Текст книги "Потерявшая имя"

Автор книги: Анна Малышева

Соавторы: Анатолий Ковалев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Это оказалась комната Глеба, младшего сына князя, больного, умирающего мальчика. Вчера Елена была сильно растрогана, сидя у его кроватки и гладя тоненькую бледную ручонку. Она представилась ему тогда, но мальчик не заговорил, даже не посмотрел в ее сторону. На какое-то мгновение девушке показалось, что по болезненному лицу Глеба пробежала тень улыбки, но это могла быть лишь иллюзия, игра света. Елену поразили во время этого свидания большие серые глаза мальчика, по-взрослому сосредоточенные на какой-то тайной мысли – уж в этом она не могла обмануться. Да, он показался ей необычным ребенком, и сейчас, заглядывая в окна его комнаты, она убедилась в своей правоте. Маленький Глебушка, который вчера предстал перед ней неподвижным инвалидом, теперь сидел за столом, жадно склонившись над книгой. По всей видимости, читал он бегло, так как быстро переворачивал страницы. Мальчик напоминал ненасытного обжору, который никак не может утолить голод.

«Он умеет читать?!» Елена знала, что у шестилетнего Глебушки не было учителей, как у его старшего брата Бориса. Князь считал, что, во-первых, ребенку рано еще учиться, а во-вторых, не стоит тратиться на образование дитяти, которое скоро покинет сей грешный мир. «В ангельский чин примут и без грамоты, – цинично шутил князь. – Чем проще душа, тем лучше ей, легче! Горе-то все от ума!»

Девушка осторожно постучала в стекло и сама испугалась произведенного ею эффекта. От неожиданности мальчик вскрикнул, схватил книгу и вместе с ней прыгнул в кровать, скрывшись под одеялом. В следующий момент Глеб уже притворялся спящим, и лишь маленькая свечка, которую он не успел задуть, выдавала его проступок.

– Глебушка, пожалуйста, открой! – снова постучала она в стекло, но мальчик не шелохнулся. Очевидно, в голове у него роились противоречивые мысли, и он еще не решил, что будет делать дальше.

– Я ведь знаю, ты не спишь, – продолжала уговаривать Елена. – Если не откроешь, я замерзну и сильно заболею…

Последняя фраза возымела действие. Высунувшись из-под одеяла, Глебушка широко раскрыл огромные серые глаза, рассматривая за стеклом кузину, и в следующее мгновение бросился к ней на выручку.

– Я знала, что ты добрый мальчик, не оставишь сестру на морозе, – говорила она уже в комнате, гладя его вьющиеся светло-русые волосы ледяными пальцами. Девушка и в самом деле замерзла. – Меня, представь себе, заперли и не пускают к гостям! А я непременно должна там быть!

Глеб по-прежнему молчал, но Елена чувствовала, что он принимает некое решение. В следующий миг ребенок взял со стола свечку и направился к двери, кивнув кузине, чтобы та следовала за ним. Елена послушалась, пораженная тем, насколько этот мальчик, которого все считали беспомощным, оказался на поверку самостоятельным и по-взрослому серьезным. Он провел свою гостью в библиотеку и молча протянул ей свечу. Это значило, что дальше она пойдет одна, и еще – что он рыцарски жертвует даме, попавшей в беду, свечку, которой наверняка очень дорожил, так как завел ее тайно.

– Спасибо, братец! Я никогда этого не забуду! – расчувствовавшись, воскликнула Елена и расцеловала Глеба в обе щеки.

Она уже хотела идти, как вдруг услышала за спиной очень низкий, похожий на сиплый шепот голос. Елена даже вскрикнула от неожиданности – это заговорил Глеб!

– Сестрица, – обратился он к ней, – обещайте, что никому не расскажете…

– О чем?

– Что я умею читать… и говорить…

Его взгляд был настолько страдальческим и молящим, что Елена без лишних объяснений поняла, как несчастен и одинок этот малыш в доме своего отца. Она не догадывалась, зачем нужно Глебу скрывать свои успехи – дети, напротив, любят ими хвастать, – но твердо сказала:

– Обещаю!

На прощание графиня уважительно пожала руку брата, которая еще вчера казалась ей бессильной ручонкой угасающего ребенка. В огромной трехэтажной библиотеке, похожей на лабиринт, Глебушка выглядел крохотной пылинкой среди миллиардов прочих пылинок, осевших на древние фолианты. Но теперь Елена чувствовала в этом малыше недетскую силу, с которой нельзя не считаться. «Вот какого сообщника посылает мне судьба!» – подумала она, когда тоненькая фигурка мальчика бесшумно исчезла в темноте.

Застолье началось натянуто и никак не оживлялось, несмотря на кувыркания дур и дураков, на их потешные хороводы вокруг стола и грубоватые шутки, отпускаемые в адрес гостей. Присутствие генерал-губернатора продолжало смущать общество, впрочем, нельзя было сказать, что чувствительным гостям кусок не лез в горло. Ели много и с каким-то ожесточением, словно пытаясь заменить обжорством приятную беседу. Возлияния становились все обильнее. Кончились водки и вина, настала очередь пунша. Сочтя, что гости уже сыты и пьяны в достаточной степени, чтобы проглотить любой тост, Илья Романович решил – настала пора поднять бокал за виновника всеобщего смущения. Евлампию, острую на язык и несдержанную, он услал на кухню следить, чтобы вовремя подали десерт. Сам же, грузно поднявшись из-за стола, обратился к гостям со следующей, заготовленной загодя речью:

– Господа, многие из вас ошибочно полагают, что войну можно выиграть без жертв, а историю сотворить в белых перчатках. – Он сделал паузу, оглядев собрание пристальным, надменным взглядом. – Нет, любезные мои, история, не к столу будь сказано, – мерзкая, вонючая клоака, а люди, творящие ее, – заправские говночерпии!

Несмотря на то что последнее слово Илья Романович для приличия произнес по-французски, дамы смущенно покраснели, а кое-кто из господ открыто расхохотался. Граф Ростопчин сразу понял, куда клонит князь Белозерский, и заметно оживился, хотя последнее, не совсем деликатное слово относилось явно к нему. Он уже не чувствовал себя на этом вечере изгоем. Нашлись люди более значимые, чем екатерининский вояка в плешивом парике, которые засвидетельствовали губернатору свое глубочайшее почтение. Федор Васильевич не был глупцом и прекрасно понимал, что ему льстят, лишь пока он сидит в своем губернаторском кресле, а также знал, что просидит он в нем недолго, но лесть ему нравилась. Он наслаждался ею, как любой начальник, ибо власть без лести становится пресной, как любовь без соития. Поэтому настроение графа заметно улучшилось, несмотря на то что большая часть гостей по-прежнему находила его присутствие лишним и для себя обременительным. С одной стороны, от философского спича князя он не ждал ничего хорошего, потому что тот не умел стелить мягко и подойти к обоюдоострому вопросу деликатно, а рубил всегда сплеча, без оглядки, как дурной дровосек, на которого на самого валятся все деревья. С другой стороны, Федор Васильевич любил грубость и прямоту и сам неоднократно применял их с пользой для дела.

– Давайте посмотрим правде в глаза! – продолжал между тем князь. – Если бы Москва не сгорела, враг спокойно бы прозимовал в ней, сидел бы на печи да хлебал щи. А мы бы во Владимире да в Твери ожидали, когда он смилуется да уйдет восвояси! Так разве нельзя назвать героем человека, который спас матушку Русь, пожертвовав Москвой?!

За столом послышался недовольный ропот, готовый вырасти в нешуточный скандал. Екатерина Петровна толкнула супруга в бок, давая знак, чтобы тот начинал действовать сам, а не сидел, раскрыв рот, разомлев от хвалебной речи хозяина, которая к тому же могла неизвестно чем кончиться.

– Помилуйте, князюшка! – замахал Ростопчин руками. – Разве бы я, сам-большой, осмелился поджечь Москву без согласия и приказа главнокомандующего? А Михайло Илларионович, в свою очередь, испросил на то волю государеву…

Ему не дали договорить, кто-то визгливо крикнул с другого конца стола:

– Лжете!

– Оправдаться думаете? Не выйдет! – поддержал другой голос, охрипший от возлияний.

– Пожарные трубы стали вывозить загодя, еще до совета в Филях! – вставил третий, молодой и взволнованный.

– А вы нас при этом убеждали не оставлять Москвы! – раздался вдруг женский истеричный крик. – Хотели детей наших бросить в костер! Убийца, убийца!

Губернатор вскочил и поднял руки, словно пытаясь остановить поднявшуюся бурю. Ему пришлось кричать, чтобы быть услышанным – теперь за столом говорили все разом, перебивая друг друга.

– Вы несправедливы, господа, вы сами знаете, что лжете!

Он дрожал всем телом от волнения. И без того круглые глаза еще более округлились, а непослушная шевелюра, которую некогда приходилось скрывать под париком, встала дыбом, как шерсть на загривке у затравленного волка.

– Я сжег Москву, потому что не мог видеть француза на родной земле! Я писал афиши, дабы избежать паники, потому что паника хуже предателя! Я ни о чем не жалею, потому что действовал ради спасения Отчизны! А вы, господа, как крысы, попрятались в своих имениях и сидели там, притулясь к печи, да шептали в страхе: «Авось пронесет!» А между тем крестьянин ваш брал в руки вилы и храбро шел на врага, не щадя живота своего. – Губернатор набрал в легкие воздуха, набычился и закричал так, что загасил две свечи в стоявшем неподалеку от него канделябре: – И вы, трусливые крысы, кои по духу ниже собственных мужиков, смеете меня обвинять?!

Наступила тишина, от которой графу сделалось жутко. Он только что неслыханно оскорбил московское дворянство. Вместо того чтобы покаяться в содеянном, Ростопчин посмел обозвать гостей крысами и сравнить их с мужиками! Ему грозило остаться вечным изгоем в этом городе. Даже дураки и дуры примолкли и забились в угол. Екатерина Петровна крепко сжала под столом руку мужа, давая понять, что она до конца будет с ним. Софи сидела с презрительной усмешкой, неизвестно к кому относящейся. Илья Романович, зачинщик всего безобразия, спокойно попивал пунш, с одной стороны, как бы не отказываясь от произнесенного, но никем не поддержанного тоста, а с другой – безучастно наблюдая за развязкой. Многие из гостей в крайнем возбуждении вскочили со своих мест, но еще не решили, что делать дальше – покинуть дом Белозерского или попросту начистить рыло губернатору.

И в этот критический момент произошло нечто непредсказуемое. Перед гостями явилась юная девушка в траурном платье, которую впоследствии в обществе называли не иначе как «тень Елены Мещерской». Девушка действительно напоминала дочь бывшего владельца дома, но лишь отдаленно. Те, кто бывал прежде у Мещерских, не могли не сравнить ее мертвенную бледность и худобу с румянцем и детской пухлостью прежней Елены. Огромные глаза девушки горели недобрым лихорадочным огнем, который нельзя было и вообразить в нежном и веселом взоре общей любимицы Элен. «Тень Елены Мещерской» явилась из-за спин князя и губернатора, поэтому ни тот, ни другой поначалу не поняли, что происходит в зале, что явилось причиной новой волны гула и остолбенения некоторых дворян.

– Господа, – обратилась к гостям Елена, в крайнем волнении стискивая дрожащие руки, – этот человек, – она указала на князя, – ограбил меня! Все, что вы здесь видите, все, что кушаете и пьете, куплено на деньги моего отца, графа Дениса Ивановича Мещерского, героя войны, сложившего голову под Бородином! Эти деньги принадлежат мне, его дочери! Князь завладел ими бесчестным путем и также бесчестно хочет завладеть всем моим наследством! Прошу вас, не дайте свершиться беззаконию!

Повисла напряженная пауза, воспользовавшись которой губернатор бесшумно сел на свое место и утер пот с лица. Он сразу заметил, как побледнел князь, как насупились его кустистые брови и забегали плутоватые глазки. «Нечист князюшка! – подумал граф. – На воре шапка горит!»

В зале установилась такая тишина, что было слышно, как скрипнуло под тревожно шевельнувшимся Белозерским массивное, похожее на алтарь полукресло из красного дерева, с подлокотниками в виде мифических лар, хранителей домашнего очага. Илья Романович даже не взглянул в сторону Елены. Помедлив мгновение, он поднял руку и, обведя взглядом собрание, погрозил пальцем, сверкая бриллиантовым перстнем. Смысл этого жеста так и остался загадкой – князь не то угрожал всем разом, не то просто требовал особого внимания.

– Все слышали? – обратился он к гостям прерывающимся голосом, то ли всхлипывая, то ли пытаясь удержать внутри выпитый пунш. – Моя несчастная племянница, сгоревшая вместе с родителями, уже полгода покоится с миром в Новодевичьем монастыре! И вот, когда у меня еще сердце по ней болит, когда я еще панихиды по ней всякую неделю заказываю, является эта… эта… – Он не мог подобрать слова и вдруг вдохновенно выпалил: – Авантюристка! КТО ТЫ ТАКОЕ, я тебя спрашиваю, – закричал он, ударив кулаком по столу и по-прежнему не глядя на Елену, – если нет в тебе ни стыда, ни совести, ни почтения перед прахом покойников?!

– Как вы можете, дядюшка? – прошептала изумленная таким выпадом Елена. – Побойтесь Бога!

– Явилась ко мне в дом, – задыхаясь, продолжал Илья Романович, – выдает себя за мою племянницу, придумав красивую историю своего спасения. Ей мало мучить меня этой чепухой, она набралась наглости обратиться к моим гостям! Спору нет, эта авантюристка и в самом деле похожа на Елену Мещерскую, но, видит Бог, это не моя племянница! Она вас обманывает, господа! Ее цель – завладеть моими землями и капиталами. Тут действует целая преступная сеть иллюминатов-масонов!

Князь не зря упомянул последних, зная особое пристрастное отношение к ним губернатора, и тут же обратился к Ростопчину, ища поддержки:

– Ваше превосходительство, необходимо с этим немедленно разобраться и заключить сию девицу под стражу!

Еще полгода назад Федор Васильевич, не задумываясь, арестовал бы Елену по одному только доносу с намеком на масонство, но сегодня ему меньше всего хотелось отдавать приказы и быть непоколебимым в своих принципах. Ведь вся эта публика, приехавшая к Белозерскому, держит в уме не пожар, не афишки, которые ввели ее в заблуждение, а именно масонов, вернее, одного из них, того, кого он отдал на растерзание черни. И снова перед глазами Ростопчина всплыло кровавое месиво. Голова у губернатора неприятно закружилась («Видать, хватил лишнего!»), и он едва не потерял сознания. Голос дочери вернул его к действительности.

– Маман, папа, – с несвойственной ей горячностью прошептала Софи, – а ведь это и в самом деле Элен Мещерская! Настоящая Элен! Князь бессовестно лжет!

– Замолчи! – грубо оборвала ее Екатерина Петровна. – Ты еще мала и не так опытна, чтобы распознать проделки авантюристов!

Речь князя произвела эффект. Слово «авантюристка» подействовало на публику должным образом. На слуху у всех был авантюрист Роман Медокс, сын известного антрепренера. Молодой человек, дезертировав из армии, отправился на Кавказ с поддельной бумагой за подписью самого Императорского Величества, якобы собирать средства для несуществующего кавказского ополчения. Своим проворством и умением обольстить собеседника Медокс легко сколотил больше миллиона и собирался удрать с этими деньгами за границу, да был вовремя изловлен и посажен в крепость.

Даже те гости Белозерского, что с первого взгляда узнали юную графиню Мещерскую, теперь не верили своим глазам. Они видели в ней все меньше сходства с прежней Элен, а кроме того, боялись быть вовлеченными в обман или показаться смешными. Никто не выступил в защиту Елены. Ростопчин, опасаясь скандала, глухо вымолвил:

– Разбирайтесь сами с вашими домочадцами! – И еле слышно добавил: – Своя рубаха ближе к телу, – за что был вознагражден одобрительным кивком супруги.

Софья, пронзив отца негодующим взглядом, заметила как бы про себя:

– Ничего не скажешь, мудрое решение!

Между тем Илья Романович, не дождавшись решительных действий от губернатора, подозвал одного из своих дураков и шепнул ему что-то на ухо. В тот же миг запищали дудки, затрещали трещотки, закружился шутовской хоровод. Двое карликов схватили Елену за руки, напялили ей на голову колпак и потащили в свою компанию. Ошеломленная девушка попыталась вырваться, но хватка дураков была железной. Они отпустили ее лишь в центре хоровода. Вся шутовская карусель теперь вертелась вокруг Елены. Так как дураки и дуры были ей примерно по пояс, то со стороны казалось, что взрослая девица играет с детьми. Многие подвыпившие гости, слабо уловившие суть стычки между Еленой и дядюшкой, нашли это забавным, принялись хохотать и хлопали в ладоши. Елена предприняла несколько слабых попыток вырваться из карусели, но руки карликов и карлиц были крепко сцеплены. Их размалеванные лица глядели угрожающе, в глазах читалось злорадство. Когда еще выпадет случай поиздеваться над хорошенькой дворяночкой, которая при других обстоятельствах сама издевалась бы над ними?

Наконец юной графине удалось пробиться между двумя самыми старыми и менее сильными женщинами в хороводе. Те злобно зашипели, растирая ушибленные руки. Елена вылетела из адской карусели и, не удержав равновесия, приземлилась на колени прямо перед стулом Софи Ростопчиной. Их глаза на миг встретились, и та успела заговорщицки мигнуть Елене, как бы говоря: «Держись! Я знаю, что ты права!» Вряд ли графиня смогла прочитать ее мысли, неизвестно даже, признала ли она в Софи свою прежнюю знакомую – в эту минуту ее обуревали другие чувства. Она вскочила на ноги, сорвала с головы шутовской колпак и швырнула его в лицо дядюшке:

– Этого я вам никогда не прощу!

Елена обращалась лишь к Белозерскому, говорила негромко, но в зале стало в этот момент так тихо, что ее слова были услышаны всеми, и ненависть, с которой они были произнесены, каждый гость невольно примерил на себя.

Девушка выбежала из зала, никому не показав навернувшихся слез, с твердым намерением искать защиты у Шуваловых.

Решив, что для одного вечера случилось уже слишком много скандалов, некоторые гости после бегства юной графини решили тотчас покинуть дом Белозерского и, безусловно, так бы и поступили… Но в этот самый миг лакеи распахнули обе половинки двери, и на длинном катящемся столе, покрытом крахмальной скатертью, явился долгожданный десерт. Он запоздал, так как в последнюю минуту кое-что пришлось переделывать, и взмыленный кондитер-итальянец, колдуя над сладким шедевром, на языке своей прекрасной родины проклинал сумасшедших северян, которые то обручаются, то расторгают помолвку, даже не успев съесть приготовленный по этому поводу торт. Князь заказал десерт в свадебном стиле, рассчитывая, что он поспеет как раз к тому моменту, когда он при всех гостях назовет Елену своей невестой. Торт в изобилии украшали алые и белые кремовые розы, сплетенные в виде двух сердец, пухлые амуры, выпеченные из сдобного теста, а кульминацией всего был очаровательный шоколадный арапчонок, с лукавым видом стоявший в середине торта и державший в вытянутых руках серебряную шкатулочку. В шкатулочке находилось бриллиантовое кольцо, которое князь собирался надеть на пальчик своей невесте. Такая интересная помолвка должна была всем запомниться, о ней бы долго говорили в свете, князь сделался бы модной фигурой… И вот все шло прахом! Белозерский едва успел передать Евлампии указания о переделках, а та уж сама ругалась с кондитером, который со слезами на глазах рушил плоды своей фантазии. В результате шкатулочка исчезла из рук арапчонка, и шоколадному сорванцу вручили живую алую розу. Число купидонов сократили – убрать всех кондитер отказался наотрез, сплетенные сердца пришлось спешно превращать в розовые клумбы… Но все равно, хоть и переделанный, торт имел такое «свадебное выражение», что, рассмотрев его, гости начали с удивлением гадать, что бы это значило. Впрочем, когда десерт очутился у них на тарелках, гадание прекратилось – все принялись за еду.

Сам Белозерский не попробовал ни кусочка – проклятый торт вызывал у него приступ тошноты одним своим видом. Не притронулся к нему и Ростопчин. Почувствовав сильное недомогание, он вместе со своим семейством вскоре откланялся. Шоколадного арапчонка по приказу князя сняли с торта и, бережно завернув, отослали в карету губернатора. «Дочуркам! Девицы ох как любят сладенькое!» – навязывал гостинец Белозерский. Алую розу он собственноручно преподнес Екатерине Петровне – «в знак восхищения!». Та приняла цветок и любезно улыбнулась, но, садясь в карету, словно невзначай, разжала пальцы и роза упала в жидкую ледяную грязь.

– Что за вечер! – сказала она, откидываясь на кожаные подушки и преодолевая приступ дурноты. – Ты, Софи, была права, когда назвала вкус князя отвратительным. Этого человека нельзя выносить долго.

Дочь не ответила. Она в этот миг думала совсем не о князе.