Текст книги "Самая шикарная свадьба"

Автор книги: Анна Богданова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– А где кровать? – удивилась я. – И что это за тряпка, на которой ты спишь?

– Это пагашют.

– Что?

– Пагашют, – повторил он.

– Парашют? – переспросила я, не веря собственным ушам.

– Да.

– Откуда ты его взял?

– Ну-у, – неопределенно промычал он, и я поняла, что не дождусь от него ни слова.

– А пойдемте все вместе в гости к Вере Петровне! – с молодым задором воскликнула я. Иннокентий вдруг схватился за резинку тренировочных и принялся подпрыгивать – такое было впечатление, что он прыгал в мешке. – Ты согласен?

– Да! Да! Да!

– А переодеваться не будешь?

– Там холодно? – серьезно спросил он.

– Нет, жарко.

– Не буду.

– Анжела, пошли! – крикнула я и снова заговорила ангельским голоском: – Сейчас придем к Вере Петровне, я схожу, куплю чего-нибудь к чаю. Что ты хочешь?

– Вафли с кокосовой начинкой.

– Хорошо, куплю тебе вафли с кокосовой начинкой, – нежно говорила я, закрывая дверь. – Ну, иди, вызывай лифт.

Он вызвал лифт – я положила ключи в карман.

Икки с Пулькой глядели в недоумении то на Иннокентия, то на переминающуюся с ноги на ногу Анжелку.

– Держи! – шепнула я и передала Пульке ключи. – Это мои подруги, Иннокентий. Это они купят тебе вафли и затем придут к Вере Петровне.

– А мы?

– Мы прямо сейчас идем к первой учительнице твоей, – и я потащила его к Мисс Бесконечности.

В это время члены содружества должны были отволочь Михаила к Иннокентию домой и привязать его к спинке кровати. Но кровати у бывшего бабушкиного ученика не было, так что к чему они привяжут здорового чернобрового детину, неизвестно.

Мы вошли в бабушкину комнату, она сидела за «столом» и что-то строчила карандашом на пожелтевшем тетрадном листе.

– Бабушка, здравствуй!

– Маша, деточка, Иннокентий! – взвизгнула она не столько от радости, сколько от неожиданности нашего появления.

– Что ты делаешь? – спросила я, зная почти наверняка, что она сочиняет очередное письмо для Николая Ивановича.

– Письмо президенту пишу, – важно сказала она.

– Зачем?

– Ты помнишь Раечку, ну из больницы? – нетерпеливо воскликнула Мисс Бесконечность.

– А, это та пройдоха, которая накормила тебя бисакодилом, после чего заставила меня еще и клизму тебе поставить?

– Никакая она не пройдоха! Она удивительный, отзывчивый, бескорыстный человек. Я так по ней скучаю, а она почему-то ни разу мне не позвонила!

– Ну, а при чем тут президент?

– Так она в Думе работает, она же помощник президента! – уверенно заявила она. – Вот прошу его в письме, чтобы он передал ей, что ее очень просит позвонить Вера Петровна. Ладно, потом допишу, когда ты уедешь, – решила она и властно проговорила: – А сейчас вымойте меня с Иннокентием. Я грязная!

– Иннокентий, включить тебе телевизор, пока я буду мыть Веру Петровну?

– Да! Да! Да! Я люблю телевизог глядеть! – прокричал он и запрыгал, что означало крайнюю радость.

– И я посмотрю, – заявила Мисс Бесконечность.

– А ты иди в ванну.

– Нет, я должна посмотреть.

– Иди, или я отказываюсь тебя мыть! – злобно прикрикнула я.

– Машенька, я только рекламу посмотрю, – проговорила Мисс Бесконечность и зачем-то вплотную подошла к экрану. – Эх! Черт, не показали! – разочарованно воскликнула она и пошаркала в ванную.

В этот момент, как назло, моя сумочка затряслась, и из нее раздалось: «Тар-лям-пар-ля-ля-ля-ля-лям, тар-лям…»

– Маша, я уезжаю, – дрожащим голосом проговорила мама. – Ты где? Я звонила и тебе, и Власу.

– Я у бабушки, вот помыть ее приехала.

– Ты хорошая внучка! – сердечно проговорила она. – Будь тут без меня умницей и смотри, как бы она… Ну, сама знаешь, насчет письма… – Мамаша не успела договорить, как трубку выхватил отчим.

– Маша, здравствуй! Я чего хотел тебе сказать… Ты, это… – и он задумался – видимо, при всем его косноязычии никак не мог сформулировать собственную мысль. – Пункт первый. Значит, домик для кошек я построил. И свет туда им провел, в общем.

– Ну, вы мастер на все руки! – воскликнула я.

– Вот и я про то же, а твоя мать меня даже не похвалила сегодня ни одного раза! – обиженно проговорил он. – Пункт второй. Я плохо себя чувствую. Прямо такая слабость, мрак какой-то!

– Что с вами, Николай Иванович? – озабоченно спросила я.

– Да не знаю. Ну, я там, в деревне, слышал по радио, есть такие лекарства… Они и общие укрепления дают, и организм поддерживают, и зрение… Третий, значит, пункт – я записал, как называется, и телефон. Ты позвони, узнай, коко стоит.

– Да, да, конечно! – И я, вооружившись карандашом и пожелтевшим тетрадным листом, что лежали на «столе», приготовилась писать.

– Вот, значит… Первое лекарство называется «Чих-пых», – он сделал паузу и продиктовал телефон. – Потом второе, значит, это этой страны-то, ну как ее… Там еще эти, как их… Такие живут, ну такие… – Николай Иванович изо всех сил пытался вспомнить «эту» страну, где живут «такие». – Сейчас, тут у меня где-то было записано. А, китайское! Вот, китайского производства лекарство, называется «Суньмувча». И последнее, третье, оно наше, называется «Трик-трах».

– Это лекарства? – удивилась я.

– Да-да, они весь организм укрепляют. Ты узнай, коко стоит, и, мобыть, надо будет взять, – сказал Николай Иванович, по обыкновению коверкая русский язык.

– Ладно, – согласилась я.

– Да дай сюда трубку! – возмущалась мама на том конце провода. – Иди вон лучше воду отключи, а то снова соседей кипятком зальет, как в позапрошлом году. Мань, ты меня поняла насчет письма?

– Поняла, поняла.

– И вот еще, все хотела у тебя спросить, вы чего это с Власом тянете? Нужно срочно подать заявление в загс. Ой! Ну, пока! Этот кретин, кажется, унитазный бачок разбил! Вот урод! – заорала она и немедленно бросила трубку.

Бабушка стояла в ванной и ковырялась шпилькой в ухе, издавая странные звуки: «Ухохохо! Ух!»

– Прекрати! Вот повредишь себе что-нибудь!

– А знаешь, Машка, как чешется! Я вот по телевизору смотрю – и дикторы, и артисты – ну все чешутся!

Мытье бабушки – это был особый ритуал. Пользоваться мудреным, затейливым душем я боялась – как бы не сломать! – тогда нам с Мисс Бесконечностью не сносить головы, ведь Зожор будет в гневе. Дело в том, что душ крепился к ненадежной палке посредством синей изоленты, сама же палка торчала из стены под самым потолком. Короче говоря, вся эта наисложнейшая конструкция держалась на честном слове, и когда бабушка стоит в ванной, я все время опасаюсь, как бы душ не свалился ей на голову и не вышиб последние мозги. А уж как моются Зожоры – этого я себе даже представить не могу.

Я же для мытья Мисс Бесконечности использую розовый допотопный кувшин с плесневелым дном, из которого мыли еще меня в младенчестве. Набираю в него воду и окатываю старушку, а она либо визжит от восторга, либо громко выражает свое недовольство по поводу слишком высокой температуры вылившейся на ее дряблое тело воды. Сейчас она визжала и все время пыталась встать так, чтобы облить меня с головы до ног.

– Еще раз голову вымой! – приказала она. – И спину, спину потри! О-о-о-й! Как хорошо! – верещала она.

– Ну, уж тут ты сама! Совсем обнаглела! – возмутилась я, когда она отклячила удивительно белую для ее возраста, словно отполированную задницу без целлюлита.

Наконец я вытащила старушку из ванной, и в этот момент раздался звонок в дверь.

– Одевайся! – крикнула я бабушке и побежала в коридор.

– Вот кошмар-то! – воскликнула Пулька.

– Ну, как все прошло? Вы его крепко привязали? – спросила я.

– К чему там привязывать? Даже кровати нет! Ничего нет! Мы его связали и завернули в парашют. Это ж надо было такую квартиру откопать!

– А вот и владелец квартиры. – И я обернулась к Иннокентию. Он, сидя за «столом», запустил пятерню в свои буйно и беспорядочно растущие (не умещающиеся в черепной коробке) волосы и с большим энтузиазмом чесал голову прямо над бабушкиным письмом к президенту.

– Он что, вшей вычесывает таким образом? – в ужасе пролепетала Пулька.

– Иннокентий, ты что делаешь? У тебя вши? – спросила я.

– Пегхоть, – ответил он и, глядя на ввалившуюся компанию, проговорил подозрительно: – А вафли с кокосовой начинкой купили?

– Какие еще вафли?

– Я совсем забыла, нужно сходить в магазин, купить что-нибудь к чаю.

– Я схожу! – вызвалась Анжелка.

В это мгновение из ванной вышла бабушка совершенно голая, но в платке.

– Ты почему не оделась?

– Что это я одеваться буду, вон какая жара на дворе! – И она было уже направилась в комнату, где Иннокентий вытряхивал перхоть над ее очередной эпистолой.

– Я на минуточку, только одену бабушку, – сказала я подругам и снова затолкала Мисс Бесконечность в ванную.

После долгих уговоров она все же согласилась одеться, и мы наконец вышли из проклятой ванной.

– Дай мне какие-нибудь трусы, – попросила Анжелка.

– А ты без трусов иди, – усмехнулась Пульхерия.

– На, – и я протянула ей обстриженные бабушкой серые панталоны, – лучшего тут ничего не найти.

– Девьки! – смачно воскликнула Мисс Бесконечность. – Как давно вы ко мне не приезжали! А помните, как вы после школы ходили к нам обедать. Анжела, помнишь, сколько ты жрала? – бабушка взглядом искала Огурцову, но та уже усвистала в магазин. – Я все удивлялась, как в нее столько влезает! Ой! Постойте, постойте! – вдруг воскликнула она и ринулась к телевизору – там шла реклама. – Вот! Вот он! – закричала она.

– Кто?

– Да этот крендель в кожаных портках! Нет, вы только посмотрите, сейчас схватит себя за это самое место…

– За какое это самое место? – спросила я – мне было интересно, как она выкрутится.

– За какое, за какое! – рассердилась она. – За причинное! Вот-вот, глядите, и пошел девок целовать. Тьфу! – и бабушка по-настоящему плюнула в экран, отчего на причинном месте у кренделя в кожаных портках неприлично заблестел бабушкин плевок.

– Пойдемте у Зожоров в комнате поговорим, – предложила я.

– Что дальше-то делать будем? – спросила Икки.

– Попьем чай – и надо разъезжаться по домам, – решила Пульхерия.

– Я боюсь Иннокентия на ночь с бабушкой оставлять.

– Оставайся, – спокойно сказала Пулька.

– А этот Иннокентий даже очень ничего, – заметила Икки, Пулька в ужасе посмотрела на нее.

– Влас ничего не знает. Если я не приду ночевать…

– Скажи, что у бабушки останешься.

– Все равно…

– Даже так! Ну, начинается – туда нельзя, сюда нельзя.

– Девочки, а хотите, я останусь? – оживилась Икки.

– Нет, тебя тут с Иннокентием я тем более не оставлю, – проговорила я, помня, как до романа с Женькой Икки отдавалась всем подряд, каждый раз думая, что это последняя в ее жизни близость с мужчиной. – Кстати, хотела тебя спросить, что это за препараты такие – «Чих-пых», «Суньмувча», «Трик-трах»?

– Что это ты спрашиваешь? У Власа проблемы? – испугалась Икки.

– Да при чем тут Влас! Николай Иванович что-то занемог, плохо себя чувствует.

– Это биологически активные добавки для страдающих импотенцией, – пояснила Икки.

– Весь сыр-бор из-за Михаила, – рассуждала Пулька, совершенно не слушая нас. – Вот пусть Анжелка и остается, – твердо сказала она, и это нам с Икки показалось логичнее всего.

Стоило только ей произнести последнее слово, как из магазина вернулась Огурцова с бутылкой водки, тремя огромными пластиковыми бутылями пива и скромной упаковкой вафель. Стало ясно, что и Анжелу оставлять тут категорически нельзя.

– Ну что ж делать-то! Нам нужно продержать тут Иннокентия до завтрашнего вечера! – взвыла я.

– Девочки, а давайте переночуем тут все вместе, – предложила Икки. – Анжел, пойдем, накроем стол, пивка выпьем, – и они с энтузиазмом ринулись на кухню.

– Ну, уж это без меня. Мне завтра на работу… – сказала Пулька и собралась уходить.

– Какая работа?! Завтра суббота! – прогремела Огурцова с кухни.

– Мы сегодня напьемся?! – радостно спросила Мисс Бесконечность.

– Похоже на то, – сказала Пулька, положив сумку обратно на тумбочку.

Я решила, что именно сейчас наступил самый подходящий момент позвонить Власу.

– Да. Нет, я не приеду сегодня, я останусь у бабушки. Ну что за глупости! Не нужно тебе сюда приезжать! Хочешь, поговори с ней! – разозлилась я и передала трубку Мисс Бесконечности. Влас не верил, что я у старушки.

– Здравствуй, Власик, – бодро сказала та. – Машенька останется у меня. Что почему? Потому что я себя плохо чувствую, – и голос из энергично-неунывающего мгновенно превратился в скрипучий, будто она умирать собралась. – Что-то сердечко пошаливает, Власик. Годы, годы берут свое.

– И все-таки мне это не нравится! – напоследок выговорил мне Влас.

Это была поистине Вальпургиева ночь, действие которой происходило не на горе Броккен, а в Вавилоне, при возведении знаменитой башни: присутствующие резвились, безумствовали, я бы сказала, бесновались, совершенно не слыша и не понимая друг друга.

Поначалу больше всех буйствовала Мисс Бесконечность – она потребовала включить на всю катушку Жорочкин музыкальный центр и затеяла танцы под хрипловатые голоса исполнителей блатных песен. Старушка отплясывала чечетку и заливисто подпевала: «Чубчик, чубчик, ах чубчик кучерявый, а ты не вейся на ветру-у, а карман, карман ты мой дырявый, а ты не нра-, не нравишься вору…»

Когда зазвучала медленная песня, Мисс Бесконечность жалобно, с непередаваемой тоской (будто ей как никому другому была знакома невеселая жизнь эмигранта – человека без родины) заголосила: «Поручик Голицын, а может, вернемся, зачем нам, поручик, чужая земля» и вытащила в центр комнаты непьющего Иннокентия, желая покружиться с ним в шумном вихре вальса. Бывший бабушкин ученик вытянул руки вперед, растопырил пальцы и вдруг мелко так запрыгал. Он танцевал и, кажется, был счастлив, бабушка же плюнула со злости и пригласила на танец Анжелку, которая уже к тому времени успела порядочно нализаться своего любимого напитка (пила она исключительно «ерш»).

Икки, как только старушка оставила в покое Иннокентия, подсела к нему на диван и принялась что-то рассказывать, потом вдруг вскочила и стала танцевать свой знаменитый танец живота. У меня не было никаких сил поддерживать ее и петь «Ламбаду», к тому же было бы нехорошо вот так взять и оставить Пульку, которую, как обычно, понесло в научные гинекологические дебри. Она вот уж как двадцать минут объясняла мне то, как трудно отличить воспаление придатков от внематочной беременности. Наконец, сказав, что любая случайная половая связь неминуемо ведет к тяжелейшим последствиям – вплоть до удаления всех детородных органов, она вырубилась прямо в кресле.

У меня перед глазами все поплыло, и я увидела дурацкий сон: будто бы Мисс Бесконечность сидит в царской серебряной купальне посреди огромной залы, а моет ее Иннокентий.

– Что так спину-то дерешь, холуй! – властно кричит ему царица Вера Петровна.

А вокруг, на подхвате – Икки, Анжела и Пулька с полотенцами в руках.

В полдень все члены содружества стояли у подъезда Иннокентия, вскоре около нас притормозила длинная черная машина, из которой вылезли двое огромных, накаченных, бритоголовых парней. Один из них подошел к нам:

– Кто тут Пульхэрия?

– Я! Я! – воскликнула она.

– Мы от Ван Ваныча по просьбе Аркадия Серапионовича.

– Да, да, мы вас ждем.

– В принципе мы знаем, что надо делать. Но вот как насчет мордобоя?

– Нет, не надо! Ни в коем случае не бейте его! – взвизгнула Пулька. – Только скажите, что он разгромил спьяну овощную палатку и пока не заплатит вам тысячу долларов, вы его не отпустите. Потом узнайте адрес его жены и уходите.

– Хозяин – барин, – деловито проговорил он.

– А все-таки по морде бы ему не мешало дать! – довольно громко сказала Анжела. – Он этого заслужил.

– Вы сами решите, что вам нужно! – угрожающе гаркнул бритоголовый, и мы всем кагалом отправились к Иннокентию домой, где все это время без хлеба и воды в заложниках находился Анжелкин муж.

С накаченными бритоголовыми парнями нам помог Аркадий Серапионович. Тогда в кафе, когда я изложила подругам свой план (рассчитанный на то, что Михаил, снова попав в переделку по пьяному делу, наконец одумается и прекратит пить, как в прошлый раз – три года назад), любитель русской словесности внес в план кардинальные изменения. А именно, после того, как Михаил очнется в чужой квартире, «на сцене» появляются два охранника и рассказывают леденящую кровь историю, как он спьяну разгромил овощную палатку, и теперь они будут держать его в заложниках до тех пор, пока Анжелка не возместит нанесенный материальный ущерб.

Аркадий позвонил своему благодарному пациенту – Ван Ванычу – директору охранного агентства, которому год назад вылечил геморрой, и тот незамедлительно предоставил нам своих «орлов».

Охранники вошли в квартиру, мы остались на пороге подслушивать.

Орлы вели себя очень убедительно, однако передавать, в какой форме они настаивали на выплате компенсации за разгромленную овощную палатку, я не буду из этических соображений. Скажу только, что выражались они хоть и грубо, но понятно. Они даже показали чернобровому детине фотографию якобы разрушенной палатки.

– Говори, кто за тебя может заплатить?!

– Отпустите меня, я сам вам деньги отдам! – кричал Михаил.

– Я всегда знала, что у него есть заначка! – прошипела Анжелка.

– Говори! – настаивал один из охранников, и до наших ушей донесся звук тупого удара.

– Оставьте в покое мою жену!

Анжелка зарделась от удовольствия и проговорила:

– Смотрите-ка, не выдает!

– Давай адрес жены, не то мы тебя тут и порешим.

– В асфальт закатаем! – прохрипел второй, после чего Михаил не задумываясь выпалил Анжелкин адрес.

– Сволочь! За тридцать сребреников продал! И как мне после этого жить! – всхлипнула Огурцова.

– Дайте хоть попить! – жалостливо попросил Михаил.

– Не давайте, не давайте ему! – категорично прошептала Анжела.

Охранники из агентства благодарного Ван Ваныча сделали свое дело и уехали. Теперь нужно было дождаться вечера.

Мы снова вернулись к Мисс Бесконечности и до пяти часов только и делали, что развлекали Иннокентия, чтобы он не сорвался и не отправился домой.

В пять Огурцова занервничала и сказала, что пора идти вызволять мужа.

– Подождем еще часок, – настаивала Пулька.

– Нет, я иду, – Анжелку, видимо, совесть заела, что она не дала охранникам напоить мужа водой, и все это время она сидела как на иголках.

Ничего не оставалось, как последовать за ней.

Мы снова очутились в скромной квартире Иннокентия, я открыла дверь, и Огурцова ворвалась в комнату.

– Жив! – театрально воскликнула она. – Девочки, мы успели! Он жив, они с ним ничего не сделали!

– Анжела… Любимая! Как ты тут оказалась?

– Интересно! Ты сам дал этим головорезам мой адрес! Сколько я натерпелась! Они грозились Кузеньку со Степанидой убить, всю нашу семью вырезать, если я за тебя выкуп не заплачу.

– Ты заплатила?

– Нет, ну а как бы я тут оказалась, если б не заплатила?! Девчонки все свои сбережения мне отдали! Наскребли с миру по нитке… – Она поразительно быстро вжилась в роль и даже всхлипнула, но тут же очнулась и закричала: – А ты! Как ты мог! Пьянь подзаборная! Ну что? Получил удовольствие? И дальше пить будешь?

– Нет, Анжелочка! Ни за что! Бог больше не спасет меня! Завтра же пойду к пастору и дам обет. Не умею я пить! Вечно в какие-то истории попадаю!

Мы вошли в комнату, и я увидела завернутого в парашют Михаила – он напомнил мне куколку бабочки.

– Девочки, спасибо вам! Я все до копейки верну!

– Интересно, а как же иначе! Конечно, вернешь! – возмутилась Огурцова – она хотела взять с Михаила деньги и положить их себе на книжку – «на черный день».

Наконец-то наша операция с Михаилом была успешно завершена, все они уехали на Пулькиной машине, а я под предлогом того, что мне не хватило места, улизнула к бабушке.

Мисс Бесконечность сидела на кровати и заклеивала конверт, бывший бабушкин ученик, отвернувшись к стене, старательно выводил каракули на обоях шариковой ручкой.

– Иннокентий, пойдем домой, я тебя провожу.

– Да, надоел ты мне уже! – откровенно воскликнула бабушка. – Машенька, детка, ты тоже уезжаешь? Тогда отправь письмо, пожалуйста.

Я взяла письмо, довела Иннокентия до подъезда, вручила ему ключи и собралась уходить, как он вдруг недоуменно воскликнул:

– Постой! Ты ведь жениться обещала!

– Теперь же тебе Анжела нравится! А я не могу жениться на таком непостоянном и легкомысленном человеке! – крикнула я ему и побрела к метро.

* * *

Весь вечер Влас возмущался по поводу того, что я не явилась ночевать.

– Не дело это! Я не спал, ходил из угла в угол, места себе не мог найти. И зачем ты телефон отключила? Не дело это! – повторял он.

– Ты мне не доверяешь? – спросила я его в лоб и включила мобильник: – Не думаешь ли ты, что я была где-то в другом месте, а не у бабушки?

Он промычал что-то нечленораздельное и замолчал.

– У меня складывается впечатление, что ты меня ревнуешь. Если так, то напрасно – во-первых, не к кому, а во-вторых, это страшное, разрушительное чувство, – выговорила я и, подумав о том, что бы на этот счет сказала Огурцова, зловеще добавила: – Ревность – это смертный грех.

– Да не ревную я тебя вовсе! – Влас сбросил с себя простыню и закурил, а курил он только тогда, когда сильно нервничал. – Ты меня не понимаешь! И я не знаю, как тебе объяснить!

– Скажи просто и честно, – посоветовала я и положила телефон на тумбочку.

– Я не верю, что ты меня любишь! – выпалил он, потом, видно, пожалел, что сказал «просто и честно», и стал оправдываться. – Не то чтобы не верю, но любящий человек не поступает так, как ты. Вот я, к примеру, минуты считаю до конца рабочего дня, чтобы поскорее тебя увидеть. Понимаешь, для меня мука, когда ты не со мной.

– Но моя бабушка плохо себя чувствовала! – негодовала я. – Если бы у Олимпиады Ефремовны было плохо с сердцем, ты бы ее бросил?!

– Нет, но я ведь хотел приехать к вам, а ты мне почему-то не разрешила!

– Понимаешь ли, Влас, все люди разные и любят они по-разному. Я не хотела, чтобы ты после рабочего дня тащился на противоположенный конец Москвы. В этот момент я думала о тебе, – врала я, но не сомневаюсь, что поступила бы именно так, случись такая ситуация на самом деле. – Вот что я скажу тебе – ты хочешь, чтобы я испытывала к тебе точно такие же чувства, какие и ты ко мне, чтобы я ровными стопочками складывала белье в своих ящиках, ела исключительно на кухне, не тушила окурки в цветочных горшках, имела по пять полотенцев, полотенец… Короче, неважно. А я люблю обедать в комнате, сидя на полу по-турецки с включенным телевизором! И если я даже очень сильно захочу, я не стану такой, как ты! – я все сказала и отвернулась от него, после чего он признал свою ошибку, сказал, что был не прав и, нежно обняв, принялся целовать.

Обнимал, обнимал, целовал, целовал, как минут эдак через десять раздалось: «Тар-лям-пар-ля-ля-ля-ля-лям, тар-лям…» Влас дотянулся до тумбочки.

– Алло! А кто ее спрашивает?! – злобно проговорил он и протянул мне трубку: – Вас, Маруся, требует к телефону некто Кронский, – желчно произнес он и снова закурил.

– Здравствуйте, Алексей Палыч.

– Моя «Уходящая осень», мой недоступный абонент! Ну, куда же ты подевалась? Звоню домой – нету, звоню на сотовый – выключен! – весело кричал «Лучший человек нашего времени». – А кто это сейчас трубку взял? И почему он твой телефон хватает? Это и есть будущий муж? Натуральный Отелло! Он так взбешен! Но я не специально! Я не собираюсь вмешиваться в твою личную жизнь. Я звоню только узнать, прочитала ли ты первую главу моего романа?

– Нет, коллега, я еще не успела прочесть первую главу вашей книги. Поверьте, как только я с ней ознакомлюсь, я сама вам позвоню или отправлю рецензию по электронной почте. До свидания. – Я изо всех сил пыталась говорить официальным тоном.

– Марусь, а может, ты мне домой рецензию привезешь, а?

– В самое ближайшее время. До свидания.

Влас молчал.

– Иди сюда, – нежно проговорила я.

Он повернул ко мне серое от злости лицо:

– Кто этот Кронский? Почему он называет тебя Марусей? Даже я себе не позволяю тебя так называть! И как он смеет так поздно звонить?

– До одиннадцати можно, – пролепетала я.

– А сейчас уже двенадцатый час! Что за бесцеремонность! И после этого я должен тебе доверять? А может, ты этой ночью у него была! Вечером специально заехала к бабушке, от нее позвонила мне, чтобы я, услышав голос Веры Петровны, поверил тебе, а потом уехала к этому Кронскому.

– Твоя ревность превращается в паранойю! Кронский – писатель. Он попросил меня высказать свое мнение насчет первой главы его книги. Вот и все, – отрезала я, но план Власа оценила по достоинству.

Влас отвернулся от меня и выключил ночник, я тоже отвернулась и, пораженная чудовищной несправедливостью, подумала: «Что ж, если ему так хочется чувствовать себя обманутым – пожалуйста! Жалко, что ли?!» Это была последняя мысль за сегодняшний день.

Все воскресенье Влас разговаривал со мной сухо, только по делу, а в понедельник утром привез меня домой и сказал:

– Вечером заеду, пока.

Даже в щеку не поцеловал. Надо же!

Удивительно, но около двери было чисто – никаких мешков с мусором. Наконец-то я у себя дома! Даже не верится! «Не расслабляться, сразу к делу», – решила я и включила компьютер.

Прочитав добрую половину последней главы, чтобы освежить в памяти, на чем остановилась, я принялась думать, как бы лучше описать следующий эпизод.

Перед глазами уже давно мелькала заставка «Работай, бестолочь!», но сегодня она отчего-то не помогала, и я никак не могла сосредоточиться. Через полчаса до меня вдруг дошло, почему у меня ничего не получается. Нужно воссоздать те каждодневные действия, которые предшествовали работе. Я моментально разделась, натянула пижаму, завела телефонный будильник, нырнула под одеяло и, закрыв глаза, стала ждать. Через пять минут будильник надрывно проревел бодрящую мелодию «Не кочегары мы, не плотники», я открыла глаза и, прочитав плакат на потолке «Дорогая, тебя ждут великие дела», побежала на кухню варить кофе.

Прошел час – никаких сдвигов. Ничего не помогает! В чем же причина моего бездействия? А вдруг у меня начался творческий кризис? Нет! Быть того не может! Не хватает телефонных звонков! Вот в чем дело. «Ну, раз мне никто не хочет звонить, сама позвоню», – решила я и набрала Анжелкин номер. Неудачно. Иван Петрович сказал, что они с Михаилом отправились к пастору.

Икки тоже дома не было. Наверное, поехала в техникум вылавливать себе в помощницы толковую девицу, умеющую лучше всех на своем потоке скатывать свечи.

Пулька была на операции.

В голову закралась мысль позвонить Женьке, но я тут же отогнала ее, вспомнив, как он хлопнул дверью и ушел. Честно говоря, я побоялась звонить Овечкину.

Оставалась только Мисс Бесконечность.

– Вера Петровна у телефона, – с гордостью прогремела она мне в ухо.

– Бабушка, ты что это мне не звонишь?

– А, Маша! – разочарованно проговорила она, будто не ожидала услышать мой голос, а была уверена, что ей звонит президент или, на худой конец, мэр. – Я занята.

– Чем? – удивилась я.

– Пишу письмо министру финансов, – деловито сказала она.

– Зачем?

– Чтоб пенсию мне прибавил.

– У тебя и так хорошая пенсия. Тебе что, не хватает?

– Я – тыловик! Мне положено. Ну, все, давай! Еще надо на телевидение написать, чтоб этого кренделя в кожаных штанах не показывали…

– А откуда ты адреса-то все знаешь? – удивилась я.

– Чудная ты какая-то! Что тут знать?! На одном конверте напишу – «Министерство финансов», на другом – «Останкино», – проговорила она и, поразившись моей тупости, бросила трубку. «Даже она занята, даже у нее есть дело», – подумала я и наконец-то начала писать.

Творческое вдохновение не покидало меня до семи часов вечера – объем романа перевалил за половину, но стоило только посмотреть на часы, как муза, что водила моей рукой, улетела, и я подумала о том, что Влас должен бы уж приехать.

Когда прошел еще час, я не на шутку разволновалась и решила позвонить ему, но тщетно. Я прождала еще полчаса – без толку.

С ним что-то случилось! Такого еще никогда не было – Влас пунктуальный человек, и если задерживался на десять минут, всегда предупреждал меня. Я металась по квартире как загнанный зверь, вылетала на балкон, пристально глядя вдаль, надеясь узреть его машину, но бесполезно. В воображении рисовались страшные картинки того, что с ним могло произойти.

Сначала я представила, как он едет после работы ко мне, попадает в аварию – три машины всмятку, Влас весь в крови уперся головой в лобовое стекло… Потом я вспомнила подстроенное нами похищение Михаила и решила, что Власа тоже могли похитить его конкуренты, – вообразила его связанным по рукам и ногам с кляпом во рту в квартире Иннокентия. «А вдруг это действительно конкуренты?!» – кричало внутри меня. И тут я увидела мысленным взором, как Власа сажают в незнакомую машину, завязывают ему черной тряпкой глаза и везут в неизвестном направлении. Привозят в незнакомый полуразваленный подмосковный дом, который одиноко стоит на пустыре, или нет, лучше в дремучем лесу. Его тащат по земле в этот дом, пытают, бьют, заставляя подписать бумаги о добровольной передаче прав на владение всего движимого и недвижимого имущества на имя злодея, что сидит рядом на стуле и с издевательской ухмылкой смотрит на него свысока. Влас сопротивляется, «Не видать вам моей подписи!» – кричит он. Тогда человек на стуле приказывает своим людям (а они в моем воображении непременно одеты в черное) применить к Власу самую страшную пытку – утюгом. Один из мучителей, здоровый и жирный, берет с полки чугунный утюг, засыпает в него из печки раскаленные угли и после слов: «Сейчас мы тебя погладим! Нежно! Ха! Ха! Ха!», опускает утюг на живот Власа.

На письменный стол сначала упали две слезинки, а потом я дала волю своим чувствам и разревелась по-настоящему. Мне было так жаль Власа! Если бы только я была там! Я бы схватила утюг с живота жениха и «разгладила» бы задницу этому жирдяю так, что он бы долго не смог сидеть, потом отыскала бы увесистую дубинку и принялась бы размахивать ею вокруг, крича: «Не подходи!» Избив и покалечив злодеев, я отвязала бы Власа, дотащила на себе до машины, которую завела, соединив проводки, и вывезла бы его по лесным кочкам на шоссе. Но меня там нет, и ему некому помочь! Когда я поняла это окончательно, заревела с новой силой, и в эту минуту в дверь кто-то позвонил. «Наверное, те самые душегубы, что похитили его, пришли просить выкуп», – решила я и, не колеблясь, направилась к двери, смело повернула ключ – я была готова к испытаниям. На пороге стоял Влас – живой и невредимый, даже со здоровым румянцем на щеках.

– Что с тобой, Машенька? – беспокойно спросил он. – Почему ты плачешь? Кто тебя обидел?

– Ты! Ты! – воскликнула я сквозь слезы, захлебываясь соплями. – Одиннадцатый час! Ты никогда так поздно не приезжал! Я думала, тебя похитили, пытают, я уже собралась морги обзванивать! Где ты был?!