Текст книги "Моя сестра живет на каминной полке"

Автор книги: Аннабель Питчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Чудесно! – со слезами в голосе проговорил папа, когда Роза исполнила свой сольный кусочек. – Ангельский голос!

Всем, у кого есть уши, ясно, что Джас поет куда лучше. Я ей так и сказал, прямо в машине. Это было проще простого. Мы с ней тряслись на заднем сиденье впритирку друг к дружке. Переднее сиденье досталось Розе. Папа даже пристегнул урну ремнем, а мне про ремень напомнить забыл.

Мы свернули с шоссе, начали спускаться с холма и вдруг увидели море – синюю, сверкающую и прямую-прямую полоску, будто кто по линейке прочертил. Мы подъезжали ближе, ближе, полоска становилась шире, шире. А папин ремень безопасности, наверное, стал ему слишком тесен, потому что папа принялся оттягивать его, словно тот мешал ему дышать. Когда мы заехали на парковку, папа рванул ворот рубашки, даже пуговица отскочила и – бац! – прямо в серединку руля. Я как крикну: «В яблочко!» – только никто не засмеялся. Папа барабанил пальцами по приборной панели. Звук – как будто лошадь скачет.

Я подумал: интересно, есть здесь ослики? И тут Джас открыла дверцу. Папа вздрогнул. Джас подошла к парковочному автомату и побросала в него монетки. Пока выползал чек, папа выбрался из машины, прижимая урну к груди.

– Живее, – сказал он.

Я отстегнул ремень и вылез. На пляже пахло жареной рыбой и картошкой, у меня сразу заурчало в животе.

Когда мы шли по гальке к морю, я приметил пять отличных голышей. Голыш – это такой плоский камешек, который подпрыгивает по воде, если его правильно запустить. Джас когда-то учила меня. Я хотел было подобрать голыши и попробовать запустить, но побоялся – вдруг папа разозлится. Он поскользнулся на какой-то водоросли и чуть урну не уронил. А это было бы плохо. Прах Розы такой мелкий-мелкий, как песок, все бы перемешалось, не собрать. Я почему знаю, потому что, еще когда мне было восемь лет, разок заглянул в урну. Ничего особенного. Я-то представлял себе, что там все разноцветное: что-то бежевое, как кожа, что-то белое, как кости. Не ожидал такой скукоты.

День был ветреный, волны били в берег и исчезали шипящей пеной, как кока-кола, если потрясти бутылку. Мне хотелось разуться и побегать по воде босиком, но я подумал, что сейчас, наверное, не стоит. Папа начал прощаться. Говорил то же самое, что и в прошлом году, и в позапрошлом году. Что мы, мол, никогда ее не забудем. Что отпускаем ее на волю. Краешком глаза я заметил что-то оранжево-зеленое, парящее в воздухе. Подняв голову и сощурившись от солнца, я увидел, как в облаках кружит и кружит воздушный змей и превращает ветер в красоту.

– Скажи что-нибудь, – шепнула Джас.

Я опустил голову. Папа не сводил с меня глаз. Не знаю, сколько он уже дожидался. Долго, наверное. Я положил руку на урну, состроил серьезную физиономию и сказал: «Прощай, Роза». А потом: «Ты была хорошей сестрой» (что неправда) и еще – «Я буду по тебе скучать». Это уж было полным враньем – я не мог дождаться, когда мы наконец от нее избавимся.

Папа открыл урну. Честное слово, открыл! За все года, что я помню, до этого у нас еще ни разу не доходило. Джас с усилием сглотнула. Я вообще перестал дышать. Ничего вокруг себя не видел, только папины пальцы, прах Розы да рвущийся в небо идеальный ромб. Заметил глубокий порез на среднем папином пальце. Когда это, интересно, он поранился? Болит, наверное. Папа попытался просунуть пальцы в урну, но они не пролезали. Он поморгал глазами и стиснул зубы. Подставил дрожащую ладонь. Такую высохшую, как у старика. Наклонил урну, выпрямил. Снова наклонил, сильнее, чем в первый раз. Горлышко почти коснулось ладони. Высыпалось несколько сереньких крупинок. Папа, задыхаясь, рывком поднял урну. Я разглядывал пепел у него на ладони и гадал – чем это было раньше? Розиным черепом? Пальцем на ноге? Ребрами? Оно чем угодно могло быть. Папа большим пальцем с нежностью прикоснулся к пеплу, шепча какие-то слова; мне не было слышно какие.

Ладонь с пеплом сжалась в кулак. Крепко, даже костяшки побелели. Папа глянул в небо, глянул на пляж. Обернулся ко мне, потом уставился на Джас. Он словно ждал, что сейчас кто-нибудь крикнет: НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО! Но мы молчали. Я думал, он подставит ладонь ветру, чтобы тот сдул пепел, а папа передал урну Джас и шагнул вперед. Море забурлило вокруг его ботинок. Я чувствовал, что краснею. Папа вел себя как ненормальный. Даже Джас смущенно закашлялась. Набежавшая волна замочила папе джинсы. Он сделал еще шаг. Соленая вода пенилась у его коленей. Медленно папа поднял руку со сжатым кулаком. Где-то позади нас послышался радостный девчачий крик – змей взвился прямо к солнцу.

Лишь только папа разжал пальцы, как налетел сильный порыв ветра. Он сбил змея в небе и бросил пепел прямо папе в лицо. Папа вычихнул Розу. Девчонка снова завизжала, теперь испуганно, а какой-то парень с сильным акцентом заорал:

– Падает!

Папа резко оглянулся. Я проследил за его взглядом и увидел большую смуглую руку, пытавшуюся выровнять змея.

Папа затряс головой и громко выругался. Змей шлепнулся на гальку. Парень захохотал, обхватил девушку, и та тоже засмеялась. С громким всплеском папа выскочил из воды и выхватил у Джас урну. Она уже успела закрыть крышку, но папа прижал ее еще крепче и все зло смотрел на парня, будто это тот напустил на нас ветер.

– Как ты? – пробормотала Джас.

В папиных глазах стояли слезы. Мне почему-то вспомнились капли, которые покупают в аптеке, если у тебя какая инфекция, или аллергия, или ты мало ел морковки.

– Хочешь, я… То есть… я могу сама, если хочешь. Сама могу развеять…

Джас еще не договорила, а папа уже отвернулся и зашагал к машине, крепко зажав урну в левой руке. А я быстренько поднял голыш и запустил в море. Он пять раз подпрыгнул! Мой рекорд.

6

В понедельник утром миссис Фармер уселась за стол и зачитала объявления – про клуб садоводов, про диктофоны и про футбольную команду. Я сразу навострил уши, когда она сказала:

– В среду в три часа директор школы проводит отборочный матч. Сбор на школьном стадионе, не забудьте бутсы.

А затем устроила перекличку. Все отвечали: «Здесь, мисс», а Дэниел отозвался: «Здесь, миссис Фармер». Только что не поклонился. Его ангел уже на пятом облаке. Ангел Суньи – на четвертом, а все остальные – на третьем. Только мой до сих пор на первом.

– Как вы провели выходные? – спросила миссис Фармер, и все разом загалдели. А я сидел тихо. – Не все сразу, по очереди. – Миссис Фармер указала на меня: – Сначала Джейми. Ну, чем интересным ты занимался?

Я вспомнил море, а потом вспомнил пепел, а потом – свечки, которые папа зажег вокруг Розы, когда она вернулась к себе на камин. Нет, про мои выходные так просто не расскажешь.

– Можно в туалет? – спросил я.

Миссис Фармер испустила тяжкий вздох:

– Уроки только что начались.

Я не понял – это да или нет, и не знал, как мне быть. Привстал, снова сел.

– Расскажи про свои выходные, – процедила она, как будто я нарочно упрямлюсь.

Раздалось металлическое позвякивание, и сбоку возникла поднятая рука Суньи.

– Можно мне, миссис Фармер! Можно я расскажу! – И, не дожидаясь ответа, Сунья выпалила: – Я познакомилась с сестрами Джейми!

Я разинул рот.

– А, с близняшками! – Миссис Фармер с улыбкой подалась вперед.

Сунья кивнула:

– Они такие славные. Обе.

Миссис Фармер перевела на меня бесцветные глаза:

– Напомни, как их зовут?

Я откашлялся, выдавил:

– Джас…

– …и Роза, – вмешалась Сунья. – Мы все вместе ездили на озеро[2]

и ели мороженое и конфеты, и собирали ракушки, и встретили русалок, и они нас учили дышать под водой…

Миссис Фармер вытаращила глаза, сказала: «Очень интересно» – и начала урок.

– Ну ты и урод! – крикнул мне на перемене Дэниел, и все вокруг заржали. Я сидел на стадионе, сам по себе, и разглядывал собственный башмак, будто занимательней зрелища не найти. – И подружка у тебя чокнутая!

Все опять так и грохнули. Похоже, их там было человек сто. Или – тысяча. Уточнять я не стал. Чтобы хоть чем-то заняться, я развязал шнурок.

– Шизанутый псих! – орал Дэниел. – С русалками трендит и разгуливает в вонючей футболке!

Я стал завязывать шнурок бантиком, но ничего не выходило – руки тряслись. Я до боли впился зубами в согнутое колено. Вроде стало полегче.

– А мне его футболка нравится! – раздался чей-то крик, и сердце у меня замерло.

Сунья запыхалась, будто примчалась ко мне на помощь откуда-то издалека. Я разом обрадовался и разозлился.

– Трусня! – не унимался Дэниел.

И все тут принялись орать: «Девчонка! Мозгляк!» Дэниел подождал, пока дружки угомонятся, и сказал:

– Девчонка за тебя заступается! А самому слабо ответить, как настоящему мужику?

Вот загнул. Полная фигня. Даже смешно! Я бы и расхохотался, только ведь накостыляют.

– Настоящие мужики не носят веночки из маргариток! – крикнула Сунья.

И все хором выдохнули:

– О-о-ох!

Дэниел не нашелся что сказать. Я оглянулся. Сунья стояла подбоченившись, полоскался на ветру ее платок. Чудо-девушка.

– Да пошла ты, – протянул Дэниел скучающим тоном, а у самого лицо серым стало, того же мышиного цвета, что и волосы. Понял, что проиграл. И понял, что я это понял, и зыркнул на меня с такой ненавистью. У меня даже мурашки по спине заскакали. – Ну их, этих лохов. Пускай друг с дружкой водятся. – И пошел прочь, громко хохоча над какой-то хохмой, которую отпустил Райан.

Остались только мы с Суньей. Было так тихо, будто мы сидим в телевизоре с выключенным звуком.

Я хотел сказать: «Какая ты храбрая». И еще хотел сказать: «Спасибо». Но больше всего мне хотелось спросить про мое кольцо изолентовое – у нее оно или нет? Но все слова застряли в горле, в точности как куриная косточка, которую я проглотил, когда мне было шесть лет. Сунья, похоже, ни в каких словах и не нуждалась. Она улыбнулась мне, показала на свой платок и убежала.

* * *

В первый раз с тех пор, как ушла мама, я рад, что она больше не живет с нами. Сегодня вечером нам будет звонить директор.

– Мы не потерпим воровства в нашей школе, – отчеканил он, а миссис Фармер сняла моего ангела с первого облака и сунула в левый нижний угол.

Это случилось после обеда. Дэниел и Райан пожаловались, что у них украли часы. А затем Александра и Мэйзи заявили, что у них пропали сережки. Я поначалу не обратил внимания. В Лондоне у нас вечно что-нибудь пропадало. Подумаешь. Но здесь, похоже, это событие мирового масштаба. Все заохали. А миссис Фармер так и застыла столбом у доски. Волоски у нее на бородавке встали по стойке смирно, как солдаты в военных фильмах.

Ожив, она велела нам вытащить все из шкафчиков. Заставила вывернуть карманы и вытряхнуть на пол содержимое мешков для физкультуры. И все пропавшее барахло вывалилось из моего мешка. Сунья громко выругалась, и ее тут же выставили из класса. А меня повели к директору.

– Господь следит за нами каждую минуту, – говорила миссис Фармер, пока мы топали через библиотеку в кабинет директора. – Даже когда нам кажется, что мы одни, Господь видит все, что мы творим.

Неужели и в туалете за нами подглядывает? Да не может такого быть.

Миссис Фармер остановилась перед секцией с научно-популярной литературой и повернулась ко мне. От нее пахло кофе, и она все моргала и моргала своими маленькими глазками.

– Ты разочаровал меня, Джеймс Мэттьюз, – сказала она и поводила перед моим носом толстеньким пальцем. – Огорчил и разочаровал! Мы приняли тебя в нашу школу, в нашу общину, в наши объятия, а ты что? В Лондоне, быть может, такое в порядке вещей, но…

Тут я как топну, даже полки затряслись, а том «Электричества» бухнулся на ковер.

– Это не я!

Миссис Фармер пожевала губами:

– Разберемся.

Если бы я был вором, у меня хватило бы ума не прятать украденное в свой физкультурный мешок.

Запихнул бы добро в штаны и оттащил домой. Вот это я и попробовал втолковать директору, но вышло только хуже.

Сунья ждала меня под директорской дверью.

– Это Дэниел тебя подставил! – выпалила она.

– Сам знаю, – огрызнулся я.

Если бы она не разозлила Дэниела, ничего бы не было. Сунья принялась меня утешать, но я рявкнул: «Отвяжись!» – и рванул со всех ног прочь, хотя там и висело объявление «По коридору не бегать».

Всю дорогу домой я летел как сумасшедший – боялся, что директор позвонит, прежде чем я доберусь до дома. Взмок так, что волосы ко лбу прилипли. Распахнул дверь и весь сжался, как бывает во время салюта, когда ждешь, что сейчас как бабахнет. Но услыхал только храп. У меня даже ноги обмякли от облегчения.

Если папа весь день пил, значит, весь вечер проспит как убитый и я первым успею схватить телефон. А потом притворюсь, что я – это папа, и он никогда не узнает, что директор новой школы считает меня вором. Скажу в трубку низким папиным голосом: «Мой сын заслуживает полного доверия. Его, вне всякого разумения, подставили». А директор скажет: «Приношу свои извинения». А я отвечу: «Не стоит». А он спросит: «Что я могу для вас сделать?» А я скажу: «Возьмите Джеймса в футбольную команду, и мы забудем про этот инцидент».

Когда Джас вернулась домой, я торчал в кухне – подпирал стенку возле телефона. Попробовал прикинуться, будто просто мне нравится упираться затылком в жесткую стену, но Джас не проведешь.

– Что стряслось? – потребовала объяснения она, и я разом выложил всю правду.

Когда я дошел до рассказа про Дэниела, она нахмурилась, а когда рассказал, как я крикнул: «Мужики не носят веночков из маргариток!» – она рассмеялась. Было приятно, что Джас мной гордится, хоть я и соврал.

Директору и в голову не пришло, что беседует он вовсе не с мамой, а с моей пятнадцатилетней сестрой. Как она с ним говорила! Ну просто взрослая мадам. Заявила, что раз у него нет ни одного живого свидетеля, который видел, как я прячу вещи к себе в мешок, она не станет меня наказывать, поскольку это было бы несправедливо. Директор даже заикаться начал – я сам слышал! Тут Джас добавила, что если у него нет стопроцентной уверенности, что меня не подставил кто-то из класса, то оставлять меня после уроков – это вопиющая несправедливость. Директор только в трубку сопел. А Джас напоследок говорит: «Благодарю вас за то, что поставили меня в известность, но я убеждена, что Джеймс невиновен». А директор наконец очухался и ответил: «Спасибо, что уделили мне время, миссис Мэттьюз». А Джас: «Всего наилучшего». И повесила трубку. И мы начали хохотать – остановиться не могли! И пошли ужинать. Уселись перед теликом с тарелками – куриное филе в сухариках и картошка из микроволновки. Джас к своей порции почти не притронулась, так что мне досталось в два раза больше. Она даже испугалась:

– Не съешь ведь столько.

Я и ухом не повел. Я могу съесть больше всех, кого знаю. В пиццериях со шведским столом могу умять тринадцать кусков пиццы, даже пятнадцать, если без корочки.

– Ну ты и обжора, – засмеялась Джас.

А я приложил палец к губам:

– Ш-ш-ш.

Снова показывали рекламу Крупнейшего в Британии конкурса талантов, и эта реклама навела меня на одну мысль.

7

Мотор заглох прямо под нашими окнами. Мама! Я замер – сейчас послышатся шаги по дорожке! – но все-таки заставил себя остаться в постели. Слишком часто я бросался к окну, а мама на моих глазах превращалась то в молочника с бутылками, то в фермера на тракторе, то в соседей, возвращающихся домой с работы. Не могу больше этого видеть! Однако на этот раз машина не просвистела мимо нашего дома. На этот раз машина завернула прямо к нам во двор. Должно быть, мистер Уокер наконец-то дал маме отгул. Я соскочил с кровати, одернул футболку, поплевал на руки и пригладил волосы. Мама ненавидит водить машину и все же проехала тысячу километров, ночью, потому что ужасно соскучилась по мне!

Я рванул к двери, Роджер следом. Уже взявшись за ручку, я услышал, как скрипнула половица. Джас кралась на цыпочках к лестнице и хихикала в свой мобильник.

– Неужели ты здесь! – шептала она.

Я ждал, что сейчас она стукнет мне в дверь и скажет: «Мама приехала», но она прошла мимо моей комнаты и спустилась по лестнице.

Я тоже двинул вниз. Роджер, в восторге от того, что я не сплю посреди ночи, как чокнутый терся о мои ноги, мешался. Я подхватил его на руки, и он заурчал. Прижимая Роджера к груди, я крался за Джас. Даже не заметил, что не дышу. Только в самом низу спохватился, когда в груди заболело. Джас стояла на крыльце, ее силуэт вырисовывался на стекле. Она обхватила маму руками, а та уткнулась ей в плечо.

Бабуля говорит, люди от ревности зеленеют. По-моему, это не так. Зеленый – спокойный цвет. Свежий цвет. Чистый и прохладный, как ментоловая зубная паста. А ревность – красная! Она опаляет вены и выжигает кишки.

Еле переставляя ноги, я дотащился до двери. Роджер извивался, выдираясь у меня из рук, я опустил его на пол, и он кинулся в прихожую. Джас и мама, обнявшись, покачивались, будто танцевали под музыку, которую они слышали, а я – нет. Я приоткрыл щель для писем, в лицо дунуло холодом. И дымом. Трубкой Найджела.

– Ты здесь, – шептала Джас. – Как я рада!

Послышался звук поцелуя, я представил, как мама прижимается губами к щеке Джас. Я припал лицом к щели, но смог различить только фигуру в куртке. Как мне хотелось вцепиться в черную ткань руками! Я ужасно боялся, что мама снова исчезнет.

– Тебе нельзя долго задерживаться. – И Джас тихонько рассмеялась. – Если папа узнает, я – труп. – Снова поцелуйное чмоканье. – Тебе пора.

Я ждал, что она добавит: «Только сначала поздоровайся с Джейми». Не дождался. Замерев, почти не чувствуя, как бьется сердце, я напряженно прислушивался. Джас хотела сохранить маму в тайне!

– Пора, – простонала Джас.

Я распрямился. Мама не может уехать, не взглянув на мою футболку! У меня внутри словно военный оркестр надрывался – в сердце, в голове, в том месте на шее, где – БУМ-БУМ-БУМ – барабанит пульс. Джас прижалась спиной к входной двери.

– Малыш! – пробормотала она, что было довольно странно, но раздумывать над этим было некогда, потому что я уже поворачивал ручку двери…

Джас ввалилась в дом и рухнула на ковер, а я открыл рот, чтобы крикнуть ей: «Предательница!» – и… поперхнулся. Потому что на этот раз мама превратилась не в молочника, не в фермера и не в соседа, возвращающегося с работы. А в парня с зелеными, торчащими во все стороны волосами, в черной кожанке и с пирсингом на губе. Я закрыл рот. Потом снова открыл и снова закрыл.

– Здорово на рыбу смахиваешь, – заметил парень.

– Все лучше, чем на зеленого ежа, – буркнул я.

Вообще-то прикольно сказал. У меня еще никогда так не получалось. Парень расхохотался, его «ха-ха-ха» пахло дымом.

– Я Лео. – И он протянул мне руку, как взрослому.

Я пожал ее с таким видом, будто мне не впервой.

– Джейми, – говорю и не знаю, когда руку отпускать-то? Но он сам отпустил мою ладонь, и она шлепнулась вниз. Я еще долго чувствовал, как ноют пальцы.

Джас наблюдала за нами, сидя на коврике в прихожей. Я так обрадовался, что никакая она не предательница, что у меня рот растянулся до ушей.

– Хитрый проныра! – прошипела Джас.

Без черного грима глаза у нее просто огромные, и она все поглядывала на лестницу – боялась, вдруг папа спустится. Хотя мы оба прекрасно знали, что он дрыхнет у себя в комнате.

Лео помог Джас подняться. Он был высокий и сильный, в общем – классный. Джас доставала ему до подмышки, он обнял ее за плечи.

– Смотри не проболтайся, – прошептала Джас, прижимаясь к Лео.

Я стоял как дурак и не знал, мне-то чего делать. Хорошо, Роджер пришел и потерся о мою ногу. Я схватил кота и крепко обнял.

А эти двое снова принялись целоваться. Я смотрел, смотрел, а потом вспомнил бабулины слова: «Пялиться неприлично». Ну и пошел себе, типа, невелика важность – сестра целуется в прихожей в двенадцать минут первого. Лунный свет заливал кухню, и все было такое странное, бесцветное. Словно я очутился в глазах миссис Фармер. И как только она могла обвинить меня в воровстве! Я в жизни ничего чужого не брал, кроме винограда в супермаркете, куда мы с мамой ходили покупать всякую всячину. Когда она не смотрела, я отрывал от кисти одну виноградину, засовывал в рот и придавливал языком, чтоб мама не заметила, что я жую, и не догадалась.

Роджер выкрутился из моих рук и спрыгнул на пол. Я открыл заднюю дверь и вышел в сад. Трава под ногами была холодной-прехолодной, просто ледяной, воздух пощипывал кожу. Миллионы звезд мерцали, как драгоценные камни в мамином обручальном кольце. Вот клянусь, она его больше не носит. Я задрал голову к небу и выставил средний палец – на тот случай, если Бог смотрит. Не люблю, когда за мной шпионят.

Поблескивая шерстью в лунном свете, Роджер куда-то отправился крадущейся походкой. Может, на мышь решил поохотиться или еще на кого. Я постарался отогнать мысли о темном тельце, оставленном им на крыльце. Подошел к пруду и заглянул в воду, но перед глазами стоял только маленький серый зверек, такой холодный, неподвижный и мертвый. Хорошо, что Розу разорвало на кусочки. Мне было бы ужасно неприятно думать, что она лежит под землей, особенно в такую холодную ночь, как эта.

Раздался всплеск. Я встал на коленки и нагнулся низко-низко, так что ткнулся носом в воду. Там, в глубине, среди плавучих растений и качающихся водорослей, жила золотая рыбка. Ее шелковистая кожица в точности такого же цвета, что и мои волосы. Когда я рисовал нас в альбоме, всегда использовал оранжевый карандаш. Сколько я ни всматривался, ни разу не видел в пруду никакого другого живого существа. Рыбка совсем одна. Я знаю, каково это.

* * *

Во вторник утром папа все-таки встал к завтраку. Он проспал шестнадцать часов, от него несло потом и водочным перегаром. Есть он ничего не стал, только заварил чаю, и я тоже выпил чашку, хотя было не особо вкусно. Джас четыре раза зевнула, изучая свой гороскоп.

– Ты что, не выспалась? – спросил папа, а Джас только пожала плечами и подмигнула мне незаметно.

Я ухмыльнулся в свои шоколадные шарики. А здорово будет, если Лео снова придет.

На улице лило как из ведра. Джас попросила, чтобы папа нас подвез. Тот согласился и, как был в тапочках, подбросил нас до школы. Я боялся, вдруг он увидит Сунью, но все прятались под зонтиками или под капюшонами, так что было не разобрать, кто есть кто. Я выскочил из машины, а Джас сунула мне дождевик и велела надеть, чтобы не промокнуть. Сказала:

– Будешь сидеть весь день в мокрой футболке – простудишься.

В кои веки я не опоздал. Вошел в класс, а там даже еще миссис Фармер нет. Сунья сидела за нашим столом и рисовала. Всю левую руку перепачкала фломастерами и даже кончик носа. Мне хотелось поговорить с ней, но папа довез меня до школы и сказал: «Удачи!» Он так старается, а я буду болтать с мусульманкой? Нечестно.

Сперва был только шепот. Потом все больше голосов стали повторять хором громче, громче: «Вор. Вор. Ворворвор». Дэниел стоял в центре класса и дирижировал, а они еще стучали кулаками по столам. Я бросил взгляд на Сунью, мысленно умоляя вступиться за меня. Красный фломастер двигался вперед-назад, вперед-назад. Она даже головы не подняла.

Тут в класс вошла миссис Фармер. Скандирование мгновенно прекратилось, но она должна была слышать его из коридора. Я ждал, что сейчас миссис Фармер устроит им разнос, а она только глянула на меня, будто так мне и надо. Спросила, кто принесет журнал, и первой взлетела рука Дэниела. Она ему улыбнулась, а у того щеки раздулись как шары. Ангел Дэниела перескочил на облако № 6.

На перемене дождь так припустил, что нам пришлось торчать в школе. Пять минут я просидел на толчке, три минуты разглядывал выставку рисунков в коридоре и четыре минуты изображал головную боль. Школьная медсестра приложила мне ко лбу мокрое бумажное полотенце и отправила в класс. Миссис Фармер вернулась из учительской почти сразу после меня. Скандирование уже началось, хотя разойтись как следует не успело.

В окна перестало барабанить на истории. Ливень сменился нудным мелким дождиком. Я старался сосредоточиться на викторианцах, но ничего не получалось, и, по словам миссис Фармер, я написал не лучшую работу. Я хотел написать про трубочиста, но дальше трех предложений дело не пошло, потому что я все думал: если на большой перемене нас выпустят на улицу, мне наверняка накостыляют.

В конце урока в класс вошла толстая тетка из столовой, ее вечный свисток был при ней, она объявила:

– Можете выйти на площадку.

Все, кроме меня, закричали «ура».

Я вышел на улицу, и тут началось. Они подскочили, обступили меня со всех сторон. И я вдруг понял, почему бабуля говорит, что круг бывает порочным. Я пытался протолкаться сквозь толпу, но очередная пара рук всякий раз отпихивала меня назад. Они топали. Они хлопали. И громче прежнего выкрикивали обидное слово. Я поискал глазами толстуху из столовой. Та стояла на другом конце площадки и ругалась на каких-то мальчишек за то, что те носятся по мокрой траве. Я поискал Сунью и увидел, как белый платок мелькнул на лестнице и скрылся в дверях школы.

Я зажал уши. Зажмурил глаза. Футболка вдруг стала жутко велика мне, рукава так и трепыхались на ветру. Я больше не был храбрецом. И Человеком-пауком я не был. Хорошо, что мама не видела меня сейчас.

Райану первому надоело. Он пнул меня в ногу и процедил:

– Мы с тобой еще встретимся, гнусяра.

И пошел прочь, за ним потянулись остальные. Через десять секунд не осталось никого, кроме Дэниела.

– Все тебя ненавидят, – сказал он. Я глядел на свои башмаки. Он со всей силы наступил мне на ногу, плюнул в лицо и прошипел: – Убирайся из нашей школы в свой Лондон!

Если бы я мог! Если бы я только мог уехать прямо сейчас, сию минуту, если бы я был уверен, что мама мне обрадуется…

– Убирайся в свой Лондон!

Как будто это так просто. Как будто меня там кто-то ждет… Тут какая-то девчонка с косичками потянула Дэниела за рукав.

– Тебя миссис Фармер зовет, – сказала она, облизывая розовый леденец на палочке.

– Зачем это? – удивился Дэниел.

– Не сказала.

Дэниел пожал плечами и ушел. Я отер слюни с лица. Все, конец. Сел на скамейку и постарался унять дрожь. Дэниел спросил у толстухи со свистком, можно ли ему пройти в школу. Та кивнула. Я видел, как он поднялся по лестнице и исчез за дверью.

После обеда миссис Фармер велела нам рассесться на ковре. У меня все тело болело, но я постарался не подать виду. Сунья уселась последней, ее глаза сияли даже ярче обычного. Я пристроился с краешку, но она перелезла через все ноги и плюхнулась рядом со мной. И ухмыльнулась, только я не понял, чему она радуется. Четыре волоска выбились у нее из-под платка, и она накручивала их на красный от фломастера палец.

На белой доске-экране маячили какие-то математические головоломки. Я исподтишка глянул на Дэниела. Сидит как ни в чем не бывало. Значит, не попало ему от миссис Фармер. Мейзи протараторила ответ на заковыристую головоломку, и миссис Фармер шагнула к стенду с ангелами. Красный палец Суньи замер. Она даже дыхание затаила.

– Отличная работа, Мейзи, – сказала миссис Фармер, потянувшись к ее ангелу. – Ты еще на шаг ближе к… – И миссис Фармер поперхнулась. Все так и подскочили. Рука ее застыла в воздухе, челюсть отвисла, взгляд прилип к стене.

В левом нижнем углу стенда краснели две большие буквы: АД. А рядом – нарисованный дьявол с аккуратной подписью: миссис Фармер.

– Кто это сделал? – еле слышно прошелестела миссис Фармер.

Она как завороженная таращилась на дьявола. Да и я тоже. Он был такой классный! Рогатый, глазки злобные, а хвост крючком. И весь красный, за исключением черного пятнышка на остром подбородке, подозрительно похожего на бородавку.

Все молчали. Миссис Фармер выскочила из класса. Не прошло и двух минут, как она вернулась в обществе столовской толстухи и директора, такого пижонистого, в черном костюме, блестящих ботинках и при шелковом галстуке.

– Это могло произойти на большой перемене, – сказала миссис Фармер, оглушительно высморкавшись.

– Кто-нибудь покидал площадку? – многозначительно глянув в мою сторону, спросил директор.

Столовская толстуха схватилась за свои бусы и обвела нас внимательным взглядом. У Суньи чуть заметно дрогнули руки. Толстуха удовлетворенно кивнула:

– Вот он, господин директор. – И ткнула пальцем в Дэниела.

– Пойдемте со мной, молодой человек, – вздохнул директор.

Дэниел не двинулся с места.

– Меня миссис Фармер вызвала, – промямлил он. – Потому я и пошел в школу.

Директор вопросительно взглянул на миссис Фармер. Она покачала головой.

– Спросите у него! – сорвался в крик Дэниел, махнув рукой в мою сторону. – Джейми был там, он все слышал!

Легко-легко, почти незаметно Сунья пихнула меня локтем, но я и так сообразил. В голосе Дэниела звенела мольба. Ему было страшно. Он явно перетрусил.

– Скажи им, Джейми! Скажи про ту девчонку с косичками!

Я посмотрел ему в глаза:

– Прости, Дэниел, я не понимаю, о чем ты говоришь.

От расстройства миссис Фармер не могла продолжать уроки, поэтому оставшееся время столовская толстуха читала нам сказки. Когда прозвенел последний звонок, все разом сорвались с мест. Все, кроме Суньи. Мне хотелось что-нибудь сказать ей, только я не знал, с чего начать. Поэтому просто открыл пенал и аккуратно уложил все карандаши грифелем в одну сторону. А когда никаких дел больше не осталось, поднял голову. Сунья наблюдала за мной, посасывая розовый леденец на палочке. В точности такой же, какой лизала та девчонка с косичками.

– Подкуп. – Сунья дернула плечом, мол, подумаешь, ничего особенного.

А ведь это был самолучший, крутейший план во всем мире, а может, и во всей Вселенной, которая, по словам миссис Фармер, расширяется и расширяется без остановки!

Я кивнул, голова у меня шла кругом. Было и страшновато, и под ложечкой сосало, как будто я собирался кататься на «американских горках». Сунья вытащила из кармана два изолентовых кольца. Одно с коричневым камушком посередине, другое – с белым. И шагнула ко мне. Глаза ее светили мне в лицо, словно два прожектора. С очень серьезным видом Сунья надела себе на средний палец коричневое кольцо, а белое протянула мне. Я замешкался на одну малюсенькую секундочку, а потом сунул палец в кольцо.