Текст книги "Море Нопы"

Автор книги: Анника Гуль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Ну уж нет! – сказала я вслух. – Я приехала на море и прямо сейчас иду купаться.

В конце улицы светилась вывеска открытого магазинчика, там я купила воды и спросила: а где у вас море? Продавщица рассмеялась и ответила: везде. Море и вправду оказалось в двух шагах, почему-то за сеткой. Я могла бы перемахнуть через ограждение, но пошла вдоль, принимая чужие порядки. По берегу двигалась моя тень.

А потом тень села у моря, не замечая меня. Это же девчонка. Одна, ночью, у моря. Я хотела ее окликнуть, но что-то мне помешало. Наверное, сам вид девчонки. Её спина и затылок выражали такое скорбное одиночество, что нарушить его было бы кощунством. Я тихонько села на камни. Так мы и сидели – она по одну сторону сетки, у моря, а я – по другую, и слушали волны. Ее спина вздрагивала, она то и дело утирала лицо, словно от морских брызг. Она плакала.

Когда девчонка наконец поднялась и медленно двинулась вперед с какой-то обреченностью движений, я, не отдавая отчет в собственных действиях, последовала за ней. Она просто заворожила меня. Это было странным, и обернись она сейчас, имела бы полное право крикнуть мне: «Да что ты привязалась?!» Я следовала за ней неотступно, однако девчонка была так погружена в себя, что ничего вокруг не замечала. Она брела в пяти шагах и вдруг свернула к сетке. Я остановилась. Девчонка пролезла сквозь ограждение и двинулась наверх, к домам. Камешки мягко осыпались из-под ее подошв, я слышала ее дыхание. Теперь мы были на одной стороне.

Ни разу не оглянувшись, она подошла к дому с черными окнами. Вошла, и тут же вспыхнул свет. В доме царила тишина, никто не спросил, где она бродила ночью. Свет горел недолго. Когда погас, я все еще стояла у ее калитки с помятым ящиком для почты и прислушивалась к тишине.

А потом… Да, я сделала то, что ни коем случае нельзя делать. Даже не хочу об этом вспоминать. Я не горжусь своим поступком, хотя и понимаю, что без него план бы не сложился во всей своей чудовищной простоте. Не знаю, может ли служить оправданием то, что мне стало ее жаль? Бесконечно жаль. Вот девочка, которая несчастна, – подумала я, – интересно, почему.

Уже светало, когда я вернулась на берег. Гладкие волны катились от самого горизонта, и я отключилась. Через несколько часов море разбудило меня не церемонясь. Рюкзак и сандалии уплыли, солнце давно поднялось над Старой Бухтой. Ночная идея будоражила и бросала мне вызов. Я вернулась к дому девчонки с диким планом, не имеющим никаких шансов на исполнение. Но непредсказуемость всегда воодушевляла меня, в детстве я часто ела на спор неизвестные ягоды или на «слабо» бродила по крыше.

Днем Рита Нопа оказалась не такой ранимой и трогательной, как ночью. Она не купилась на мои россказни. И вот теперь я снова сижу на том же берегу, удивляясь своему упорству. Что за магнетизм излучает эта дырка в заборе? Притягательность бредовых намерений, не иначе.

Шум вокруг нарастал: волны плескались, чайки горланили, в этом многоголосье я различила слабое, но надоедливое урчание, от которого мне стало тревожно. Так звучал голос разума, призывающий позвонить отцу, или, на крайний случай, художнице Неве. Я привалилась к рюкзаку и вытянулась до сладкой неги в мышцах. Большим пальцем ноги закрыла трактор. Как хорошо, что можно не слушать внутренний голос! В конце концов, этот предостерегающий зов всего лишь еще одно проявление силы, которая заставляет хищника, выпущенного из клетки на волю, стелиться к земле, словно он до сих пор скован со всех сторон непреодолимыми решетками. А я – свободна! Хватит прижимать уши и настороженно озираться. Сво-бод-на! Выкинута на берег в полном одиночестве, что может быть лучше?

Тревога покрылось мягкой, округлой зыбью. Я обязательно что-нибудь придумаю. Море так и манило глубиной, проникало в голову всплесками, рокотом и криками чаек. Ноги и руки стали тяжелыми. Придумаю. Я всегда что-нибудь придумываю. Меня качали теплые волны, язык стал большим, неповоротливым. Море кипело у берега и уже задевало пятки. «Ванна с кипятком», – подумала я и закрыла глаза.

Кто-то хрустнул камешком за спиной. Я привстала, прогоняя цветные пятна, следы красно-золотого полусна. Море теперь не просто шумело, а мощно билось в голове. Передо мной стояла Рита.

– Сюда нельзя, – сказала она. – Ты что, табличек не читаешь?

Она возвышалась надо мной, прямая, со скрещенными на груди руками, сама похожая на предупреждающий знак. Я приподнялась на локте и ответила, едва двигая пересохшим языком:

– Здесь запрещено купаться. Я и не купаюсь.

– Долго будешь мне на нервы действовать? – осведомилась она.

У меня болела голова то ли от голода, то ли от солнца. Я не хотела казаться жалкой и усталой, но, видимо, это получалось против моей воли, потому что, бросив на меня внимательный взгляд, Рита протяжно вздохнула и сказала уже менее сварливым тоном:

– Вижу, комнату ты не нашла.

Я кивнула.

– И что собираешься делать? – спросила она.

Я пожала плечами. Она засопела и снова задала вопрос:

– Ничего не забыла?

Только теперь я разглядела в ее руках свой несчастный, безвременно скончавшийся телефон.

– Ты оставила телефон. Похоже, он заработал, – сказала Рита и виновато отвела глаза.

– Ого! – обрадовалась я, включая экран. – И правда!

Она поковыряла каменистый берег кроссовкой и сказала:

– Тебе звонили пару раз.

Я вздрогнула и едва поборола желание зашвырнуть телефон в пенистую волну, словно он был горящей головешкой. Кто мог звонить мне, если я сменила номер перед отъездом? Кто хочет испортить приключение? Рита по-своему истолковала мое беспокойство. Она сказала:

– Я не хотела брать трубку! – помялась и добавила: – А потом подумала: как мне тебя искать, чтобы вернуть телефон? Вдруг ты не вернешься? Получается, будто я его украла… Вот я и подумала: отдам твоему знакомому. Позвонила ему и сказала: приезжай и забери ее телефон.

– Какому еще знакомому? – я уже стояла перед ней, отряхиваясь от песка и мелких камешков.

– Оскару, – ответила она почти сердито.

Ах, это всего лишь Оскар, симпатичный блондин из поезда! Совсем забыла, что мы обменялись номерами.

– А что мне было делать? – повторила Рита. – Ты ушла и оставила свой телефон, я же его не украла!

Она снова нахмурилась.

– Я попросила этого твоего Оскара приехать за телефоном. А потом увидела тебя.

Рита выдохнула и подвела итог:

– Он вроде как едет. А вроде как – уже и не надо?

Ее ресницы за стеклами очков хлопали растерянно и беспомощно. Мне вдруг подумалось, что Рита впервые разговаривала с парнем по телефону. Ну и смутилась она, наверное!

– Пусть приезжает, – ответила я, – если ты не против.

Рита сделала шаг назад и дернула руками, будто хотела выпростать их вперед в заградительном жесте.

– Я же сказала, здесь нельзя…

Тут зазвонил телефон. Мой знакомый и уже почти забытый блондинчик, то и дело срываясь на возбужденный крик, проговорил:

– Кто это? Ламбада, это ты? Я не понял, что с тобой случилось. Звоню, отвечает какая-то непонятная девица… Короче, я приехал. Я тут, Набережная, девятнадцать, все верно?

– Твой адрес Набережная, девятнадцать? – спросила я Риту, она ошарашенно кивнула, я велела Оскару: – Спускайся к морю.

– Что?!

– Дойди до конца улицы, увидишь за домами сетку… ну, ограждение такое из проволоки.

– Так.

– Пройди немного, упрешься в дыру. Вроде кроличьей норы, здесь мы тебя и встретим.

– Э-э-э… какая нора? Какие кролики? Я как бы не один.

Оскар говорил громко, Рита слышала каждое слово. Она опять начала скрести кожу на груди. Я нажала отбой. Рита медленно села рядом со мной. Ее губы подрагивали. Я еще не понимала, что творю, только смутно догадывалась, какая буря поднимается в ее душе, грозя вырваться на ее собственный, запертый от всех кусочек берега и разметать все вокруг.

– Зачем ты это делаешь? – спросила она едва слышно. – Сюда нельзя! Никому нельзя! Ни-ко-му!

– А дырка в заборе для кого? Для никого? – спросила я и пошла встречать Оскара.

В поезде я удивилась, почему он едет в такую глухомань, он с тоской ответил, что хотел заняться серфингом в Португалии, но был наказан родителями за разбитую машину, и поэтому теперь отправляется в Старую Бухту, которую случайно нашел на форуме серферов.

По берегу победоносным клином шли трое – блондинчик впереди, а сзади по обе стороны от него приземистые и смуглые пареньки, похожие друг на друга, как два грибочка. Все трое были в шортах, майках, модных очках от солнца, спортивные и плечистые.

– Ламбада! – закричал Оскар. – Что это ты здесь торчишь, как сирота казахская?

– Казанская, – осторожно ответила я, надеясь, что он так шутит.

– Да ну, – отмахнулся блондинчик и неожиданно ловко притянул меня к себе. – А я звонил узнать, куда это ты пропала на вокзале?

В поезде мы целовались на протяжении тысячи километров, поэтому сейчас его губы по-хозяйски прильнули к моим. Приятели Оскара одобрительно загудели. Оскар, довольный произведенным впечатлением, оторвался от меня и представил грибочков. Зная о своем сходстве, они заявили: мы не братья. Я не запомнила, кто из них Рома, а кто – Кира.

– А это – Рита, – сказала я громко и указала на скрюченную фигурку. – Вы разговаривали по телефону. Ее мать – хорошая подруга моего отца. Лучше не бывает.

– А, – без интереса ответил Оскар и представился. – Оска-ар. Ударение на «а». Я же не кинопремия.

– Я ведь исправилась, – ответила она. – В телефоне ты записан без ударения, – и покрылась бледным румянцем.

Оскар в самом деле напоминал позолоченную плечистую статуэтку, глядя на которую хочется благодарить родителей и Всевышнего. Как же он хорош в зеленых очочках, белоснежных шортах и маечке! Рита яростно расчесывала шею. Однажды я наблюдала такое выражение лица – у светловолосой, похожей на скандинавку, женщины на верблюжьей ярмарке в Пушкаре. Индийцы увлекали эту женщину в танец, кружили возле нее и что-то выкрикивали, они хотели передать туристке свое веселье, а она застыла на месте, в глазах – ужас, и недоверие, и обида. Она вцепилась в фотоаппарат, сумочку крепко прижала локтем к телу. Судя по бледности и круглым глазам, это был ее первый день в Индии. У Риты был первый день в компании серферов.

Приятели блондинчика тем временем о чем-то договаривались, стоя у самой кромки воды. Оскар засунул большие пальцы за пояс, покачался на носках и присвистнул.

– Да это круче «Свинарника»! Глядите, какие волны! – крикнул он.

– Чистый лобовой бриз, – прокричал в ответ один из грибочков. – Не спот, а сказка.

– И вы не знали? – спросил Оскар.

– Сам в шоке!

Рита прокашлялась и сказала:

– Это место мало кто знает. Вообще-то, здесь была техническая зона…

Я подумала: сейчас она заведет свою песню о том, что тут нельзя купаться. Но Рита смолчала. Никто не обратил на нее внимания. Оскар потер ладошки и сказал:

– Не терпится попробовать. Вы как? Рома? Кир?

Рита, прокашлявшись, как подавившаяся рыбой чайка, изрекла:

– Здесь н-нельзя!

Серферы переглянулись, будто на их глазах ожило дерево и сказало: «Хватит вам топтаться на моих корнях!». Оскар фыркнул:

– Да ладно. Сама говоришь, это место мало кто знает. Пошли за досками, ребята! – он повернулся ко мне. – У нас доски в машине. Тут, рядом.

Они умчались так же шумно и неожиданно, как появились. Рита скрючилась, напоминая обугленную спичку.

– Это твой парень? – спросила она. Ее голос нервно звенел.

– Нет, мы познакомились в поезде. Если честно, я сбежала от него на вокзале, – ответила я.

– Вы же целовались, – сказала она.

– Что с того?

Я улыбнулась. Ветер игриво бросил волосы мне на лицо, словно приглашая к шалости. Первый загар лег на удивление ровно, я сама себе нравилась. Рита смотрела на меня со странным выражением, в котором мешались зависть, любопытство и тревога.

– Значит, он не твой парень? – уточнила она, я не сдержалась, усмехнулась и предложила:

– Хочешь, будет твой?

Рита снова покрылась блеклой краской. Я села рядом, и она не отодвинулась, только крепко прикусила нижнюю губу. После короткой паузы она проворчала:

– Откуда ты свалилась на мою голову… со всем этим табуном?

– Хватит куковать, Гита. Приключения не начнутся, если будешь такой занудой.

– Мажорка, – сказала она и подвигала челюстью взад-вперед.

Оскар и его приятели с досками под мышкой произвели фурор на сонном берегу. Потревоженные чайки вились над нами и кричали. Я смотрела, не мигая, как резво ребята входят в шипящий прибой. Рита причитала, что здесь опасно и она прямо сейчас идет домой подальше от самоубийц, но никуда не уходила. С ней творилось неладное, но вряд ли она сама понимала это.

Оскар был намного выше своих приятелей-грибочков, которых быстро скрыла морская пена. Мое сердце гулко забилось, когда он одним изящным движением лег на доску, сливаясь с ее плоскостью, и взлетел на первой волне.

– Господи, – вырвалось у Риты.

Оскар лежал на доске и мощно греб руками. Море волновалось. Рита набирала камешки в горсть и тут же высыпала, следя за блондинчиком во все глаза.

– Как же он тебе не парень, если так испугался за тебя? Приехал через десять минут, – сказала она все тем же нервным, звенящим голосом.

– Я и сама удивилась, – ответила я и поняла, что говорю чистую правду.

В самом деле, а чего это Оскар рванул сюда? Я бы его и не вспомнила, не позвони он и не явись как бог из машины.

Оскар тем временем вскочил на доску, выставив правую ногу вперед. На него неслась высокая волна. Он дивно смотрелся. Ах, как хорошо!

– Мы вместе ехали из Питера, – повторила я. – Скучно было в дороге, вот и разговорились.

Волна сшибла Оскара с доски, Рита ахнула. Блондинчик снова вскочил на серф. Я подумала, что плохо разглядела этого парня. В душном вагоне он был просто забавным симпатягой в этих своих зеленых очках от солнца, поднятых на лоб, с колечком на большом пальце и болезненно ограниченным словарем. Теперь же, когда он сливался с волной, поднимался на самый высокий гребень, чтобы рухнуть вниз и снова заскользить на грани завораживающего эквилибра, я им любовалась. В животе скручивалась неподвластная разуму судорога, мурашки бежали по рукам и ногам. Мне нравилось, что он так красив и я так красива, что мы – юные, бесстрашные, с сильными телами и огнем в глазах, и в нас так легко влюбиться.

– Доска для серфинга – чертовски сексуальная штука, правда? – спросила я Риту.

– Не ругайся у воды, плохая примета, – сказала она сварливо.

– А что является ругательством? «Чертовски» или «сексуально»?

– Опять выпендриваешься?

Отброшенная ею тень двигалась, точно гигантский паук. Рита не отрывала взгляда от Оскара. Он ехал на носу доски спиной вперед, свесив пятки.

– Доска чертовски сексуальна, – объяснила я. – Имею в виду не форму. Есть что-то манящее в людях, которые умеют то, чего не умеешь ты.

– Не замечала, – буркнула Рита и вытянула вперед ступни в огромных кроссовках.

Через час я пристегнула крепление к ноге и с доской то ли Ромы, то ли Киры наперевес двинулась в море. Оскар шел рядом.

– Помнишь, что я тебе говорил? Спину выгибай и работай руками.

Первая же накатившая волна едва не сбила меня с ног, я расхохоталась.

– Это линия прибоя, – прокричал Оскар. – Ее надо преодолеть, как я тебя учил.

Я положила доску на воду и попыталась лечь сверху. Здесь, среди волн, доска походила на беззащитный лепесток ромашки, невесть каким ветром занесенный в море. Оскар отпускал краткие команды: на живот, держи равновесие, не топи корму, прогни спину, греби. Гребла я долго, предплечья налились тяжестью. Не так уж это просто, как выглядело с берега. Оскар подбодрил:

– Одной девчонке акула откусила руку, но она все равно стала профи. А у тебя две руки.

Через несколько минут он велел: садись. Я приподнялась на доске, подтянула ноги и… тут же оказалась под водой. Оскар помог мне вновь забраться на доску, которая норовила выпрыгнуть из-под меня и уплыть в открытое море.

– Поймать волну – это оказаться в нужном месте в нужное время и грести с нужной скоростью, – сказал Оскар тоном классического тренера из кино.

В ответ я только отплевывалась и смеялась. Вот о чем я мечтала! Свободное, дикое лето, красивые и веселые люди вокруг, а ты принадлежишь только себе – и еще – этому морю, солнцу, соленому ветру.

– Видишь первую волну? Греби! – кричал Оскар. – Греби, пока не подойдет вторая волна. На гребне поднимайся сначала на руках, а потом отталкивайся ногами и вставай.

У меня ничего не получалось. Я слишком торопилась, или опаздывала, или теряла равновесие и оказывалась в воде. Каждый раз сердце уходило в пятки. Оскар терпеливо подхватывал меня, мы обменивались торопливыми, солеными поцелуями. Его горячие щеки, шея, плечи золотились и пахли солнцем, и я подумала: этот вкус мне нравится.

– Сначала ты как бы сдерживаешься. А потом раскрепощаешься. Слушаешь свое тело. Понимаешь? – говорил он.

В нужный момент я поднялась на ноги, и доска понеслась к берегу с невероятной скоростью. Внутри разверзлась холодящая пустота, сама себе я казалась невесомой. Так вот что Оскар называл «раскрепоститься»! Мой тренер быстро пропал из виду. Передо мной – только вода, удивительно синяя, и слегка облупившийся белый нос доски, с которой мы составляли единое целое. Я слилась со стихией, парила в свободном полете, сердце обрывалось и повисало на одной тоненькой ниточке, и колотилось где-то в животе, пружинило обратно и снова падало. Берег стремительно приближался. Мне почудилось: еще секунда, и я с размаха врежусь в землю, влечу прямо в раскрытый от ужаса рот Риты… Тут я сорвалась с доски. Меня накрыло волной, потом еще одной. Море напомнило о своей непокорности и силе. Волна крутила меня, как белье в центрифуге стиральной машины. Я уже не понимала, где дно, а где поверхность. Над головой мелькнуло что-то белое, большое. Доска. Я попыталась ухватиться за ее край, доска выскальзывала, словно покрытая мылом. Вода щипала глаза, нос, горло. Я зажмурилась, беспомощно барахталась, короткими всхлипами глотая воздух, пока Оскар не поймал меня за руку и не вытащил наверх.

– Ну как? Ты ощутила это? – спросил он. – До того, как попала в замес, ты чувствовала волну?

Его глаза сияли.

– Да, – сказала я. – Значит, я попала в замес? Ух ты!

Наверное, мои глаза сияли не меньше. Мы начали целоваться, не чувствуя дна, рискуя захлебнуться.

В метре от берега я остановилась. Оскар встал рядом. Прибой покалывал ноги мелкими камешками. Серферы лениво помахали нам. Рита сидела с неестественно прямой спиной.

– Чуть шорты не потерял. Завтра возьму гидрач и гоу-прошку, – сказал Оскар и высморкался в воду.

– Что?

– Ну, гидрокостюм и камеру.

Из повелителя стихии Оскар снова превращался в забавного, но недалекого паренька. Меня даже расстроило, как быстро происходило это превращение. Он начал рассказывать, что познакомился с Ромой и Кирой на форуме серферов, это они пригласили его в Старую Бухту, а раз денег у него хватало только на Старую Бухту и родители уперлись рогом из-за разбитой машины и едва сданной сессии, и бла-бла-бла… Как будто меня это интересовало!

– Можно тебя кое о чем попросить, – сказала я.

Он склонил голову набок, будто дрессированная птица. Я попросила его:

– Приударь за Ритой.

– Что?

– У нее должна быть серьезная причина, чтобы подружиться со мной на все лето.

Волна окатила нас с ног до головы, отнесла друг от друга. Оскар подгреб и взял меня за руку.

– Все равно не понимаю. Причем здесь я?

– Представь, что это просто игра. Сделай вид, что она тебе нравится.

Я попыталась объяснить ему, что он – мой шанс задержаться у Риты. Целый дом на все лето, только представь, никаких взрослых, никаких правил! Он никак не мог смекнуть, тогда я стукнула его по лбу:

– Да ты нравишься ей! Я это сразу заметила. Она глаз с тебя не сводит. А если уйду я, уйдешь и ты, и она никогда тебя больше не увидит. Теперь понятно?

– Значит, решила разыграть трюк за мой счет? – он зарычал и повалил меня в воду.

– Эй, что у вас случилось? – закричал с берега то ли Кира, то ли Рома.

Мы поднялись. Оскар обнял меня за плечи.

– Больно, – сказала я и высвободилась.

– Да ты сгорела, крошка, – ответил он.

Мы вышли из воды. Рита отвернулась. Я пихнула Оскара в бок, и он промямлил:

– Девчонки, я нашел неплохое местечко, клуб «Старая Бухта». Приходите вечером.

– Я за, – быстро ответила я. – А ты, Рита?

– А ты, Рита? – эхом повторил Оскар. – Придешь?

В его очках сияло два солнца, по золотистой груди стекали капли воды, и весь он был как только что отлитый из золота бог. Рита подняла голову, что-то жалобное мелькнуло в ее личике. Я подумала: какая прекрасная история для клипа безнадежно устаревших рокеров, которых все еще включают на школьных выпускных под слюнявые поцелуи с привкусом кока-колы и выкуренной в туалете сигареты.

– Я? – спросила Рита, тут все увидели огромные черные пятна на ее подмышках.

Возле Ритиного дома стоял «Шевроле Спарк» одного из серферов. Капот покрывали кляксы ржавчины, напоминающие окрас леопарда. Когда мы подошли к машине, любопытная старушка в розовой шляпке заглядывала в салон через окно. Заметив нас, она отпрянула и сделала вид, что ищет кошку. Оскар козырнул ей. Бабушка поджала губки, удалилась к соседнему дому и зазвенела ключами. Она перебирала ключи, пока ребята пристраивали свои доски и рассаживались в машине. Оскар помахал нам из открытого окна, крикнул:

– До встречи в клубе!

Грибочек-водитель врубил Билли Айлиш, и они тронулись под заедающую песню о сонном параличе.

– Кис-кис-кис, – звала бабушка, хотя кошка – тут как тут – терлась о ее ноги.

Дома Рита молчала. Мы вымыли посуду, пожарили яичницу, сели за стол.

– По-моему, тебе нужно не в клуб, а в полицию. – сказала она наконец. – Как ты вернешься домой без паспорта и денег?

– Про полицию слышать не хочу. Я знаю, чем это обернется. Правда-правда, лучше сразу всплыву пузом кверху! – ответила я.

– М-м.

– Ладно тебе, Гита!

– Как ты будешь жить без паспорта и денег в чужом городе? Он что, заберет тебя, этот Оскар?

– Да что ты привязалась с этим Оскаром…

– Так он заберет тебя?

– Я этого не хочу.

– А чего ты хочешь?

– В клуб!

– М-м.

– Что?

– М-м.

Опять она переходила в режим мычания. Когда-то давным-давно я читала рассказ о девочке, которую похитили в раннем детстве и носили в чемодане. Вообще-то, рассказ был недетским, даже трагическим. Девочка перестала расти в восемь лет оттого, что ее носили в чемодане. Над чемоданом взрывались снаряды, дымились развалины. В общем, хлебнула она горя. У нее даже с голосом что-то случилось, навсегда остался детским: когда девочка в конце концов спаслась, выросла, пошла работать в офис и отвечала по телефону, многие думали, что ошиблись номером. Такой вот рассказ. Взглянешь на Риту и поверишь, что есть люди, которых все детство носили в чемодане.

– Извини, Рита, – сказала я как можно мягче. – Понимаю, что свалилась на тебя слишком неожиданно. Но у нас намного больше общего, чем ты можешь себе представить.

– И что же?

– Ну-у… – тут я серьезно задумалась.

Ее рот пополз набок. Она решила, я смеюсь над ней. Но что поделаешь – у меня не было ни одной истории, когда меня отвергали мальчики, или я до жути трезво осознавала свою непривлекательность. Отчего же тогда это гнетущее, неумолимое чувство родства с ней? Мое – с ней?

Рита издала смешок, обозначая, что разговор окончен. Тогда я выпалила:

– Мы обе родились некстати.

Не знаю, зачем я это сказала. Слова вылетали сами собой. Рита потянулась к лицу и начала тереть подбородок.

– Несколько лет назад моя мать попала в секту, – продолжала я. – «Просвещенные синим», слышала когда-нибудь?

Рита мотнула головой.

– «Просвещенные синим» – такая секта, – объяснила я, и она раздраженно скривилась: да понятно.

– С сектами что плохо – их дурацкая убежденность, что они единственные доперли до настоящего бога, – сказала я. – Ладно бы, тихонько варились в своем превосходстве, мало ли вокруг сумасшедших. Но они начинают завлекать народ, и довольно агрессивно.

Где-то лопнула автомобильная шина, громче закричали чайки, но Рита не шелохнулась.

– Мне поручили детский контингент, так они называли школьников. Нужно было раздавать книжки, беседовать, приглашать ребят к нам домой, якобы поиграть. Только проповедника из меня не вышло. Однажды меня даже побили на школьном дворе, – мне показалось, что ей-то должно быть известно унижение на школьном дворе, но она сидела с безучастным лицом. – Сейчас я прекрасно понимаю тех ребят, а тогда было обидно. Позже мать забрала меня из школы, но стало еще хуже. Знаешь, о чем я мечтала? О вторжении инопланетян. Мне казалось, от людей ничего хорошего не дождешься.

Чайки горланили. Рита встала, закрыла окно, повернулась ко мне и сказала:

– Очень поучительная история.

На подбородке у нее засох желток, но даже в таком виде она выглядела решительно.

– Хорошо, я пойду в этот клуб, если ты так хочешь, но на этом всё. Слышишь? Вам придется от меня отстать, – сказала она.

2

Вечером мы собирались в клуб. Я спросила Риту, есть ли у нее шорты. В ответ Рита состроила кислую мину, пришлось уточнить, знает ли она, что такое шорты. Она вспыхнула:

– Я что, по-твоему, в лесу выросла?

– Нет, конечно. Где бы ты так испортила зрение?

– А у тебя плечи сгорели, и облезешь ты некрасиво!

Мы поддевали друг друга, но, как бы ни ерничала Рита, о флирте я знала больше. Пришлось ей ко мне прислушаться. Да, между откровенной одеждой и откровенным флиртом тонкая грань. Я знаю, о чем говорю. Флиртовать можно по-разному. Можно быть игривой или таинственной, тонкой и как бы утомленно-полусонной. Но штука в том, что в ночных клубах это не работает. Там знают один вид флирта – открытую атаку. Потому преподноси себя соответствующе. Даже не сомневайся, все получится. Спину выпрями, плечи разверни, грудь вперед.

Она молчала, только нервно сглатывала слюну. Мы обрезали ее джинсы и нашли самую короткую, облегающую маечку. У Риты оказалась неплохая фигура. Но лицо и «луковица» на голове выглядели печально. Я предложила ей постричь волосы, в свободной художественной манере. Эта дурочка сбежала в ванную и закрылась на крючок. Зато после усталых пререканий обула босоножки вместо первых кроссовок Майкла Джордана.

Мы вышли вечером. У соседнего дома на скамейке сидела любопытная старушка в розовом платье, с живым цветком на шляпке и читала газету, этакая интеллигентная бабушка Барби. Рита одернула шорты. Старушка мило улыбнулась:

– Риточка, гулять пошла? Будь осторожна, – и показала нам объявление в газете. – Опять пропала собачка, уже второе объявление за последний месяц. Я считаю, в городе завелся маньяк.

Мы сели в пустой автобус и тут же прилипли к сиденьям. Наши плечи и ноги соприкасались, отчего стало еще жарче. Я поймала масленый взгляд водителя, который годился нам в дедушки.

– А я из школы ушла, – сказала я Рите.

Она не сдержала удивленного возгласа:

– Как это? Сама ушла?

– Ага. Вот отец и разозлился.

Она нахмурилась, о чем-то задумавшись. Через миг на ее лице отразилась догадка:

– Значит, он выгнал тебя из дома за то, что ты бросила школу?

– Ну… Примерно так и было.

– И чем же ты собираешься заниматься? – глаза, уменьшенные линзами очков, смотрели с испугом и каким-то благоговением.

Водитель резко затормозил, две женщины у выхода едва успели схватиться за поручни и разразились бранью. Водитель хохотнул, посмотрел на меня в зеркало и пригладил мокрые волосы ладонью. Я сказала:

– Хочу стать сценаристом.

Она изумилась еще больше, даже отодвинулась от меня. Я снова перешла на иронию:

– Когда-то я писала пьесы для школьного театра. Для таких спектаклей главное, чтобы было много героев и куча женских ролей, мальчики в наш театр не шли. Ах да, никакого вампирского порно, радиоактивных трупов и прочих спорных моментов… Вообще-то, я хочу работать в кино.

Рита замолчала. Она долго думала, чем бы удивить меня в ответ. Наконец, вспомнила:

– А я, когда родилась, была двадцатитысячным жителем города, к нам целую неделю ходили журналисты, даже по телевизору показывали.

– Да ты знаменитость! – сказала я, едва сдерживая смех.

– Брось, – отмахнулась она.

– Серьезно.

Мы помолчали, и я сказала:

– Круто.

– Что? – спросила она.

– Мы прошли с тобой тест.

– Опять? Ты опять ставила надо мной опыты? – возмутилась Рита.

– Это тест на гендерное равенство, как в западном кино. Если два женских персонажа говорят о чем-то, кроме мужчин, значит, фильм прошел тест на гендерное равенство, – объяснила я.

Рита усмехнулась. Мы ехали по ее городку, и она рассказывала о скудных достопримечательностях Старой Бухты, пытаясь быть остроумной, что-то вроде: «Этот парк очень популярен, особенно среди эксгибиционистов». Там – рынок, где когда-то торговали два легендарных вьетнамца. О, это были гении торговли. Они изображали глухих. Если кто-то хотел купить у них костюм, один вьетнамец делал вид, будто забыл цену, и кричал другому: сколько стоит замечательный «Адидас»? Второй кричал: триста! Тогда первый оборачивался к покупателю и говорил: сто. Покупатель спешил рассчитаться с глухим продавцом. Вьетнамцы тихо хихикали, довольные театрализованным представлением. Вот какими искусными обманщиками славен наш городок, качала головой Рита. Я удивлялась: что это ее прорвало?

Когда мы очутились в темноте, среди зарослей акации, она не унывала и продолжала острить: «У наших автобусов одна неприятная особенность – никогда не останавливаются там, где тебе нужно». Я поняла, что Рита пытается подражать мне, а еще – она на взводе от страха.

Минут пятнадцать мы искали клуб на побережье. Рита растерялась среди летних баров и магазинчиков с мутными окнами, откуда неслись музыка, смех, крики. Пришлось нам спрашивать дорогу. Клуб «Старая Бухта», вытянутое здание с террасой, нависшей над водой, вызывал воспоминания о старомодных речных трамвайчиках. По морю вокруг летали цветные всполохи. Кто-то плясал на террасе. Из кухни доносились аппетитные запахи. Вокруг скопилось столько народу и машин, будто все местные таксисты на просьбу: «Везите меня куда-нибудь, где будет весело!», не сговариваясь, мчали в плавучий клуб. Хороший знак! Только вход в этот рай преграждал охранник. Он взглянул поверх нас и не произнес ни слова, повел головой, что означало «Девочки, быстро домой и баиньки». Нас уже теснили сзади, но я не уходила, а сказала охраннику тоном заговорщика:

– Мы на похороны бабушки.

– Че-го? А ну брысь! – ответил он.

Мы отошли в сторону. Несмотря на неудачу, Рита улыбалась. Мне стало ясно: она струхнула, только заслышав музыку, визги и хохот, сотрясающие здание на сваях. Для нее войти в клуб все равно что шагнуть в пасть хищного зверя. Но я-то сдаваться не собиралась.

– Вот глупый, еще и в кино не разбирается, – сказала я об охраннике.