Текст книги "Айсберг"

Автор книги: Анна Дубчак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Что? – Он машинально снял очки и улыбнулся. – Что ты сказала, Поля? Извини, я не слышал…

– Мешаю я тебе, – сказала Полина, сматывая шерсть в клубок и втыкая туда спицы. – Пойду я домой. Мне еще в магазин зайти надо, в поликлинику…

– Я приду в восемь, как всегда, – проводил ее до дверей Аркашин. Она резко обернулась, как-то странно посмотрела на него. Может, предчувствовала, что…

– В восемь?

– Как всегда.

По дороге в магазин Полина смотрела себе под ноги и боялась поднять глаза, боялась, что кто-нибудь сможет увидеть ее слезы. «Он как в стеклянном шаре: вроде бы и со мной, а вроде бы и нет! Он не слышит меня, не слушает. Я ему мешаю… Какая-нибудь книжка с иностранными буквами на обложке привлекает его к себе больше, чем я… Правду говорила Зинаида Ивановна: не знаю я его, совсем не знаю. Может, он и преступник. Разве порядочный человек станет в таком возрасте работать в котельной? И деньги… Правда, откуда такие деньги?» Полина остановилась, смахнула варежкой слезы с ресниц и оглянулась. Она стояла как раз напротив дома Веры Смоковниковой. И ей почему-то захотелось зайти к ней и поделиться. Сроду такого не было, а сейчас вот захотелось. То ли испугалась она этой своей жизни, то ли просто посоветоваться захотелось.

У подъезда споткнулась правой ногой о выступ крыльца. «К несчастью!» – мелькнуло в голове.

«Ну приду, а что я ей скажу? Что чихать хотел на вас, Верочка, Аркашин, с высокой колокольни…» Она замедлила ход и засомневалась: а не предательство ли она собирается совершить по отношению к Аркашину? Ведь главным действующим лицом в предстоящем разговоре должен быть именно он? Она повернулась и пошла обратно, вниз, в магазин.

Снегу навалило много, и к магазину люди протоптали узкую и глубокую тропинку. Вот на этой самой тропинке и встретилась ей Вера. Она была явно в хорошем настроении, Полина это заметила, но радости ей это не прибавило.

– Вы не от меня? – спросила Вера, обдавая ее облаком пряных духов. Что-то злое и одновременно веселое читалось на ее лице.

– Нет, – соврала Полина.

– А то может зайдем, чайком вас угощу, индийским?

И Полина сдалась. Вера не церемонилась.

– Что же это вы мне сразу не сказали, что Аркашин ваш муж? Я последняя узнала… Вместе бы тогда и пришли…

«Как же, – подумала Полина. – Я-то тебе зачем?»

– А я вас совсем не такой представляла… – Вера спокойно откусывала от лимона, а Полина при этом вся покрылась гусиной кожей. – Недаром говорят: в тихом омуте черти водятся… Я-то, дура, думала, что вас мужчины совсем не интересуют…

– Я же не больная какая, – покраснев, пожала плечами Полина.

– Ну, пардон-пардон, а я-то с вами откровенничала; могли и предупредить, чтобы меня в смешном виде не выставлять… а то неловко как-то получилось… Вы сами во всем и виноваты. А я, если уж до конца быть откровенной, действительно хотела окрутить Аркашина. Скучно мне, понимаете? Да в этом С. с тоски сдохнуть можно! Я предупреждала своего зайца…

– Какого зайца?

– Мужа, милочка, мужа. Я предупреждала: заяц, мы там загнемся, а он со своей новой клиникой мне все уши прожужжал. А когда Плотникова, главврача, на пенсию выпроводили, он его место, представьте, прохлопал!.. Вот и спрашивается: зачем сюда ехали? Ни тебе места заведующего, ни мне директорского кресла в музыкалке… Все! Пролетели, как две фанеры над Парижем!

Полина не узнавала Веру. Вместо кокетливой, спокойной и уверенной в себе Верочки Смоковниковой, она видела перед собой обозленную, уставшую и потерявшую всякую надежду на лучшую жизнь, женщину. Ей стало жаль ее.

– А я думала, что вам нравится у нас…

– Все правильно: я старалась, как могла сдерживала себя, хотелось и самой остаться человеком и людей зажечь, чтобы им интереснее жилось… Вечеринки устраивали, домашние спектакли, музицировали, в область на концерты ездили и все, между прочим, по моей инициативе… Но здесь какие-то, как вам это попонятнее объяснить, инертные люди, ясно? Ничего-то им не надо, все сидели бы возле своих телевизоров, прижавшись одним боком к мужу, а другим – к печке, вот и вся любовь! («Прямо как про меня!») Я сначала за собой следила: и платья заказывала, и косметику покупала, и все охота было… А теперь? Вот Аркашин приехал, человек моего круга, моего полета… Подумала: не такой он как все. Почуяла сердцем: умный он мужик, очень умный, но скрытный и живет своей жизнью… Хотела как-то сблизиться с ним… А он, знаете, айсбергом оказался, верхушку видать, а что там внизу, под водой, никто не знает. Или километры черного и злого льда или бездонная и прозрачная глыба доброты, интеллекта… Вот сидит человек в ресторане, ужинает, разве ж это здесь в норме вещей? В ресторан ходят чтобы напиться вдрызг и расколотить что-нибудь или кого-нибудь… А мне так понравилось, что он ужинает в ресторане… Вот я и положила на него глаз. Аккуратен, вежлив, всегда чисто выбрит и пахнет, что твой апельсин. Просто приятный человек. С продавщицей книжного как-то разговорились: приезжий, говорит, ваш сосед, пасется у нас и день и ночь, уйму денег на книги тратит, даже иностранные покупает. Сядет в уголке, зачитается, и забываешь, что человек рядом, так – книжная полка ходячая… У нас во всем С. ни одного такого книголюба не найдешь. Мы ему предложили заняться распространением книг, так он так испугался, что несколько дней мы его вообще не видели: не хочет. И правильно делает: если уж человек захочет книжку почитать, он и без распространителя ее найдет, а уж если нет… – Вера вздохнула, устав изображать продавщицу. – С виду он, конечно, не фонтан… – Вера разошлась, забыв, что перед ней сидит жена Аркашина, расслабилась и достала сигарету. – Полноват больно… Но ведь это не главное… Вы действительно с ним зарегистрировались?

– Да, еще месяц назад.

– И что, вам не скучно с ним?

– Нет. – Полина уже пожалела, что пришла на чай. – У нас все нормально.

– Ну что вы все врете-то? – Вера пустила Полине дым в лицо, глаза ее сузились. – Ну что у вас с ним может быть общего? Он же человек совершенно из другого социального класса!

– Из какого класса?

– Все равно не поймете. Думаете, зачем он на вас женился? От любви, что ли, большой? Да чтоб просто баба под боком была, чтоб было кому готовить и обстирывать… Ничего, что дур… Ой, – рассмеялась она, – пардон… Но ведь надо же иногда называть вещи своими именами?! Не ровня он тебе, Полина Виардо!

– Зачем вы так? – Полина встала со стула, направляясь к двери.

– А мне вот мой зайчик с медсестрой изменяет, а дома врет, что глаукомный день! – вдруг закричала Вера и затопала ногами. Сигарета выпала у нее из рук и покатилась по ковру. – Зачем? Я тоже ему изменяю, но вот с кем, этого он никогда не узнает…

Тут неожиданно дверь спальни отворилась, и на пороге возник заспанный офтальмолог.

– Вера, – сказал он устало, – я дома. Ты поняла? Я дома.

Вера побелела, Полина закрыла лицо руками и выбежала…

– Я дома! – гремел офтальмолог на весь подъезд. – Надо было прежде убедиться, что ты дома одна… Иди, съешь ложку варенья, ты же вся переполнилась желчью…

Полина не помнила, как оказалась на улице. Белизна снега вызвала слезы на глазах.

«Айсберг! – вдруг вспомнила она. – Где? Где она уже видела это слово?»

Ноги сами привели ее к дому. На крылечке притоптывала Зинаида Ивановна.

– Мне Зоя, из гинекологии, сказала, что ты уже успела и на учет встать?

Полина вытаращила на нее глаза.

– Еще рано, во-первых, – начала она. – И вообще: откуда-то вы все про всех знаете? Оставьте меня в покое! Понятно!

– Да ты, дура, погодь…

– Сами вы дура! – взорвалась Полина; ей казалось, что она сейчас упадет от всего услышанного за эти последние полчаса. Кто эти люди? Что им от меня надо?

– Да погоди ты, не ори, как блаженная, право, блаженная… – Зинаида Ивановна понизила голос: – Тут возле дома девица молодая красивая кружит, его поджидает… давно, вот ты как из дома вышла, так она и заявилась… Одета богато, не чета тебе, к любимому твоему все в дверь звонила, а потом, видать, прогуляться пошла. Да вон она, фифа… Говорила я тебе, чтоб получше мужика-то узнала, вот и хлебай теперь – не расхлебаешься…

Сердце у Полины так и захолонуло: прямо на нее шла красивая незнакомая ей девушка. Богатая шуба, меховые сапожки, темно-красный берет с золотой пуговкой возле самого уха… И губы, красные, блестящие, как вишни.

Девушка вошла в подъезд, поднялась на второй этаж и принялась звонить в дверь Аркашина. Полина подошла следом.

– Подождите, я сейчас открою, – сказала она не своим голосом и впустила гостью в квартиру.

– Боже мой! – воскликнула девушка, входя в прихожую и качая головой. – Боже… Это действительно квартира Ильи Данилыча?

Девушка достала записную книжку и заглянула туда:

– Квартира 42, все совпадает. Так вы – Полина?

– Да, – сухо ответила Полина, совершенно потерявшись под взглядом этого молодого и изящного создания. В своем раздутом, словно из плащ-палатки, пальто, в неуклюжей, сползающей на глаза шапочке да в валенках на два размера больше, она застыдилась своего вида и поспешила раздеться, чтобы появиться перед незнакомкой в красивом и дорогом халате, который Аркашин заставил купить ее неделю назад. «Дура я, что деньги на пальто и шапку взять отказалась, – подумала она тогда, вспоминая свой недавний разговор с мужем. – Дура я, и есть дура».

У нее внезапно закружилась голова, и она сползла на кресло.

…Когда очнулась, девушка уже вовсю хозяйничала. На столе стояли какие-то баночки, пакетики, чашки с чаем.

– Меня зовут Наташа, – сказала гостья, – я дочь Ильи Данилыча.

Через полчаса они сходили вместе на станцию за чемоданами.

– Жалко, что котельная находится в другом конце города, а то нагрянули бы сейчас, вот бы он обрадовался!.. – Полина никак не ожидала, что у Ильи такая взрослая дочь, поэтому, приняв ее в первую минуту за бывшую жену, страшно обрадовалась, что ошиблась, и теперь просто не знала, как себя с ней вести, о чем говорить и как понравиться…

– Может, позвонить ему, чтоб пришел поскорее?

– Если бы… Телефон не работает вот уже почти месяц. Давление скачет, мало ли чего, правильно? Все-таки котельная, а им хоть бы что…

Полина успела уже повнимательнее рассмотреть Наташу и отметила, что та скорее, наверное, похожа на мать, чем на Аркашина: тонкая, высокая, черноглазая, с пухлым, не аркашинским ртом. Говорила Наташа с непонятным акцентом, но все же довольно чисто. Полина не смела задавать ей вопросы, а только слушала, слушала, боясь пропустить хоть слово.

– Папа просто сошел с ума, – говорила спокойным грудным голосом эта девочка, раскладывая перед Полиной на столе пакеты с одеждой и разными другими диковинными вещицами. – Мы с мамой, конечно, пытались его уговорить, вернее отговорить, но все было бесполезно… Большую роль в этой истории, безусловно, сыграл Манжос, теперешний муж мамы, но все равно она никак не ожидала от папы такой реакции, Мы все понимали, что поездка в Москву необходима. Вместе снаряжали его, провожали-плакали… Мы были уверены, что ему вернут гражданство, ведь уже столько лет прошло, да и в Союзе все изменилось… Хотя, если сказать честно, для меня с мамой это было не так важно, а вот для папы – настоящее событие. Все к тому шло: стали уже здесь, на родине, издаваться его книги, критики застрочили хвалебные статьи по поводу его переводов… Словом, о папе наконец вспомнили… Вот, вот, нашла, – она вынула из целлофанового пакета тщательно сложенные тоненькие книжки в твердом переплете, на которых золотыми буквами сияло слово «Айсберг». И тогда Полина вспомнила, где она раньше видела это слово: на корешках книг, которые одно время громоздились на столе Ильи; она еще стирала с них пыль и не понимала, зачем ему так много книг с одним названием.

– …Москва, это понятно, но когда он позвонил маме в Лондон и сказал, что собирается некоторое время пожить в глубинке, в С., к примеру, мы с мамой схватились за голову. Но надо знать папин характер: уж если он чего захочет, это все… как это на русском… вот: железно! Дурь, одним словом… Он мне про вас рассказывал, писал вернее, – вдруг сказала Наташа и посмотрела на Полину, не зная, говорить ли дальше или нет. – Рассказывал, что встретил здесь женщину необыкновенную, настоящую. Он, знаете, как еще сказал: «естественную». И я сразу поняла его, когда увидела вас. Это ничего, что я так откровенно?

– Ничего-ничего, – пробормотала охрипшим от волнения голосом Полина.

– У каждого в доме по-своему заведено, вы же понимаете? Так вот: мама – не его женщина. Я до сих пор не понимаю, как это вообще получилось, что они поженились? Они же совершенно не подходят друг к другу. Как это ни грустно, но мама никогда не воспринимала папу всерьез, такой уж у нее характер. И стихами его не увлекалась, не интересовалась… Маме, как оказалось, деспот нужен, а не муж. Вот Манжос – другое дело. Вот тот и деспот, и гегемон, и садист… Он заставляет маму умываться холодной водой, а она кричит и ругается… Она при нем, как овечка. Вот такой расклад… – Наташа задумалась на мгновение, потом спросила: – А вам, Полина, нравятся его стихи? Только честно?

Полина подняла на нее глаза: что она могла ей ответить? Что Аркашину не повезло и на этот раз? Какие такие стихи? Казалось, что ей снится сон.

– Я не знала, что он пишет стихи, – прошептала, давясь слезами, Полина. – Он мне ничего такого не говорил. Я знала, Наташенька, только одно: что его зовут Илья, что он работает в котельной, что у него есть дочь Натали и что – а это самое главное – я его очень люблю. Все. Я так думаю, что у нас с ним еще все впереди…

– А как же книги? – Наташа подбежала к письменному столу и рассыпала перед Полиной целый ворох книг с золотыми буквами. – Разве эти книги вам ни о чем не говорили? «Айсберг»! Разве вы не знаете, что означает это слово на обложке?

– Почему же, знаю, – оживилась Полина. – Это огромная ледяная гора, верхушку которой видать, а что там, внизу, под толщей воды, – никому неизвестно. Вот Илья – это точно айсберг.

– Айсберг, – вздохнула разочарованно Наташа, – его псевдоним.

Это слово Полина понимала.

– Илья Айсберг. Вы что же, телевизор не смотрите? Радио не слушаете?

– Да так, программу «Время», вернее, ту, что вместо нее, да фильмы… А по радио – музыку.

– Наверно, он вам хотел сюрприз сделать, честное слово… Я не понимаю, не понимаю, почему он молчал…

– А я понимаю, – сказала Полина. – Все очень просто: он же понимал, что это все не для меня, я же в стихах ничего не понимаю… Мы же с ним просто, по-человечески, понравились друг другу… А может, ему просто одиноко было? Я не знаю, я не в обиде… – Она неожиданно рассмеялась. – Знаете, соседка моя думает, что он преступник международного класса… Раз лимоны на базаре покупает да продукты на рынке, а сам в котельной работает, значит, преступник.

– Вот этого-то я и боялась больше всего. Я знала, что он хоть дворником устроится, а все равно будет отличаться от остальных… Хорошо хоть за валюту не беспокоят…

– Валюту?

– Я вам потом все объясню… А теперь скажите, который час? Шесть? Может, все-таки сходим за ним… Соскучилась, сил нет…

– Пока дойдем, он уж и сам навстречу покажется… Вот удивится!..

Полина чувствовала, как ее лихорадит, только никак не могла взять в толк, в чем дело. И зубы вдруг застучали, и сердце разболелось.

Наташа тем временем достала из чемодана прозрачный пакет и высыпала оттуда на стол почти кукольную, детскую, всю в кружевах, одежду.

– У меня ведь скоро будет брат или сестренка? – И тут она смутилась. – Если папа согласится, то мы все вместе на время родов переедем в Париж, домой… Я, собственно, за этим и приехала, чтоб его уговорить…

– В Париж?!

Они были уже на полдороге к котельной, когда город потряс взрыв. Огромный черный столб дыма взметнулся к небу. Проходившие мимо них люди замерли. Полина бросилась бежать.

– Вы куда? Там же террористы! – закричала Наташа. – Куда же вы?! – И кинулась следом, проваливаясь по колено в сугробы…

Полина упала на снег. Острая былинка разодрала ей губу и резанула по глазу. И вдруг она все поняла и дико закричала.

В синем вечернем воздухе сильно запахло гарью. Повсюду летали серые клочья пепла…

– Что, что случилось? – спрашивала тоже начавшая что-то понимать Наташа, обращаясь к бежавшим куда-то за магазин людям. Она помогла Полине подняться, обняла ее.

– Котельная взорвалась, – бросила на ходу бегущая им навстречу женщина. – Говорят, давно должно было рвануть, что-то с давлением… Теперь перемерзнем все, к чертовой бабушке… – И смачно выругалась.

…Хоронить останки Ильи Данилыча Аркашина-Айсберга было решено в С. На похороны приехала целая делегация литературной Москвы, было много иностранцев, репортеров, телевидение…

Полину водила под руку Наташа, которая, в свою очередь, наглотавшись каких-то успокоительных таблеток, казалась сонной и равнодушной ко всему происходящему. Говорились какие-то речи, играл местный оркестр. Полину сильно нервировало то, что какая-то труба постоянно резонировала с нервным окончанием в ее затылке, чем вызывала нестерпимую боль.

Женщина в черной маленькой шляпке и длинной норковой шубе приехала почти под конец похорон. Ее сопровождал высокий седой мужчина в сером пальто и оранжевых перчатках.

– Это мама, – сказала Наташа. – Пойдемте, я вас с ней познакомлю.

…Через несколько дней С. облетела весть, что Полина Виардо собирается в Париж.

– Вы как хотите, – говорила накануне отъезда Полины Вера Смоковникова Зинаиде Ивановне, принимавшей активное участие во всем, что было связано с трагедией Аркашиных, – а я пойду на станцию ее провожать… Все-таки не чужой она мне человек… А вот что такого человека, как Илья Данилыч, просмотрели – стыд! Стыд и еще раз стыд! У меня же, бестолковой, на полке несколько подборок с его стихами и переводами стоят, да и завуч наша на школьном вечере его сонеты читала… мы просмотрели, просмотрели!…

– Кто просмотрел, а кто и нет, – заметила Зинаида и мрачно взглянула в окно, где возле подъезда еще толпились какие-то незнакомые приезжие люди. – Теперь в Париже жить будет…

– Вам не жалко ее? – спросила Вера и вздохнула. – Да на нее же смотреть больно. Не знаю прямо, доносит она своего младенца или нет…

– Если в Париж вовремя успеет – доносит. У них там с этим делом строго. Да и с падчерицей ей повезло… Нет, ну надо же: и расписаться успели! И как мужика окрутила – ума не приложу! Но, скажу я тебе, вообще-то, Полина – баба опытная, у нее мужиков было много, нам с тобой этого никогда не понять…

– Вы как будто сами жалеете, что соседа упустили, – усмехнулась Вера.

– Я приеду совсем скоро… Вернее… приедем… Может, на Пасху, на следующую… – Обращалась Полина неизвестно к кому, глядя себе под ноги и зябко кутаясь в белую пуховую шаль. Лицо ее осунулось, под глазами почернело, нос распух… – Я приеду за тобой, Илюша… Мы перевезем тебя поближе, чтобы можно было за могилкой ухаживать… Ты уж прости меня за мысли дурные, прости, если слышишь меня…

На станции в ожидании поезда жались друг к другу несколько человек, пришедших проводить Полину с Наташей. Вера откровенно плакала.

Когда показался поезд и раздался гудок, Полина вздрогнула: кто-то взял ее под руку. Она узнала прикосновение и радостно улыбнулась: «Ты все же пришел? Я знала, что ты придешь, – зашептала она, и глаза ее заблестели. – Все будет хорошо, не бойся за нас…»

Аркашин поднял воротник пальто и поцеловал Полину в щеку. «С Богом, – услышала она, – с Богом…»