Текст книги "Ответы на засыпку"

Автор книги: Анна Устинова

Соавторы: Антон Иванов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Давай-давай. Читай, – ткнула меня в бок Зойка.

– Что читать? – не поняла я.

Зойка обиженно надула губы:

– Тетрадь. Ты забыла?!

Глава III. ПЕРЕПИСКА

Я и впрямь забыла, однако Зойке в этом признаваться не собиралась. Иначе наверняка она обидится. А мне сегодня для полноты ощущений только хорошей ссоры с ней не хватало. Вот уж тогда действительно удачное получилось бы первое сентября.

Вытащив из сумки тетрадку, я принялась читать: «Вот и прошло еще одно школьное лето. Теперь мы девятиклассники. Ты, конечно, Агата, можешь засмеяться и сказать, что мы всегда после каждого школьного лета кем-то становились: семиклассниками, восьмиклассниками и так далее, и тому подобное. Но это ведь совсем другое. Вот я сегодня на всех наших посмотрела и тут же врубилась: девятый класс – это действительно настоящий этап. Только, конечно, совсем в другом смысле, чем нам два урока талдычила Предводительница. Дело совсем не в том, что кого-то там могут не взять в десятый. Это меня как раз сейчас меньше всего колышет. Уж мы-то с тобой в десятом точно будем учиться. И даже Винокур, уверена, тоже. Он, конечно, на голову совсем не Исаак Ньютон, разве что его запросто могли каким-нибудь яблоком по кумполу треснуть. Только, по-моему, это было скорее не яблоко, а арбуз, потому что Серега после этого совсем отупел и у него вместо всякого мысленного процесса остался лишь один условный рефлекс: если мячик летит, нужно в темпе закинуть его в корзину, иначе снова по голове ударит. Но все равно Винокура и в десятый возьмут, и в одиннадцатый. Потому что без него наша баскетбольная команда закиснет. А Макарка В.В. и Ника очень ею гордятся. Ведь мы в прошлом году выиграли все межшкольные городские соревнования. Поэтому неправдочка ваша, Мария Владимировна: знания и прилежание не единственный залог успеха».

Представив себе, как Винокура в детстве огрели большим арбузом, я фыркнула.

– Дольникова! – тут же раздался обиженный голос Изольды Багратионовны. – Разве я сказала что-нибудь смешное?

– Нет, извините, просто чихнуть захотелось, – смущенно ответила я.

– А почему ты улыбаешься? – не сводила с меня глаз литераторша. Кажется, она и впрямь, пока я была поглощена чтением, говорила о чем-то очень серьезном.

– Нет, я не улыбаюсь. – Мне не хотелось обижать ее. – Вам показалось.

Я изо всех сил старалась сделать серьезное лицо. Однако по закону подлости воображение тут же подкинуло мне образ Сереги Винокура с надетым на голову, очень большим и спелым арбузом, из которого по его щекам обильно струится розовый сладкий сок. В тот момент мне это почему-то показалось очень смешным. Еще немного, и я взорвалась бы от дикого и неконтролируемого хохота. Однако Изольда, к счастью, сменила гнев на милость:

– Ладно, Дольникова. Дело твое. Улыбайся, если хочешь. Хотя я так и не понимаю, что ты нашла смешного в моих словах.

И она продолжила урок, а я села.

– Слушай, – немедленно зашептала мне в ухо Зойка. – Читай потише. Иначе нас с тобой сейчас из класса выставят.

– А ты не пиши смешно, – откликнулась я. – И вообще, почему ты начала с Винокура? Никогда не думала, что он тебе так нравится.

– С чего ты взяла? – вытаращилась она на меня. – Винокур мне совсем не нравится.

– Странно, – прошептала я. – Первый человек, о котором ты написала, – Серега.

У Зойки сделалось очень задумчивое лицо.

– А ведь и впрямь, – после короткой паузы произнесла она. – Думаешь, это что-то значит?

– Это тебе, а не мне нужно думать, – откликнулась я, на всякий случай косясь на Изольду.

Зойка еще чуть-чуть помолчала. Наконец, решительно тряхнув головой, ответила:

– Нет, Винокур меня не захватывает. Просто он к слову пришелся. Скорее как предмет неодушевленный. И вообще, читай лучше дальше. Разве тебе неинтересно?

– Очень интересно, – вполне искренне сказала я и перевернула страницу в Зойкиной тетради.

«И вообще, мне эти разговоры об учебе жутко надоели. Больше об этом писать не буду. В жизни существует масса гораздо более интересных вещей. Думаю, мы с тобой, Агата, будем в эту тетрадку записывать все, что происходит у нас в классе. А главное – как мы к этому относимся. А потом, лет через десять, а может, и двадцать будем читать опять и вспоминать, какими мы были. Кстати, мне вообще ужасно любопытно, какими мы с тобой станем через двадцать лет. Хотя бы одним глазком взглянуть. Понимаешь, это не только интересно, но даже важно. А то будешь жить, добиваться чего-то, вертеться, а после окажется, что все зря. Превратишься годам к тридцати пяти в постную занудную мымру типа матери Таньки Мити́чкиной, которая только и твердит, что принято делать, а что не принято и что прилично, а что неприлично. Кстати, Мити́чкина, – понятное дело, не мама, а дочь – уже два раза оглядывалась на меня с большим интересом. Видно, пытается понять, что я пишу. Аж шею, как жирафа, вытянула.

Тьфу! Опять эта Мити́чкина! Во вредина! Вечно меня с мыслей сбивает. Мне ж про нас с тобой писать хочется. Ужасно, ужасно интересно, какими мы будем через двадцать лет. Наверняка уже институты закончим, замуж выйдем, детей нарожаем... Я, лично, больше двух не хочу. Один мальчик, одна девочка – и хватит. Впрочем, я даже на одну девочку согласна. Потому что если больше двух – это уже будет, как в сумасшедшей семье Кругловых. Кстати, учти. Агата, если выйдешь замуж за Клима, тебе это грозит. Он тоже наверняка много детей захочет. Потому что привык. А много детей – прощай карьера. Хотя мать Круглого как-то ухитрилась ее сделать. Но, по-моему, все равно тяжело.

И вообще, неизвестно, за кем ты в результате окажешься замужем. Как говорит моя мама, «жизнь такие кульбиты выдает»! Вот встречаетесь вы сейчас с Климом, а замуж ты выскочишь за Сидорова. Кстати, о нем. Ты заметила, как наш мальчик за лето изменился? Не знай я его, как облупленного, с первого класса, я бы сегодня сказала: «А мальчик очень ничего!» Увы, это только внешнее. Внутри такой же пафосный хам. Но зато внешность... Агата, тебе не кажется, что он теперь стал выглядеть гораздо старше Клима? Круглый с ним рядом смотрится, как мальчишка. И, между прочим, ты тоже стала выглядеть старше Клима. Может, мне показалось, но вроде стала даже выше его ростом. Или это твои каблуки? Как-то в этом году его развитие застопорилось. В этом смысле даже Винокур авантажнее выглядит. Особенно если его не знать, а он молчит. Многие люди вроде него очень проигрывают от своей разговорчивости. Потому что, если такой мужик молчит, то может сойти за почти умного. Тьфу! Дался мне этот Серега. Хочу все про нас с тобой, а выходит – то про Мити́чкину, то про Серегу. А они мне до фонаря!»

Мне тоже стало это странно. То есть Мити́чкина-то у Зойки все время на языке. Но почему она уже второй раз сворачивает на Винокура – понять не могу. Наверное, он все же чем-то ее зацепил. Возможно, она даже сама пока этого не понимает.

Хотя нет. Глупости. А вот по поводу Клима она, пожалуй, права. Правда, мне об этом было читать неприятно. Он совершенно не виноват, что в этом году почему-то не вырос. Во-первых, с мальчиками такое бывает. Может, пройдет полгода или год, и он вымахает сразу на двадцать сантиметров. Тогда Тимку с Винокуром догонит и перегонит. Вот мы с Зойкой тоже по-разному выросли. Ростом она меня немного ниже. Зато грудь у нее, как у взрослой женщины, а я в этом плане, как бы вам это точнее объяснить... в общем, приближаюсь к Мити́чкиной. Вернее, ситуация у меня не столь безнадежная, но тоже похвастаться нечем. А какие у нас будут фигуры через два-три года – вообще неизвестно. И уж тем более через двадцать лет. Кто знает, может, к этому времени Мити́чкина станет самой стройной и привлекательной из всех нас. Если, конечно, не пойдет в свою маму. Зойка на многих лишнее наговаривает, однако по поводу Мити́чкиной-старшей совершенно права. Такая занудная и противная тетка. И ведет себя, словно истина в последней инстанции. Она однажды вызвалась сопровождать наш класс в Палеонтологический музей. Измучила всех: и нас, и экскурсовода, и вроде даже экспонаты. Там стоял такой большо-ой скелет динозавра. Так, по-моему, он был готов ее укусить. Честно говоря, мне тогда этого очень хотелось. Может, она хоть после укуса наконец замолчала бы. Но – не сбылось.

А Клим что? Он все равно очень даже привлекательный. И уж, конечно, гораздо симпатичнее Тимура. И вообще это мое дело. Сама как-нибудь разберусь. Но разбираться придется. Что с ним все-таки произошло? Ведь он сегодня явно меня избегает. Неужели только из-за того, что больше не хочет заниматься в Театральной студии?

И вдруг меня будто кольнуло. Господи, как же я раньше не догадалась? Мы ведь после летних каникул так и не успели с ним увидеться. Только по телефону болтали. Вот все и было как прежде. А сегодня он на меня посмотрел. И, наверное, тоже застеснялся, что по сравнению со мной кажется вроде бы маленьким. Ну, да. Он ведь едва подошел, и они с Тимой немедленно смылись. Точнее, утянул его от нас Сидоров. Но я хорошо знаю Клима. Если бы он не захотел от нас уйти, никакой Сидоров увести бы его не смог. Значит, он сам захотел. И тут меня пронзила еще более горькая догадка: ведь я вообще, возможно, ему такая, как сейчас, не понравилась. Раньше нравилась, а теперь нет.

– Ну, дочитала? Дочитала? – вклинилась в мои мысли Зойка,

– Нет, почерк твой разбираю. Очень мелко и непонятно, – соврала я.

– По-моему, вполне четко, – заспорила она. – И вообще, я всегда так пишу, и раньше у тебя трудностей с этим не возникало.

– А теперь возникли, – отмахнулась я. – И вообще, если хочешь, чтобы я дочитала, не мешай.

– Нервная ты сегодня какая-то, – поморщилась Зойка.

Я не ответила. Станешь тут нервной. Посмотреть бы на Зойку в такой ситуации. Она вообще от любой ерунды закипает со скоростью современного электрического чайника. Но что толку ей объяснять? Помочь она в данном случае мне все равно не в силах. Только наговорит еще чего-нибудь про Клима, а с меня и так хватит.

– Опять не читаешь? – ткнула она меня в бок. – Куда ты уставилась?

– Читаю, читаю, не волнуйся, – скороговоркой бросила я. – И вообще, если мы будем болтать, сейчас Изольда привяжется.

В это время меня потыкали в спину. Это была явно не Зойка. Обернувшись, я увидела широко улыбающегося Будку:

– Что это у вас там такое интересное? Дайте мне почитать.

– Отвали, не дадим, – огрызнулась Адаскина.

Однако подобной реакцией она лишь подогрела Митькин интерес, и он, распластавшись по собственной парте, предпринял попытку переползти к нам.

– Да чего ты, Зойка, – наступив ей на ногу, вмешалась я. – Наоборот, дадим. Разве не знаешь? Митенька обожает читать любовные романы. У своей матери крадет и ночи напролет читает.

– Любовный роман? – брезгливо скривился Будка. – Не понимаю, как вы эту гадость читаете?

– Не дорос, вот и не понимаешь, – поддерживая мою игру, с презрением бросила Зойка.

– Ха! – выдохнул Митька. – Сами-то вы много понимаете? Мурлин-Мурлы!

– Кто-о? – начала закипать Адаскина.

– Что слышали, те и есть, – торжествовал победу Будченко.

– Адаскина! Дольникова! Будченко! – крикнула Изольда. – Что у вас там происходит?

– Этот... литературный диспут! – громко объявил Будка. – Во вкусах не сошлись.

– Вот как, – заинтересовалась Изольда. – Может, классу расскажете? Мы можем принять участие. В дискуссиях часто рождается истина.

– А пожалуйста, – расплылся в улыбке Митька. – Только я с места, можно?

– Будь любезен, Митя, – разрешила Изольда. – В честь первого сентября можно и так.

И этот подлец начал:

– Понимаете, Адаскина с Дольниковой обожают любовные романы. А я считаю все эти сюси-пуси обыкновенной туфтой.

Мы с Зойкой переглянулись. Только бы этот умник не объявил, что любовный роман лежит сейчас на нашей парте, а Изольда не поинтересовалась, какой именно. Однако наша литераторша с воодушевлением заговорила о другом:

– К этому жанру можно, в принципе, отнести самые разные произведения. Например, «Анну Каренину» Льва Толстого или «Красное и черное» Стендаля, «Мадам Бовари» Флобера, «Консуэлло» Жорж Санд... Это шедевры мировой литературы.

– Да Дольникова с Адаскиной не в принципе! – выкрикнул Будченко. – Они эту дрянь в мягких обложках покупают. Ну, где они сюси-пуси?

– И красавцы-принцы с поцелуйчиками! – подхватил Винокур.

Класс оживился.

– Ах, ты это имел в виду. – Изольда поморщилась и махнула рукой. – Нет, конечно, и это имеет право на существование, – добавила она, однако ее отношение к подобной литературе было ясно.

Впрочем, наши с ней мнения совпадали. Конечно, и среди таких книг попадаются изредка ничего, интересные. Однако большинство написано словно бы под копирку. Только имена и места действия разные. А так все одно и то же. И все действующие лица такие приторно-сладенькие. Прямо как карамельки.

Изольда еще хотела что-то добавить, но тут прозвенел спасительный для нас с Зойкой звонок. Литература сегодня была последним уроком. Первого сентября учебные дни всегда короткие. Я видела, как Клим и Тимка рванули к выходу из класса, и, резко вскочив, устремилась следом, надеясь поймать Клима хоть в коридоре. По-моему, он заметил меня, но даже не подумал остановиться. Наоборот, ввинтился в толпу и вскоре исчез на лестнице. Я, естественно, не собиралась носиться за ним наперегонки. Поэтому, остановившись, подождала Зойку.

Она вышла из класса в крайней степени возмущения. Даже ее кудрявая челка распушилась сильнее обычного и стояла дыбом.

– Ну, ты, подруга, совсем, – с гневом взглянула она на меня. – Тетрадь на парте оставила. Действительно хочешь, чтобы весь класс прочитал? Так дала бы ее сразу Будке.

– Ой, Зойка, – виновато пролепетала я. – Просто мне казалось: ты к себе в сумку хочешь ее убрать.

– Ты ведь еще не дочитала, – по-прежнему бурлила Зойка. – Я тебе ее доверила. А ты из-за своего Клима обо всем готова забыть!

– Зойка, ну, извини меня, пожалуйста, – продолжала оправдываться я. – Просто так случилось. Дай мне тетрадь. Я дома обязательно дочитаю.

Она хмыкнула:

– Вообще, если тебе неинтересно, можешь и не дочитывать. Насильно не заставляю.

– Да мне интересно, интересно. – Я вполне искренне принялась ее убеждать. Мне и впрямь было любопытно, что она там еще написала.

– А по-моему, – кинула на меня испытующий взгляд она, – тебе интересно совсем другое.

Ну, что я на это могла возразить? Не доказывать же Зойке что по сравнению с ее тетрадью Клим для меня ничего не значит.

– Молчишь, – произнесла Зойка с таким видом, точно я оскорбила ее в лучших чувствах.

– А ты бы в подобном случае как себя повела? – напрямик осведомилась я.

– Совет, между прочим, тебе уже дан, – сухо изрекла она. – С Сидоровым надо бороться. Но ты ведь ничего не слушаешь. У тебя своя голова на плечах.

Это было, по-моему, сказано слишком сильно. Голова на плечах у меня и сейчас, конечно, есть. Но какая-то совершенно пустая. И в душе полнейший раздрай.

– Знаешь, – с усилием проговорила я. – Пожалуй, я дома еще как следует подумаю, попытаюсь поговорить по телефону с Климом, твои записи дочитаю, а завтра, может, и приму твой совет.

– Где записать, подруга? – всплеснула руками Зойка. – В кои-то веки ты решила меня послушаться!

– Я еще пока окончательно не решила, – сочла своим долгом уточнить я.

– Решишь, решишь, куда тебе деваться, – с уверенностью произнесла Зойка. – Другого выхода у тебя нет.

Видимо, я как-то нехорошо на нее посмотрела. Потому что Зойка вдруг принялась тараторить:

– Учти, я на тебя совсем не давлю. Сама думай, окончательное решение отложим до завтра. Но я все равно сегодня обмозгую детали борьбы с этим хамом.

Лицо у нее сделалось крайне воинственным. Убеждена, что она уже мысленно уничтожала Сидорова. Ну, не может она жить без внешних врагов! Хотя в данном случае, несомненно, она от всей души рвалась мне помочь.

Выбравшись из огромнейшего школьного двора, мы вместе прошли вверх по Сретенке и вскоре поравнялись с моим переулком.

– Ты домой? – замедлила шаг Зойка. – А то хочешь – ко мне пойдем. Еще раз спокойно все обсудим.

Вообще-то я люблю посидеть у Зойки, однако сегодня у меня не было никакого настроения идти даже к ней. И я покачала головой:

– Нет. Сегодня ничего не получится.

– А вечером? – не отставала она.

– Знаешь, лучше давай попозже созвонимся, – вышла я из положения. – Будет возможность, приду.

– Или, может, пойдем погуляем, – возник вариант у Зойки.

– Там видно будет. – Я не хотела ничего обещать.

– Тогда до скорого, – и, махнув мне рукой, Зойка быстрым шагом устремилась по направлению к Сретенскому бульвару.

Я медленно побрела домой. Странная штука жизнь. Всего несколько часов назад я в самом радужном настроении спешила той же дорогой в школу. А вот теперь возвращаюсь обратно, и на душе кошки скребут. Словно за этот короткий учебный день я несколько лет прожила, и годы эти были совсем для меня не лучшими.

Вот уже в конце переулка показался мой дом, но в подъезд входить не хотелось. Бабушка сейчас, как всегда, начнет расспрашивать про ребят, про школу и, конечно же, про Клима. Она к нему очень хорошо относится. Он с таким аппетитом ест ее пирожки. А для моей бабушки нет большего удовольствия, чем когда хвалят ее готовку. В общем-то, меня прежде радовало, что она нормально воспринимает Клима. У некоторых знакомых девчонок родители и бабушки с дедушками их мальчиков вообще не переваривают. И дружить не разрешают. По-моему, очень глупо. Ведь если люди хотят, они все равно будут встречаться. А какая радость предкам, если мальчик их дочери или внучки звонит и молчит в телефонную трубку? Или дежурит на лестнице, пока девчонка не выйдет, потому что в дверь позвонить боится?

Но сейчас мне, естественно, на расспросы бабушки: «Ну, как там твой Клим?» – отвечать совсем не хотелось. Потому что изображать, будто все в порядке, у меня сейчас нет сил. А про то, что действительно вышло, я ей, понятное дело, рассказывать не собираюсь. И, кстати, я вообще еще ничего толком не знаю. Одни наши с Зойкой предположения.

Я стояла перед собственным подъездом. Хочешь не хочешь, придется в него войти. Не век же вековать тут и думать. Тем более ни настроение мое, ни положение от этого не улучшатся. И, глубоко вздохнув, я открыла ключом дверь.

К счастью, бабушка была сегодня неразговорчива. К тому же она куда-то торопилась и, быстро покормив меня, удалилась, оставив нас вдвоем с Бесиком. Впрочем, и на Бесика сегодня напала какая-то вялость, и он в основном дремал у родителей в комнате. Что характерно – когда мои предки дома, он этого не делает. Но бабушка его распускает, и, когда папы с мамой нет, Бесик дрыхнет везде, где ему угодно. А сегодня бабушка явно его контрабандно перекормила. Хотя делать ей это строжайше запрещено. Но она все равно, когда никого дома нет, поступает по-своему.

В общем, Бесик на всю квартиру храпел с родительской тахты. Всегда удивляюсь: каким образом маленький пес-левретка может храпеть, словно бегемот. Однако у нашей дорогой собаки именно так и получается. Итак, он храпел, а я, устроившись в большой комнате у телефона, набрала номер Кругловых.

– Алле! – оглушил меня голос то ли Мишки, то ли Гришки. Их, даже когда видишь, различить невозможно, а уж по телефону – тем более.

– Мишка-а! – еще громче прежнего проорали в трубку. – Дай мне! Дай мне! Я тоже хочу «алле» сказать.

– Не да-ам! – сопротивлялся Мишка. – Я первый взял.

– Нет, я, – и не думал уступать Гришка. – Я первый взял, а сказал ты первый.

В трубке глухо стукнуло. И тут же раздался душераздирающий вопль. По-моему, один из близнецов угостил другого телефоном по голове. Если он продолжит в том же духе, – а достаточно хорошо зная их, я не сомневалась, что скорее всего так и случится, – от телефона ничего не останется. Поэтому я спешно и, как могла, громко крикнула:

– Мишка! Гришка! А ну, быстро позовите мне Клима!

– Мишка гад! – немедленно проорали мне в трубку. – Он никого не позовет! Его сейчас бабушка накажет! Он телефоном дерется!

Выходит, прогнозы мои полностью оправдались. Телефонному аппарату Кругловых действительно грозила смертельная опасность. Я собралась еще раз потребовать Клима, но опоздала: Мишка с поистине индейским воплем обрушил телефон на Гришку. Видимо, противник понес большой урон. Сужу по силе удара, ибо телефон мигом отключился.

Правда, меня это не слишком обескуражило. Я точно знала, что всего в квартире Кругловых четыре аппарата. Так что возможности дозвониться у меня еще были, и я снова набрала номер.

На сей раз трубку подняли не сразу. Моих ушей достиг хоровой рев Мишки и Гришки, однако где-то на заднем плане. Зато голос их бабушки, Елизаветы Павловны, прозвучал очень четко:

– Ванда-алы! Марш в угол!

– Не хоти-им в угол! – удалялись голоса близнецов.

– Кому я сказала! – вновь воскликнула бабушка. – Или немедленно в угол, или сейчас вызову из мастерской отца!

Вопли разом смолкли. Видимо, встреча со Станиславом Климентьевичем в такой ситуации Мишке и Гришке не улыбалась.

– Ну, что ты с ними будешь делать! – в сердцах произнесла Елизавета Павловна, После чего, словно бы спохватившись, виновато добавила: – Ой, простите, кто говорит?

– Здравствуйте, – тут же отозвалась я. – Это Агата.

– Ах, Агаточка. Ну, как дела? Как летом отдохнула? – мигом начала она задавать вопросы. В отличие от Клима, с ней мы после летних каникул еще не разговаривали.

– Да все нормально. – Я не стала особо вдаваться в подробности.

– Хоть у кого-то нормально, – усмехнулась Елизавета Павловна. – А вот я с этими варварами, наверное, отдохну только на том свете.

– Разве они теперь в детский сад не ходят? – удивилась я.

– Нет, – тяжело перевела дух Елизавета Павловна. – Там заведующая сменилась, и садик очень испортился. Поэтому мы решили, что Мишенька с Гришенькой будут с октября три раза в неделю ходить в подготовительный класс вашей школы. На будущий год все равно в первый класс идти. Вот и пусть привыкают. Но я, наверное, совсем тебя, милая, заговорила. Ты ведь Климу звонишь. Но его нету.

– Как нет? – Я почему-то совершенно этого не ожидала. – Он разве еще не приходил?

– Наоборот, пришел, поел и уже ушел, – внесла ясность Елизавета Павловна.

– Куда? – против воли вырвалось у меня.

– Да к Тимуру, – пояснила Елизавета Павловна. – Позвони им туда.

– Как к Тимуру? – не поняла я. – У них ведь там теперь маленький.

– В том-то и дело, – засмеялась Елизавета Павловна. – Мама Тимура собралась куда-то, а ему поручила стеречь малыша, и Тимур попросил Клима, как человека опытного, – она снова хихикнула, – помочь.

– Ясно, – пробормотала я. – Но мне, по-моему, лучше туда не звонить.

– Почему? – в голосе Елизаветы Павловны послышалось удивление.

– Ну-у... – Я замялась. Естественно, самой мне было совершенно ясно – почему. Вылавливать в сложившихся обстоятельствах Клима у Тимки для меня было попросту унизительно. Однако Елизавете Павловне я об этом докладывать не собиралась. И просто ответила: – Чего зря людей отвлекать. Вернется домой, передайте: пусть сам мне позвонит.

– Обязательно, милая, – пообещала Елизавета Павловна.

Устроившись в кресле, я раскрыла Зойкину тетрадь и продолжила чтение:

«Так вот я и говорю: будет очень интересно прочитать все это через двадцать лет. Ой, Агата! Только не обижайся, пожалуйста. Но я вдруг подумала: а представляешь, если ты в результате выйдешь замуж как раз за Винокура! В жизни-то все бывает. Ну, вдруг он тебе когда-нибудь возьмет и понравится? Тогда у вас будет не семья, а баскетбольная команда. Потому что Серега не только детей, но и тебя в баскетбол играть заставит.

А ка-ак на меня Мити́чкина сейчас посмотрела! И тут же Гальке своей ну на ухо что-то шептать! Тьфу! Опять Винокур с Мити́чкиной. Ну, когда же это кончится? Слушай, я наконец поняла. Наверное, это к тому, что Серега в результате не на тебе, а на Мити́чкиной женится. Вот повезет парню! Знаешь, мне его даже как-то жалко сделалось. Ладно, через двадцать лет проверим.

Кошмар какой-то. У меня башку мысли про нас распирают, а в тетрадь лезут одни Винокур и Мити́чкина. Кстати, я вчера встретила на улице Башлыка, ну, ее старшего брата. Он та-акой стал кру-утой. И шел не один, а с компанией из десятых, вернее, теперь они уже одиннадцатые. И, представляешь, Башлык меня признал и поздоровался. А вся эта компания та-ак на меня посмотрела! Одна девчонка даже потом еще обернулась. Видимо, не понравилось ей, что Башлык со мной поздоровался!»

Я читала и думала: «Неужели Зойка всерьез считает, что нам и впрямь двадцать лет спустя интересно будет читать про Мити́чкину, Винокура и Башлыка? Хотя... Ведь это во многом зависит от того, что из них выйдет. Если, например, наш Серега превратится в мировую баскетбольную звезду, естественно, мы прочтем о нем с удовольствием». Тут я невольно начала прикидывать, способна ли сделаться в будущем знаменитостью Мити́чкина? И если это возможно, то в какой области? На фото-модель она явно не потянет. Фигура не та. Дедушка Мити́чкиной был каким-то академиком. Но его мозги тоже Таньке по наследству не передались. Вот старший брат ее Кеша, по прозвищу Башлык, точно может в какого-нибудь бандюка превратиться. У него, так сказать, для этого есть все задатки. Он, по слухам, уже какими-то темными делишками промышляет. И что? Превратится в главу преступного клана, попадет под суд, будет громкий процесс на всю Россию, а может, и на весь мир. Вот Танька и прославится как сестра крупного мафиози. И тогда мы, конечно же, с большим интересом прочтем, что она делала, учась в девятом «Б».

Тут мне весьма живо представилась сцена двадцать лет спустя. Вот мы с Зойкой читаем ее тетрадь, ну, может, попутно меня какие-то там дети теребят – то ли от Клима, то ли от Винокура (шутка!), а Зойка с торжествующей физиономией твердит:

– Оцени мою проницательность! Я ведь еще тогда говорила, что от Мити́чкиной ничего хорошего ждать не приходится!

Тут у меня прямо над ухом зазвонил телефон, и я услышала в трубке уже не воображаемый, а вполне реальный Зойкин голос:

– Ну? Дочитала?

– Перестань меня доставать, – со стоном откликнулась я. – Как раз, между прочим, сейчас читаю.

– Так я и поверила, – в ее голосе прозвучало сомнение. – Небось с Климом своим трепалась.

– Нет, Зойка, – не стала скрывать я. – Клима дома нет.

– Ага, улизнул, значит, от тебя, – многозначительно изрекла она.

– Не улизнул, а Гавриила нянчит, – объяснила я.

– Как это – нянчит? – захихикала Зойка. – Сидоров, что ли, поручил?

– Нет, они там вроде вместе, – продолжила я. – Мать у Тимки ушла, вот Клим и пошел, как более опытный человек, помогать ему сидеть с Гаврилой.

– Та-ак, та-ак, – протянула Зойка. – Значит, влияние Сидорова на Клима растет. Ты смотри. А то он вообще там в няньки наймется.

– Не преувеличивай, Зойка, – сказала я.

– И не думаю преувеличивать, – решительно произнесла она. – Уж поверь мне: опасность возрастает. Сидоров что-то задумал. Ты до чего дочитала-то? – безо всякого перехода осведомилась Зойка.

– До того, как я якобы в будущем вышла замуж за Винокура, – отозвалась я.

– Только-то! – воскликнула моя подруга. – Да ты читаешь медленнее, чем я пишу.

– А ты разве опять пишешь? – поинтересовалась я.

– Именно, – подтвердила Зойка. – И из-за того, что ты так долго тянешь с чтением, мне приходится продолжать на листке. Ну, да ладно. Потом вклеим в тетрадь. Ты, кстати, когда дочитаешь, тоже обязательно должна написать ответ.

– Напишу, – пообещала я.

– Тогда до скорого, – и Адаскина повесила трубку.

«Все, Агата, я обещаю – больше про них ни слова. Теперь торжественно клянусь: только о себе. Ты, наверное, не поверишь, но хочу написать об Артуре. Ведь в конце прошлого учебного года я с тобой даже отказалась разговаривать о нем. Ты тогда попробовала, а я просто не могла – до того было больно.

Мне в тот момент казалось, что я всю оставшуюся жизнь буду его ненавидеть. Я ведь в него так была влюблена, а он все разрушил. И я думала, что уже никогда не стану прежней. Внутри у меня сделалось пусто-пусто, словно из меня взяли и душу вынули. Хотя внешне я вроде бы жила, училась, с вами общалась, над мальчишками мы издевались. Но все это было будто бы не со мной, и я видела все словно со стороны. Чувства мои совершенно притупились. Точно местный наркоз вкололи. И я считала, что это у меня уже никогда не пройдет. Я даже над Сидоровым издевалась без всякого удовольствия. Просто автоматически.

Пришла я в себя лишь в середине лета. Только не подумай, что я в кого-то опять влюбилась. Даже близко не лежало. Просто мы с мамой уехали отдыхать к ее друзьям на дачу. Первые дни я и там ходила как деревянная. И вот однажды вечером сидели мы на берегу озера. А оно такое красивое-красивое, как иллюстрация к сказке. Сидим мы, жжем костер, смотрим на закат и едим печеную картошку. И вот хочешь смейся, хочешь – нет, но именно в это мгновение я внезапно почувствовала, что мне так хорошо! И весь мой наркоз куда-то исчез. Будто меня взяли и расколдовали.

И не то чтобы мне перестало быть больно. Наоборот, может, в какой-то момент боль сделалась еще ощутимей. Но я почувствовала, что живу и, главное, хочу жить дальше. Просто, что было, то прошло. Я с этим справилась. Только со страхом ждала первого сентября. Боялась, увижу его и у меня все опять начнется. А так как, кроме боли, это уже ничего принести не может, то сама понимаешь...

Но увидела его, и ничего. Совсем ничего не екнуло. (Кстати, Агата, ты заметила, КАК он на меня посмотрел?) Если не заметила, поясняю: это был взгляд! Прошлой весной я бы за такой полжизни отдала. Но почему-то некоторые вещи приходят совсем не тогда, когда мечтаешь. А потом уже все не нужно. Вот и мне теперь эти взгляды Артура до высокого фонаря без лампочки. То есть пускай смотрит, если хочет. Мне не жалко, а ему так и надо. Потому что он сволочь и гад, и хорошо, если это почувствует».

Очень интересно! В этом вся Зойка: взгляды Потемкина ей до фени, однако она прекрасно их замечает. И подробно пишет о них. По-моему, когда что-нибудь совсем до фени, то это вообще не замечаешь и не пишешь. Я-то думала, она легко пережила историю с Артуром, а в действительности... Не прочитай я сейчас об этом, ни за что бы не догадалась. Она так себя вела. И вообще, в конце года мы с ней так веселились. И смеялась Зойка громче всех. Для меня просто открытие, что она умеет так хорошо скрывать свои чувства.

Мне всегда казалось: у нее что в голове, то и на языке и даже на лице. Чуть какая неприятность, она сразу в слезы, или ехидничать начинает, или кипит от возмущения. Но выходит, это только из-за мелочей. А вот когда с ней произошло что-то действительно серьезное, она запрятала все глубоко внутрь. Даже я, самая близкая ее подруга, не поняла, до какой степени ей было тяжело. Хорошо, хоть теперь из ее записей выяснилось.