Текст книги "Загадка школьного подвала"

Автор книги: Анна Устинова

Соавторы: Антон Иванов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Волка-то, может, он и убил, – покачала головой Катя. – Но, судя по его физии, волк долго сопротивлялся.

Не в этом дело, – возразил Марат. – Морду Олесю бандиты ножом покарябали, когда он защищал своего прежнего шефа.

Шеф-то выжил? – полюбопытствовала Таня.

В тот раз выжил, – отозвался Марат. – Но потом все равно пристрелили. Потом Олесь еще у кого-то поработал. А когда и того бабахнули, Олесь к отцу перешел.

Хороший у него послужной список, – усмехнулся Олег. – Впечатляет.

Олесь, тем временем оглядевшись, выпустил на волю Ахметова – старшего. Небольшого роста Хамитяй Хамзяевич за годы крутизны заметно раздался, и по его походке было видно, что носить свое располневшее тело ему теперь совсем не легко.

Здорово, ребята! – приветствовал он Компанию с Большой Спасской.

Здравствуйте, Хамитяй Хамзяевич! – хором отозвались ребята.

Вот. Разбираться приехал, – поделился крутой бизнесмен.

С кем? – полюбопытствовал Женька.

Пока неясно, – ответил Ахметов – старший. – Будем решать.

И, одарив ребят лучезарной улыбкой, он в сопровождении верного Убейволка направился к школе.

Сейчас отец наведет порядок, – заверил друзей Марат.

– Пусть сперва найдет жуликов, а потом разборки устраивает, – безо всякого уважения к Ахметову – старшему произнесла Моя Длина.

– Если найдет, – отозвался Марат, – то дальше уже Олесь и его ребята разбираться будут.

Уверен, никто ничего не найдет, – мрачно изрек Темыч.

Это уж точно! – подбежал к ребятам еще один одноклассник, Боря Савушкин. – На тренировку сегодня идем? – посмотрел он на Марата, с которым занимался в одной секции бокса.

– Тренировка – это святое, – заверил здоровяк Ахметов.

На школьном дворе уже топталось полно народа. Несмотря на промозглое утро, в здание никто заходить не торопился. Ученики старших классов вовсю обсуждали вчерашнее ограбление. А вход в школу с обеих сторон бдительно охраняли двое младших «секьюрити» Хамитяя Хамзяевича.

Вдруг в школьные ворота лихо свернул грузовичок «Газель». Шофер резко затормозил непосредственно возле «Роллс-ройса» Ахметова – старшего. Из грузовичка выскочили двое в одинаковых джинсовых комбинезонах.

«Секьюрити», охраняющие вход в школу, напряглись. Один из них, выхватив из кармана мобильный телефон, принялся что-то нервно бубнить в трубку. Тут послышался визг тормозов. В ворота школы влетели раздолбанные «Жигули». Обогнув в крутом вираже джип, «Роллс-ройс» и «Газель», машина остановилась прямо перед охранником. Из «Жигулей» выскочил бородатый человечек. Руки «секьюрити», как по команде, скользнули за пазуху.

– Кажется, назревает большая разборка, – потрясенно выдохнул Лешка Пашков.

Глава IV
ВЕЛИКИЙ РУССКИЙ ПИСАТЕЛЬ ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТОЙ

Человечек из «Жигулей» хотел стремительно войти в школу, однако перед ним возникло неожиданное препятствие из сомкнувших ряды «секьюрити». Стукнувшись головой об их широкие грудные клетки, человечек отлетел в сторону, подобно мячику.

Это еще что такое? – возмущенно запрыгал на месте он.

Не выступай, дядя! – прикрикнул на него один из охранников.

Ну-ка, пропустите меня немедленно! – взвизгнул бородатый человечек.

Скала из охранников даже не шелохнулась.

– Михаил Петрович! Михаил Петрович! – резко свернул за угол школьного здания человечек.

Один из охранников кинулся следом и тоже исчез за углом две тысячи первой школы. Второй, схватив мобильный телефон, прокричал:

– Олесь! Тут какой-то отморозок к вам рвался. А с ним – еще двое… Не-а, те пока стоят.

Так что с отморозком-то делать?

В это время второй охранник приволок за шиворот из-за угла школы упиравшегося и верещавшего «отморозка».

– Безобразие! – разорялся человечек. – Совсем оборзели! Человек искусства не может в родную школу попасть!

Флегматичный охранник легко поднял человечка в воздух. Тот неистово заболтал ногами.

– Слушай, мужик, не волнуйся, пожалуйста, – отеческим тоном порекомендовал охранник. – А то придется тебя успокоить. А после обычно у людей голова сильно болит.

Олесь, чего делать-то будем? – продолжал вещать в трубку сотового телефона второй охранник.

Поставьте меня на землю! – сучил ногами в воздухе бородатый человечек. – Вы не имеете права! Я – народный художник России Николай Михайлович Мороз!

Вот я и говорю – отморозок! – весело откликнулся охранник.

– Ты еще чуть-чуть так подержи его, Вань, – сказал второй охранник. – Сейчас Олесь выйдет.

– Да в нем веса-то, тьфу, – сплюнул первый охранник. – Я хоть сутки его могу так держать.

Двое мужиков из «Газели» в происходящее не вмешивались. Судя по их улыбающимся физиономиям, происходящее даже доставляло им удовольствие. Скопившиеся во дворе питомцы две тысячи первой школы тоже с большим интересом следили за развитием событий.

Дверь здания отворилась. Из нее вышли директор Михаил Петрович и его доблестный заместитель по хозяйственной части Арсений Владимирович, а также Ахметов – старший в сопровождении Олеся и еще одного охранника.

Этот, что ли? – небрежно ткнул пальцем Олесь в сторону барахтающегося народного художника.

– Коля! Ну наконец-то! – И Михаил Петрович, широко раскинув руки, кинулся к бородатому человечку, которого мощный охранник все еще продолжал держать в подвешенном состоянии.

– Отпустить Николая Михайловича Мороза! – по-командирски звонким голосом воскликнул Арсений Владимирович.

Ахметов – старший вдруг внимательно посмотрел на бородатого человечка.

Колька? Мороз? – словно не веря своим глазам, спросил он.

Хама! – вися на вороте собственной рубашки, радостно возопил бородатый.

Исчерченный шрамами Убейволк, мигом оценив ситуацию, подал охранникам скупой знак. Николая Михайловича, наконец, опустили на землю. Правда, он тут же попал из огня да в полымя, а верней, в объятия Хамитяя Хамзяевича.

Колька Мороз! Колька Мороз! – похлопывая народного художника по спине рукой с огромным бриллиантовым перстнем, восклицал Ахметов – старший. – Я тебя сразу узнал.

Это гордость нашей школы! – повисли на народном художнике с другой стороны Арсений Владимирович и Михаил Петрович.

Колька был самым лучшим парнем в нашей коммуналке! – вторил им Хамитяй Хамзяевич.

Компания с Большой Спасской, а с ними и Марат Ахметов заворожено наблюдали за сценой радостной встречи старых друзей. «Секьюрити» Хамитяя Хамзяевича тоже пребывали под большим впечатлением. А глаза мужественного Олеся даже предательски заблестели от слез.

– Что это за хмырь бородатый? – первым нарушил молчание Женька. – И почему его так встречают?

Остальные пожали плечами. А Пашков разочарованно произнес:

Я-то думал, разборка будет, а они кореша оказались.

Много ты понимаешь в разборках, Ребенок, – процедила сквозь зубы Моя Длина.

Встреча у школьной двери тем временем набирала обороты.

Колька, какими судьбами? – в который раз произнес Ахметов – старший.

Да вот! Родной школе привез Льва Толстого, – указал на затянутый тентом кузов «Газели» народный художник.

Где ж ты его достал? – воцарилось полное изумление на лице Ахметова – старшего. – Я, как сейчас помню, Лев Толстой-то помер.

Естественно, помер! – захохотал Коля. – Я ж не его самого, а скульптурную композицию.

Купил? – задал новый вопрос Хамитяй Хамзяевич.

Нет, сам сделал, – внес ясность Николай Михайлович. – Я ведь скульптор.

И в живописи сечешь? – оживился Хамитяй Хамзяевич.

Ну! – подтвердил народный художник России.

Тогда консультировать меня будешь! – хлопнул его по плечу Ахметов – старший. – Я, понимаешь ли, тут картинную галерею задумал открыть, а подготовки у самого маловато. Понимаешь, не знаю, за чего стоит бабки платить, а за чего нет.

Обсудим, – с большим чувством собственного достоинства проронил Николай Михайлович.

– Ну что, хозяин? – подошли к нему два мужика из «Газели». – Вносить-то будем? А то у нас время – деньги.

Выгружайте, – махнул рукой народный художник.

Вдвоем не сможем, – возразил один из грузчиков. – Нам помощь желательна.

Олесь! – небрежно произнес Ахметов – старший.

Ну-ка… – обратился Олесь к охранникам.

Те подбежали к грузовичку. Тент был немедленно сорван. Под ним оказался высокий деревянный ящик, занимавший всю площадь кузова.

Чего это там? – пытался пролезть сквозь плотную толпу старшеклассников Женька. – Может, этот тип с бородой наши спонсорские призы где нашел и привез обратно?

Разбежался, – ответила Катя. – Русским же языком было сказано: там какая-то скульптура Толстого.

Тогда не понимаю, зачем развели такое кадило? – совершенно не интересовали скульптуры великих писателей Женьку.

Посмотрим – узнаем, – спокойно ответил Олег.

Охранники и два грузчика с видимым трудом опустили ящик на землю. Из школы раздался звонок. Толпа, стоявшая во дворе, двинулась к двери. Арсений Владимирович, наклонившись к уху своего непосредственного начальника, что-то коротко прошептал. Михаил Петрович согласно кивнул головой.

– Ученики! Смир-рно! – воскликнул Арсений Владимирович.

Толпа враз застыла.

– Слушай мою команду! – продолжал заместитель директора по хозяйственной части. —

Первый урок у учащихся восьмых – одиннадцатых классов отменяется в ознаменование торжественной встречи произведения монументального искусства, которое подарил нашей школе наш бывший ученик, заслуженный художник России Николай Михайлович Мороз!

По толпе старшеклассников пронесся одобрительный гул. Ребята, вновь разбившись на группы, разбрелись по широкому школьному Двору.

Так это чего, твой Толстой и есть? – постучал кулаком по ящику Хамитяй Хамзяевич.

Он самый, – с важностью ответил Николай Михайлович. – Мне, между прочим, за эту работу присвоена Государственная премия. Оригинал, в бронзе, приобрел один крупный коллекционер. А для родной школы я изготовил авторскую копию.

Получается, что у нас сейчас как бы презентация, – давно уже поднаторел в подобных мероприятиях Ахметов – старший. – Тогда надо и преподавательский состав во двор вызвать. Ну-ка, Олесь, – повернулся он к старшему охраннику. – Займись лично.

Нет уж, давайте я лично займусь, – с опаской покосился на устрашающую физиономию Убейволка Арсений Владимирович. «Если такой пробежится по школе, то половине преподавательского состава нужна будет неотложка. У нас ведь в основном женщины», – добавил про себя он и скрылся за дверями школьного здания.

Слушай, хозяин, – подошли к народному художнику грузчики. – Мы с тобой ни о какой презентации не договаривались. Либо приказывай, куда дальше затаскивать, либо мы уезжаем. Нас ждет другой клиент.

Вот так-так, – горестно вытянулось лицо у Михаила Петровича, который хотел, дождавшись преподавательского состава, произнести одну краткую торжественную речь во дворе, а потом еще одну, подлиннее, в актовом зале. Это уже когда внесут ящик и откроют скульптуру.

Николай Михайлович, в свою очередь, тоже огорчился. Ему хотелось пожать лавры в стенах родного учебного заведения.

Гони их, Колька, взашей, – вмешался Ахметов – старший. – Мои ребятки сами внесут.

Внесем, – заверил Убейволк. – Мы кого хошь, если надо, и внесем и вынесем.

Директор и народный художник заметно повеселели. Николай Михайлович расписался в какой-то бумажке, вместе с которой грузчики отбыли восвояси. Из здания школы появились Арсений Владимирович и преподаватели.

Михаил Петрович, теребя от волнения галстук, объявил, что сегодня две тысячи первая школа получила бесценный дар, который ей дорог вдвойне, ибо талант замечательного автора возрос и окреп в этих стенах. Тут директор картинно простер руку к порядком обветшавшему зданию две тысячи первой. Затем он добавил, что скульптура будет служить пропаганде и углубленному постижению творчества великого Льва Толстого. Одновременно, любуясь ею, ученики будут гордиться таким замечательным выпускником, как Николай Михайлович, и это наверняка заставит их с удвоенной энергией грызть гранит наук.

Здесь директор почему-то осекся и покраснел. Лицо народного художника тоже залилось краской, которую не могла скрыть даже густая окладистая борода. Дело в том, что учился он из рук вон плохо. И выезжал лишь на умении хорошо оформлять школьные стенгазеты. За это будущего скульптора и переводили из класса в класс, натягивая, по словам директора, «условные тройки».

Впрочем, Михаил Петрович быстро справился с собственным смущением и деловито произнес:

А теперь, друзья мои, внесем скульптуру в актовый зал.

Замечательно! – прогудел зычным басом пожилой, толстый, огромного роста, с лысиной, обрамленной седыми курчавыми волосами, учитель литературы Роман Иванович. – Зрительный образ великого русского писателя Льва Николаевича Толстого очень нам нужен.

Теперь Роман нас вообще со своим Толстым задолбает, – громко сказала Моя Длина, но, к счастью, голос ее заглушили аплодисменты преподавательского состава.

Когда овации смолкли, Олесь и другие охранники, а также мужская часть Компании с Большой Спасской и Марат Ахметов, к которым обратился за помощью Хамитяй Хамзяевич, поволокли тяжеленный ящик в здание родной школы. Тут выяснилось одно крайне досадное обстоятельство: ящик категорически не желал пролезать внутрь

Не рассчитал ты, Колька, – с досадой произнес Арсений Владимирович. – Ведь всего какие-то три сантиметра лишние.

Искусство искусством, а жизнь свое берет, – глубокомысленно добавил Хамитяй Хамзяевич. – Тут у меня один совет: когда что-нибудь не проходит, нужно тару снимать.

Верно, дядя Хама! – панибратски похлопал крупного бизнесмена по плечу Пашков. – Снимем тару и даже больше, чем три сантиметра, выгадаем.

Убейволк неодобрительно посмотрел на Пашкова. Однако самого крутого бизнесмена Лешкино обращение совершенно не покоробило. Наоборот, он с уважением произнес:

– Головастый ты парень. Как окончательно вырастешь, я тебя к своему бизнесу пристрою.

Лешка расплылся в горделивой улыбке:

Дядя Хама, я уже все рассчитал. Сейчас за молотком сбегаю. Избавимся от этого ящика, и сразу несколько зайцев убьем. Во-первых, скульптура уж точно в двери пролезет. Во-вторых, тащить будет легче. А в-третьих, скульптуру проще нести, чем ящик. Значит, будет удобнее подниматься с ней в актовый зал.

Ну, ты вообще академик! – сильнее прежнего восхитился Ахметов – старший. – Хороших ребят растите, Михаил Петрович.

Директор две тысячи первой школы пробормотал в ответ что-то неопределенное. Вообще-то он не уставал повторять, что успокоится лишь после того, как Пашков получит аттестат зрелости. Дело в том, что Лешкину изобретательную голову с самого первого класса переполняли самые разнообразные замыслы, при осуществлении которых чаще всех остальных страдали ни в чем не повинные учителя и ученики родной школы. Поэтому Михаил Петрович при всем желании не мог искренне разделить восторгов Ахметова – старшего. Зато Арсений Владимирович тут же отметил:

– Пашков у меня один из лучших учеников по ОБЖ.

Запустив руку в карман пиджака, доблестный заместитель директора по хозяйственной части вручил Лешке связку ключей:

– Откроешь подсобку. Возьмешь два молотка. Вместе эту штуковину расчихвостим.

Пашков вернулся очень быстро. Арсений Владимирович схватил один из молотков.

Ну что, начинаем? – обратился он к своему непосредственному начальнику.

Как, Николай? – переадресовал вопрос народному художнику тот.

Ничего не поделаешь, – развел руками человечек с бородой. – Только осторожно. Не повредите скульптуру.

У нас все четко, – заверил Пашков. – Надежный расчет и полная гарантия.

Все-таки следует уточнить, где расположена голова великого писателя, – прогудел Роман Иванович. – А то молотком заедете, нехорошо получится.

Николай Михайлович озадаченно посмотрел на ящик. Его уже столько раз переворачивали, что даже автор теперь затруднялся определить, где теперь находится голова, а где остальные части тела великого человека.

– Знаете, – посоветовал он. – Вы просто так… Осторожненько.

– Это мы можем, – сказал Пашков и заработал гвоздодером.

Арсений Владимирович развил бурную деятельность по другую сторону ящика. Народный художник носился вокруг, не переставая верещать:

– Осторожней! Осторожней!

Женька тоже не мог остаться в стороне. Он прыгал вокруг Пашкова и канючил:

– Дай мне гвоздодер. Я тоже хочу.

Наконец ящик был разобран. Над школьным двором повисла редкостная для этого места тишина. Такое безмолвие тут царило лишь по ночам. Ученики, учителя, дирекция и даже Хамитяй Хамзяевич со своими «секьюрити» немо разглядывали произведение монументального искусства, а точнее, огромное нечто бронзового цвета. Больше всего это нечто походило на искореженный взрывом противотанковый еж.

А Лев Толстой куда делся? – первым нарушил молчание Хамитяй Хамзяевич. – Придется тебе, Олесь, – повернулся к охраннику он, – с теми грузчиками разобраться. Они вместо гениального произведения туфту нам запарили.

Заткнись, Хама, если в искусстве не понимаешь, – задрожал от обиды голос у скульптора. – Я решил образ Льва Толстого с плугом в духе новейшего авангарда.

Ты, Колька, не обижайся, – хлопнул его по плечу Хамитяй Хамзяевич. – Мне вообще-то нравится. Только ты мне объясни, где Толстой, а где плуг.

– Господи! – простонал художник. – До чего довели страну! Настоящих ценителей искусства совсем не осталось. Вам лишь бы было похоже, как на фотографии.

Да нет, Колька, ты меня не так понял, – улыбнулся Ахметов – старший. – Я как раз оценил. Просто хочу с твоей помощью вникнуть в этот новейший авангард. Говорил же тебе: я скоро открою художественную галерею. Хочу бабки в искусство вкладывать.

Слушай, Танька, – склонилась к уху подруги Катя. – Ты погляди на Мишу, Арсения и Романа. Кажется, им пора «Скорую» вызывать.

Едва повернувшись туда, где стояли дирекция и учитель литературы, Таня пришла к однозначному выводу, что эта троица привержена традиционному искусству. Они в ужасе взирали на статую, словно надеясь, что наваждение вот-вот спадет и им предстанет настоящий Лев Николаевич с бородой и настоящим плугом.

Вот, Хама, смотри, – начал устало объяснять народный художник. – Это Толстой, – ткнул он пальцем в наиболее пострадавшую от взрыва часть ежа. – Видишь, какой полет фантазии! Ни одному реалисту так полно не выразить. А вот это плуг, – указал он на другую часть композиции. – Тут сельскохозяйственное орудие и лошадь как бы сливаются воедино с родной природой Ясной Поляны.

Во блин! – обуял восторг Хамитяя Хамзяевича. – Ну ты, Колька, и постарался! Смотри-ка, у тебя тут и лошадь есть, и эта поляна самая…

– Ясная Поляна, – прогудел Роман Иванович. – Это музей-усадьба Льва Толстого.

А она что, до сих пор цела? – с таким видом поинтересовался Ахметов – старший, словно прикидывал, не купить ли музей-усадьбу в придачу к острову в Тихом океане.

Цела, – подтвердил литератор.

Тут Михаил Петрович и Арсений Владимирович, несколько оправившись от эстетического шока, хором выдавили:

– Замечательная композиция, Николай.

А Моя Длина тем временем допрашивала Олега и Темыча:

Авангард, это ладно. Но вы мне, мальчики, объясните. На фига Толстому плуг и лошадь, раз он писатель? По-моему, этот Мороз и впрямь отмороженный.

Меньше надо читать любовных романов и больше классики, – буркнул Темыч. – Толстому хотелось быть ближе к земле. Вот он иногда и пахал в своей Ясной Поляне.

Нет, ребята. Мне такой мужик мимо тазика, – решительно отбоярилась от толстовца Моя Длина.

Так, – деловито проговорил Пашков. – Заносить-то скульптуру будем?

Вещь тяжелая, – почесал коротко стриженый затылок Арсений Владимирович, который теперь уже сомневался в воспитательной ценности произведения Мороза.

Ничего, – ободрил своего заместителя непосредственный начальник. – Приглядимся, свыкнемся.

Роман шумно вздохнул. Ему почему-то казалось, что, глядя на эту скульптурную композицию, ученики две тысячи первой школы не проникнутся большой любовью к произведениям Льва Толстого.

Хамитяй Хамзяевич, как истинный бизнесмен, немедленно уловил психологическое состояние дирекции и преподавателя литературы. А так как авангардное произведение друга детства нравилось Хамитяю Хамзяевичу все больше и больше, он предложил:

Давайте я этого Льва Николаевича с плугом, лошадью и его поляной заберу к себе в будущую галерею, а вам взамен куплю натурального.

Как это натурального? – обалдело уставился на крутого бизнесмена Роман Иванович.

Ну, чтобы как в жизни, – пояснил Хамитяй Хамзяевич. – Борода, плуг, лошадь и другие необходимые части Льва Толстого.

В Арсении Владимировиче мигом проявился хозяйственник. «Раз этому бизнесмену так захотелось прибрать к рукам скульптуру, значит, в ней все-таки что-то есть, – подумал он. – А нам она, можно сказать, досталась совершенно бесплатно. Нет, ни за что не отдам». И доблестный заместитель директора с пафосом произнес:

– Коля Мороз наш бывший ученик. Поэтому место его скульптурного произведения – в школе.

Хамитяй Хамзяевич досадливо поморщился.

Хама, ты не горюй, – начал его успокаивать Николай Михайлович. – Я тебе другого какого-нибудь писателя сделаю. Разумеется, в духе нового авангарда.

И Тургенева можешь с Муму? – оживился Ахметов – старший.

– Могу, – подтвердил Николай Михайлович.

– Давайте, давайте вносить, – поторопил Арсений Владимирович, который теперь опасался, как бы скульптурная композиция все же не ушла в галерею крутого бизнесмена.

Мальчики из Компании с Большой Спасской и охранники под руководством мужественного Убейволка подхватили тяжелую статую. Расчеты Пашкова оказались верны. В дверь скульптурная композиция прошла легко. В вестибюле тоже проблем не возникло. И на первом марше лестницы все обстояло нормально. Однако потом вновь возникли серьезные трудности. Дело в том, что на втором марше широкая школьная лестница разветвлялась на две узкие. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: скульптурная композиция тут не пройдет.

– Ну и условия у вас, – недовольным тоном изрек Николай Михайлович.

– Просто чаще нужно ходить на вечера встреч в свою школу, – упрекнул его директор. – Тогда не забыл бы родную лестницу.

Слушай, Колька, может, и впрямь отвезем ко мне в будущую галерею? – кинул еще один пробный шар Ахметов – старший. – У меня там не лестница, а шоссе. Твой Толстой железно пройдет.

Никаких галерей! – воскликнул Арсений Владимирович. – Нам и тащить-то всего один марш до второго этажа. Поднимем.

Не, не поднимем, – покачал головой мужественный Олесь Убейволк.

Поднимем, – почувствовал, что настает его звездный час, Пашков.

Взоры присутствующих обратились к нему.

– И как же ты собираешься эту штуку здесь протащить? – осведомился Ахметов – старший.

– Я, дядя Хама, не собираюсь, а протащу, – уверенно произнес Пашков. – У меня уже тут, – постучал он себя по лбу, – готов отличный план.

– Слушай, Лешка, – посоветовал ему рассудительный Темыч. – Ты бы лучше молчал. Пусть сами решают.

Но Пашков уже ничего не слышал. Видя, что стал центром внимания, он развил кипучую деятельность. Первым делом он обошел вокруг статую и что-то измерил пальцами. Затем сосредоточенно поводил руками по перилам. После чего друзья услыхали его тихий шепот:

– Значит, сила трения-скольжения, умноженная на площадь предмета…

Лешка умолк. Глаза его лихорадочно сияли. Лицо раскраснелось. Губы безмолвно шевелились. Он явно производил в уме какой-то особо точный расчет.

Говорю же: не парень, а профессор, – проникался к Лешке все большим уважением Хамитяй Хамзяевич. – Помяните мое слово: его ждет крупное будущее.

Если, конечно, Лешенька жив сегодня останется, – шепнула Катя на ухо Тане, и обе девочки отошли подальше от авангардной скульптуры.

– Давай, дерзай, Пашков, – подбодрил Арсений Владимирович. Ему по-прежнему не хотелось упускать статую на сторону. – Как в старой хорошей песне поется: «Молодым везде у нас дорога».

И писатель Горький сказал, что безумству храбрых поем мы славу, – подхватил басом – профундо Роман Иванович.

Вот именно, что безумству, – посмотрел Темыч на Олега и Женьку. – Надо нам Лешку остановить, пока не поздно.

Олег, едва взглянув на Лешку, беспомощно развел руками. Пашков, окрыленный всеобщим вниманием, сейчас был неуправляем.

Значит, так, – начал распоряжаться он. – Ты, Олесь, беги со своими помощниками вон туда, – указал он на первую ступеньку узкой лестницы.

Полегче на поворотах, парень, – смерил его тяжелым взглядом Убейволк. – Мы с тобой на брудершафт не пили. И я всяким соплякам тыкать себе не позволю.

– Помолчи, Олесь, – вмешался Ахметов – старший. – Лешка – правильный парень.

Главный охранник вынужден был умолкнуть.

Давай, Олесь, действуй, – продолжал командовать Пашков. – Значит, мы разом на счет «три» подхватываем композицию и кладем ее на перила. Дальше она заскользит как по маслу. А на втором этаже мы ее опустим. Там уже никаких трудностей не предвидится.

Вот, Петрович, – с довольной улыбкой обратился к своему непосредственному начальству Арсений Владимирович. – Не зря я с ними ОБЖ занимаюсь. Например, с Пашковым запросто можно теперь идти хоть в разведку, а хоть и на фронт.

Если кто хочет покончить с жизнью, то можно, – прошептала Катя на ухо Тане.

– Господи, – тоже шепотом произнесла Таня. – Только бы Лешку опять расчеты не подвели.

Лешка, распределив рабочую силу вокруг авангардного произведения, начал медленно считать:

– Раз. Два. Два с половиной…

В вестибюле, несмотря на большое скопление народа, повисла напряженная тишина. Лешка обвел сияющими глазами присутствующих и, остановив взор на Моей Длине, наконец скомандовал:

– Три!

Статуя взмыла в воздух.

Осторожненько, осторожненько опускай! – вклинился скульптор.

Спокуха, дядя Коля, – уже был со всеми запанибрата Пашков. – Олесь! Слушай мою команду! Сейчас на новый счет «три» мы толкаем эту штуку вперед, а вы тянете на себя.

Это не штука, а произведение искусства! – возник тщеславный Николай Михайлович.

Слушай, Колька, не мешай парню работать, – осадил его Ахметов – старший. – Ничего с твоим искусством не сделается.

Лешка вновь обратил взор на Мою Длину и принялся считать. Олег, Женька, Темыч, Марат Ахметов и здоровяк Савушкин уперлись в статую. Олесь и охранники впереди тоже были предельно напряжены.

– Раз, – открыл новый счет Пашков. – Два-а… Машка, – обернулся он к Моей Длине. – Гляди, что сейчас будет! Три!

Если Пашков хотел потрясти Школьникову, то это ему удалось. Позже он объяснил, что во всем виноват Олесь и другие охранники «дяди Хамы». Они, по Лешкиному мнению, «слишком рано потянули на себя», то есть еще до того, как Пашков с ребятами стали толкать вперед. Именно из-за несинхронных действий Лев Николаевич расстался с лошадью и плугом. Правда, вполне возможно, как раз лошадь и плуг расстались со Львом Николаевичем. Нашлись среди присутствующих и такие скептики, которые утверждали, что Лев Николаевич и плуг по-прежнему вместе. А вот лошадь с частью родной Ясной Поляны уехала по перилам на второй этаж.

Впрочем, Олегу и остальным, которые держали Льва Николаевича со всем, что при нем еще осталось, было не до обсуждений. Они напрягали все силы, ибо это сооружение, повинуясь законам физики, очень хотело вернуться на площадку между первым и вторым этажом.

Варвары! – заорал народный художник России.

Держите, ребята, держите! – натужно вопил Пашков. – Иначе нас всех раздавит!

Главное, Темыча не зашибить, – забеспокоился Олег. – Где он там?

Я тут, – не меньше других старался маленький Тема. – На мне этот край, между прочим, и держится.

Тут к ребятам подбежал заместитель директора по хозяйственной части. Подперев плечом часть Льва Николаевича в авангардном решении, Арсений звонко скомандовал:

– Навались, ребята! Не посрамим матушку-родину!

Какое отношение имела к происходящему матушка-родина, для всех осталось неясно. Однако вовремя брошенный патриотический призыв бывшего кадрового офицера возымел действие. На помощь Компании с Большой Спасской и Марату кинулись не только одноклассники, но даже неизвестно откуда появившаяся Екатерина Тимофеевна. Это, как потом объяснял заместитель директора по хозяйственной части, «способствовало перелому событий, потому что статуя стабилизировалась». Иными словами, Толстой перестал падать вниз.

– Навались еще чуть-чуть! Победа близка! – вновь скомандовал Арсений Владимирович.

Все навалились. Теперь в общем патриотическом порыве принимали участие Михаил Петрович, грузный Роман Иванович, народный художник России Николай Михайлович Мороз и даже Хамитяй Хамзяевич, который в прежней своей жизни множество лет имел дело с тяжелыми грузами.

Девочки, наблюдавшие эту сцену со стороны, потом говорили, что оставшаяся на перилах часть Льва Толстого без Ясной Поляны взмыла вверх словно птица. Правда, там, резко приземлившись на площадку, великий классик русской литературы едва не нанес тяжелую травму зазевавшемуся Убейволку. Однако он в последние секунды сумел правильно сориентироваться, и дело ограничилось всего несколькими царапинами, которые для израненного и пробитого пулями тела Олеся особенного значения не имели.

– Варвары! – вновь завопил Николай Михайлович. – Вот и дари вам после этого произведения искусства.

Ты, Коля, сам виноват, – защищался Арсений Владимирович. – Стыки у тебя слабые. Вот произведение твое и не выдержало.

Ох ты, елки-палки! – провел пальцем по сколу Ахметов – старший. – Так это ж гипс! Эх, Колька, стыдись, – кинул он осуждающий взгляд на народного художника России. – Я думал, ты родной школе преподнес бронзу.

Главное, что копия авторская, – ничуть не смутился Николай Михайлович. – И цвет я придал ей точно такой же, как у бронзового оригинала.

Нет уж, Колька, давай мы с тобой договоримся, – строго произнес Хамитяй Хамзяевич. – Моего Тургенева ты из бронзы сваяй. Сразу предупреждаю: за гипс платить не стану.

С Тургеневым вы потом разберетесь, – вмешался Арсений Владимирович. – А сейчас нужно решать вот с этим произведением, – указал на две части скульптуры он. – Нельзя ему тут оставаться.

Думаю, надо занести в актовый зал, а там склеим, – подал совет Пашков.

Ты уже, Алексей, сегодня достаточно думал, – тоном, не предвещающим ничего хорошего, произнес директор.

Да я-то в чем виноват? – развел руками Пашков. – Если бы меня сразу предупредили, что это не бронза, а крашеный гипс, я бы в своих расчетах исходил из других предпосылок. И вообще, – добавил он, – она, может, еще в дороге треснула.

На это возражений ни у кого не нашлось.

Да-а, тебе, парень, палец в рот не клади, – одобрительно подмигнул Пашкову крутой бизнесмен Хамитяй Хамзяевич.

Я вообще не понимаю, о чем спор, – выступила вперед Моя Длина. – Толстой цел?

Цел, – подтвердил автор, указывая на ту часть «противотанкового ежа», которая была побольше.

Ну и порядок, – продолжала Школьникова. – Толстой ведь писатель! – перевела она взгляд на Романа Ивановича.

Совершенно верно, – пробасил тот.