Текст книги "Золотошвейка (СИ)"

Автор книги: Анна Шведова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Гости не гости, а Марта всегда умела приготовить еду так, что съесть ее хотелось всегда, даже тогда, когда есть не хотелось. Прибытие гостей лишь увеличило количество блюд, обычно подаваемых кухаркой, да вместо привычных и скромных добавились роскошные.

Я с наслаждением оглядывалась, но всякое удовольствие от пребывания в этом месте радости гурманов сразу же закончилось, когда я увидела Джаиля, медленно шнырявшего то по кухне, то рядом с ней, настороженно поглядывая на жаркий кулинарный процесс. Пришлось ретироваться, пока у слуги не возникли нехорошие подозрения.

Часа через три-четыре приготовления к пиру закончились. Кухня опустела, кухарки разошлись, будто и вовсе не бывало их в пустынном замке.

Блюда были выставлены как на парад, но никто не спешил забирать их. Они стояли под объемными выпуклыми крышками, источая изумительный аромат, но гости еще так и не въехали в ворота замка: я специально приоткрыла дверь своей комнаты, чтобы услышать шум, да время от времени выходила в холл, но совершеннейшая тишина и безмятежность убедили меня, что ничего не изменилось.

Я тихо вошла на кухню, ведомая одним желанием: узнать у Марты о неизвестных гостях, так любящих хорошо и много покушать.

Но то, что я увидела, заставило застыть на месте.

В высокий стеклянный графин с рубиновым вином, горделиво стоявший на отдельном столике у подъемника, сосредоточенно бурча себе под нос и беззвучно помешивая длинной ложкой прозрачную жидкость, сыпала из крохотного бумажного пакетика белый порошок Тильда.

Не сдержавшись, я ахнула.

Девушка воровато оглянулась, а увидев меня, ухватила за рукав и поволокла в каморку за кухней.

– Это не то, что ты думаешь, – не обнаружив никого постороннего в каморке, Тильда наконец повернулась ко мне, возбужденная и раскрасневшаяся.

– А что я должна думать? – недоверчиво спросила я.

– Я никого не собираюсь травить, – раздраженно заявила Тильда.

– Тогда что это? – холодно спросила я.

Тильда посмотрела на меня долгим взглядом, колеблясь.

– Ладно, – решилась она, – Я расскажу тебе самую главную тайну всей моей жизни. Видишь ли, этот самый граф Хед Ноилин – мой отец.

Если она хотела меня поразить, то ей это удалось. Я с раскрытым ртом смотрела в торжествующе горящие глаза.

– Отец?

– Ну да.

И, глядя в мое недоверчивое лицо, тут же продолжила:

– В общем, как моя матушка оказалась в объятьях графа, сказать не могу и теперь это не важно. Главное то, чтобы отец признал меня. Подумаешь, незаконнорожденная! Ну и что? – важно подбоченилась Тильда, – Хочет он того или нет, а я – графский отпрыск.

У графского отпрыска набок съехал передник, у туфли оторвалась пряжка, нос был выпачкан чем-то белым, а огненно-рыжий локон непокорно вылез из заплетенной косы и норовил попасть в глаз. Да уж, графу явно повезло.

– Вот я и решила добиваться справедливости, – воинственно заявила Тильда, нервно сдувая локон с лица.

– И как же? – мне было безумно интересно, а еще более страшно знать, что же она собиралась выкинуть. Более, чем когда-нибудь, она напоминала мне Селину. От плохих предчувствий у меня привычно заныло под ложечкой.

– От батюшки я не унаследовала внешность, – демонстративно покрутила она пальцем у лица, – зато приобрела кое-что другое. Я – ведьма.

Она вдоволь полюбовалась произведенным эффектом и продолжила:

– Правда, способности мои не ахти, да и учиться было не у кого. Одна старушка в селе показала мне, как простые зелья варить, вот и все мои уменья. Но и этого должно хватить, чтобы доказать графу, что я его дочь. Я собиралась напоить его зельем собственного изготовления. Приворотным.

– Каким-каким? – поперхнулась я.

– Приворотным, – повторила Тильда и гордо добавила, – Других делать я еще не научилась.

– И к кому ты собираешься его, гм..., приворачивать? К себе, что ли?

– Ну что ты! Он же мой отец! Я собиралась приворожить его к тебе.

Я просто взвыла. У меня не осталось слов даже на возмущение.

– Ну, сама посуди. Ты молодая, красивая, но он тебя и в глаза не видел. Не видел ведь, так? – Тильда подозрительно покосилась, но успокоилась после моего энергичного кивания, – Значит, то, что ты ему нравишься, можно сразу исключить. Для чистоты эксперимента. Потом он выпьет моего компотика – и ощутит потребность в тебе. Пока будет ломать голову, что, мол, происходит, я тут как тут. Вот, мол, мое произведение. Моих, мол, рук дело. Ему-то что, он колдун, ему приворот снять – что раз плюнуть. Он и возрадуется, что дочка такая талантливая выискалась. Кэсси, – жалобно заканючила она, – не выдавай раньше времени!

Ох, ну и не люблю я таких планов! Может, они с Селиной сговорились?

– Нет, нет и еще раз нет! – горячилась я, – Ты понимаешь, что подумают обо мне?

– А что? – фыркнула Тильда, – ты ничем не рискуешь. Сиди в своей комнате и не высовывайся, я все на себя возьму.

– А ты сама-то свое зелье пробовала?

– Ты с ума сошла! Я-то еще не такая мудрая, чтобы приворот снять. Как влюблюсь нечаянно в какого-нибудь заморыша, так потом годы и промаюсь. Но ты не бойся, состав проверенный.

Мне бы ее уверенность! Тильда весело похлопала меня по плечу и выпорхнула из каморки, как птичка. Я же смотрела на это дело слегка иначе. Роль привороженной или там привораживающей девицы как-то совсем мне не нравилась. Да и вообще, как работают эти самые зелья, я имела самые смутные представления.

На кухне по-прежнему никого не было. Я медленно побрела в свою комнату.

Тильда порядком задурила мне голову, раз я сразу не сообразила об очень простой вещи. Я ведь тоже ведьма, по словам графа, хоть в этом таланте себя доселе никак не проявляла. И если он случайно выпьет приворотное зелье, на кого первым делом подумает? Кто в его глазах будет виновен в столь дерзком покушении на его лелеемый покой? Особенно в повторном исполнении? То-то! До Тильды дело даже не дойдет!

Я взвыла от досады и помчалась обратно. Чтобы случайно не попасть на глаза неизвестным гостям, в любой момент способных возникнуть на парадной лестнице, я помчалась на кухню другой дорогой – по винтовой лестнице.

Марта завершала последние приготовления к пиршеству: то там поправит листочек салата, выбившегося из-под аппетитного куска мяса, прямо-таки истекающего соком, то там помешает соус, застоявшийся от ожидания, и сердито ворчала, что еда перестаивает, а им, мол, и горя мало... Я едва дождалась, пока она выйдет, и влетела на кухню, едва не споткнувшись о корзину с углями.

Количество блюд на столе явно уменьшилось, да и вино уже куда-то переставили, и пока я его искала, удача меня покинула.

Я услышала приближающиеся быстрые шаги и голос Джаиля, зовущий Марту. Раздумывать было некогда.

Покрутившись в поисках выхода и с досадой обнаруживши, что дверь в каморку заперта, а прятаться больше негде – на кухне все на виду, я распахнула дверцы маленького подъемника (большой был доверху заполнен корзинами с углем) и мгновенно запрыгнула внутрь, виртуозно разместившись между супницей, несколькими блюдами и кувшинами. Вообще-то, пришлось стоять на одной ноге, при этом головой, спиной и руками упираясь в стены и потолок этого небольшого ящика. Колени почти ложились на крышку чего-то большого.

– Все у нас в порядке? – сурово осведомился Джаиль. По его шагам я слышала, что он обошел всю кухню, а звук приподнимающихся и хлопающихся вниз серебряных крышек говорил о том, что он проверяет все методично и беспристрастно.

– Как есть в порядке, – сухо подтвердила Марта. Я от души за нее порадовалась: и королева лучше бы не ответила, сколько достоинства и холода было в ее голосе. Пожалуй, придется взять ее в союзники. Вот уйдет Джаиль, повинюсь перед кухаркой, да все и устроится...

– Ну что ж, – хмыкнул Джаиль, – надеюсь, обойдется без глупостей.

...Конечно, этого следовало ожидать. Только полный идиот может предположить, что заполненный едой подъемник никуда не поедет. Только мне могло придти в голову спрятаться здесь накануне пира. Только я могла надеяться, что успею благополучно выбраться.

Не думаю, что это сделали Марта или Джаиль, но подъемник вдруг дернулся, натужно заскрипел, подумал чуток и рывками поехал вверх. Я тихо взвыла. Мало того, что одна нога норовила раздавить покатый бок какой-то крышки, так и вторая, до этого вроде бы устойчиво расположившаяся в углу этой двигающейся клетки, от тряски съезжала набок, угрожающе приподнимая супницу, опасно накренившуюся набок. На лбу у меня явно отпечатается железная перемычка, в которую мне пришлось упереться, чтобы не упасть. К счастью, ехать было недалеко.

Подъемник последний раз дернулся и остановился. Я могла надеяться лишь на то, что Джаиль еще не успел добраться сюда из кухни, а блюда будет вынимать Нарат. Если поспешить, я еще могу удачно сбежать.

Мне, как всегда, повезло.

Когда дверцы воодушевляюще распахнулись, Нарат неожиданно отпрыгнул, будто увидев змею в собственной постели, и растерянно забулькал, видимо, пытаясь и говорить, и молчать одновременно.

– Тихо, – примирительно сказала я, осторожно высовывая голову наружу, – Подумаешь, лишнее блюдо.

Нарат, глупо улыбаясь и по-прежнему таращась на меня, отступил, давая мне место, и только тогда я заметила, куда попала.

Это была большая круглая комната, светлая, чистая и богато убранная в тонах белых с золотом. Посреди стоял стол, сервированный лучшим бодонским хрусталем и фарфором между высокими подсвечниками в виде букетов серебряных лилий. Свечи горели просто для проформы, поскольку в гостиной и так было светло. А за столом сидело пять человек. Интересно, когда это гости успели прибыть? Четверо из них смотрели на мое появление с интересом и любопытством. Пятый же сначала смертельно побледнел, потом покраснел, медленно набирая воздух в грудь, и тут я поняла, что пора действовать.

– Приятного аппетита, господа, – лилейным голосом пропела я, с достоинством выбираясь наружу, поправляя одежду и вытаскивая из подъемника породнившуюся со мной за время поездки супницу.

– Суп, господа, – с достоинством сообщила я, аккуратно обходя остолбеневшего Нарата и таща на себе это тяжелое сооружение весом не меньше полного ведра воды. Супа, как я понимаю, в весе было гораздо меньше, чем финтифлюшек на крышке супницы. Как это я умудрилась не потоптать этих уродливых купидонов и не обломить их похожие на скалки стрелы, ума не приложу.

Нарат, до сих пор не пришедший в себя, приволок половник и встал рядом, не зная, как ко мне подступиться. Зато я сообразила быстро. Сунув супницу ему в руки и вырвав половник из его намертво зажавших ручки купидоновой кастрюли пальцев, я принялась бодро разливать суп, расхваливая его как последнее произведение кулинарного искусства несравненной Марты и размахивая как зонтиком крышкой, буквально приросшей к моей второй руке. Нарат принял мою наглость как должную. Видимо, привычка.

Всё это время в столовой стояла многозначительная тишина, если, конечно, не считать моей оптимистичной болтовни.

– Хед, дорогой, ты взял молодую служанку? – этот глубокий бархатный голос мог бы растопить мороженое своей чувственностью. Меня же он заставил, наконец, рассмотреть тех, кто сидел за столом, а не пялиться в их пустые тарелки.

Во главе стола сидел, как и полагалось, хозяин. От присутствия гостей живее он не стал, поражая неизменной бледностью и отрешенностью (смею все же заметить, что некое оживление в его застывшую на лице маску мое феерическое появление явно внесло), черный костюм слегка разнообразился белоснежными кружевами шелковой рубахи, еще больше подчеркивающими блеск его глубоко посаженных глаз и нездоровую белизну гладко выбритого сурового лица со шрамом.

Зато гости буквально пылали здоровьем и по сравнению с моим хозяином выглядели куда как более представительными. Справа от графа Ноилина сидел дородный мужчина лет пятидесяти в роскошном малиновом камзоле и внушительной золотой цепью на выдающейся груди. Его темные длинные волосы, очень выгодно слегка посеребренные сединой на висках, создавая неповторимую игру цвета перца с солью, волнами раскинулись по плечам, пальцы, унизанные множеством колец, деликатно ломали хрустящий хлебец и неторопливо подносили кусочки к красивым алым губам, изогнутым в загадочной улыбке и обрамленным ухоженной бородкой с усами. Хитрые темные глаза смотрели насмешливо и презрительно.

Рядом с ним сидел худощавый пожилой мужчина с горделиво поднятой головой, одетый в безукоризненный серый камзол, добротно расшитый серебром. Волос на его черепе было куда меньше примечательных выпуклостей, но я не рискнула бы насмехаться над его внешностью, наткнувшись на пристальный взгляд холодных светлых глаз, не то бледно-серых, не то голубых. Его гладко выбритое узкое лицо было непроницаемо спокойно и безмятежно, но было что-то в его меланхоличных движениях и нарочитой медлительности, что заставляло держаться от него подальше.

Напротив него сидел светловолосый мужчина в расшитом золотом голубом камзоле. В отличие от других он был молод, лет эдак двадцати-двадцати пяти, улыбчив, хорош собой и для этой компании слишком полон жизни, доверия и благожелательности.

А вот слева от него и справа от хозяина сидела единственная среди гостей женщина. Надо признать, таких красавиц я еще не встречала. Ее точеную фигуру с тонкой талией и высокой грудью охватывало зеленое бархатное платье в ворохе кружев. В тонкие правильные черты идеального лица с гладкой белой кожей вносили маленькую неправильность полные чувственные губы, но никто не сказал бы, что это ее портило, наоборот, от ее облика нельзя было оторвать глаз. Темно-рыжие или скорее медные волосы были уложены в высокую прическу, открывая безупречной формы шею и округлые плечи, медового цвета завораживающие глаза смотрели весело и задорно. Это она задала единственный пока вопрос хозяину замка.

Граф не отвечал, задумчиво подставляя Нарату бокал и продолжая странно на меня смотреть, и тут я вспомнила, из-за чего, собственно, попала в подъемник. Вино! Нарат уже давно отставил супницу и принялся за так хорошо знакомый мне винный графинчик. Пока я соображала, он отошел от хозяина, склоняясь над бокалом женщины, но я с легкой улыбкой перехватила графин и порекомендовала "вот то чудное белое вино, так выгодно отличающееся своим свежим мускатным вкусом". Я не знала, подействует ли тильдино зелье на других людей, или оно предназначено только для одного, но на всякий случай постаралась унести его подальше. А то перевлюбляются тут все друг в дружку, объясняйся потом, как хочешь. Нарат, бросив на меня единственный удивленный взгляд, невозмутимо принес другой графин, и принялся наливать его женщине.

– Не ожидала тебя увидеть здесь, Крэммок, – мало обращая внимания на слуг, продолжала светскую беседу красавица, загадочно улыбаясь.

– Я принял решение в последний момент, – сухо ответил "серый камзол", останавливая на женщине спокойный, изучающий взгляд.

Пока гости развлекались намеками и "гляделками", меня беспокоило только одно: что я буду делать, когда граф Ноилин начнет пить вино? Вырву бокал из его рук? Хорошо бы, но разницы между использованием приворота и откровенным нападением на хозяина на виду у гостей было мало: и то, и другое говорило о моем явном сумасбродстве. Упаду в обморок? В лучшем случае они приподнимутся посмотреть, что со мной случилось, и Нарат величественно оттащит меня в сторону и положит в углу, чтобы я там приходила в себя. Вылить на даму суп? Шума будет много, зато вино поменять успею. Может быть. И унесут меня отсюда в виде застывшей супницы. У-у-у! Решение никак не приходило.

Вместо него пришел Джаиль.

На целую вечность застряв в дверях окаменевшим столбом, он неторопливо прошел к столу, расточая любезные улыбки и кивая присутствующим, как давно знакомым. Потом нагнулся к хозяину, что-то прошептал ему на ухо и, получив одобрительный кивок, сразу же отошел. Глаза графа до сих пор не отрываясь смотрели на меня.

Джаиль аккуратно взял меня под локоток и медленно повел в сторону дверей.

– Да, Хед, – послышалось из-за стола. Голос молодой, веселый, – Давненько же мы так не собирались.

– Если бы не нужда, и сейчас не дождались бы приглашения, – добавил со смехом сочный бас. Небось, малиновый камзол встрял, – Не узнаю тебя, Хед. Где подевалось твое жизнелюбие?

– В Дуорме осталось, – резко ответил знакомый мне хриплый голос, разом перебивший все разговоры. Нелюбезен хозяин, весьма нелюбезен. За столом опять воцарилось тяжелое молчание. Славный светский прием, нечего сказать.

Но мне уже было не до того. Джаиль деликатно притворил двери, после чего со злостью толкнул меня в противоположную стенку коридора. Я ударилась спиной, но выстояла.

– Я тебя предупреждал? – по привычке тихо шипел Джаиль, прижимая меня к стене.

– Да я вообще тут не при чем! – возмутилась я, – И руки убери, черная обезьяна!

Джаиль задохнулся от ярости, но сделать ничего не успел. Из только что оставленной нами столовой раздался непонятный шум и последовавшие за ним обеспокоенные крики. Когда мы туда вбежали, граф Ноилин лежал на полу, неловко раскинув руки и закатив глаза.

– Его отравили, – спокойно констатировал "серый камзол", делая некие пассы над лицом графа, – Друзья мои, мне понадобится ваша помощь.

* * *

– Какая Тильда? Что ты мне голову морочишь?

Во избежание дальнейших неприятностей, Джаиль меня не просто связал, но и подвесил за связанные руки к крюку, вделанному в потолок весьма мрачненькой комнатушки непонятно где в замке. Все, что я успела заметить краем глаза, пока ошеломленная и разбитая брела под пинками Джаиля, это длинные коридоры и бесконечные лестницы, как правило вниз, но в какой части замка это находилось, даже в голову не приходило.

Я могла стоять с поднятыми руками или висеть, слегка согнув ноги, и больше ничего. Впрочем, нет. Еще можно было крутиться вокруг своей оси, но после первого же круга пришлось признать, что делать этого не стоит: веревка, закручиваясь, сильнее стягивала мои запястья и приподнимала руки вверх, укорачиваясь.

Рассмотреть каморку, в которой я висела, удалось не сразу. Крохотное круглое окошко, каких я даже не подозревала в этом замке, давало мало света, к тому же погода, судя по всему, совсем испортилась: небо затянуло тучами, но шел ли дождь, мне не было видно. В комнатке, потрясающе напоминающей своим уютом тюремную камеру, не было ничего, кроме единственного стула, на который обычно усаживался Джаиль. Видимо, отсутствие мебели или ее присутствие в удручающе малом количестве в замке было законом. Но в этой каморке не было даже намека на человеческое проживание: ни тряпочки на полу, ни перекошенной рамочки на стене. Голые каменные стены и голый каменный пол, расчерченные ровными прямоугольниками плит. Хорошо хоть стекла не выбиты, да дверь не переклинило.

Я во всем чистосердечно призналась, но Джаиль и слышать не хотел того, что не укладывалось в придуманную им схему моего зверского злодейства. Он не изводил меня допросами и тем паче избиениями, время от времени он даже избавлял меня от своего присутствия, но ему явно доставляло удовольствие просто наблюдать за тем, как я кручусь, стараясь размять все сильнее затекающие руки, как безуспешно скрываю проклятущие, никак не прекращающиеся слезы и кусаю распухшие по этой же причине губы. Предательский нос тут же выдавал мои попытки успокоиться новыми порциями оглушительного шморганья. Мой природный оптимизм совершенно изменил мне, особенно если учесть, что я чувствовала себя виноватой: мне нужно было сразу же отговорить Тильду от ее нелепых планов. То-то она слишком напоминала мне Селину, подозревала же я, что ничем хорошим это закончиться не может, но чтобы так...

Не скрою, горевать было от чего. Граф был какой-никакой, но мой хозяин, теперь же он помер, глупо и скоропостижно помер от яда, который по всеобщему убеждению положила туда я... И дело было не в том, что помощи мне ждать неоткуда: даже останься граф жив, мало шансов, что он мне поверит и не захочет воздать по заслугам, а теперь и вовсе этих шансов не оставалось, и даже не в том, что оправдайся я хоть до снежной чистоты, на сим закончится моя славная карьера золотошвейки, ибо меня все равно выставят из замка с позорным клеймом, а в том, что его смерть была укором мне, и только мне.

Перед моим взором неотвратимо стояли его широко распахнутые глаза, темно-серые, как набухшие грозовые тучи, и такие же тревожные, как неизбежная и скорая буря, несущая беду. Не обращая внимания на все ухищрения мечущихся вокруг него людей, нелепо раскинувшись на полу, Ноилин смотрел на меня и только на меня, властно и неудержимо притягивая глазами к себе, как магнит притягивает железо, пытаясь найти во мне то, за что можно уцепиться, поддержку, внутреннюю силу, пытаясь опереться на меня, чтобы выкарабкаться из смертельной ловушки. Он хватался за меня как за соломинку, безжалостно и равнодушно, вряд ли осознавая, что от его руки соломинка ломается и проку никому от этого нет. Я застыла на месте, с ужасом и бесконечной печалью осознавая, как силы оставляют меня и уходят к нему, чувствуя, как вот-вот подогнутся предательски задрожавшие колени, как закружились в бешеном хороводе черные пятна перед глазами, делая знакомое далеким и загадочным... и предвидела неминуемый скорый конец, но только не его, а мой. Что делал со мной колдун, я не знала, но прекрасно понимала, что произойдет дальше, если он не остановится. Моя воля не была подавлена, однако же я не сопротивлялась. Может, это и покажется глупым, но в тот момент я не могла поступить иначе. Не хотела. В тот момент не было в душе моей ни злости, ни гнева, ни жалости к самой себе, а только глубокая печаль, что все это происходит на самом деле. Что ж, пусть этот человек живет, хотя бы так, если не может иначе... Я непроизвольно закрыла глаза, ожидая неизбежного.

И в этот же миг чужая воля покинула меня. Так стремительно, что я кулем упала на пол, будто до этого стояла лишь последним усилием воли. Зарычавший Джаиль быстро вздернул меня вверх, встряхнув, как тряпичную куклу, и поставил на ноги, но я даже не обратила на него внимания. Я испугалась. Испугалась до прошибшего меня холодного пота и упавшего в никуда сердца. Я искала глаза.

Они смотрели в никуда. Потухшие и далекие. Воздух еще частыми хриплыми рывками вырывался из посиневших губ, но глаза уже отказались жить. Демонстративно, назло мне.

Джаиль сообразил, наконец, вытолкать меня из зала, но мне уже было все равно.

Я с поразительным энтузиазмом вымещала зло на Джаиле, а он с поразительным спокойствием отвечал мне тем же. Пока он доволок меня до каморки, где с удовольствием заточил, я успела слегка поцарапать ему щеку и основательно заехать по щиколотке своим отнюдь не шелковым башмаком. В отместку он залепил мне такую пощечину, что я надолго забыла о хаосе, который бушевал в моей душе.

Сначала боль, простая и незамысловатая физическая боль – от удара, от крепко стянувшей руки веревки, а потом лихорадочные рассуждения по поводу того, что же мне теперь делать, вернули меня к жизни.

Судя по настроению Джаиля, мне не просто никто не поверит, но даже и слушать не станет. Ни у кого даже сомнений не возникло, кто убил графа Ноилина, и теперь оставалось лишь вынести вердикт.

Мстительный Джаиль, который, по-моему, посещал меня в моем заточении лишь для услады собственных глаз, находя меня висящей и страдающей, с превеликим удовольствием добавлял масла в огонь моих сомнений, живописно рисуя, какие выводы – с его подачи – сделали разгневанные гости.

Оставалась одна надежда – на Тильду. Все-таки это неудачное воплощение ее идеи, ее фантастически неудавшийся план. Но сознается ли она в соделаном, зная, что ее зелье оказалось совсем не того свойства, что было задумано? Чего может быть проще, как обвинить во всем меня? Я не слишком хорошо знала Тильду, и хотя верить в ее неискренность не хотелось, не представляла, что от нее ожидать. Собственное будущее рисовалось мне самыми тусклыми красками и в самом зловещем виде.

...Не знаю, сколько времени прошло, несколько часов или несколько столетий, но в мою темницу вошел, наконец, кто-то еще кроме опротивевшего мне Джаиля.

Это был "серый камзол", Крэммок. Он бесстрастно оглядел меня, осторожно приподнял худыми пальцами мой подбородок и, глядя в глаза, спросил:

– Откуда у тебя катари рабс?

– Что? – непроизвольно всхлипнула я, – Какой рапс?

– Катари рабс – яд, весьма редкостный яд. Его делают из частей некоторых моллюсков с далеких Монзорских островов, густо приправляя заклятьями. Это не простой яд, который обычно опытный маг может обезвредить задолго до того, как он попадет в его тело, и даже после того, как он его выпьет. Катари рабс – яд исключительно для магов. Мало кто знает, как с ним бороться. К счастью, однажды я уже имел такое удовольствие сталкиваться с ним раньше и выжил. Без этого вряд ли мне удалось бы спасти графа Ноилина.

– О хвала богам! – заорала я, щедро раздавая слезы, – Он жив!

Если бы у меня были свободны руки, я бы его обняла и расцеловала!

– Да, – слегка удивился "серый камзол", – Ты решила, что он умер?

Он обернулся и посмотрел на мрачного Джаиля, мстительно улыбавшегося мне.

– А теперь расскажи, девушка, что ты об этом знаешь.

От радости я готова была рассказать что угодно, тем более, что скрывать мне было нечего. Но описывая замыслы Тильды, теперь я посмотрела на ее идеи и поступки с другой стороны. У меня было время подумать.

По моему глубокому убеждению, Тильда, равно как и моя сестра Селина, относилась к той отнюдь не редкой категории людей, которые стесняются Голой Правды. И как любой стеснительный человек, такие люди искренне стараются прикрыть неприглядную с их точки зрения наготу хоть чем-нибудь, начиная от фигового листка приукрашивания и заканчивая броней откровенной фантазии. Так что Правда нередко оказывается в лагере противника. Но это не мешает ее декораторам считать себя людьми исключительно правдивыми и честными.

Тильда наверняка верила в то, о чем говорила. Она могла бы даже убедить в этом и меня, однако я слишком долго времени провела рядом с Селиной, поэтому прекрасно чуяла все оттенки лжи. Но дело было в том, что ее ложь могла вовсе не иметь никакого отношения к "катари рабсу". Тильда могла скрывать что угодно, например, что зелье варила все-таки не она сама, или граф вовсе не ее отец, а предмет ее тайного вожделения. И как бы это ни объяснялось, суть ее притязаний оставалась неизменной – привлечь внимание графа Ноилина, и она делала это всеми возможными способами. Вот только не верилось мне, что она намеренно отравила хозяина. Тильда мне нравилась, вот ведь незадача.

Пока я не могла в этом разобраться и предпочла ни с кем своими соображениями не делиться. Тем более, что версия самой Тильды могла вполне отличаться от моей.

– Вы бы спросили ее сами, почему она это сделала и что произошло, – осторожно предложила я.

То, как Крэммок проигнорировал мое предложение, заставило меня насторожиться. Я вздохнула и продолжила рассказ.

Поверил мне "серый камзол" или просто пожалел, но с крюка меня сняли, а веревки разрезали. А еще избавили меня от общества Джаиля, что и вправду было великодушным жестом.

Сидя в одиночестве на колченогом стуле, я пересчитала все камни на стенах, вдоль, поперек и по диагонали. Потом пересчитала камни на полу. На потолке не успела, потому как за окном совсем стемнело. Я придвинула стул к запертой двери – дерево всё-таки, а не камень – и по-птичьи уселась на него в ногами, прислонившись к его спинке, обхватив себя руками. Я отчаянно замерзала и была голодна, но физическое неудобство было куда лучше душевных волнений. Оставаться среди источающего холод камня было невмоготу, но звать на помощь Джаиля было выше моих сил. По крайней мере пока.

Когда, наконец, дверь отперли, я просто вывалилась из нее боком, поскольку ненароком забылась в кошмарной дреме. И не подхвати меня чьи-то чужие руки, я оказалась бы на полу. Однако сообразив, что это руки Джаиля, я быстро вскочила, встав в какую-то там боевую стойку и выставив на всякий случай сжатые кулаки.

В коридоре ярко горело множество свеч, а видок у меня, видимо, был еще тот. Смотревшие на меня голубые глаза распахнулись в веселом изумлении:

– Ты что же, еще и драться будешь?

– С кем? – страдальчески осведомилась я, отряхиваясь и поправляя одежду. Мой собеседник расхохотался, блеснув белозубой улыбкой, тряхнув белокурой шевелюрой и продемонстрировав незлобивую натуру. Ага, один из гостей!

– Граф Иолль Катэрскир, к Вашим услугам, – склонился он в шутовском поклоне.

– Кассандра Тауриг, простая золотошвейка, коль не шутите, – пробормотала я, откровенно рассматривая очередного графа. Живого.

– Не шучу, – махнул рукой Иолль. Потом задумчиво сдвинул брови:

– Золотошвейка?

Интересно, почему моя профессия с недавних пор вдруг попала в разряд вымирающих? Почему каждый в этом замке обязательно переспрашивает меня о роде моих занятий, будто сомневается в услышанном? Даже не желая показаться невежливой, я все же не стала убеждать его в обратном. У меня были дела поважнее.

– Вам я тоже должна рассказать о моей бесталанной жизни, повиниться во всех грехах и подать отрубленную голову на блюде в знак полного сокрушения и повиновения? Может, меня уже можно выпустить?

Я была несказанно зла на всех обитателей и гостей этого замка.

Иолль с удивлением пригляделся к моей багровой, надо полагать, щеке, осторожно заглянул поверх моей головы в черное нутро тюремной камеры и задумчиво выдал:

– Пожалуй, ты перегнул палку.

– А что, я ей ручки целовать должен? – пробубнил за моей спиной Джаиль, – Отравительница хренова. Моя б воля, я б ей руки повыдергивал...

Бывают в жизни моменты, когда совершаешь нечто, совершенно не задумываясь о последствиях, потому как ожидание наслаждения от самого действия значительно превышает угрозу наказания. В такие моменты откуда-то и силы берутся, и уменья... Точно рассчитанным движением я развернулась, одновременно выбрасывая кулак вперед, и пока глаза Джаиля округлялись, врезала прямо ему в нос. Не знаю, как это у меня получилось – я ни разу в жизни до этого не ударяла человека – но чужой нос сказал "хлюп", а рот издал рев льва, которому мартышка наступила на хвост.

«Бежим», – сдавленно всхлипнув, сказал кто-то мне на ухо и поволок по коридору. Ноги после долгого сидения в позе птички бегать не желали, но преследования, к моему величайшему изумлению, не было. Нас догнало только изощренное ругательство, сказанное с сильным прононсом.

Иолль затолкал меня в какой-то зал и зашелся в гомерическом хохоте, бессильно опираясь на стенку и сползая по ней вниз: