Текст книги "Золотошвейка (СИ)"

Автор книги: Анна Шведова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шведова Анна Николаевна
Золотошвейка

Анна Шведова

Золотошвейка.

Глава первая.

Нитки, иголки, путы и тропы

Меня зовут Кассандра Тауриг, Кэсси, и я золотошвейка. Ничего удивительного, в нашем роду все женщины занимались этим ремеслом сызмальства, а семья Тауриг была единственной в городе, несколько поколений державшей мастерскую и лавку при ней. Несмотря на то, что вышивка вообще дело хлопотное, а золотое шитье еще и дорогостоящее, за долгие годы спрос на него не только не уменьшился, но и удивительно возрос, особенно сейчас, когда причудливый поворот моды требовал украшать чуть ли не каждый клочок одежды, да так, что первоначальный цвет ткани мог вообще потеряться за нашитым рисунком.

Сколько себя помню, я всегда шила. Нитки, дешевый бисер и пайетки были моими любимыми игрушками, по ним я училась различать цвета и формы, правильно подбирать цвета, вязать узлы, плести шнуры и украшать одежду. Но к вышивке золотом, или, как принято у нас называть, золотному шитью, меня допустили только в двенадцать лет. В нашем роду так принято, а традиции мы привыкли чтить.

Наша семья из старинного, хоть и не знатного рода Тауриг была вполне богата и уважаема в городе. Это объяснялось просто: шить в городе умели многие, швейных мастерских было более чем довольно, но редко кто отваживался вышивать материалами столь дорогими: золотом, серебром, жемчугом, драгоценными камнями. Любая мастерица знала – выбиться в золотошвейки не просто престижно, это, считай, было билетом в жизнь, но вот именно выбиться туда было не то что трудно, а почти невозможно. Чтобы начать свое дело, нужны были деньги, много денег, ибо то, с чем работала золотошвейка, ценилось весьма дорого. К тому же, не каждая мастерица смогла бы с этим работать. Кропотливая это работа, золотное шитье, терпения требует, навыка, сноровки. Да и от обычной вышивки есть у него свои отличия.

Во-первых, материал. Легко шить обычной тонкой нитью, шелковой или хлопковой, мягкой да шелковистой, упругой и послушной. Но золото или серебро – материал капризный, то ли тончайшей проволочкой, то ли узкой ленточкой сделанный сквозь ткань не всегда продернешь – порвется, их можно лишь поверх крепить, да еще надо сделать так, чтобы незаметны были стежки, да ровно нить лежала. Перекрутишь ленточку разок-другой – и гладкость рисунка потеряешь, а порвешь – так только работы себе прибавишь. А попробуйте-ка вы справиться с канителью! Тончайшая золотая лента завита спиралью и пришить ее к ткани можно, лишь продергивая плотную льняную нить в крошечные завитки. Не хотела бы я вышивать канителью – уж больно долго да кропотливо, да к счастью нашей сестры-вышивальщицы век канители прошел. Нынче можно купить и нити чистейшего золота или серебра, закрученные вдоль прочной льняной основы, дорогие и деликатные, и дешевые, крашенные позолотой тончайшие полоски кожи или жил; и свитые, и крученые, и плоские, и волоченые, и пряденые – знай себе выбирай на всякий вкус и кошелек. Каждому рисунку да ткани только свой материал гож: на шелке золотыми шнурами или позументом картину не выложишь – не выдержит, а по грубой шерсти золотом шить – деньги зря переводить.

А во-вторых, есть у золотошвеек и свои секреты мастерства, не всякой вышивальщице ведомые. Но об этом мы умолчим, на то они и секреты. Как нить уложить, чтобы была она гладкой да ровной, как стежок потайной сделать, как узор сплошной зашить и как потом его разделать, чтобы каждая деталь заиграла, – то и есть маленькие хитрости большого уменья, без которого любой идеально подобранный рисунок станет позорищем неумехи. А уж про то, как жемчуг низать да камни самоцветные в вышивку вплетать, известно и вовсе только единицам. Много секретов у золотошвеек, как и в любом другом деле, только не все уменья идут от рук, не меньше их от сердца и ума приходят. Сможешь сердцем увидеть, как на шелке золотой цветок распустился или дождь серебряный пошел? Сможешь заранее просчитать, как будет смотреться задуманное на ткани? Вот коль сумеешь все верно сочетать: выдумку, тонкий расчет да аккуратность стежка – тогда и работа твоя будет цениться, что никакими деньгами не измерить.

И уж здесь тауригских вышивальщиц никто в городе переплюнуть не мог.

Из поколения в поколения в нашей семье так было заведено: женщины вышивали, а мужчины дело охраняли и добывали хороший материал. Искать заказчиков почти никогда не приходилось, разве что в особо голодные времена, когда людям было не до излишеств. В последнее же время дела наши шли так хорошо, что нам самим незачем было за пяльцами сидеть, разве что в охотку, поскольку могли себе позволить держать по меньшей мере пять мастериц.

В нашей мастерской не только вышивали, но и шили, однако не так часто, чтобы держать для этого отдельных портных. Заказов на золотное шитье было достаточно, чтобы заниматься только одним делом.

Настоящее золотное шитье, которым украшалась не только одежда, но и пояса, шляпки и сумочки и даже табакерки, не каждому было по карману, его мог позволить себе даже не каждый богач. Однако репутация мастерской была так высока, а цены так привлекательны, что заказы сыпались отовсюду, даже издалека. Время от времени нас пользовал сам король Веремиз.

Когда оставалось время, мы делали вещи попроще да подешевле, почти на всякий кошелек: всегда ведь оставались нитки, негодные для хорошей работы, а на простенькое, милое украшение – вполне подходящие. Да и не рассчитывали мы только на богатого покупателя. Если надо, могли и шелком расшивать, и даже хлопком.

Может, это покажется странным, но в наше завистливое время нашу семью в городе любили и уважали. А мастерская процветала.

У нашего отца было пятеро детей: четыре девочки и мальчик. Мать мы потеряли очень рано, она умерла при последних родах десять лет назад.

Старшая дочь, красавица Натали, ровная и спокойная, обладала тем чудесным характером, который делает счастливым любого мужчину. И это не заставило себя ждать. Едва достигнув возраста, когда девушке пора выходить замуж, предложения руки и сердца как из короба посыпались на нее. Но Натали была не только покладиста, но и умна, а потому не стала спешить, выбирая себе жениха по вкусу. Свадьбу сыграли всего полгода назад, и сестрица покинула нас, переехав в дом своего мужа, титулованного барона и богатого землевладельца.

Селина была второй дочерью наших родителей и отличалась редкостной красотой. В отличие от старшей сестры Селина обладала неукротимым нравом и романтической натурой, весь пыл которой сполна тратила на кавалеров. Ей уже исполнился двадцать один год, и отец уже поторапливал ее с замужеством, разрешая сделать собственный выбор, но не оставляя слишком много времени на раздумья. Дочкин двадцать один год для отца – как красная тряпка для быка: мол, пора действовать, чтобы ненаглядная девочка в старых девах не осталась. Впрочем, это не про Селину. Это уже про меня.

За пяльцами, где могла усидеть с трудом, ветреная Селина часами придумывала разные невероятные истории о принцах, которые вот-вот заявятся в нашу лавку и, естественно, чуть ли не упадут в обморок, едва увидев ее. Но принцы почему-то не появлялись, и ей приходилось довольствоваться множеством других, менее родовитых, зато всегда бывших под рукой. Поскольку Натали покинула отчий дом, вступив в права хозяйки огромного поместья, Селина оставалась старшей женщиной в семье и мастерской, и на нее легла вся работа с шитьем. Нельзя сказать, чтобы это слишком радовало ее. Она была достаточно хорошей мастерицей, но при этом весьма неусидчивой, а в нашем деле без терпения никак нельзя. Из-за такой склонности своего характера сестрица предпочитала принимать и выдавать заказы, а сидеть с пяльцами – это уж когда выдастся свободная минута. Оттого и работа у нее в руках кипела, ибо не желала она заниматься ею дольше, чем выдерживало ее терпение.

Самыми младшими были близнецы Дана и Дин. Родившиеся на десять лет позже остальных детей, они стали предметом редкостного балования. Их обожали и отец, и старшие сестры, и слуги, и соседи. Их баловали безмерно, дозволяли слишком многое и почти никогда не наказывали. Но несмотря на то, что росли они сорванцами, у них был веселый нрав и доброе сердце. Правда, одно чрезвычайно печалило отца: Дане было десять, но иглу в руки она брать категорически отказывалась. Ей явно нужно было родиться мальчишкой, ибо заводилой во всех проказах была именно она. Отец тяжело вздыхал, сетуя на отсутствие женского воспитания, и надеялся, что со временем девочка возьмется за ум.

И, наконец, я. Меня угораздило родиться средней, и это и вправду определило мою жизнь. Я ничем не отличалась. Не была ни красивой, ни уродливой, ни покладистой, ни задиристой, ни умной, ни глупой. Я была другой. Замкнутой. Жизнь мирно текла мимо меня.

Я тихо жила в своем мирке среди ниток, иголок, драгоценностей и рисунков с узорами, да еще книг. Отец не жалел на нас денег, приглашая в дом именитых учителей и воспитателей, так что мы росли детьми грамотными, благовоспитанными и учтивыми. Но книги были мне милей людей, ибо только там я узнавала новое, а отец, потакая моим необычным для девушки прихотям, выписывал для меня книжные новинки даже из столицы. Мир я познавала книжным, скорее придуманным, чем реальным, но он меня вполне устраивал. Мне повезло и еще в одном. В жизнь нашем маленьком городе, как и в других, подобных ему, определяется тем, что считают возможным или невозможным, приемлемым или нет, местные законодательницы мод. Что носить, а чего не носить, кому благоволить, а кто – в опале, что дозволено обсуждать, а что под запретом, определяли несколько женщин Кермиса, а именно госпожа Фриза, жена градоначальника, господина барона Хэммы Нортона, госпожа Маримма, вдова барона Цертен, устроительница самого популярного в городе салона, и виконтесса Дирлен, чопорная дама столь предельной строгости и лет, что ее имя просто забыли, предпочитая обращаться "госпожа виконтесса".

В чем же мне повезло? Мне как раз исполнилось пятнадцать, когда в городе появилась одна одиозная личность, по слухам сосланная из Лилиена, столицы, за слишком вольные высказывания в адрес Его Королевского Величества. Это был профессор лилиенского Университета Кикер, маленький, сухонький старичок с пышным облаком седых волос, злым языком и неукротимым нравом, и к тому же в весьма непростом положении – по какой-то причине он лишился средств к существованию, прибыв в Кермис практически без гроша в кармане. Местные матроны посчитали это даром с небес, опального профессора тут же определили лучшим учителем для своих отпрысков. Профессор, очевидно, был в слишком стесненном положении, раз согласился обучать глупых провинциальных детей, но это продлилось недолго. На уроках он бранился и всячески оскорблял нерадивых учеников, швырялся книгами, громко топал ногами и даже визжал, когда слышал глупость, второй раз разъяснять урок напрочь отказывался, ссылаясь на то, что "тупые мозги и второй раз не поймут"... В общем, учитель из него оказался никудышный. Столичной знаменитости стали вежливо отказывать от места, отчего он вскоре опять оказался на мели, хотя по-прежнему пользовался популярностью в салоне госпожи Мариммы.

Тогда-то мой отец и пригласил его для двух своих младших детей – Даны и Дина, надеясь научить их уму-разуму. Но дети были еще слишком малы, и Кикер от безысходности взялся учить меня. Первый этап наших отношений был удивительно схож со всеми иными, известными мне – швыряние книгами, обзывание "тупицей", топанье ногами, но потом мы ко всеобщему удивлению нашли общий язык. Я не обращала внимания на его брань и дурной тон, научилась задавать вопросы, ставящие его в тупик, была любознательна и целеустремленна – и он сменил гнев на милость. Кикер и вправду оказался кладезью мудрости. Он сам выбирал темы для уроков и тогда его трудно было остановить. Он обучал меня математике, географии, философии, риторике. Он учил меня думать и пользоваться знанием.

Кикер пробыл у нас почти четыре года, пока наконец Его Королевское Величество не сменил гнев на милость и не позволил профессору вернуться в столицу. И пусть Кикер громогласно заявлял, что бесконечно рад покинуть это тухлое провинциальное болото, я знала, что его уроков мне будет не хватать.

Из всей семьи ближе всех была мне Селина, вечно окутанная ореолом романтических грез. Все наши разговоры, начинаясь о вечном, заканчивались насущным: о кавалерах. Она могла говорить о них часами, перебирая достоинства и недостатки каждого, сравнивая знаки внимания или, чего хуже, невнимания. Мне же перебирать было некого. Парочка юношей, случайно обративших на меня внимание, вызывали у меня отчаянную скуку и острое желание от них отделаться.

Я не была такой фантазеркой и мечтательницей, как Селина, по крайней мере, я никогда не выражала свои эмоции так бурно, как она, но и я мечтала о своем счастье. И почему бы и нет? Но мои представления о нем вовсе не заключались в удачном браке. Остаться старой девой мне не грозило – через год, когда мне исполнится двадцать один, отец наверняка подыщет мне – может быть даже поинтересуется, нравится ли он мне, – подходящего жениха, ибо с таким приданным, которое давал он всем своим дочерям, не надо иметь за душой ничего другого – ни красоты, ни шарма, но я надеялась, что до этого у меня еще есть время. Потому что я этого боялась. Другого выбора в жизни, кроме как подчиниться воле отца, у меня не было, и это крайне угнетало меня. Каждый день сидя в одиночестве в крохотной комнатке за шитьем, я пыталась разобраться в себе, пыталась уговорить саму себя смириться с уготованной мне судьбой, но от этого становилось только хуже. Так я и встретила свои двадцать лет. Оставался год на раздумья и свободную жизнь.

Однако очень скоро произошли события, полностью перевернувшие мою жизнь.

Все началось с того, что однажды вечером отец сообщил о важном своем решении.

– Я долго думал, дети мои, – немного смущаясь, сказал отец, – прежде чем решиться на такой шаг. Вам нужна заботливая мать, женщина, которая окружит вас лаской и вниманием, на что у меня нет ни сил, ни способностей. Десять лет я пытался справиться со всем один, но, боюсь, у меня не слишком хорошо это получалось. Так вот, дети. Я решил жениться.

– Мы больше не будем, – испуганно и отчаянно заявила за всех Дана, – Мы обещаем себя хорошо вести. Не надо жениться.

Отец продолжал, намеренно не замечая горестного вопля девочки:

– Ее зовут Катерина, вдова господина Макуйса. Она хорошая женщина. Спокойная, тихая, прекрасная хозяйка, отличная мать. И у нее есть сын Патрик, ровесник Селины. У вас будет заботливый старший брат. Вы полюбите их, вот увидите.

– Нет, отец, – опять встряла Дана, – нам и с тобой хорошо.

– Да, Дана, – внезапно резко оборвал ее отец, – Я так решил.

Увы, нам слишком хорошо был известен этот тон. Он говорил о том, что коли отец принял решение, он его не изменит. Мы втихомолку поплакали и повозмущались в своих комнатах и принялись ожидать неминуемого.

Через две недели в наш дом въехала Катерина. Как феерическая красочная комета она притянула за собой целый хвост суеты, кутерьмы и суматохи. Непонятно, каким образом отец умудрился усмотреть в Катерине "спокойную, тихую женщину", но с этого момента покоя в доме мы не видали. О нет, она не была "злой мачехой". Она искренне пыталась нас любить и поэтому сразу же взялась за наше воспитание, горько сетуя об упущенных годах. Весь пыл нерастраченных сорока лет она выливала на нас, и больше всех доставалось, конечно же, младшим.

К счастью, она не была сведуща в шитье, чтобы вмешиваться в работу мастерской, и мы, понимая, что это ненадолго, сбегали туда, чтобы отдохнуть от ее нравоучений и поразмышлять в тишине. Однако зрелище того, как горестно бедная Селина терзает ткань и искалывает собственные пальцы, приводило меня в полное уныние.

Хаос неотвратимо добирался до наших рук.

Только мы стали приспосабливаться к новым порядкам в доме, как примерно через месяц на нас обрушилось новое потрясение. Из столицы на каникулы прибыл сын Катерины Патрик, успешный студент королевского Университета. Высокий, темноволосый, статный, предельно обходительный, сверкающий столичным блеском, Патрик с первого взгляда сразил бедную Селину, похитил ее сердце и вежливо удалился.

– Кэсси, душечка, он такой милый, – восхищенно ворковала Селина, бродя как привидение по полутемной мастерской, где я в этот вечер задержалась с работой, – А манеры? Ни одного лишнего слова, ни одного лишнего жеста. Предел совершенства.

Тяжело и безутешно вздыхая, Селина походя смахнула свечу со стола, и та упала на пол. Огонь мгновенно нашел себе занятие в виде обычно блуждающего по мастерской легкого облачка обрывков ниток. Селина, продолжая рассуждать о достоинствах сводного брата (О-о, какая все-таки жалость! Сводный брат! Но ведь не родной же? С другой стороны, это даже и лучше. Мы будем видеться чаще и для этого не нужно будет искать причины. И приличия будут соблюдены. Знаешь, Кэсси, пожалуй, это чудесно!), прошла мимо. Пока я лихорадочно затаптывала огонь, оглядываясь по сторонам в поисках кувшина с водой – стоял же где-то совсем рядом! – Селина мимоходом опрокинула большие квадратные пяльцы с почти готовой работой, те с грохотом упали, задрав ножки кверху, потом, проходя мимо, нечаянно зацепилась кружевами своего изящного домашнего платья за торчавшие из небольшой коробки металлические крючки, единственные оставшиеся от неудачной попытки сестрицы расшить лиловый лиф серебряными лилиями, поскольку все остальное было уже спорото. Лиф, естественно, потянулся следом за Селиной, всяческая дребедень (как то: испорченные позументы, куски резинки, серебряной парчи, распушенного шнура, припорошенного углем, который использовали для нанесения рисунка на ткань, крохотные ножнички, зажавшие между кольцами обрывок широкой золотой ленты, завязанной в узел), лежавшая в коробке – следом за лифом, и наконец, сама коробка вслед за дребеденью проехалась по столу и шлепнулась на пол. Только почувствовав, что что-то тянет ее за рукав, Селина остановилась. Задумчиво посмотрев вниз и не переставая рассуждать о Патрике, она равнодушно отцепила крючок и пошла дальше. Я тяжело вздохнула. Хаос не просто пришел в наш дом. Он здесь поселился на правах хозяина.

К сожалению, у братца Патрика были свои планы на жизнь, и хотя ему очень понравилась новая родственница и он даже позволил себе с ней слегка пофлиртовать, больше, чем сестрой, он ее называть не собирался.

Вскоре Катерина по секрету сообщила, что ее сын имеет виды на одну столичную девушку, столь же красивую, сколь богатую и знатную. До Селины эта новость дошла быстрее молнии, а гром, произведенный ею, только глухой бы не услышал.

Катерина была слишком благовоспитанна, чтобы уличать падчерицу в недостойных чувствах, а потому позвала на помощь отца.

С прямотой, свойственной натурам честным и бесхитростным, отец заявил, что пора уж и замуж. Если сама Селина не смогла найти себе подходящего – подходящего! многозначительно повторил он – жениха, то он сам, вместе с Катериной, разумеется, займется этим.

Не мне объяснять, что за этим последовало. Работа в мастерской теперь занимала все мое время, поскольку никому другому просто не было до этого дела: Селина плавно переходила от тихой истерики к буйству, а отец с Катериной – от уговоров к угрозам. Спуститься в лавку им было некогда.

У нас было пять мастериц и три подмастерья, заказы сыпались со всех сторон, то и дело влетал очередной приказчик или степенно и осторожно входил очередной клиент, не найдя никого в лавке или отправленный ко мне служанкой Мариной, которая временно стояла за прилавком. А я буквально разрывалась между всеми.

В жилой части дома, расположенной выше мастерской и лавки, где мы, собственно говоря, и жили, шла война. Единственными, кто получал от этого искреннее удовольствие, были Дана и Дин. Пока Катерина, отец и Селина бурно рисовали недалекое совместное будущее, дети бесконтрольно чинили проказы, сначала выкрасив катеринину свежеостриженную болонку в зеленый цвет (чтобы веселей было, а то что она, бедная, такая голенькая ходит!) и привязав ее хвост в хвост с соседской кошкой, чтобы посмотреть, действительно ли кошка с собакой ужиться не могут; потом перетянув все перила на лестницах в доме туго натянутыми веревками (играя в матросов, изучали процесс завязывания и крепость морских узлов) и, наконец, продолжив на улице: сунув под хвост лошади одной почему-то непонравившейся им толстой клиентки нечто острое и колючее (кошка была занята, а проверить поговорку "коту под хвост" было больше не на ком), судя по дикому ржанию, которое издала бедняжка (не клиентка, лошадь!), сломя голову помчавшись вниз по дороге и волоча за собой карету, буквально разваливающуюся по частям, но вместе с тем весело скачущую по брусчатке.

Так мы прожили несколько дней. Постепенно страсти улеглись, но если кто-то думал, что Селина смирилась со своей участью, тот ошибался. Она все-таки была старшей сестрой Даны и Дина.

А в это время очень кстати графу Ноилину понадобилась золотошвейка.

О графе Ноилине стоит рассказать отдельно.

Город наш назывался Кермисом и ничего примечательного в нем не было. Его разделяла надвое река, и все, что в нем находилось, сразу же обретало ярлык: "Верхний город" или "Нижний город". Это было существенно, поскольку в Верхнем городе, на холме, жила вся местная знать и те, кто стремился к ней приблизиться, а Нижний оставался тем, кто не мог выкарабкаться из бедности или, по крайней мере, едва сводил концы с концами. Мы, как вы понимаете, жили в Верхнем.

В Верхнем городе улицы были чистыми, дома ухоженными, лавки богатыми, а публика – щедрой. Еще здесь были театр, ратуша и прелестный ухоженный парк. В Нижнем, естественно, всего этого не было. Но и здесь, и там люди по сути были одинаковы и больше всего любили посплетничать, с той только разницей, что в Нижнем городе сплетничали погрубее, а в Верхнем – повитиеватее. Короче, город как город, ничего необычного и ничего интересного.

Единственной и несомненной достопримечательностью этого края был замок Самсод, стоявший милях в десяти выше по реке среди густого леса на весьма высоком живописном холме, оттого видный издалека и выглядевший весьма зловеще на фоне слухов, окружавших его. Замок был когда-то укрепленной крепостью, окруженной отведенной из реки водой, с башнями, бойницами, подъемным мостом и прочими атрибутами защитного сооружения, но постепенно расстроился, оброс новыми башнями, дворами, стенами, мостами, так что от первоначального строгого строения остались лишь одни воспоминания, но при всем том редко кому доводилось там бывать, несмотря на соседство с городом. Не только потому, что человек, живший там, очень не жаловал непрошенных гостей, просто он был магом.

В наше время любой человек, занимающийся магией, даже самой примитивной, сразу становится предметом самых невероятных слухов, но этот человек, надменно и упорно не желавший знаться с городом, вызывал их вдвойне. Поговаривали, что сам Король пожаловал замок Самсод с окрестностями графу Ноилину за несомненные великие заслуги перед отечеством, а вот вместе ли с титулом, или тот и в самом деле графом был от рождения, никто не знал. Что точно делал он как колдун, доподлинно тоже никто не знал, как не знал и то, живет он там постоянно или наезжает время от времени, но обсуждать его не переставали. Жил он здесь уже лет десять и за это время ничего не изменилось ни в замке на холме, ни на землях, окружавших его. Среди слухов особенно занимательным был о том, что некоторые особо удачливые и пробивные горожане смогли-таки попользоваться его магической силой, но за большие деньги и по страшному секрету, как и полагается, передаваемому из уста в уста. Кого-то от стыдной хвори излечил, кому-то деньжат наворожил, кому-то жену присушил. Так, по мелочи. В противовес этому ходили столь же упорные слухи, что чары его – тьфу, одна видимость, голову людям морочит, а толку от его декоктов никакого. Правда то или досужие вымыслы, но внимания к графу это не умаляло. Как и то весьма странное обстоятельство, что ни один из мнимых или настоящих клиентов графа ни разу в лицо его так и не увидал.

Немногочисленные слуги, время от времени приезжающие в город за провизией, всегда были крайне немногословны, а порой и специально напускали на себя вид таинственный и загадочный. Иные считали, что им есть, что скрывать, другие скептически хмыкали, что так, мол, легче цены сбивать.

За годы количество тайн вокруг замка не только не поубавилось, но и увеличилось в размерах и болезненности фантазии. Всякую странность теперь связывали с безумной волшбой колдуна, будь то не по сезону несвоевременное нашествие летучих мышей, необъяснимо исчезнувшее столовое серебро, пожар, вызванный молнией в жаркий сухой день, мор кур на хуторе близ города или повальная измена мужей.

А когда пару лет назад ни с того, ни с сего стали пропадать девушки в округе, ну тут уж и сомнений не было, кто в этом виноват. Слухи слухами, но дело дошло до того, что жених одной из пропавших собрал сотоварищей и выступил было на замок с оружием. Городской голова едва отговорил от этой затеи обеспокоенную молодежь, обещав поусерднее заняться поисками. И надо признать, беспокоился он не за то, что воинствующие молодчики нападут на добропорядочного гражданина, вина которого не доказана. Нет, он явно беспокоился за этих самых молодчиков, а то и за весь город.

И вот теперь этот самый возмутитель спокойствия искал золотошвейку. У городского обывателя голова пошла кругом от обилия самых невероятных догадок, зачем ему это понадобилось: от ужасных подозрений в некоем кровавом ритуале (будто для этого только золотошвейки и годятся!) до радостного предвкушения появления затворника на публике (ему, де, гардеробчик сменить потребовалось). Как-никак, сей господин был не только колдуном, но еще и графом с солидным недвижимым имуществом. Кумушки чесали языками насчет его внешности и величины кошелька, в котором редко кто сомневался, а дородные городские мужи осторожно подсчитывали, во что выльется им очередной грандиозный бал, ибо такое событие вряд ли окажется рядовым.

Однако на самом деле никто причин не объяснял.

Здоровенный мужчина с порванным ухом, в котором невесть как держалась изумрудная серьга, дерзко и по-разбойничьи улыбнулся оторопевшей Катерине, случайно оказавшейся за прилавком, и деликатно попросил образец работы ее падчериц. Хозяину, как сказал он, нужна лучшая и искуснейшая мастерица для работы в замке. А где, как не в вашем доме, прелестная госпожа, ее искать? Катерина, на которую внушительный графский слуга произвел неизгладимое впечатление, непререкаемым тоном отдала приказания, отчего слуги бросились выполнять просьбу, поставив весь дом вверх дном. И пока готовились образцы, она ворковала у прилавка.

Селина ворвалась ко мне, размахивая вышивкой как флагом. Ее чудные золотистые волосы растрепались, синие глаза загорелись опасным огнем, щеки запылали. Ни слова ни говоря, она смерчем пронеслась по моей маленькой комнатушке позади мастерских – единственное место моего уединения, разбрасывая обрывки ткани, переворачивая готовые работы и раздраженно фыркая.

Пока я с недоумением смотрела на нее, она выволокла приготовленные мною новые образцы (обычно мы показывали их заказчикам, чтобы выбрать рисунок и стиль шитья) и стала пристально рассматривать их.

– Селина..? – не выдержала я.

– Этот! – внезапно завопила сестра, веером разбрасывая ненужное и патетически потрясая куском голубого шелка с вышитыми выпуклыми серебряными нарциссами, жемчужными ландышами и гладкими продолговатыми листьями, – Потом расскажу.

Через мгновение ее и след простыл. Что значил этот демарш, я узнала, как всегда, последней. Толстушка Марина, непрестанно всплескивая руками и задыхаясь от впечатлений, рассказала об "этом страшном слуге", впрочем, мужчине хоть куда, а госпожа Катерина была с ним так любезна, даже пригласила заходить еще, и он, представляете, госпожа Кассандра, дерзко так ухмыльнулся и согласился! А сам – разбойник разбойником. Свет таких не видывал. Представляете, госпожа Кассандра, он надел черный бархатный камзол поверх зеленого жаккардового жилета, а сверху повязал пунцовый шелковый шарф! Как так можно? А его кожаные штаны и вовсе ужас! Такие обтягивающие, что я даже покраснела, глядя на них. Впрочем, фигура у него ладная, внушительная такая. Наверное, сильный мужчина. Мне не видно было, конечно, но думаю, что сильный. В ухе у него серьга зелененькая болтается, бородка такая аккуратненькая, а у висков две косички висят. А взгляд!... Вообще-то выглядит он ухоженным, не похоже, что заброшенный, но вот что я скажу – явно голодный по женской части. Он мне так подмигнул, улыбнулся, и я сразу поняла, никакой он не разбойник. Очень он даже ничего. А вообще, хозяйка...

– А зачем он приходил, Марина? – немилосердно перебила я нескончаемый поток слов.

– Зачем? – оторопела служанка, – Образцы взял. Ваш и госпожи Селины.

Я вопросительно задрала бровь.

– Его хозяину, графу Ноилину, нужна золотошвейка, – радостно пояснила Марина. Я недоуменно пожала плечами и продолжила работу – мне было не до чудачеств разных там знатных господ.

Скоро я забыла об этом, заваленная внезапным ворохом заказов. Слухи сделали свое дело: к вечеру я уже знала, что граф Ноилин дает блестящий бал, что он ищет себе невесту, что уже ее нашел и собирается жениться, что у него, наконец, закончился траур по умершей жене, что у него объявился сын и он собирается вывести его в свет, что собирается купить самый роскошный дом в городе... Но в том, что будет дан бал, почему-то не сомневался никто, и каждая мало-мальски знатная женщина, естественно, должна была показать себя во всей красе. От заказов ломились все – от портных и швей, до куаферов и парфюмеров.

Я хваталась за голову: вшестером нам ни за что не успеть до этой глобальной катастрофы, но на помощь Селины рассчитывать не приходилось. Сестрица по-прежнему упорно страдала в одиночестве.

А через три дня это произошло. К нам пришел сам градоначальник, уважаемый барон Хэмма Нортон. Городской голова был человеком столь же занятым, как знатным и богатым. Ему принадлежала половина земли в округе, десяток богатых лавок, лучшая кузня, лучшая псарня и даже единственная в городе оранжерея, где выращивались невиданные заморские фрукты и овощи. При такой занятости ему особенно не было дела до владельца какой-то там мастерской, будь даже и популярной золотошвейной. С шитьем и всяческими иными атрибутами светской жизни всегда разбиралась его жена, изящная и авторитетная госпожа Фриза, законодательница местных мод.