Текст книги "Логика вынужденности обычаев выживания Северо-Запада (СИ)"

Автор книги: Аноним Фиксаж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Отличительной чертой сегодняшнего времени является то, что злодеяния фашизма глобалистов (нашей пятой колонны) не содержат адресатов, по которым можно ударить, не с тем чтобы прекратить, а с тем, чтобы установить справедливость отмщения. Опять же обязательную для наших обычаев.

Но сегодня ситуация крайне любопытна. Город как бы вобрал в себя, что корзины, все яйца, которым миновали сроки хранения и из которых уже ничего не вылупится. Им предназначено стухнуть, а потом регуляторы нашей цивилизации – если не найдут применения этому «сырью» признают лучшим их закопать. Идеи об этом, среди элиты элит бродят давненько, и если они обнаружат, что способны провернуть подобное без ущерба для себя, то...

Информационное клеймение и шельмование (вплоть до увольнений госслужащих – читай опросники поступлений) за верование в возможность существования некого "мирового заговора", не может считаться основанием, что подобные заговоры не составляются.

Все ли имеют право на выживание? Это аморальный вопрос, поскольку в самом нем содержится утверждение. С того момента, когда Берже сказал, что человечество не стареет, а напротив, шаг за шагом становится все моложе, прошло столько времени, да сделано столько шагов назад, что мы видим перед собой «человечество-дитя» во всей своей его американизированной красе – символ его – ожиревшего дауна с аллергией на память (а даст Бог, то и на жизнь).

И вы говорите мне, что в глазах "бога" офисное человечество имеет те же права на жизнь? Что множит дерьмо, питается дерьмом и проповедует дерьмо? Среда в среде глупостей, почерпнутых, теперь даже и не с книг, а практики безвылазного жития на бетонной местности, без анализа пустоты такого рода существования, не приобретя смысла, не видя происходящих процессов, которые забрасывают удавку за удавкой, лишенные возможности перенимать иной опыт, лишенные собственного воображения, а питаясь даже и страхами навязываемыми, обрастая кучей ненужных вещей...

А что вы хотели?

К месту вспомнить: "Не можешь жить по-простому? Считаешь, по-простому не выживешь, не прокормишься? Тогда на кой тебя столько? Сокращать тебя надо. Кому не хватает – тот на земле лишний!"

Варага – это идеология, но и жизнь (порубежничание). Случается, это жизнь заимками, скрытами, «дикими огородами», где сплошь и рядом случается с одного бока речуха, с другого озеро, с третьей болото – поскольку ледник в незапамятные времена создал места невозможные пахоте, а пробиться к ним можно лишь зимой на лыжах, а летом узкой «лодкой» (камьей). Здесь из лощины на хребет, а в лощинах хлюпает, да все лесом поросло густо, что опять-таки вывозить смысла не имеет – он большей частью коряв, а дороги – не «катись боком». И особо привлекательно, где ледник застрял-таки, уперся в возвышенность (латгальскую), и стали болота. Варажникам, кроме глупых церковных обозваний (щельники, дырники) и неглупых местных (схутники, странники), привязалось когда-то еще одно прозвище – «болотные люди».

Думаю, вам будет любопытен следующий фрагмент тетради, что до сих пор хранится в моей семье. Мы зовем его меж собой «записки путейного инженера», он относится к периоду, когда тянули ветку в сторону Себежа (примерно 1903 год), приведено в порядок, расшифровано (записи пострадали, а подчерк коряв) и олитературено автором:

«– Болотные люди», – сказал одни, и все согласно закивали... (...)

...Болота здесь другого происхождения, они не возникли старением озер, здесь редко можно встретить такое озеро, которое оболотилось бы от краев ввиду естества зарастания и тления вызванного временем; здешние озера глубоки, с твердым берегом, сразу же уходящим вниз, лес стоит прямо от воды, и часто бывает непролазным, но есть, на каждом озере расчищено такое место, к которому можно подъехать на телеге, и сделано так, чтобы можно было скатить ее в воду груженую, лодкой и неводом, сходу начать его заводить, и случается, что выволакивать, ввиду многорыбья, приходится блоками, а под телегами не ночуют, и утраиваются в одном общем круглом шалаше на всех с костром, такие же стоят не на самом озере, не на берегу, а в хорошем месте у родника или ручья, с которого близко от нескольких. Шалаши округлы сделаны добротно, наклоняют молодые деревья и увязывают, словно это снопы, а потом только, создав круг, обкладывают снизу и вверх, и по зимней поре в таком можно переждать бурю, скрывают и кронами деревьев, и даже, так мне показалось, нарочно обсаживаю вокруг них ели, мне приходилось видеть, что даже ... (?) /частью неразборчиво и утеряно/"

«...наслышан о плавающих деревнях, которые уплывают от людского сглаза в туман вместе со всеми своими жителями, и тем прячутся от власти и живут вольно, что-то правда, а что-то не, поскольку отголосок событий прежних. И уверен, что скорее не плавали, а если так, то не всей деревней, а усадьбой, а поселению находили мель на большом озере или жидком болоте, с озерками на нем, где вбивали сваи и строились на тех же сваях для безопасности в годы старые и суровые, мель эта такой же сутью остров, но всегда скрытый водой хотя бы на сажень – их можно найти по растениям подводным, а иногда даже прорастают и трастой, и если у не сорвет льдом, как мне объясняли, вместе с корнями, то тогда когда-то тем местом образуется и островок с деревьями, собирая на себя плавающее, укореняясь все больше. Как меня уверяли, некоторые сегодняшние острова на том озере, были когда-то деревни, и что такое случалось в иных местах, но очень-очень давно, когда зимой озера и болота не замерзали так надолго... Прознал, что похожее ставят и сейчас, но уже не деревнями, а отдельными жилищами, по виду которых и не узнаешь. Те самые вздутости на болотах, про которые говорил, и есть они. Так обыкновенно делается на островах болотных, и здесь эти острова большей частью рукотворные. А острова настоящие как говорил, здесь неисчислимым числом даже на озерах, и вовсе не такие как в иных местах, болота здесь образовались сутью другим явлением, это они наползли, сделав холмы островами, и те остались сухими, и представляют из себя песок, и копанный внутри такого острова колодец, пропускает болотную воду сквозь песок, и та уже чиста. Сказали и что до сих пор болота ползут на твердь, но теперь едва заметно глазу, а с тверди вода – это видел, и дело естественное, ввиду таянья снегов и стекания ручьев. А твердь здесь песок различными слоями, перемежающиеся от крупного зерна, среднего и мельчайшего, что пыль, и везде в нем время от времени встречаются гладкие камни, иногда очень крупные, а на полях такие камни выдавливаются вверх морозом. Крестьянин может и десять лет пахать, а потом плуг или соха упрется в камень, который придется вынимать всей деревней...»

«...вот тогда ставят жилье, сутью круглый сруб с покатой на все стороны крышей, закапывая и обкладывая дерном и мхом его так, что едва ли торчит верхушка, но на нее ставят ствол старого дерева с широкими корнями, которое выдолблено внутри, и если скитальцу какому случится внутри развести огонь, дерево с вершины закурится дымом, для прочих едва заметным непонятным явлением. В таких местах оставляют письмо, и если скитальцу будет идти в ту сторону, или надумает туда идти, потому как он волен иди куда хочет, то он его доставит. Содержат в опрятности, чтобы скитальцу, которому редко выпадает ночевать под крышей, понравилось, как в собственном доме. Оставляют запас простой еды, которой долго не портится, и принадлежности, если тот захочет ловить рыбу или птицу, обязательно соль, сухие недымные дрова. Есть скитальцы, которых никогда не видят, это у них такой урок, быть невидимыми людскому глазу...»

А вот фрагмент, который мне особо нравится:

«...Порою чувствую себя здесь я подобно ребенку, детенышу, вдруг кинутому судьбой в чужое племя, который, не зная языка и обычаев, не зная как и что, невольно обезьянит, попугайничает, являя обращенное к нему зеркально, и тем учится, снискивая уважение – на злое отвечая равно злым, на добро добрым, еще не зная, что в этом племени добро и зло...»

Где это? Смотрите по карте – вот то, что словно отсечено трассой Петроград-Киев, включая Белую Русь (а ее невозможно исключить) и есть северо-западное порубежье.

Полоса надрезана еще двумя трассами. Внизу Себеж-Великие Луки, что как бы отсекает Южную часть – самый партизанский край, и серединный – получивший меньшую известность, что на севере подрезается трассой Псков-Невель (у нас по преданиям Не-Воль, место с которого начиналась западная неволя). Речь именно об этих кусках Северо-Западного Порубежья: Срединном и Южном.

Оцените протяженность болот, количество проток (мелких речек), озер, и то, что все это и сегодня улеглось прямо по границе. Невозможное прохождению вне дорог зимой и весной, что-то, но не везде, не в густолесье, не среди повала, на снегоходах – но то или знакомые егеря (из своих же) и погранцы. Но даже западную границу проезжают лишь пару раз в сутки по просеке, той полосе, которую приходится поддерживать, а летом проходят с собачками, где можно, по настилу.

С 90-х сложилось то любопытное, что некоторая часть людей принялась жить по двум паспортам – на две личности и две раздвоившиеся биографии, одна из которых находилась по одну сторону границы, другая – по другую.

С Россией граничит не Латвия, а Латгалия – это следует понимать. Ей соседствуют не латыши, а латгальцы, живущие на одноименной возвышенности, которые имеют свой собственный язык и вторым родным считают русский, которые (одна из четырех официальных административных земель) официально голосовали против присоединения Латвии к Европе, и где, как сейчас принято говорить «компактно» проживают русские староверы. Местность наказана тем, что европейские вливания не остаются ей, и безработица ввиду этого достигает 90 и более процентов. Одновременно прослеживается глухая ненависть латышей к латгальцам – не желание признавать их самородный язык за язык, а национальность за самобытную национальность. Естественно тяготение к России, а тем, что голосовали против Евросоюза, создан интересный юридический прецедент, который в благоприятных обстоятельствах позволяет этой четверти территории присоединиться к Белоруссии и России.

Здесь верховые озера, много родников, что выдавливает огромный раскинувшийся на сотни километров пласт, интересные густые еловые леса, резкая пересеченность, а для параноиков проповедующих всемирный потоп можно сказать, что находится выше даже самого параноидального сценария подтопления.

Не столь уж далеко от пересечения этих трех границ, у меня есть один любимый (не помеченный на картах) озерок на болоте. В жару всплывают и бродят по поверхности желтый карась и линь – воздуха не хватает. Там клюквенное болото и зыбун от края (кстати, был казус – лось однажды оттуда выгонял – рогами цеплял мох с грязью, бросался, да рычал медведем – понял бы его на весенний гон, но осенью?)

Раньше лосей приручали, бревна на них выволакивали и пахали, причем, что интересно, по весне отпускали в лес "погулять", но последних умельцев-знатоков война прибрала.

Но сейчас я про озерок – так вот, чтобы добраться к зеркалу, надо несколько часов поработать вилами, отбрасывая плавающие «кактусы» – расчистить коридор (потом он держится сезон – можно протиснуться). поляна – словно сейчас заселяйся (см. снимок ниже) и «варажьи» камни. Здесь нет вечернего холодного тумана – он сползает на болото. Было хозяйствование. (И что интересно, в войну, буквально в 400 метрах – малая партизанская база – схут – это я о сложности участка, насколько его считали надежным). Хутор сожгли, но жизнь не убили. На озерке зеркало осталось примерно процентов 20, и все уменьшается – кактус наседает. А когда здесь было хозяйствование, мудрое, удобное ввиду особого микроклимата, прикрытое лесным хребтом, озером и болотом (оттягивали заморозки с огорода), речушка как транспортная артерия, да связь с другими озерами (правда, протиснуться возможно было только на камье-долбянке – смотри в разделе), так вот озерок этот был чист по одной причине – тем кактусом кормили свиней, рубили его на хряпу. И рыбы понятно было на порядок больше. Скоро (ее каких-то лет 20) быть ему тухлым, и рыба пропадет. Линь ладно, он везде, а желтого карася жалко – сегодня все реже встретишь (и сушеный сладкий, линя сушить смысла нет).

Речь о разрушении полезных взаимосвязей. Перестали приручать лося – стали его больше бить (хотя мясо у него, скажем, не очень, и много больше пользы, особо зимой, было от живого – проходимость уникальная), так и он стал воспринимать человека как врага, перестал приходить и есть морковь с рук. Анастасиевцы грезят жить в миру с медведем, а следовало бы с лосем, и что взять с городского засоренного разума, где даже хорошее выдвигается на лживой основе! И это лучшие, кто в самом деле решился на поступок...

Неужели и выживанию нужна религиозная идея, чтобы вырвать из капкана, что вот-вот захлопнется? Но опять же, сорвали в кучу – забор к забору, из тех, кто легко программируется, просто программу в них заложили экологическую (но нельзя говорить о полной экологии мозгов). Варажники – индивидуалисты, Община держалось на основе общей земли и обычаев, а исключительность подогревалась и поддерживалась Атавитами на почве уроков, сложных исполнению и недоступных пониманию их красоты и необходимости для чужака. Но не все варажники, не все даже и порубежники, хотя жили в порубежье (не идеализирую – были к примеру – наследные коробейники и "погорельцы" – странно ли, что средь них и черпали предателей немцы? что именно они шли в полицаи?) В здешних местах представить было невозможно, чтобы ставить изгородь от человека, а не скотины, или что избу надо на замок, а не подпереть палочкой – знаком, что хозяев нет. Впрочем, у меня и сейчас так...

Продолжу. Рыбы на озерах до войны было много-много больше. Почему? Да просто потому, что перестали ловить (!) Деревни, которые столетиями ловили рыбу, исчезли. Ловили бреднями, а на праздники неводом, деля рыбу на всех. Озера (берега) не зарастали, не успевали, бредни и невода поднимали бузу до песка, отлавливали крупняк, поднятое долго служило кормом молодняку, быстрее нарастал, набирал массы, сейчас это дело затягивается на годы. Еще некоторыми озерами стал нарастать донный мох – выжирать кислород, ранее его обрывали неводом. Рыбешка стала – что люди. Неказистая.

Нарушен естественный процесс – вековой уклад жизни.

Деревни и хутора не ставились с бухты барахты, а только с великим смыслом. Но эти смыслы (их количество) сегодня можно обнаружить на картах Генштаба от 1912 (у меня есть), но они достоверны лишь этнографически (в названиях), но географически недостоверны – слишком много смещений. Карты уже хороши (у меня тоже есть), тоже генштабовские, одноверстки 30-х и 80-х (разумеется – есть)... Все они когда-то проходили под грифом «секретно». Но уже врут – можете смело закрашивать зеленым большинство светлых пятен, бывшие поля, и едва ли не каждой стоящей в стороне деревне приписку – «нежилая»

Люди лгут (причины этому разные – нет смысла их здесь перечислять), но равно лгут и карты, которые, казалось бы, лгать не должны. Понятно, что «советские туристические» лгали намеренно, потому как находились в свободной продаже, а всякая свободная продажность лжет. (Из благих побуждений, и даже чаще – из благих.) Враг, ориентируясь на местности туристическими картами, вскоре бы понял, что выпускает их типография имени Сусанина: техника вязнет, где должна проходить, углы стрельб не сходятся, болота не являются препятствием для противника, кратчайшее расстояние прямой разнится в обратном, все направления самым мистическим образом сходятся в одну точку, причем где капитально оборудованная засада, засевшая и скучающая там еще до начала конфликта. «Ложь топографических карт» имела смысл в расчете, что противник выбросит собственные карты и ухватится за чужие, и что он не русский турист. То есть, карты не лгали, подсовывая «дезу», они просто были сориентированы на советского человека, который не должен был бояться трудностей. Туриста (а в тот период времени это было – массовое явление) сложно удивить или озадачить.

Современные туристические являются калькой с военных генштабовских образца середины восьмидесятых (слегка подправленные на компе перед типографии – из них изъято все непонятное и лишнее гражданскому разуму), но так или иначе опять лгут, поскольку их зрелость приходилась на те годы, в котрые никто не представлял, что поля не будут возделываться, а деревни исчезать с катастрофической скоростью.

Спутники лгут удивительным образом – смотрю и радуюсь. Они в состоянии рассмотреть мусорный бак на улице, но способны потерять речку, не видят межозерных (годных прохождению на лодке) проток, но тех проток зачастую нет и на топографических картах «доспутникового периода».

Своей местности полезной нахожу и дореволюционную – там отмечена, пусть неточно, каждая, ныне исчезнувшая, деревенька, хуторок, а все они ставились в древности, не сходу, не указом, а прикидками, примерками, пробными ночлегами под небом (как сны снятся в том месте) и потому с великим смыслом – на живые здоровые духу места.

Есть предание, что уважили картогрофов, и те пошли навстречу, не пометили на карте «Божье озеро», и действительно – того нет, хотя оно и есть. «Озерные обычаи» – древние дела. Сохранились лишь отголоски, но и те впечатляют, озадачивают.

Варажникам смысл движения достался возможно от варягов, что стали профессиональными путниками и закрепили знание о себе памятью народов, через земли и воды которых проходили. Можно проследить желание движения смыслов (атавит) по необходимости их переписывать – улучшать. Или то, что артериями в равной степени были не только дороги, но и (как у варягов) водные пути и в этом опять было сходство, что превратило когда-то «болотных людей» в «варага». Камейка – изобретение едва ли не «каменного века» (да и название получило не то от слова «камень» которыми, раскалив, правили эти долбухи, не то от определения «комель» – нижней части бревна, что и шло на камейки), они и до сих пор еще принадлежность наших мест. Только на ней и можно протискиваться межозерными протоками или непроходимыми болотами. Она связывает человека с местами, которые в любом ином случае ни конным, ни пешим не смог бы посетить. С изменением исторической ситуации, а возможно, что отчасти и с сокращением болот, увеличением пахотных земель, или изменением климата, что не отрицает ни первое, ни второе, варажники ушли со свайных поселков.

Несложно представить, что такое происходило не в раз, не единым общим исходом, а постепенно, да селились здесь же, рядом. Может так статься, что это произошло под влиянием увеличения протяженности зим, того что сама вода перестала служить препятствием. В конце концов, болтают же что-то о малом ледниковом периоде на территории России произошедшем как раз несколько тысяч лет тому?

Потому ли в первую свою командировку в Юго-Восточную Азию, да и позже, засматривался на свайные поселки, ощущая к ним непонятную ностальгию и никак не мог к этому остыть. Человеческая наследная родовая память удивительное дело.

Можно замечать удивительное в том, что основой памяти, а равно движения, у варажников, как и многих других русских племен единого народа, выбрана цифра восемь – колесо в котором восемь спиц, равно осознанных восемь по восемь циклов жизни (два первых – созревание и начальное обучение – они не в счет), детские верования – символ четырехлистник клевера (две восьмерки вертикальная и горизонтальная возложенные друг на друга), приносящий удачу, по сути то же самое колесо без обода – восемь сторон по прежнему составляют его спицы, символ солнца (в той же Азии, как и у нас) – то же колесо, но они сохранили Храм солнца, где такие колеса священный атрибут, и являются единовременно календарем.

Обычай ставить колесо у родников так, чтобы в полдень дня равновесия и крещенские морозы солнце проходило сквозь него на воду. Древний гимнастический комплекс «русская восьмерка» построенная на движениях по ее граням, где ускоряется при прохождении через центр – по тем же лепесткам четырехлистника. Причем речь о ее горимзонтальном расположении и вертикальном, что способны двигаться (смещаться) – всей жизни не хватит понять это, если не подводили в детстве в виде игр. Мой однорукий дед (примак ставший родным) кулял нас как хотел и объяснял принцип.

В просвещенной современности опрокинутая восьмерка символ бесконечности, но понимать бесконечность следует как бесконечность движения. То есть, варажьим смыслом (коль столь мало смыслов осталось жить, по бедности примите этот).

Обычай бегать по вкопанным в землю колодам и спихивать с них друг друга я застал в полной мере, прошел и даже учил этому (нюансам) своего сына, который теперь давно взрослый. Слышал, но уже не застал, что раньше столбы стояли в воде и спихивали в воду, потому как это более наглядно и весело. Было ли это оформлено и в древности в виде кругов, били ли сами поселения круглыми, согласно удобства и логике их защиты – доподлинно неизвестно. Свайные поселения раскапывались лишь частично, только для доказательств, что они существовали на самом деле, но схем никто не делал, да и сама работа оказалась слишком трудоемкой (без обратной отдачи, без ценных находок) – определили лишь, что в таких поселениях (деревнях) могло жить до 200 человек.

Обычай христианского колеса – это «колесовать язычников»... Но если крест, на котором распяли «их бога», стал их священным символом, то наш символ был тем самым опорочен. Но возможно в том самом и был смысл?

Учительствовать не каждому дано... не ты, так «война» выучит.

Образование – засидевшийся гость, ум – хозяин. Образование вовсе ни есть развитие ума. Ум способно развить лишь самообразование, потому как здесь разум выбирает сам, по приметам ищет кратчайшие и наиболее верные дороги. Всяк человек имеет свою сортность по рождению – это наследное, но высший подарок то, что способен ее менять.

В университеты самообразования мальчишек всех времен и народов обязательным порядком входила улица. Уроки начинались с игр, начальная цель – подражание примерам.

Дети современности этого опыта лишены, довлеет не опыт жизни, и даже не уличный обычай, как еще совсем недавно, а теория жизни, ее электронный суррогат. Чтобы оградить их от самообразования, примеры смазаны, изъяты, срок обязательной учебы увеличен – искусственно растянут. Наиглавнейшие годы становления и закрепления характера проходят без опор, без достойных примеров, без возможностей, которые дают собственные оценки и переоценки, без практики выбора...

Авторы с образованием в 5 классов писали замечательные книги, вчерашние солдаты командовали полками – это не рассматривалась как норма, но никого не удивляло. Огромнейшее количество закончивших школы, училища, институты, беря на себя эту ношу, оказывалось неспособными ни к чему. Вот этому действительно стоит удивляться.

Не пустое пишет лишь тот, кому есть что сказать, остальные выдавливают и копируют. Воюет человек-воин, всяк другой отбывает войну словно наказание. Война не подарок, не наказание, она – проверка. И раз за разом побеждают "уличные университеты". Но высшим уличным университетом являлись война или тюрьма. Именно в той крайности жизни, от которых стремятся оградить своих отпрысков "благополучные" семьи.

История отдыхает на потомках большей степени по причине, что потомков охраняет авторитет, он поддерживает под руки, не позволяет хлебнуть того, что в их семьях теперь считается невзгодами, а для оставшихся где-то ниже, бытом, обычнейшими перипетиями жизни. Не стоит ждать от изменивших самим себе геройства или таланта... Поделки тюрьмы и поделки войны – все они служили выживанию. Стоит также вспомнить, что первый неповрежденный немецкий танк «Тигр» наши деды и прадеды взяли, выкопав под него элементарную ловчую яму. Примитив всегда будет востребован, поскольку он НАДЕЖНЕЕ всего. Вещи и люди с «высшим образованием» ломаются чаще и быстрее, чем с «элементарным». Язычество же, когда оно укореняется в человеке, невозможно сломать и вовсе.

Мне сложно давать какие-либо рекомендации на сей счет, ввиду того, что некоторые вещи предельно просты и привычны до степени, что им следуешь не задумываясь, а городской разум принимает за откровение, за раскрытие «выживальческого секрета». Это местная география, а рамках страны она ничтожна и никак не способна на нее повлиять – ни нравственно, ни идеологически, ни пусть мимолетным, но предупреждением, и даже мелькнувшей тенью в сознании большинства.

Будущее отбрасывает тени?

Каждой стране присущи собственные национальные обычаи. Возможно, некоторые хотелось бы им и позабыть (вернее, чтобы о них позабыли все остальные), но случись что, пойдет по накатанному кругу, от привычки уже не избавиться.

Древняя русская поговорка: «Лучше быть рабом у раба, чем латышом под немцем». Теперь представьте, каким хозяевами будут прибалты, если им дать на это карт-бланш?

Нашему исследованию может быть интересно также то, что ловля беглецов лагерей в Прибалтике (во время Великой Отечественной) стала формой бизнеса (тем более удобной, что к выходу в пограничье были уже предельно истощены и изнеможенны). И действия латышских карателей на территории Псковщины (Калининской на период войны) и Белоруссии. Документы, особо протоколы следственных комиссий на местах освобожденной территории, пока еще в свободном доступе, не закрытом допуске, как некоторые 20-х (потому как могут служить нацрозни в многонациональном государстве – новая палочка-выручалочка, позволяющая их со временем уничтожить). Меня трудно шокировать, но это право нечто. Подразделения, составленные целиком из Крюгеров – невинные младенцы, когда речь идет о прибалтийских карательных командах. С чего вы взяли, что человек способен изменению, и в вашем историческом отрезке не произойдет то же самое?

Тем более, когда человеческое «дно», отверженные, создаются с таким усердием?

О том, что произойдет, можно судить только в разрезе – что происходило. Оккупант всегда знает, что является лучшим для тебя.

«Полоцкий князь Владимир по свое простоте и недальновидности сам уступил пришельцам Ливонию (нынешние прибалтийские губернии), и этим поступком навел на Северную Русь продолжительную борьбу с исконными врагами славянского племени...»

Н.И.Костомаров.

У него же, уже о немцах (к событиях 12 века) находим естественное продолжение слуившемуся: "Этого мало: они НАСИЛОВАЛИ СОВЕСТЬ и коренных русских поселенцев..."

Исследование Северо-Западного Пограничья с призмы зрения БП (Большого Песца – термин принят к понятиям выживания в необычайно сложных условиях) – очень познавательно. Особо, причиной того последнее, военного характера, происходило если не наших глазах, то нашей памяти или памяти близких. Следует рассмотреть способствующие выживанию решения, которые они находили, но еще больше ошибки, которые они совершали. В местах, где партизанские землянки можно обнаружить едва ли не на каждом болотном острове, это особенно актуально.

Зима 1941 года была подстать зиме 2011, и 70 лет недостаточный срок, чтобы забыть, поскольку известный опыт до сих пор на слуху. Подавляющему большинству неизвестным остается то, что в ту первую военную зиму погибли ВСЕ отряды, которые решили отсидеться в лесу. Пусть речь идет об отставших от своих частей и спешных на мозги активистах-горожанинах, которые являлись партийными или околопартийными служащими или управленцами (чиновниками), но учитывайте, что те городские были все-таки не чета нынешним, понимали толк в различных бытовых неудобствах. Выжили лишь отряды, руководителями которых являлись люди со специальной партизанско-диверсионной (прошли спецсборы в 30-е) или опытом испанской войны. Они и составили те известные 8-12 процентов (по разным районам) оставшиеся от общего числа к весне-лету 1942 (это только из числа подучетных, а были и стихийные – «незарегистрированные»). Однозначно все исследователи приходят к выводу, что их выживанию способствовали командирские решения, но никто не описывает – какие именно, что за метод они выбрали. (Учитывайте, что их выживание не было пассивным – они наносили урон врагу).

Так в чем дело? Произошел логичный симбиоз леса и поселений (деревень), где часть отряда составляли местные жители, знающие условия, часть – красноармейцы, оставшиеся за линией фронта, а часть (весьма-весьма малую) переброшенные через линию фронта «специалисты» или активисты, специально оставленные для партизанско-подпольной работы.

Огромное (уточняю – ОГРОМНОЕ) количество отрядов ("выживания"?) погибло в результате предательства местными жителями, которые (так утверждается) желали выслужиться перед "новой властью".

На самом деле – это сложный вопрос, и его следует рассмотреть со всех сторон.

А) ...с которыми не сумели наладить отношения и считали что те обязаны их кормить, не давая ничего взамен (то есть, с точки зрения самих жителей – занимались бандитизмом) Лозунги слабо закрепляются, не способны служить руководящим направляющим в крестьянском мозгу, которым исторически управляет логика сохранения хозяйствования и добрососедских отношений как способа выживания на все времена.

Если приходят по ночам в дом – пугают, ведут себя вне обычаев, отнимают еду и вещи – «куды крестьянину податься»? Только ли к тем, кто может беспредел остановить? А может по-старинке, браться за это дело самому (с «добрыми» соседями)

Вывод:

Последнее дело пытаться удержать собственное "снабжение" на страхе (это особо касается поклонников мародерских вариантов) – в период беспредела крестьяне (местные жители) очень быстро превращаются в охотников и рассматривают мародеров как свою законную добычу, одновременно сметка подсказывает им, что подобно можно сделать и "чужими руками".

Б) ...отрядами, которыми командовали партийные лидеры не пользующиеся уважением (не отрицает "А", только под более пышными громкими лозунгами)

В)...откровенные чужаки «не нашей местности»

Вывод:

Если в "отряде выживания" нет местных жителей, дело тухлое.

Одновременно, чтобы группа могла выполнять задачи сверх собственного выживания, количество местных жителей не должно быть преобладающим или руководящим, потому как ситуацию они будут рассматривать не только с точки зрения собственного выживания, но и родственников, находящихся на "легальном положении" и осуществляющих вынужденное сотрудничество с властью...