Текст книги "Девушка с характером (СИ)"
Автор книги: Анне Якобс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
19
В сочельник Мари вместе с остальной прислугой была на рождественской службе. Впервые в жизни ей не пришлось трястись от холода, стоя коленями на церковной скамье, ведь в своей подарочной коробке она обнаружила зимнее пальто и войлочные сапоги.
И то, и другое раньше, без сомнения, принадлежало фрейлейн Катарине. Едва Мари, любуясь новой одеждой, ступила на освещенный двор, ее окликнул возмущенный голос Йордан:
– Смотри-ка. Пальто молодой госпоже сшили всего два года назад. Лучшая шерсть, меховая подкладка. И сапоги почти новые. Поистине королевские дары для кухарки.
– Ваше мнение никому не интересно, Йордан, – ответила фрейлейн Шмальцлер, оказавшаяся рядом с Мари. – Мы сегодня празднуем день рождения Иисуса нашего Христа, проповедовавшего кротость и любовь к ближним.
– Я сказала это только для того, чтобы девушка ценила подарки.
– Она это сделает и без твоих напоминаний!
Мари действительно гордилась и была благодарна. Какая роскошь иметь такое пальто! Оно не только замечательно теплое, но и сшито как на нее. И изящные войлочные сапоги сидят как влитые. Значит, вот как чувствуют себя состоятельные дамы зимой. Как жаль, что у Мари не было подходящей шляпы, и ей пришлось довольствоваться шерстяным платком. Когда они вернулись на виллу, господа садились в один из своих автомобилей. По их мимолетному приветствию было видно, что они торопились. И только молодой господин приветливо улыбнулся и даже как будто поклонился.
У Мари екнуло сердце, болезненно и одновременно приятно, ее это напугало: она-то думала, что все свои чувства держит под контролем. Он насмехается надо мной, сказала Мари себе и сразу пожалела, что на ней не толстые кожаные ботинки и серое шерстяное пальто, какие полагаются кухарке.
В те дни было много работы. Готовили, обслуживали, устраивали на ночлег гостей, убирали комнаты, выполняли специальные поручения родственников хозяев. Госпожа Мельцер составила четкий план приема гостей, который предусматривал прогулки, время для бесед, посещение фабрики, совместный поход на рождественскую ярмарку и, разумеется, обеды. Никто на вилле не был рад этим визитам, однако госпожа твердо придерживалась давнего обычая. В первый день Рождества приехали родственники мужа, на второй день вилла была полна Мейдорнов. Так как благородное семейство Мейдорнов приезжало издалека, они жили на вилле несколько дней, чего не позволялось родне со стороны Мельцеров. Алисия тщательно следила за тем, чтобы семьи не пересекались, поскольку уже много лет назад стало очевидно, что они друг друга не выносят.
– На вилле часто бывают гости, – вздохнула Эльза, – но эти люди думают, что им всюду позволено совать нос. Одну из сестер господина директора я вчера застала в гладильной.
– Это еще что, – откликнулась Августа. – Какой-то вислоухий толстяк бежал за мной на четвертый этаж, хотел знать, где моя комната.
– И узнал? – саркастически спросил Роберт. – Ты показала?
– А если и показала? – прошипела в ответ Августа.
– Да как хочешь, – ответил он, пожав плечами.
Вечерами Мари валилась с ног и все же с трудом засыпала.
Что-то не давало ей покоя, в сознании всплывали какие-то образы. Давно позабытое являлось вдруг ярко и явно, будто было только вчера. Лицо молодой женщины, обрамленное темными волосами. Улыбка была до того нежной, что у Мари сердце заходилось, а подушка промокала от слез. Детская кроватка с белой загородкой. Это было в приюте? Она снова была ребенком, трясла прутья загородки, упиралась в них ножками. Еще мольберт, перед ним стоит молодая женщина и рисует на холсте. Китти? Женщина была похожа на нее и все же другая. Серая, словно тень, но в то же время живая, она смеялась, разговаривала с ней, смотрела на нее. Потом вновь становилась прозрачной и исчезала. Мари часто видела и каменную женскую головку. Проводила рукой по гладкому лицу, лбу, носу, губам своей маленькой рукой, рукой ребенка.
«Этому нужно положить конец», – решила она, когда однажды утром в очередной раз проснулась невыспавшейся.
Действительно ли та, что жила в жалкой каморке, была ее матерью? Художница, которая перестала получать заказы. Жившая одна с маленькой дочкой, без мужа. Которая влезла в долги и в конце концов потеряла все свое имущество. В долги не кому-нибудь, а к директору Мельцеру.
Мари не хотелось оказаться дочерью этой женщины. Но у нее из головы не выходила каменная фигурка в каморке старухи, а также ее слова о сходстве с матерью.
И если все правда, она должна знать больше. Даже если это знание принесет страдания, а все ее уже ставшие привычными фантазии окажутся ложными. Случай приоткрыл ей частичку правды, остальное она должна выяснить сама.
Но как? У кого спросить? Старая Дойбель будет молчать, хотя, вероятно, ей известно еще много чего. Может, попытать счастья у соседей? Но нельзя попадаться на глаза хозяйке пивной. Кто еще мог бы помочь? Не помнит ли сам директор Мельцер о художнице Луизе Хофгартнер, квартиру которой опустошили по его просьбе? Однако маловероятно, что он удовлетворит любопытство кухарки. Папперт! Вот кто может что-то знать. Но скажет ли? Начальница сиротского приюта терпеть не могла Мари, а Мари не выносила ее.
Как ни крути, наиболее перспективной выглядела беседа с госпожой Дойбель. Мари решила рискнуть тайно пробраться в комнату пожилой женщины и расспросить ее. Мари полагается один свободный вечер, им она и воспользуется. На случай, если госпожа Дойбель откажется говорить, Мари приберегла пять марок из рождественской прибавки, с их помощью она надеялась разговорить старую.
На третий день Рождества, после праздника святого Стефана, начало таять. На дорогах образовались грязные лужи, которые за ночь покрывались тонкой ледяной коркой. Снег съеживался, его первозданная белизна по обочинам дорог превратилась в желто-коричневую массу, в парке матово зеленели лужайкой прогалины. То и дело с деревьев срывались шапки снега, разлетаясь в солнечном свете легкими хлопьями, отчего освободившиеся от груза ветки, пружиня, выстреливали вверх.
Мари накинула старенький платок, в роскошном пальто в Нижнем городе она выглядела бы подозрительно. Кроме того, уже не было так холодно, с деревьев и крыш капало, а зимнее солнце отражалось в лужах.
– Что, пошла к полюбовничку? – насмешливо спросила Августа. – Передавай от меня привет.
Последние дни она снова чувствовала себя бодрой, тошнота исчезла, прекратились и внезапные обмороки. Она лишь слегка поправилась, в остальном была цветущей и румяной.
– Госпожа дала от ворот поворот? – не унималась она. – С сочельника она ни разу не звала тебя наверх.
– Госпожа больна.
Августа засмеялась, как будто что-то знала. Но, по крайней мере, отстала от Мари и пошла в кухню.
Мари старалась обходить большие лужи, но ее старенькие ботинки все равно намокли еще до того, как она миновала ворота Святого Якова. Однако ее больше занимали сейчас другие вещи. Почему, интересно, хозяйка пивной боялась Мельцера? За этим что-то крылось, какая-то тайна, которую никто, и прежде всего она сама, не должен был узнать.
В переулках было непривычно тихо, словно бы жильцы отдыхали после утомительных праздников. Лишь немногочисленные дети прыгали по сырой брусчатке, бросали камешки в пробоины и радовались, когда оттуда выпрыскивала коричневая жижа. На крыльце одного из домов спал пьяный, спиной прислонившись к холодному камню. Рядом лежал взъерошенный пес, зарычавший на Мари, когда она проходила мимо. Не доходя до пивной, Мари остановилась, чтобы оценить обстановку. В переулке никого не было, окна пивной были слишком малы, чтобы заглянуть через них внутрь. Мари надеялась, что внутри были посетители, тогда хозяйка будет заниматься ими и не придет наверх.
Пробираясь к пивной, Мари, перебегала от одного дома к другому, прячась в дверях, но последний участок ей пришлось преодолеть в открытую. Она помнила, что внутри пивной был узкий коридор, прямо от входа вела наверх лестница, справа располагалась барная стойка. В такую погоду хозяйка, вероятно, топила печку, и двери, скорее всего, были закрыты, чтобы не выпускать тепло. То есть у Мари был неплохой шанс незаметно проскользнуть к лестнице.
Удача была на ее стороне. Правда, старые ступени немилосердно скрипели, но она добралась до каморки госпожи Дойбель, не будучи замеченной.
– Входи, Мари, – послышался голос изнутри.
Госпожа Дойбель, должно быть, увидела ее еще на улице.
А Мари-то думала, что всех перехитрила. Она толкнула дверь, сжалась от громкого скрипа и быстро затворила ее у себя за спиной. Старуха сидела в той же одежде, что и в первый раз, голова точно так же была обмотана шерстяным платком.
– Здравствуйте, госпожа Дойбель. Я… я пришла, потому что…
– Тебе любопытно, так? – перебила ее пожилая женщина. – Ты приносишь несчастье, девочка. Но грех всегда тянет за собой несчастье. А я не хочу больше брать грехов на свою душу. Уж больно тяжелы они перед Страшным судом. Они могут стоить мне вечного блаженства…
Мари нетерпеливо переступала с ноги на ногу. Она досадовала на болтовню старухи, все кончится тем, что придет ее дочь, и тогда все пропало. Но Мари все же удалось ввернуть свой вопрос:
– Пожалуйста, госпожа Дойбель, расскажите мне о моей матери. Это она выточила каменную фигурку? И деревянные тоже? И отчего она задолжала именно директору Мельцеру?
Старая Дойбель уставилась на Мари своими светлыми внимательными глазами.
– Директору Мельцеру?
– Да, директору Мельцеру, – повторила Мари.
Она ведь не будет сейчас врать? Говорить неправду из страха перед дочерью?
– Ведь он забрал мебель у моей матери, – твердо продолжала Мари.
– Откуда ты знаешь? – прошамкала старуха.
– Я знаю.
Госпожа Дойбель пожевала губами, скрюченной рукой потрепала свой теплый платок и сдвинула его со лба, и стали видны ее жидкие седые старушечьи волосы.
– Это уже потом. А поначалу ей жилось хорошо. Она тут бегала с розовым комочком на руках. И все у нее было: и мебель, и ковры, и картины на стенах, и все хозяйство, которое ей было нужно для рисования. Деревянные заготовки и мрамор. Она колотила и стучала молотком. И рисовала красками. А комочек мирно себе спал.
– Но откуда у нее появились долги?
На лице старухи промелькнула странная ухмылка.
Долги у нее были постоянно, у художников всегда так. А потом, когда уже совсем ничего не осталось, она начала брать взаймы. Везде, где возможно. Господин Мельцер погашал все ее долги, а потом разом потребовал вернуть все деньги. Нельзя быть такой легкомысленной. Такой гордой, такой упрямой. Хотя бы из-за тебя. Но случилось то, что случилось. Когда он пришел за деньгами, был ужасный скандал. Она выставила его вон, вслед ему швырнула кастрюлю. И тогда он послал людей, которые погрузили все ее имущество на телегу и уехали. Оставили только матрац и одеяло, в которое она завернула тебя.
Дойбель говорила без сожаления, по ее мнению, Луиза Хофгартнер сама была виновата в столь плачевном финале. Мари прикусила губы, чтобы не сказать лишнего, но внутри у нее все клокотало. Может, от нищеты ее мать и заболела? Ей пришлось недоедать и мерзнуть, потому что Мельцер все вывез?
– Так от чего же она умерла? Ведь она была так молода.
– Так и что… от туберкулеза. Поднялась температура, потом кровь горлом пошла. Быстро она умерла. Наверно, даже лучше, что мучаться не пришлось.
Женщина тяжко вздохнула, кажется, воспоминания давались ей нелегко. Она откинулась на спинку своего плетеного кресла и вцепилась руками в потрепанные подлокотники.
– Перед самой смертью Луиза попросила нас позвать священника. Мы так и сделали – в конце концов, это по-христиански. Она исповедовалась перед пастором и умерла во Христе Господе нашем.
Мари пробрала дрожь. Да, она знала, что жизнь может быть жестокой. Она отняла у нее Додо и мать. Смерти не было важно, кто перед ней – молодой или старик, любят его или ненавидят, останется ли без матери маленький ребенок…
И преподобный отец Лейтвин отнес тебя тогда в сиротский приют…
Мари насторожилась. Имя было ей знакомо. Это был священник, бывавший несколько раз в приюте и молившийся вместе с ними. В Великий пост перед Пасхой и перед Рождеством.
Его преподобие Лейтвин знал мою мать? Но почему он ни разу…
И тут ее ударили сзади: дверь распахнулась, и Мари прилетело в спину.
– Думаешь, я не догадывалась? – завопила хозяйка. – Франц – и тот заметил, но я сперва ему не поверила. Вон отсюда, ублюдочная! Сукина дочь!
Она набросилась на Мари, намереваясь вцепиться ей в волосы, но Мари ловко увернулась и поставила между собой и Матильдой табуретку. Матильда споткнулась, ушибла колени и вульгарно выругалась.
– Убью, дрянь такая! Сейчас позову полицию, под суд пойдешь! Шлюха! Воровское отребье!
Мари воспользовалась тем, что толстуха не могла быстро подняться, и проскользнула мимо нее на лестницу. Спускаясь, она слышала, как Матильда ругается со своей матерью, которая тоже за словом в карман не лезла и отвечала на брань.
Мари оказалась в тесном коридоре перед входной дверью. Там ее ждал Франц – тот тип, что в прошлый раз катил на тачке бочонок шнапса.
– Отойди в сторону и дай мне пройти! – потребовала она, еле дыша.
У мужчины были грубые черты, нос картошкой, тонкие синюшные губы. Не моргнув глазом, он схватил Мари за руку. Она вскрикнула от боли, потому что он стащил ее с последних ступенек и прижал спиной к входной двери.
– Шпионить вздумала?
Он крепко держал ее одной рукой, а второй замахнулся, чтобы ударить в лицо. В последний миг Мари нащупала спиной дверную ручку и надавила на нее. Дверь распахнулась, удар пришелся мимо, а Мари спиной повалилась на тротуар. В первый момент она будто оглохла, затем попыталась встать на ноги. Но Франц опередил ее и склонился, намереваясь схватить за волосы.
– Эй! – послышался мужской голос. – Оставь ее!
Потом одновременно произошло несколько вещей, которые Мари осознала лишь позже. Сначала она закричала от боли: Франц все-таки вцепился ей в волосы и приподнял ее с земли. Однако в следующее мгновение он сам взвыл от боли и ярости. Нападавший взял его сзади за горло, беспощадно прижав его голову к своей груди. Захват был столь сильным, что Франц вскоре стал задыхаться.
– Это называется «шея в замке», приятель. Так что не дергайся, а то останешься калекой.
Мари схватилась руками за волосы, кожа на голове горела, но она понимала, что сейчас нужно как можно скорее вставать и убираться отсюда. Она поднялась на ноги, подобрала с земли свой испачканный в грязи платок и обомлела.
– Мари! Ах ты, господи, Мари!
– Господин…
Боже, и за что судьба так обошлась с ней? Ее спасителем стал не кто-нибудь, а Мельцер-младший. Причем он даже не сразу ее узнал. Он помог бы любой женщине, которую избивает в переулке это чудовище.
– С ума, что ли, сбрендил, Франц? – В дверях стояла хозяйка. – Отпусти. Сейчас же отпусти, идиот! Это же сын директора господин Мельцер-младший!
– Да я его отпустил, – прокряхтел Франц. – Это он не пускает!
Пауль убрал руки, мужчина, откашливаясь и изрыгая проклятия, заковылял к пивной.
– Что ты тут делаешь, Мари? Здесь! – Пауль с ужасом смотрел на нее. – Уж не в пивной ли ты была?
Она с трудом взяла себя в руки. Что она должна была ему сказать? Только не правду. Но тогда нужно быстро наврать что-то правдоподобное.
– Я… я искала подругу. Мы были вместе в сиротском приюте. Ее зовут Додо.
Бедная Додо, вероятно, простила бы ей эту ложь. Возможно, она смотрела сейчас с небес и болела за свою подругу.
– Искала здесь? – усомнился Пауль.
– Да, она работает в трактире, так она мне говорила… Молодой господин замотал головой, словно не мог это осмыслить. Потом деловито приобнял Мари за плечи и спросил, все ли в порядке.
– Я не привыкла ныть, господин. Вот только мой платок безнадежно испорчен.
– Тогда пойдем, – решительно сказал Пауль. – Я провожу тебя до ворот Святого Якова, оттуда ты в целости и сохранности доберешься до виллы.
– Вам не следует этого делать, господин. Нас могут увидеть вместе.
– Переживаешь за свое доброе имя? – раздраженно спросил он. – Тогда тебе не следовало бы ходить по темным переулкам в Нижнем городе.
Она молча шла рядом с ним. Он предусмотрительно брал ее под руку, когда им попадались на дороге выбоины, пропускал вперед в узком переулке. Мари теперь почувствовала боль в спине и плечах, ушибы еще долго будут напоминать ей об этой прогулке. Но хуже всего было то, как она выглядит в глазах Пауля. Что он о ней думал? Уж конечно, он понял, что она лжет, и в результате решил, что в пивную она ходила к своему любовнику. Куда же еще могла пойти кухарка в свободный день?
На них то и дело оглядывались прохожие: хорошо одетый молодой человек и девушка в мокром, грязном платке являли собой исключительно странную парочку. Она закрутила спутанные волосы в узел и повязала платком, но ветер выхватывал густые пряди и закрывал лицо. Уже смеркалось, когда они с Паулем подошли к воротам Святого Якова, уличное освещение еще не зажгли, но вдали был виден свет фабрик. Пауль остановился в тени ворот, Мари тоже застыла.
– Теперь я тебя отпущу, Мари, – прошептал он тихо. – Могу я тебя кое о чем попросить?
Он впервые был так близко. Так близко, что, казалось, она ощущает его тепло, запах волос, кожи. Мари вдруг охватила странная дрожь.
– Все что угодно, господин.
Она посмотрела на него и под его настойчивым взглядом осознала, что этот ее ответ он мог интерпретировать неверно. Но опасения оказались напрасными.
– Обещай мне, что никогда больше не будешь делать подобных глупостей, – произнес он и основа положил ей руку на плечо. – Слава богу, я оказался там вовремя и смог тебя защитить.
– Простите, господин, – прошептала она. – Я у вас в долгу, вы меня спасли.
– Я сделал это с радостью, Мари, и сделал бы для тебя много больше, если бы мог.
На какое-то мгновение Мари показалось, что он привлек ее к себе, и она, околдованная близостью, не сопротивлялась.
Его серые глаза очаровали ее, казалось, они полностью подчинили ее.
– Мари, – тихо пробормотал он. – Иди, пожалуйста. Иди, пока не поздно.
Она вся сжалась, испугавшись себя самой. Суетливо закуталась в свой платок и не оглядываясь побежала вниз по улице.
20
Шофер придерживал для Алисии дверь автомобиля, и она ощущала на себе его тревожный вопросительный взгляд. Это нервировало. Разумеется, прислуга так и ли иначе участвовала в жизни хозяев, что было вполне естественно, ведь все обитатели виллы были, по сути, одной большой семьей. Однако досадный инцидент с Китти Алисия предпочла бы скрыть от персонала.
– Домой, Роберт, – произнесла она приветливо, но отстраненно.
– Слушаю, госпожа.
Роберт закрыл за ней дверь, обошел машину и сел за руль, Алисия видела, что он взволнован. Рядом с ними прогремел трамвай. В вагоне стоял кондуктор в синей форме, сидели несколько пассажиров. Алисия не любила эти громкие лязгающие трамваи и с тоской думала о старых добрых конках.
– Простите, госпожа… Не хотел быть назойливым, но… Роберт обернулся. Не хотел, а все-таки оказался!
– Что такое, Роберт? Я замерзла, хорошо бы мы уже поехали.
Молодой человек промолчал, и она отчетливо видела, как заходил его кадык.
– Я полагал, доктор Шляйхер поедет с нами. Ведь дело срочное, не так ли?
– Доктор Шляйхер занят. Но он навестит нас на днях.
На лице Роберта отобразилось глубокое разочарование, и если Алисии не ошиблась, у парня даже глаза потемнели. Она констатировала это с сожалением, поскольку у нее были виды на Роберта. И как оказалось, он, к сожалению, не умел сдерживать эмоции. Не хватало самодисциплины. Качества, которое Шмальцлер было не занимать.
К счастью, ответ его удовлетворил, и машина наконец тронулась. Движение в центре города и раньше было интенсивным, однако теперь оно главным образом состояло из автомобилей, конки почти перестали встречаться.
В действительности Алисия была разочарована не меньше Роберта, на этот визит к доктору она возлагала большие надежды. Однако он лишь задавал вопросы, говорил прохладным деловым тоном и не откликался на материнскую озабоченность.
– И как долго?
– Три… нет, четыре дня. Я уже не знаю, что делать, доктор. Она мне не открывает. И не ест.
– И все из-за запрета господина директора?
– Я не могу придумать себе другую причину.
Алисия надеялась, что доктор тут же отменит всех пациентов и поедет вместе с ней на виллу. Ведь речь шла о жизни и смерти! Ее дочь была склонна к меланхолии и, как ей казалось, к саморазрушительному поведению. Во всяком случае, видимо, она решила голодать до смерти.
– Не думаю, что это необходимо, госпожа Мельцер. Я бы на вашем месте, скорее, запасся терпением. Держите меня в курсе, если возникнет срочность, я, разумеется, к вашим услугам.
Она хотела возразить, что срочность уже возникла, но легкая ирония на лице доктора удержала ее от этого. Возможно, она слишком серьезно все воспринимала. Но и смешной выглядеть перед врачом не хотела.
– Сердечно благодарю вас, господин доктор, за помощь.
Он наклонился к ее руке и галантно поцеловал, посмотрев снизу вверх своими стального цвета глазами. Раньше ей этот жест очень нравился, он выражал скрытое желание, уважительное, но куртуазное почитание ее женственности. Сегодня взгляд был неискренним.
Дома хозяйку встретила Августа, она взяла у нее пальто, шляпу и ботинки.
– Вернулся ли мой сын?
Августа просияла. В последнее время девушка просто светилась радостью, она вся была, как румяное яблоко. Что ж, если у них с Робертом дело шло к женитьбе, Алисии это было на руку. Семейное положение настроит Роберта на серьезный лад и удержит на вилле.
– Молодой господин у себя наверху.
– Позови его в красную гостиную.
– Будет сделано, госпожа.
До обеда еще добрый час, Иоганн, возможно, не приедет. На фабрике проблемы, сломались два станка. Поэтому, скорее всего, они с Паулем и Элизабет будут обедать втроем.
Идя к лестнице, Алисия мимоходом тронула еловую ветку и заметила, что хвоя уже начала осыпаться. В новогоднюю ночь свечи лучше было не зажигать. Дерево уже выполнило свое предназначение, теперь с него уберут игрушки, оттащат в парк и распилят на дрова.
Стол еще не был накрыт – Роберт, видимо, до сих пор возился с машиной. Алисия закрыла дверь и поднялась на второй этаж.
– Катарина?
Не очень надеясь на ответ, она все же постучала в комнату младшей дочери. Как и ожидалось, ответа не последовало. Катарина заперлась у себя утром в первый день Рождества, и ни просьбами, ни угрозами не удавалось заставить ее открыть дверь. Иоганн сначала пожал плечами, потом разгневался и пообещал позвать плотника.
– Папа, не волнуйся, – сказала Элизабет. – Чем меньше обращать внимания, тем раньше она прекратит весь этот театр.
Иоганн и в самом деле успокоился и перестал обращать внимание. «Ох уж эти отцы, – тихо вздыхая, думала Алисия. Разбушеваться, нагнать на всех страху, а потом перевалить всю ответственность на женщин». Ее отец был таким, таков и ее муж. А если девочка сделает что-нибудь с собой?
– Катарина! Хотя бы отзовись. Я волнуюсь.
Ни слова. Отчаяние. И откуда в ней это упрямство?
Пауль с газетой на коленях сидел в красной гостиной и ждал мать. На столе все еще стояла маленькая елочка, под которой лежали подарки, остальное Эльза убрала. Когда Алисия вошла, Пауль бросил газету на пол и поднялся навстречу матери.
– Доброе утро, мама. Какая ты бледная. Ты удачно съездила к доктору Шляйхеру?
– Нет, к сожалению.
Пауль провел ночь в городе, у одного из его друзей был день рождения. Алисия заметила, что сын был невыспавшимся. Похоже, попраздновали на славу.
Пауль подождал, пока мать сядет на диван, после чего и сам опустился в кресло, однако был напряжен. Сидел, словно перед прыжком: колени подтянуты, корпус наклонен вперед.
– Мама, прошу, не сердись, но доктор прав. Ты знаешь, я очень люблю свою младшую сестру, но она чертовски упряма.
– Девочка нездорова, Пауль. У нее слабые нервы и склонность к мрачным настроениям. Я думаю, папин запрет задел самые чувствительные ее струны. Вспомни, какая она была уравновешенная и веселая, пока могла рисовать Мари.
Пауль не мог знать из личных наблюдений, он в это время был в Мюнхене. Но если мама сказала, наверное, так оно и было.
– У отца могут быть свои причины, – сказал он осторожно, поскольку мать не допускала критики в сторону отца. – Однако стоило бы действовать более аккуратно. Ты права, мама, Катарина очень чувствительна.
– Более чем, Пауль, – подтвердила Алисия. – Я в высшей степени обеспокоена.
Пауль посмотрел на дверь и наморщил лоб.
– Мне не хочется это говорить, но, боюсь, нам придется прибегнуть к предложению отца.
Алисия тяжело задышала: настал момент, когда было необходимо принять решение. Катарина с самого утра не подавала звуков. Все еще сохранялась вероятность, что она в обмороке. Или чего похуже.
– Звать плотника со стороны, который разнесет дверь, – вымученно проговорила Алисия. – Не нравится мне эта идея. Кто знает, в каком состоянии Катарина. Нет уж, лучше пусть Густав или Роберт.
– Я не считаю Роберта удачной кандидатурой, мама. Уж лучше я сам.
– Ты?
Пауль по-мальчишечьи улыбнулся матери.
– Ты разве не знала, что я умею держать в руках молоток и стамеску?
При слове «стамеска» Алисия поежилась. В собственном доме они будут орудовать, словно грабители. Какой позор!
– Нет, Пауль, прошу, не надо. Я лучше позову Мари.
Пауль вздрогнул, услышав это имя. И хмуро спросил, что она хочет от девушки.
– Она должна подойти к двери и поговорить с Китти. Катарина ответит ей, я уверена. Если еще в состоянии.
Алисия сжала губы и, как ни старалась, не смогла сдержать слезы. После чего быстро смахнула их тыльной стороной ладони.
– Мама, я понимаю твою тревогу, – озабоченно проговорил Пауль, видимо, заметив материнские слезы. – Но я категорически против, чтобы ты втягивала в эту историю Мари.
Алисия вынула из рукава батистовый платок и промокнула щеки. Она сделала паузу и раздраженно посмотрела на сына.
– Не понимаю тебя, Пауль. Ведь именно эта девушка и есть причина всех наших несчастий! С какой стати я должна о ней беспокоиться?
Пауль неловко развел руки и случайно задел елку. Один из стеклянных шаров упал и покатился по ковру.
– Но ведь Мари не виновата, что Китти выбрала ее в качестве модели. Мари лишь исполняет наши приказания. И поэтому было бы безответственно использовать девушку.
– То есть как это – использовать? – У Алисии начинало иссякать терпение.
– Ты разве не помнишь, чем пригрозил отец? Если он еще раз заметит Мари возле Китти, Мари будет уволена.
Алисия иначе представляла себе этот разговор с сыном. Раньше Пауль всегда был на ее стороне, поддерживал ее взгляды и как мог подбадривал ее. Однако сегодня он показался ей чужим. Почему он, собственно, так уж вступается за эту кухарку?
– Хорошо, Пауль. – Она постаралась изобразить непринужденную улыбку. – Я послушаюсь тебя.
– Спасибо, мама!
Он вскочил с кресла и стал взволнованно ходить взад-вперед по комнате. Дважды останавливался и поворачивался к ней, порывался что-то сказать, но потом передумал. В конце концов подошел к двери и взялся за ручку.
– Я попробую еще раз поговорить с Китти. Пожелай мне удачи, мама.
– Разумеется…
Она осталась сидеть неподвижно, Пауль тем временем пошел на третий этаж. Неразбериха какая-то! Он ведь не предпримет никаких необдуманных шагов? Ломать дверь, например? И в результате еще и пораниться…
– Госпожа?
По своей привычке тихо в комнату вошла Элеонора Шмальцлер. Кажется, эта женщина обладала шестым чувством, которое ей подсказывало, когда нужно прийти: Алисия действительно хотела ее позвать.
– Хорошо, что вы здесь, фрейлейн Шмальцлер. Прикажите прийти сюда Мари.
– Конечно, госпожа. И я еще кое-что добавила бы.
– Добавили? В каком смысле?
Прозвучало неприятно, и Алисия рассердилась на себя за несдержанность. Экономка лучше держала себя в руках и улыбалась.
– Это всего лишь идея, госпожа. Простое предложение. Видите ли, я долго думала, каким образом мы можем помочь молодой госпоже, не нарушая запрета господина директора. И сегодня ночью меня осенило.
Алисия глубоко вздохнула, с беспокойством прислушиваясь к звукам из коридора. Не стучат ли еще молотки? Не трещит ли дерево под натиском стамески? Но нет, все было тихо.
– Рассказывайте, фрейлейн Шмальцлер, но, пожалуйста, коротко.
