду, то какой смысл обижаться? Если она вам не нравится – или измените, или научитесь с этим жить. А если сказанное – ложь, то об этом вообще говорить бессмысленно.

– А если дело не в словах, а в человеке, который их произнес? Если он сознательно хотел вас обидеть? А вам важно мнение именно этого человека?

– Мне? Важно мнение человека, который сознательно хотел причинить мне неприятные ощущения? Вы сами-то понимаете, что вы говорите? На таких людей не надо обижаться. Их просто необходимо выкидывать из своей жизни, как пакет с мусором. Потому что слова по сути ничего не значат. Но в следующий раз он может, например, сломать вам руку, чтобы вы не смогли рисовать. Кто знает, до чего способен дойти человек в своем желании сделать вам плохо?

– Вы утрируете. Так можно охарактеризовать что угодно и кого угодно. Люди могут ошибаться, ошибаться абсолютно искренне. Вот, например, когда вы пришли в первый раз, то я хотел вышвырнуть вас за дверь. Это разве не было бы ошибкой?

– Было бы. Но вы этого не сделали. А знаете, почему? Потому что я этого не хотел.

– А вы не слишком много на себя берете?

– Нет. Я беру ровно столько, сколько помещается в мой стакан. Ваш бокал пуст, кстати, – он все-таки рассмеялся.

Я тоже улыбнулся. И подставил бокал.

– А ваши родители? У вас же есть родители? Разве не бывает так, что человек искренне желая добра, причиняет крайне... неприятные ощущения? Мало кому нравится, когда его ругают за порванную куртку или ставят в угол за неподходящую отметку? Но нельзя же из-за этого просто взять и выкинуть близких людей из своей жизни.

– Тут вы правы. Этого делать нельзя. Такие вещи плохо влияют на имидж. Поэтому я отправляю своим родителям достаточную сумму, на том условии, чтобы они никак не проявлялись в моей жизни.

– Понятно... – протянул я.

– Ничего вам не понятно. Вы себе тут же представили несчастное детство, отца, ломающего мне руки, чтобы не рисовал, ведь так? Ничего подобного. Моя способность – врожденная. Мои родители меня боготворили. Однако, кот, ваш кот, действительно выше всяких похвал.

Вот тут я не стал с ним спорить. Кот мне и самому по-настоящему нравился.

Моя картина, которую я назвал «Автокатастрофа» была продана с аукциона за такую сумму, что я всерьез задумался о том, чтобы выкупить мастерскую в собственность. На картине я изобразил двух девушек, жгучую брюнетку и гламурную блондинку, которые дрались сумочками прямо на проезжей части, возле своих авто, едва соприкоснувшихся на разделительной полосе. Вся ирония заключалась в том, что я видел это происшествие собственными глазами. Мне вообще начало мистическим образом везти на типажи. Чего, например, стоила беременная кошка, укравшая воронье яйцо из гнезда, и две взъерошенных вороны, пытающиеся предотвратить безобразие. А может, это мой собственный взгляд начал безошибочно раскладывать окружающую меня действительность на кадры.

Когда раздался звонок, я сначала решил, что это из агентства. Но это был он. Я не ожидал, что он позвонит так скоро, я даже не начал еще новую картину и, если честно, немного сомневался, правильно ли выбрал образ. Но он звонил не по поводу портрета.

– Завтра у меня помолвка. Я бы хотел вас видеть. Приглашение уже выслано.

– Помолвка? У вас? С кем?!

– С девушкой, вы не поверите.

– Я понимаю, что с девушкой, я имел в виду... Это очень неожиданно, знаете ли...

– Я вас понимаю. Для меня это тоже было довольно внезапное решение, – из телефона раздался смех, – но прессу надо кормить иногда, да и вам следует бывать на подобных мероприятиях. Известность налагает определенные обязательства.

– Но мне нужно как минимум... Проклятие, в чем я туда пойду? В джинсах? В чем у вас вообще принято появляться?

– Нет, вы не устаете меня удивлять. Такое ощущение, что я ошибся номером и звоню своей невесте. Можете замотаться в холст или нарядиться Дюймовочкой. Если я встану рядом с вами – на следующий день так начнет ходить половина нашей элиты.

– Хорошего же вы мнения об их вкусе.

– Адекватного. Жду вас. Пожалуйста, не опаздываете, я этого очень не люблю.

И он сбросил вызов. А я вздохнул и пошел кланяться в ноги гуглу. Идея с холстом была чудо как хороша, но я еще не был морально готов к таким подвигам.

Такси подъехало к указанному в приглашении клубу за десять минут до оговоренного времени. Охранник на входе едва взглянул на приглашение, и я прошел внутрь. И меня сразу же оглушила музыка, ослепили огни, и захотелось выбежать из этого ада звуков и красок. Но я сделал над собой усилие и прошел мимо столиков, оглядываясь по сторонам.

Народу было много. И, да, насчет одежды он не ошибся. Да я мог придти сюда голым, сомневаюсь, что кто-нибудь обратил бы внимание.

– Я вижу, вам здесь не очень нравится.

Его голос не был громким, но удивительным образом пробился сквозь грохот динамиков.

Я оглянулся. Он стоял в двух шагах от меня, и я подумал, что для помолвки он одет не слишком подходящим образом. Его волосы были абсолютно белыми, цветомузыка окрашивала их во все возможные цвета, но ошибиться было нереально. Зато весь остальной костюм бы непроницаемо черным. Он состоял из широкой свободной рубашки и узких брюк, сделанных из какой-то совершенно небликующей ткани. Эту черноту оттеняли лишь два серебряных браслета чуть выше локтя. Сейчас в нем определенно присутствовало нечто демоническое.

– Ничего, потерпите немного. Скоро все соберутся и начнется программа. А это так, для разогрева публики. Можете выпить пока что-нибудь, не стесняйтесь. Алкоголь – это то, что способно сделать атмосферу привлекательной.

– Да, благодарю, я... – но договорить я не успел. Он уже скрылся в толпе, и я моментально потерял его из виду.

Выбор спиртного и коктейлей был огромен. Я решил последовать совету, но напиваться на подобном мероприятии совершенно не входило в мои планы. Поэтому я взял себе виски с колой и присел за свободный столик, порадовавшись, что сумел его отыскать в окружающем меня столпотворении. И как раз успел к началу той самой программы.

На сцену вышла девушка и запела. Я слышал эту песню, она часто крутилась по радио в общественном транспорте. Личным авто я до сих пор не сподобился обзавестись. Я бы не сказал, что песня была хорошей, но слушать определенно было можно. Да и пела девушка неплохо. И, признаться, я не был слишком удивлен, когда на последних аккордах песни на сцену поднялся он. Засверкали вспышки фотокамер, раздались приветственные крики.

– Дорогие мои друзья, враги и просто случайно попавшие сюда люди! – начал он, и зал взорвался аплодисментами, словно он сказал что-то действительно потрясающее. Впрочем, скорее всего, это было обычным приветствием и с той, и с другой стороны.

– Я рад приветствовать вас здесь, в месте, где происходит самое главное событие в моей жизни. Я всех вас здесь собрал, чтобы торжественно попрощаться... – он сделал трагическую паузу, – ...с прекрасными дамами, что почтили это мероприятие своим присутствием. Теперь, увы, ваш удел лишь страдать. И завидовать моей избраннице!

Его голос вновь потонул в грохоте хлопков и выкриков. А мне стало окончательно уныло. И я понял, что все-таки сегодня напьюсь. Мне не хотелось обижать его своим уходом. Нет, я понимал, что ему на самом деле это будет безразлично. Но мне – не было. Я откинулся на кресле и стал наблюдать за собравшимися людьми. Я не знал, что нужно со мной сделать, чтобы мне начали нравиться подобные мероприятия.

А он, тем временем, сошел со сцены, взяв под руку свою уже официальную невесту. Девушка действительно было весьма яркой и эффектной, и смотрела на него так, словно сам Аполлон снизошел до нее. Я усмехнулся и уделил внимание своему стакану.

Потом я в основном развлекал себя попытками узнать, кто именно выходит на сцену. Многие лица были мне знакомы, но я не особенно увлекался телевидением, поэтому угадал, наверное, раза три, что именно собираются делать на сцене эти люди. Они выходили, поздравляли героев вечера, демонстрировали свой номер и уходили. А я уже начал обдумывать идею новой картины. И, да, это было именно то, что нужно.

– Похоже, вы скучаете, – он так же неожиданно возник из полумрака зала, как и исчез в нем в начале вечера. В его руке на этот раз был бокал с мохито, который он поставил на край столика, прежде чем присесть на соседнее кресло.

– Да нет, скорее в самом разгаре творческого процесса.

– О, я рад, что сумел вам доставить хоть какое-то удовольствие. Я не люблю, когда мои гости скучают.

– Вредит имиджу?

Он усмехнулся и пожал плечами.

– Ах, да, прошу прощения, я так и не успел вас поздравить. Надеюсь, мне не нужно для этого подниматься на сцену?

– Конечно, нет, это совершенно не обязательно. Тем более, вам, как моему лучшему другу, гораздо более подходит поздравлять меня в приватной обстановке. Если вы сейчас незаметно осмотритесь по сторонам, то увидите, что все камеры направлены непосредственно на вас.

– А, так эта сцена называется "лучший друг поздравляет известного дизайнера с обретением счастья в личной жизни"? – я тоже усмехнулся. – Ну что же, надо играть свою роль. Поздравляю вас от всей души. Только гораздо эффектнее было бы, если бы вы подошли вдвоем.

– Она там, на балконе. Красуется перед своими и моими бывшими подругами.

Он махнул рукой в сторону открытого панорамного окна. И действительно, я разглядел там блеск золотистого платья, в котором девушка выходила на сцену.

– Неплохой выбор. Она красива, известна и определенно в вас влюблена.

– Бросьте это все. Вы же прекрасно знаете, что если она сейчас вывалится с этого балкона, то я просто удалю ее номер телефона из записной книжки.

– Тогда к чему все вот это? – я обвел рукой зал. – Неужели всего лишь ради внимания прессы?

– И это тоже, – он сделал небольшой глоток из своего бокала. – Но дело не только в этом. Как вы уже заметили, она красива, влюблена и, могу вас заверить, весьма хороша в постели.

– Лучше, чем остальные женщины в этом зале?

– Вы невыносимы. Но вы мой лучший друг, поэтому я вас прощаю. И вы, как всегда, точны. Эта помолвка – единственный способ избавиться от их навязчивого внимания хотя бы некоторое время. И избежать кучи слухов, сплетен и прочей раздражающей ерунды.

– А разве не слухи и сплетни – основа успешного бизнеса?

– Шоубизнеса, смею напомнить. А я дизайнер. И мне это совершенно ни к чему. Своей популярностью я обязан своим талантам, пусть и немного специфическим, а не сплетням.

– Ну тогда поздравляю с избавлением от лишних женщин.

– Вот это уже лучше, – он улыбнулся.

– Для меня это действительно весьма важно. Ведь мой удел – исключительно плотские удовольствия. И я слежу за их качеством.

– С ней вы тоже договор подписали?

– Пока нет, но брачный контракт, если я все-таки решу окончательно утвердиться в своем выборе, будет подписан обязательно. Мне только не хватало в придачу к слезам и истерикам еще и дележки имущества, когда я решу заменить ее на другую.

– Вы уже сейчас об этом задумываетесь? Здесь?

– А где же еще? Знаете, вы правильно заметили, это спектакль. Жизнь любого человека – спектакль, но этот режиссирую лично я. И вся моя жизнь – это просто очень качественная постановка. Фарс, с привлечением сотен и тысяч ничего не значащих статистов.

Я посмотрел на него и вдруг понял, что он пьян. Он поймал мой взгляд и развел руками.

– Плотские удовольствия. И ничего кроме них. А, забудьте, у вас еще три часа, как минимум.

Он поднялся, и не слишком уверенной походкой направился к балкону.

В горле внезапно пересохло. Я повертел свой стакан и увидел, что он пуст. Я рассмеялся и потянул к себе бокал с оставленным им мохито. Сделал большой глоток и со стуком поставил его обратно на стол. Мохито был безалкогольный. И тогда я отправился на бар, а вернулся уже с бутылкой "Джека" и графином с кока-колой.

Проснулся я от того, что солнце как-то неправильно светило мне в лицо. Откинул одеяло, приподнялся на локте и понял, что лежу не в своем кресле, а на совершенно незнакомом мне диване. Я вздрогнул, и это прогнало остатки сна. Однако похмелье милостиво осталось при мне. Я сел, свесив босые ноги, и осмотрелся. Я находился в шикарной просторной гостиной, обставленной явно с хорошим вкусом. Светлые тона весьма меня порадовали: хотя яркий свет из окна и резал глаза, но отсутствие необходимости фокусировки на ярких пятнах было как нельзя кстати. Я попытался припомнить, как именно здесь очутился, но не смог. Память выкидывала на поверхность лишь яркие огни, разные голоса и непонятные запахи. Я медленно встал и подошел к окну, надеясь, что глоток свежего воздуха мне поможет. Колыхнулись тяжелые шторы нежного персикового оттенка, и прохладный воздух ворвался в комнату. Стало легче дышать, но утренний холод мешал насладиться этим ощущением. И я повернулся к тому дивану, на котором спал, чтобы пойти и взять одеяло. И замер.

Вся противоположная стена была завешена картинами. Масло, пастель, карандашные наброски, гравюры... И на всех был он. Мои работы висели в самом центре. И только увидев их, я наконец-то осознал, где нахожусь. Мне внезапно стало мучительно стыдно. Нет, я не в первый раз в жизни просыпался с похмелья в незнакомом месте, но почему-то именно сейчас я испытал это странное жуткое чувство. Я ощутил себя женой Синей Бороды, которая вошла в запретную комнату. И поэтому вздрогнул, когда дверь в гостиную открылась.

– О, я вижу, вы уже проснулись. Не желаете завтрак? Или пока только кофе?

Он неслышно вошел в комнату. И я опять поймал себя на том, что совершенно беззастенчиво его разглядываю.

Его волосы были такими же белыми, как и вчера, только слегка влажными. Серые джинсы с многочисленными дырами и потертостями дополняла бесформеная балахонистая безрукавка с ярко красной надписью "нас не звали в этот мир". Я перевел взгляд на картины.

– Как... я сюда попал?

– Я вас привез, – спокойно произнес он и присел на край дивана.

– Но... зачем?

– Затем, что вы были настолько пьяны, что не могли вызвать себе такси. И я подумал, что отвезти вас домой будет вполне в рамках дружеской услуги.

– К вам домой?

– Разумеется. Тащить вас на пятый этаж и искать ключи в ваших карманах уже выходило за пределы дружеской помощи.

– Вы привезли меня сюда, чтобы я мог увидеть вот это, – я кивнул на картины.

– Можете считать, как хотите. Кофе?

– Да, было бы неплохо...

– Тогда подождите пару минут.

Он вышел, а я принялся разглядывать эту неожиданную выставку. Картины были развешаны почти идеально. И это первое, что бросалось в глаза. Ни одна из них не мешала наслаждаться созерцанием другой, и, кроме того, закончив смотреть на одну, зритель автоматически переключался на соседнюю, связанную с предыдущей какой-то единой тематикой.

Он снова зашел почти неслышно и поставил на столик две кофейные чашки.

– Здесь больше половины – откровенная мазня. Вся их ценность в том, что рисовать пытались меня.

– Я очень рад, что вы решили заняться дизайном, а не пошли в художественные критики, – я взял чашку с кофе и сделал глоток. Полторы ложки сахара. Как он узнал? Впрочем, я уже давно ничему не удивлялся.

– А все-таки... Вот сейчас, вы можете мне ответить, зачем вам... все это?

– Вы удивлены? О, это совершенно не то, о чем вы думаете. Как видите, я не держу эти картины в чулане, и на них не отражаются все мои пороки.

– Вы не ответили. Вы ни разу так и не ответили, зачем я рисую ваши портреты.

– А вы еще сами не поняли? На меня действует моя сила так же, как и на любого человека. Я же тоже должен кого-то любить. Не самый плохой выбор, а?

– А я, выходит...

– Да. Вы даете мне такую возможность, более чем кто-либо. Кроме того... – он сделал паузу, – кроме того, когда вы вешаете их в галереях, и сотни глаз устремляются на мое изображение, сделанное вашими руками, я, пусть ненадолго, но ощущаю себя живым. Настоящим, если хотите. В этом и состоит ваш талант.

Я прикрыл глаза, вздохнул и отвернулся.

– Вы опять жалеете меня. Я же просил вас этого не делать, – его голос прозвучал неожиданно резко.

– Поверьте мне, таким, как вы, не следует жалеть таких, как я. Это может очень плохо закончиться.

– Простите, – едва выдавил я из себя.

– И это тоже лишнее, – привычная улыбка вернулась на его лицо, – как же вами, людьми, все-таки легко управлять.

Я уже неделю работал над картиной, которую назвал «Кукольная свадьба». У кукол и кукловодов на ней были одинаковые лица, и, да, одно из этих лиц принадлежало ему. Мне почему-то казалось, что эта работа не слишком придется ему по душе, или что там у него вместо нее было. С того дня, когда я побывал у него дома, он больше мне не звонил. Я тоже не навязывался, решив, что позвоню, когда закончу картину. Если он, как обычно, не сделает этого сам.

По большому экрану, который я повесил на стену вместо монитора, плыли разноцветные мыльные пузыри. Мне нравилась эта заставка еще со времен моего детства, я нашел ее, установил и радовался этому, как ребенок.

Пискнул динамик, пришло очередное сообщение на почту. Я слышал этот писк по нескольку раз за день, но откладывал чтение до вечера, когда у меня появлялось свободное время. Некоторые письма лежали непрочитанными сутки и больше. Я сейчас был занят и заказов не принимал.

Но почему-то никак не удавалось сосредоточиться на картине. Меня беспокоило это сообщение, сам не знаю, почему. Минут пятнадцать я себя успокаивал, а потом все-таки не выдержал, пошевелил мышкой, прогоняя пузыри, и нажал на белый прямоугольник внизу.

Адрес был незнакомым. И сопровождающего текста не было. Только приложенное изображение. Но я без малейших колебаний ткнул кнопку "открыть". И оно открылось на весь экран. Он. Рисунок.

Невозможно было не узнать эту руку. Та же фотографическая точность линий, идеально подобранные цвета, этот взгляд, остановившийся и направленный в никуда. И я, наконец, увидел, какого цвета у него глаза. Глаза, которые всегда были словно бы скрыты за невидимыми темными очками. Медово-желтые, почти рыжие, как у того кота на моей картине. Не удивительно, что он понравился ему больше всего. И в эту секунду я все понял. Понял настолько отчетливо, что захотелось надавать самому себе по лицу просто за то, что я раньше не смог осознать настолько очевидной вещи. И одновременно словно сам собой включился видеоролик, я с пугающей отчетливостью увидел, как серебристая "феррари" пробивает ограждение моста, и плавно, словно в замедленной съемке, падает вниз. И его руки, расслабленно лежащие на руле, и лицо с вечной спокойной, уверенной улыбкой. Я моргнул, и все пропало, лишь желтые неживые глаза смотрели на меня с экрана. Я вскрикнул, проклиная себя за то, что не прочитал письмо сразу, за то, что два раза выронил телефон, прежде чем сумел найти нужный номер, за то, что я не понимал раньше того, что понял сейчас.

"Абонент временно недоступен..."

Я нажимал вызов раз за разом, упрямо, настойчиво выслушивал весь текст, который читал механический голос, сбрасывал и набирал снова...

"Абонент временно недоступен, перезвоните позже".

"Позже" у меня не было. И я давил на кнопку снова и снова.

... И на десятый, кажется, раз, наконец, услышал длинные гудки. И когда раздался щелчок принятого вызова, то сразу, не дожидаясь ответа, заорал в трубку:

– Вы! Послушайте меня! Если у вас нет души, то, черт побери, ЧТО я рисовал все это время?!! Я знал, что он мне ответит. Я знал, что он мне ответит. Потому что я был упрям, как целое стадо ослов. И потому, что я с детства верил в сказки с хорошим концом.