Текст книги "Больше, чем смерть (СИ)"
Автор книги: Аноним Аластор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Annotation
Очнувшись в новом теле, обычно рассчитываешь на то, что теперь-то точно получишь от жизни всё, чего в ней не было раньше: приключения, власть, интриги, и всё это обернуть в приятный глазу гаремчик. Романтика фэнтези любит умалчивать, что к моменту достижения этого ты почти каждую ночь просыпаешься от того, что тебе снятся мертвецы. Знаете, я им завидую – мои мертвецы только и делают, что болтают. Но это даже хорошо, ведь это значит, что я ещё жив.
Аластор
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Аластор
Больше, чем смерть
Часть I
Быть человеком
Глава 1
Говорят, когда перед тобой стоит запутанная проблема, включающая в себя слишком большое количество переменных, нужно расслабиться, выйти из бессмысленно расходующих внимание социальных игр, присесть и подумать. Взглянуть на проблему под новым углом, упростить её до начальных данных и конечного результата, попутно отбросив всё лишнее, что не относится к ним напрямую: тогда, возможно, придёт понимание того, что на самом деле рассматриваемая проблема является гораздо более простой, чем изначально казалось поглощённому мелкими деталями разуму. Старая пословица «За деревьями не видеть леса» как нельзя лучше передаёт это состояние. К сожалению, применение такого метода в условиях отсутствия информации о способе достижения этого результата сильно затруднено. На этот случай одним умным по имени Уильям Оккам человеком разработан другой способ нахождения решения: вычеркнуть всё то, что требует создания дополнительных сущностей, и искать решение, пользуясь только известными величинами. Но как быть, если неизвестны даже предпосылки произошедшего, лишь конечный результат?
Именно эту проблему я и пытался решить, заодно отстранённо разглядывая непрерывно извивающиеся жгуты черно-красного цвета внутри вскрытой грудины.
***
Попробуй, сказал мой приятель, имея в виду книги по внетелесным путешествиям. Это будет сногсшибательно, говорил он, вспоминая про свой собственный опыт – сейчас я думаю, что его полугода увлечения этими штуками было решительно недостаточно для того, чтобы мне их рекомендовать. Когда ты сделаешь это в первый раз, мир для тебя разделится на «до» и «после», словно купец, продолжал он нахваливать свой товар; как же мне теперь хочется дать ему в морду за эту фразу. Как бы то ни было, я полистал труды рекомендованных писателей, сделав себе выписки, напялил наушники с астральной выбивалкой, гарантирующей улёт в астрал с первого заброса, набил подушку разной интересной травкой, купленной у того же приятеля втридорога, и лёг спать на честно украденную у подружки массажную простынь. Сено кололо затылок, в ушах жужжала астральная музыка, тело на простыни ловило кайф. Я ещё не улетел, но уже чувствовал себя лохом. Однако, надо было продолжать. Я вдохнул и выдохнул, представляя как неведомая хрень отделяется от тела хотя бы для того, чтобы присниться Мишке и поугорать над его реакцией.
Наверное, боги астрала обиделись на такое пренебрежение. Или я переборщил с подготовкой. Или солнечные лучи, преломившись на атмосфере Венеры, упали на меня в самой неподходящий для этого момент. Как бы то ни было, жужжание в ушах вдруг начало растягиваться, всё больше замедляясь, пока не стали одной исковерканной, бесконечно протяжённой согласной. Уткнувшаяся в затылок травка обрела остроту иглы шприца, вонзившись в затылок и капля за каплей вытягивая моё сознание в неведомые дали. Я почувствовал, что меня крутит и вытягивает в струнку, словно тесто в руках опытного пекаря. Верх поменялся с низом, право с лево, внешнее вывернулось внутрь и развернулось наоборот. Я раскинулся по беспредельной Вселенной и обнял собой древо Метавселенной, прошивая время и пространство, словно бумагу. Спустя неразличимое мгновение, я собрался вновь, но уже иначе. Бесконечно увлекательная панорама меняющихся перспектив занимала всё сознание, пока в какую-то секунду не остановилась.
И я очнулся на холодном столе прозекторской.
Когда я прерывисто вдохнул, остановившийся на середине разреза скальпель выпал из руки патологоанатома и зазвенел, ударившись о кафель. Раздались невнятные крики и топот ног.
Я разлепил глаза. Ощущения при этом были, как будто я пытаюсь поднять перегруженную штангу безнадежно затёкшими руками – тело отказывалось подчиняться и за каждое движение приходилось бороться с самим собой. Даже дышать получалось с трудом, но, странное дело, никаких неудобств при этом не испытывал. Кое-как попытавшись встать, я лишь потерял равновесие и свалился со столика, с тяжёлым звуком грохнувшись на кафель и ударив плечо, отозвавшееся только лёгким неудобством. От падения кожа на груди распахнулась во всю ширь, вызвав у меня нервный смех. К несчастью, мне почти сразу стало не до смеха, потому что я увидел вовсе не собственные ребра – бог с ними, с рёбрами, унылый классный скелет отбил весь трепет перед костями, – а переплетающуюся массу, состоящую из множества чёрных щупалец, перевитых багровыми венами.
От абсурдности увиденного я на несколько минут просто выпал из реального мира, пялясь на щупальца.
Что это за хрень, мать её?!
Почему у меня внутри копошится какая-то гадость, и куда делись мои рёбра?!
Словно в ответ, щупальца начали сокращаться и копошиться быстрее. Я почувствовал, как на мгновение разум затуманился, поглощённый страхом и желанием спрятаться. Я забился на полу в судорогах и рассечённая кожа вдруг сама собой начала сходится на груди, сшиваясь теми самыми щупальцами, заполнившими мою грудь. Через пару секунд о разрезе уже ничто не напоминало. Даже шрама не осталось.
После этого, со внезапностью удара молотка по пальцу, я осознал, что происходит.
Я умер.
Мысль почему-то не принесла ничего нового, кроме апатии; видимо, измождённому плотностью ошеломительных событий разуму уже всё было безразлично. Повертев её так и эдак, я пришёл к выводу, что, похоже, скоро наступит зомби-апокалипсис, если готовый к эксгумации труп вдруг показывает признаки жизни. Можно даже сказать, бурной внутренней жизни: видение заполнявших тело моря черно-красных щупалец не шло из головы. Движимый каким-то болезненным интересом, я попробовал нашарить выроненный врачом нож. После нескольких неловких минут приспособления к новому телу нож нашёлся у стены, слегка погнутый, но, на первый взгляд, рабочий.
Настала пора экспериментов. Нанесённый с заметным усилием лдлинный разрез на ладони моментально затянулся чёрными нитками и исчез. Воткнутый в ладонь нож причинил только приглушенную боль, утихшую почти сразу с затягиванием дыры. Поколебавшись, вонзил скальпель в бедро и стал резать его по-живому. Ощущения не из приятных – тупая боль, как будто тыкал пальцем в застаревший синяк, но я думал, что будет хуже. Сам нож, вошедший только на половину лезвия, завяз в ране, отказываясь двигаться дальше, и стоило его вынуть, щель в ноге уже привычно ожидаемо растаяла. Дальше маньяческие порывы пришлось унять, так как хирургический скальпель окончательно затупился о неподатливую шкуру, старательно маскирующуюся под кожу.
– Обалдеть, – пробормотал я. Голос тоже был чужой, низкий и сипловатый. – Привет дедушке Какузу от его любимого внука.
На вопрос никто не ответил. Я подождал ещё немного, – вдруг кто-нибудь всё-таки отзовётся, – после чего с натугой встал и, пошатываясь направился к двери морга. Надеюсь, мир ещё не погрузился в пучину апокалипсиса, потому что я буду скучать по острым куриным крылышкам.
***
Как гласит одна философская парадигма, называемая солипсизмом, мир вокруг наблюдателя существует только пока его наблюдают, и только в таком виде, в котором он наблюдается. С точки зрения солипсиста, мир вне зоны действия его органов чувств не существует. Вы можете сколько угодно рассказывать ему о голодающих детях в Африке, но с его точки зрения, это всё чушь, порождённая вашим воображением. В реальном ире, конечно, такого не встретишь, но на то это и философия, чтобы говорить о вещах, которые никто никогда не видел.
В данный момент я отчаянно хотел, чтобы явление солипсизма существовало. Чтобы можно было, как в детстве, закрыть глаза и притвориться, что всё в порядке. Порядочно проблуждав по больнице, – причём большая часть этого времени ушла на то, чтобы окончательно освоиться с координацией движений, – я вывалился в вестибюль больницы. Было темно, как ночью в деревне, но благодаря ещё одному выверту биологии зомби, зрения хватало на сносную ориентацию. Я даже подобрал себе служебную одежду, видимо, санитарскую, и белый докторский халат, чтобы не сиять голой задницей.
Люблю белые халаты.
Во дворе больницы можно было различить фигуру, в сумерках напоминающую дерево странных очертаний. Я пригляделся и подошёл поближе, напрягая зрение.
Фигура оказалась вертолётом, окружённым группой людей в камуфляжной униформе, насколько можно было разглядеть зрением в оттенках серого. Расхаживая по двору , переговариваясь, они формировали собой плотную сеть, пробраться через которую было бы возможно, только если бы я умел становиться невидимым. Неподалёку от входа лежала какая-то куча, при рассмотрении оказавшаяся телами персонала, сваленными друг на друга.
Глядя на то, как как кто-то из солдат махнул рукой, и приложил к лицу рацию, я очень медленно и аккуратно отошёл от дверей. Одно дело знать, что нож меня не берёт, другое дело – соваться под пули спецназа, не брезгующего казнью оказавшихся не в том месте людей. Сомнительно, что их расстреляли за несоблюдени правил гигиены. Двигаясь на цыпочках, я спешно прикидывал, что теперь делать дальше. Судьба несчастных медиков меня не особо волновала, и в какой-то степени я даже мог понять их командира: если есть хоть малейший риск, что поднимающеся из мёртвых люди вырвутся наружу, то весь мир скоро станет одной большой киноплощадкой для съёмок новой части "Зловещих мертвецов". Спасибо, предпочту для этого телевизор своему дому.
Но ведь зомби-то здесь я! И убивать себя ради призрачной возможности спасти человечество я тоже не собирался. Вряд ли меня будут холить и лелеять только из-за того, что единственный разумный зомби, что ещё требуется доказать. Мечтать, конечно, не запретишь, но такой исход кажется маловероятным. Поэтому я, затаив дыхание, шёл назад к чёрному входу, схему которого увидел на плане здания на случай пожара. Будем надеяться, что окружить здание они ещё не успели.
Дойдя до него, я медленно и аккуратно выглянул за дверь.
– Стой, где стоишь, парень. Руки за голову и выходи из здания.
Ну что за невезение.
Я медленно повернул голову, и поднял руки. Метрах в трёх стоял спецназовец из числа тех, кто был во дворе, в форме и с автоматом у бедра. Лицо спецназовца закрывала тканевая маска.
– Живо, вон из здания! – отрывисто рявкнул солдат. – Лицом к стене и без глупостей! – я нехотя вышел из проёма, мысленно радуясь, что додумался хотя бы одеться; похоже, меня не пристрелили на месте только потому, что приняли за ещё одного врача. Солдат поднёс к губам рацию: – Сэр, у меня...
Время замедлило свой бег, став вязким и почти осязаемым. Я вдруг ясно осознал, что сейчас произойдёт. Я пройду к стене, он уточнит ситуацию и пристрелит меня, в точности как тех двух, что вышли раньше.
И на этом всё? Выстрелом в затылок в чёрти каком знает месте?
Я не хочу умирать так. Я не хочу умирать вообще! Я должен справиться с ним!..
Неожиданно даже для себя, каким-то совершенно естественным движением я выбросил руку вперёд. Из предплечья продолжение руки рванулись чёрно-красные жгуты, в мгновение ока спеленавшие солдата прочнее, чем стальными канатами. Я чувствовал его напряжённые мышцы, чувствовал биение сердца, чувствовал его непонимание, неторопливо сменяющееся страхом.
Я чувствовал всё его тело в своих щупальцах – и потянул его на себя. По щупальцам прошлась судорога, они вгрызлись в униформу и скрытую под ней плоть. За считанные мгновения всё то, что составляло жизнь разведённого двадцатидевятилетнего морпеха Джона Сандерса, с лёгким шелестом сворачивающихся щупалец стало принадлежать мне.
Я упал на колени – ноги отказывались держать вес. От наплыва информации безумно разболелась голова.
– Рядовой, – требовательно спросил лейтенант. Хорошо мы посидели тогда в баре, пришла непрошеная мысль. А, ч-чёрт. – Рядовой Сандерс?
– Отбой, сэр. Ложная тревога, сэр – чужим голосом отрывисто бросил я.
– Уверен? – сомневается.
– Уверен, сэр. Это была белка, сэр, – с едва заметным смущением произнёс моими губами Сандерс.
– Принято. Конец связи, – ох, и влетит же мне за эту херову белку.
Нет, не влетит.
Кому влетит? Мне? Или мне? Или нам обоим?
Нет, никому.
Сандерса больше нет. Есть только я.
Со стоном перевернувшись на спину, я попытался привести аморфную массу, заменившую мне мозги, в порядок.
Я только что съел человека.
Мать твою, я съел человека! Я настоящий зомби!
Что же мне теперь делать?!
Перед заслонившим собой всё остальное вопросом я чувствовал себя беспомощным. Осознание произошедшего и того, что из этого следует, давило машинным прессом. Я не просто убил человека, я по-настоящему съел его, при этом беспощадно присвоив всё то, что делало его таким, какой он есть – память, мнения, предпочтения, даже голос и тело. Я продолжал ощущать призрак Сандерса где-то на задворках своего разума и знал, что при желании могу снова использовать его, как сделал это в разговоре с лейтенантом. Но делать ничего не хотелось. Новая волна апатии, как в морге, на сей раз поглотила с головой.
Есть, и будут, другие зомби, как свидетельствовала память рядового. Этот отряд морских пехотинцев использовался как прикрытие для особого подразделения биологической безопасности "Черная стража". Никогда о такой не слышал. Подразделение с пафосным названием создавалось, как говорили Сандерсу, в качестве инструмента борьбы с заражениями и эпидемиями, грозящими стать новой чумой двадцать первого века. Я, очевидно, попадаю в их область ответственности, и процедура зачистки для таких случаев уже отработана – окружить здание, уничтожить в нём всех и каждого, после чего сжечь к чертям собачьим. Просто чудо, что мне никто не встретился раньше. Дуракам воистину везёт.
Двигаться не хотелось. Уходить не хотелось. Лишь бы оставили в покое. Пусть сжигают. Здравый смысл кричал, что это всего лишь шок, и что надо бежать отсюда со всех ног, но глас разума тонул в безразличии. Я оказался в чужом мире, в чужом городе, в чужом теле. Даже если сожгут, грустить будет некому.
Дана, всплыла вдруг чужая мысль.
Дана?
Сестра.
Дана. Я – тот "я", что ранее был независим, а теперь уже являлся моей частью – вспомнил рыжие волосы, рассеянный и умный взгляд, узкое лицо. Тонкие пальцы, беспокойно бегающие по клавиатуре. Задиристый характер. Постукивающая в размышлении ручка.
Дана. Вечно взъерошенная сестра, катастрофически не умеющая готовить – зато сущий гений в... В чём-то, чего я никак не могу вспомнить.
Дана. Она поможет.
Вместе с ответом пришла хрупкая уверенность пополам с надеждой.
А кто ты?
Алекс. Я... Алекс Мерсер.
Он будто сомневался.
Кажется, я нашёл того, кто был оригинальным владельцем тела до моего появления. Какая ирония. Зомби, пожирающий людей и крадущий их память, сам пал жертвой кражи тела и памяти. Я бы долго смеялся, если бы это произошло в других обстоятельствах.
Впрочем, ещё не факт, что я непричастен к его восстанию из мёртвых.
Я никогда не был вором. Возможно, если бы у меня не оставалось другого выбора, я бы пошёл по этой дорожке, но, к счастью, такая возможность меня миновала.
– Алекс Мерсер... – задумчиво произнёс я.
Однако, я только что обобрал человека до нитки в самом прямом смысле этого слова.
– Мерсер...
Пошатнувшись, я встал.
Пусть и в этой малости, я не буду выглядеть вором хотя бы в своих глазах.
– Звучит неплохо, – заключил я.
Отряхнув халат от травы и земли, я быстро зашагал вперёд, напоследок взглянув на брошенную рацию.
Прости, лейтенант... но в эту пятницу в баре мы уже не встретимся.
***
Квартира рядового Сандерса оказалась на западе города и пешком, даже энергичным шагом, до неё было идти минут сорок, поэтому у мен, было достаточно времени на то, чтобы поразмыслить над тем, что за хрень здесь творится.
Во-первых, в результате после увлекательного путешествия (чтоб тебе всю жизнь это икалось, засранец) меня занесло в один из центров американской культуры – город Нью-Йорк, остров Манхэттен. Впрочем, они практически одно и то же. Что ещё более интересно, я попал в 2007 год, приличное количество лет назад, что налагало определённые обязательства – как и всякий порядочный попаданец, я должен был вложить средства в разработку сердитых птичек, инстаграма и айфонов, чтобы потом снимать сливки и расслабляться. Правда, вот беда, этих самых средств у меня сейчас нет, что я намерен исправить. Придётся уменьшить аппетиты и обойтись спасением того мужика, который сыграл Билла в фильме про своё убийство. Только есть одна проблема, я не помню, когда он умер. Придётся крутиться. В крайнем случае, спасу кого-нибудь другого.
Во-вторых, парень, которого я потеснил в теле, долбаный терминатор. Нож его не берёт, а раны затягиваются сами собой, точно как у незабвенного Т-1000. Из рук растут щупальца, – и, так как из них целиком состоит тело, скорее всего, не только из рук, – а поглотить человека он для него всё равно, что втянуть макаронину в рот. От рядового, между прочим, остались только рация и автомат, всё остальное куда-то пропало. Зато я чувствую себя заметно потяжелевшим. Да что говорить, этому монстру даже дышать не нужно за неимением лёгких. Сомнительно, что такой субъект мог получиться случайно; это только в комиксах Паркер от укуса радиоактивного паучка стал не восьмируким чудовищем, а супергероем.
В-третьих, Дана. Сестра Алекса Мерсера, к которой я собирался зайти после обыскивания квартиры рядового, благо они жили недалеко друг от друга. Как она примет меня теперь, после долгих лет отсутствия контакта и фактической смены личности? В воспоминаниях Алекса они были примерно одного возраста, однако память о ней ограничивалась временем её юности, и, вероятно, довольно долго они не общались. В конце концов, она могла переехать, и тогда получать информацию придётся в каком-то Гентеке, о котором у Алекса оставались обрывочная информация и весьма смешанные чувства. Узнать же, откуда такие способности и чем придётся за них платить, было жизненно важно.
О самом путешествии я старался не думать, чтобы не начать сваливаться в губительную спираль сомнений. Слишком легко прийти к выводу, что окружающее – результат нечаянного наркотического трипа.
Поднявшись на лифте до восемнадцатого этажа, я встал перед нужной дверью. При тех зарплатах, что платили в Черной страже, даже рядовой мог позволить себе квартиру в хорошем доме с просторными квартирами и железными дверьми. К счастью, здоровым параноиком Сандерсом был спрятан запасной ключ за отставляющейся плиткой на чёрной лестнице и можно было не ломать голову над тем, как открыть дверь с помощью щупалец.
Войдя, я не стал терять времени и метлой прошёлся по всем тайникам с деньгами и ценностями. Взял личный пистолет рядового и привычным движением навёл его на мишень для дартса – любил рядовой пострелять на досуге. К сожалению, никакой уверенности в движениях я не ощущал; но взял я пистолет совсем не для забавы. Собравшись с духом, я приставил дуло к ладони – она точно должна регенерировать, – и нажал спусковой крючок. Раздавшийся звук меня немного удивил, больше напоминая громкий хлопок, чем громогласный выстрел, который можно услышать в играх. Однако, результаты выстрела буквально поразили: из ладони прямо на глазах вылезала сплющенная пуля, будто бы врезавшаяся в стену. Очень скоро ничто не напоминало о том, что на ладоги вообще были какие-то повреждения.
Я покрутил ладонью. Никаких изменений, всё также отлично слушается. Разница с виденным в морге требовала разъяснений. Собственно, у меня было только три версии: первая, сразу после пробуждения организм ещё не адаптировался к новым возможностям и был слабее обычного. В таком случае остаётся только радоваться полученной пуленепробиваемости. Во-вторых, острота ножа, помноженная на увеличенную силу дала запредельную силу удара, которой хватило даже на пробивание кожи – лестно, но сомнительно, учитывая, что очень быстро нож затупился и я не мог добиться от него даже пореза. В-третьих, что самое вероятное, поглощение повлияло на физиологию настолько, что усилило прочностные свойства кожи. Учитывая то, что у меня даже вес после этого поменялся, это, скорее всего, действительно так. И чем больше людей я поглощу, тем сильнее буду становится. Неприятно смахивает на сказки о вампирах – но я совершенно не хотел быть героем одной из них. Пусть даже меня без спроса сделали машиной для убийства, эту роль я с удовольствием отдам кому-нибудь другому.
Как бы то ни было, это только предварительные заключения, и возможно, позже станет известно что-то новое. Удовлетворенный исходом эксперимента, я перещёлкнул предохранитель и сунул пистолет за пояс позаимствованных штанов. На всё ушло не больше десяти минут. Пакет с использованной врачебной одеждой я взял с собой, при случае выкину подальше отсюда.
Теперь – Дана.
Было ли это везением или прихотью случая, сказать трудно, однако до дома Даны отсюда было рукой подать. Непривычно быстрый шаг позволял глотать расстояние, словно – не думать об этом, не думать – воду в жаркий день. Уже скоро я подходил к её дому – стандартной высотке, несравнимой с домом Сандерса. Рассеянно обдумывая, что ей сказать, я неожиданно насторожился. Взгляд зацепился за неприметный фургончик чёрного цвета, припаркованный у дома. Замедлившись, я просеивал свои ощущения в поисках причины, пока не понял, что для меня этот фургон ничем не отличается от других.
Но не для поглощённого рядового, опознавшего служебный транспортник.
Я похолодел. Мысль о том, что я мог опоздать, вызывала безотчётный страх, заставляя с удвоенной силой прочёсывать память Сандерса, чтобы понять, что ей грозит. Если они смогли опознать доставленное в морг тело, что, судя по фургону, уже произошло, логично будет опросить сестру, знает ли она что-то о происшедшем. Закончив, я облегчённо повёл плечами – убивать её не будут, не сейчас. Должен быть только захват с переселением в доспросную. Время есть. Я надвинул капюшон поглубже и двинулся вперёд.
Прогулочным шагом войдя в здание, я быстрым взглядом обвёл вестибюль. У лифта стоял один морпех и за входом с разных сторон наблюдали ещё двое, все настороже и с автоматами наперевес. Будем надеяться, фокус со щупальцами удастся повторить снова. Двигаясь по направлению к лифту, я ждал, пока морпех остановит меня, и дождался:
– Гражданин, не могли бы вы сбросить капюшон? – подал голос стоявший слева от входа солдат. Слава правовой двинутости американцев, даже посреди ночи они соблюдали видимость вежливости. Хотя напряжённое внимание морпехов свидетельствовало только о желании без обиняков двинуть меня лицом в пол.
– В чём дело, офицер? – стараясь быть непринуждённым, осведомился я. Надеюсь, им не прислали на меня ориентировку.
Бойцы резко подобрались, услышав мой ответ. Кажется, хорошо это не закончится.
– В городе появился опасный преступник, и в целях вашей безопасности выполнить наше требование, – сухо отчеканил морпех.
Приняв решение, я уже не колебался.
– Конечно, – примиряюще подняв руки, я нарочито медленно взялся за капюшон и стал его опускать. Морпех резко изменился в лице, уже разглядев лицо, но это уже ничего не могло изменить, потому что одновременно с этим я повернул невидимый рубильник – и к солдатам из спины ринулись потоки щупалец. Всё повторилось в точности как раньше – только в три раза хуже. В моих полуметафорических силках бились сразу три сознания, отчаянно пытаясь вырваться на свободу. Кто знает, если бы у кого-то получилось, он мог бы занять моё место. Возможно, я сам оказался в теле Алекса Мерсера именно таким образом. Сейчас же я тонул под потоком их знаний, памяти и чувств. Судорожно ухватившись за образ Сандерса, к присутствию которого уже успел привыкнуть, я загородился им, скрываясь за образом рядового, словно маской, надевая его, становясь им. Поток воспоминаний рядового Джона Сандерса принял меня, словно старого знакомого...
***
Я пришёл в себя считанные минуты спустя, вынырнув из плотного облака чужих эмоций. Там, где раньше стояли вооружённые морпехи, своеобразным кенотафом остались лежать винтовки и амуниция. Неосязаемые тени их владельцев пополнили собой уголок, в котором хранились отпечатки Мерсера и Сандерса, вскоре грозивший перерасти в небольшой посёлок. Выдохнув – не то, что я всё ещё нуждался в дыхании, – я снова ощутил царапнувшую неправильность. Однако настороженные морпехи успели открыть огонь и времени с этим разбираться не было. Подобрав винтовку, я на всех парах помчался к лестнице, посчитав лифт слишком медленным и небезопасным. Оставляя за собой пролёты один за другим, я бежал с отчаянной надеждой, что Дану не посчитают расходным материалом в необходимости разделаться со мной.
Выскочив на лестничную площадку, я быстро пристрелил запоздавших солдат и через приоткрытую дверь ворвался в квартиру Даны.
– Эй, спокойно, – у самого входа меня перехватил ещё один солдат, выбив оружие и уронив на пол. Сам он уселся сверху, заломив руку. – Джонни, ты охренел? Какого рожна там происходит, что ты бегаешь, как ошпаренный?
Я мучительно долгое время пытался понять, что происходит.
– Стреляли, – наконец выдавил из себя ответ, не придумав ничего лучше. Солдат – Малкольм, всплыло в голове имя, – устроившийся на мне, словно на кушетке, скептически хмыкнул.
– Конкретнее давай. Откуда ты здесь взялся и кто стрелял.
Выбросив из головы странное поведение морпеха, я не стал дальше терять время и выпустил в него щупальца из руки, воспользовавшись своим положением. Снаряжение поглощённого солдата шлёпнулось на пол прихожей, а его память промелькнула перед глазами, заставив едва слышно ругнуться.
– Твою мать, – пробормотал я, отряхиваясь и невольно поймав своё отражение в зеркале. – Дедушка мой Какузу и папа Т-1000.
Неуместная аналогия чуть не заставила засмеяться, и зеркало с готовностью отразило моё перекошенное лицо.
Вернее, перекошенное лицо Джона Сандерса.
Спокойно, Алекс. Ты убил почти всех, кто мог помешать тебе. Остался лишь напарник Малкольма, который ждёт в комнате вместе с Даной. Он не будет выходить, чтобы не выдать себя. У тебя достаточно времени для того, чтобы ты смог немного расслабиться и разобраться в себе.
Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Действие оказалось лишено своего биологического смысла в этом теле, целиком состоящего из жутковатой чёрно-красной плоти – однако, оно по-прежнему позволяло очистить сознание от лишних мыслей. Ещё раз выдохнул, освобождая голову. Сконцентрировался, вспоминая цепочку, позволившую надеть чужое лицо, словно удобные штаны и выбрав захватившего меня бывшего приятеля Сандерса целью. Тогда это получилось случайно и почти инстинктивно – я спрятался за чужим фасадом, опасаясь потерять себя в накатившейся волне чужих переживаний. Теперь это следовало сделать осознанно, ради того, чтобы спасти доставшуюся в наследство сестру.
У меня тогдашнего не было ни сестры, ни брата. Иногда я раздумывал, каково это, иметь брата, или сестру, или обоих сразу, и приходил к выводу, что, хоть я и не знаю, что изменилось бы от этого, я был не прочь попробовать. Теперь моя нечаянная мечта сбылась. И я не хотел, чтобы мечта стала кошмаром.
В памяти всплыло лицо Малкольма – мощный подбородок, словно бы рубленые черты лица. Бровь, рассечённая в одном из спаррингов, так да конца и не зажившая. Здоровенные ладони – как-то поспорил, сможет ли разбить грецкий орех одной силой хвата? Смог. Потом, по условиям спора, ему – мне – отдали целый килограмм этих орехов. Как я – он – потом ими давился...
Я – это он.
Он – это я.
Мы как два сосуда с жидкостью, между которыми стоит лишь хрупкая плёнка индивидуального сознания, непроизвольно возведённая в первые мгновения моего существования в этом мире – потому что так всегда было, есть, и будет. Люди отгорожены друг от друга непроницаемым барьером тел, вмещающих в себя наш разум. Мы никогда не сможем встать на место другого, никогда не поймём до конца все его чувства, потому что заперты в своих оболочках, гарантирующих разуму относительную неприкосновенность.
Не в моём случае.
Знаете ли вы, как страшно стоять в шаге от полного слияния с другим человеком? Вряд ли: исследовать этот мир без чётких границ – удел высококлассных психологов и отпетых психонавтов, которых зачастую бывает трудно разделить. Оказывается, когда между ним и тобой тонкий барьер толщиной в несколько смыслов, понятие "индивидуальность" приобретает совершенно иной смысл. Экзистенциальный страх перестаёт быть уделом диванных философов, становясь объективной угрозой существованию. И даже самые вредные привычки теперь, словно путеводные маяки, показывают направление к спасительному берегу.
Он – это я. Я – это он.
Но никто не говорил, что растворение друг в друге нельзя подчинить своей воле и обратить на пользу.
Ведь зачем разрушать преграду в сосуде, получив какую повезёт смесь, если можно контролируемо смешать их в другом?
Тело скрутила мгновенная судорога. В зеркале отразились покрывшие фигуру щупальца, чтобы через мгновение оставить после себя жёсткое лицо мужчины средних лет с квадратной челюстью и покатым лбом.
Я прокашлялся. Личина сидела, будто тесный костюм: поначалу неудобно, но позже сидит, словно вторая кожа; да и перед неосмотрительным жестом напомнит о себе потрескиванием ниток. Подобрал оброненную винтовку вместе с рацией и гранатами. Сунул пистолет в кобуру. И через стену окликнул затаившегося в засаде соратника:
– Не стреляй, свои.
Я грузно прошёл в комнату с девчушкой. Как назло, не фигуристая девчонка. Было бы за что подержаться, то хотя бы не так скучно было бы её отвозить, а так даже глазу не на чем остановиться
– Ну, чего там? – ожидаемо, япошка, даром что китаец, проявил интерес. Вечно ему не сидится на ровном месте.
– Да хрень дикая. Парень хотел дезертировать прямо посреди задания, открыл пальбу, поранил хороших людей...
– Совсем кретин, что ли? – недоверчиво осведомился китаец.
– Да и не говори. Он в прихожей лежит, сам посмотри, – я безразлично пожал плечами. Дождавшись, пока тот отойдёт на несколько шагов, плавным движением потащил пистолет из кобуры, с тем же безразличием прицелился и выстрелил ему в затылок.
